Вот уже несколько дней я жил с часу на час. Привыкший планировать все заранее, теперь я шел или не шел куда-то, сообразуясь с настроением и состоянием. После счастливой передышки в компании незнакомки боль вернулась. Итак, надо искать психотерапевта. Я и раньше, как многие, об этом подумывал, без особого повода, а просто подчиняясь расхожему мнению: дескать, все приличные люди должны когда-нибудь пройти психоанализ. Но всегда отказывался от этой мысли. Возможно, из страха. Я недолюбливаю психологов. Впрочем, никто их прямо так не называет. Не говорят “хожу к психологу”, а говорят “хожу к специалисту”. “Специалист” на нашем языке означает “психолог”. Так вот, я никогда еще не бывал у “специалиста”, который сказал бы мне, кто я такой.

Американские горки продолжались – теперь я снова рухнул в депрессию. Один за другим отпадали способы лечения. Чтоб не раскиснуть совсем и ухватиться хоть за что-нибудь, я вспомнил о своем проекте. Эта парковка стала для меня спасительным плотом “Медузы”. Хотя никакой срочности не было. И никого в агентстве не волновало, как продвигается дело. Меня, что называется, задвинули в угол. Некоторые образные выражения необыкновенно точны. Именно так. Задвинутый в угол, я так и буду сидеть, ожидая, пока меня выгребут и я снова займу достойное место среди коллег.

В офисе меня встретило гробовое молчание. Вчерашние товарищи шарахались от неудачника, как от зачумленного, будто понижение по службе – это заразная болезнь. Наверняка Гайар продолжал за глаза поливать меня грязью. Чтобы совсем уж опозорить. Тем более что после злополучного совещания он пошел в гору и теперь его побаивались. Только секретарша Матильда была все так же приветлива. Избытком честолюбия она не страдала, а потому могла себе позволить оставаться собой. Как и в прошлый раз, она сразу зашла поздороваться:

– Как вы?

– Спасибо, Матильда, все нормально.

– А как жена? Как она все это перенесла?

– Жена?

– Ну да, ваша жена?

– …

– …

– Я ей ничего не сказал.

– Вот как? Но… как же это…

– Не хочу ее расстраивать.

– Но… вы уверены, что…

У секретарши был ошарашенный вид. А я не понимал, что такого ужасного в том, что я ничего не рассказал Элизе. Тем более хвалиться-то нечем: коллега подложил свинью. Недоразумение разрешилось, когда Матильда сказала:

– Но это же… как-никак… ее отец!

– …

– …

– Ах, вы о похоронах! Простите, я не понял. Естественно, она знает… Я думал, вы спрашиваете, как жена отнеслась… ну… словом, извините.

– …

– В общем, она ничего. Держится. Хотя, конечно, тяжело. Она обожала отца… но она сильная женщина.

– Ладно, не буду вам мешать. Если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

– Спасибо, Матильда. Спасибо за вашу доброту.

– …

Матильда вышла с каким-то застывшим лицом. Хоть она и поддерживала меня наперекор всем, но теперь, похоже, засомневалась: “Все-таки он немножко того…” Но я не виноват. У меня забот невпроворот – пришел на работу и начисто забыл о смерти тестя. Я представил себе весь наш разговор и усмехнулся. Получилось смешно. Особенно мой ответ – “я ей ничего не сказал”. И физиономия Матильды, которая поверила, что я и впрямь мог не сказать жене о смерти ее отца.

Очень скоро мое жалкое положение напомнило о себе. Я включил компьютер и проверил почту. Соль на раны – я все еще был среди адресатов рассылки по японскому проекту. Так что мог ознакомиться со всеми деталями предстоящей поездки в Токио, взглянуть на жизнь, в которой больше не участвовал. Должен признаться, особой горечи я не почувствовал. И это заставило меня задуматься о самом себе. Гайара я, вне всякого сомнения, ненавидел, но долго терзаться из-за неудачи был не способен. Такой я, что ли, незлобивый? Жаль, конечно, что я не посижу вечерами с коллегами в караоке-баре в компании по всем правилам загримированных японок. В воображении промелькнула картинка: как я потягиваю саке, а рядом гейша в шелковом кимоно. Лишнее доказательство моей чрезмерной склонности к стереотипам. Но не прошло и пяти минут, как грубая реальность вырвала меня из мечтательного полузабытья.

Гайар без стука вошел в кабинет и сухо спросил:

– Свидетельство принес?

– Не беспокойся, получишь.

– Просто таких, как ты, которые выдумывают похороны родственников, лишь бы побездельничать, я насквозь вижу!

Я промолчал. Отвечать на хамство я не собирался. Но все-таки Гайар хватил через край. Я вспомнил, как горевала и плакала Элиза. Со мной творилось что-то непривычное, чтобы не сказать небывалое. Впервые я подумал, что не такой уж я тюфяк, просто раньше сдерживал свою ярость. А теперь она нарастала и набирала силу, как волна. Но я по-прежнему тихо сидел на стуле, маскируя улыбочкой подступающее бешенство.

Гайар не сказал ничего больше и вышел, видимо досадуя, что не удалось меня раздразнить. Такая игра ему скоро надоест, он станет грызть другую кость – выберет кого-нибудь еще, чтобы срывать на нем злость. Однако мы не договорили. Раз Гайар курировал мою работу, я должен был обсудить с ним мой проект. И я окликнул его. Мог бы встать, догнать, но все произошло иначе: я окликнул его, и он вернулся, вне себя от моей наглости. Хотя в глубине души, я уверен, довольный, что наклевывается второй раунд.

– Это ты меня так зовешь?

– Ага.

– Если желаешь меня видеть, обращайся к моей секретарше. Посмеешь еще раз вот так крикнуть, я заведу на тебя дисциплинарное дело.

– Отлично, шеф.

– Так что тебе надо?

– Хотел с тобой поговорить по поводу парковки.

– Какой еще парковки?

– Ну как же… парковка в Валь-д’Уаз. Я ездил на местность.

– Ты… что? Нет, ты смеешься, что ли? Ты правда туда ездил?

– Правда.

– Ой, держите меня! Олух… Какой же олух!

Он зашелся хохотом и весь побагровел – того гляди, задохнется.

– Да я же просто так сказал – в шутку!

– …

– Мы получили письмо… Ну, они там мечтали нас нанять… И я принес тебе бумажки ради хохмы… вот уж не думал, что ты туда попрешься… Нет, это слишком даже для тебя!

– …

– Ты что же, думал, у какого-то паршивенького городишки хватит средств оплатить нашу работу? У них небось глаза на лоб повылезали, когда ты к ним явился.

– …

– Я знал, что ты кретин, но не до такой же степени! И хорошо, что я тебя так обул с японцами.

Все еще заливаясь смехом, он вышел из кабинета. Шаги его удалялись, но смех остался тут, словно набился мне в уши. Если я ничего не сделаю, он так и останется со мной навсегда, будет всю жизнь глумливо напоминать: ты слабак! И тут все сдерживающие центры в мозгу разом отказали. Бешеный зверь, которого правила приличия держали в узде, наконец пробудился. Гайар перегнул палку. Я спокойно встал, вышел в коридор, сначала медленно пошел, потом прибавил шагу. Догнал Гайара в несколько прыжков. Рванул за шиворот. Он повалился навзничь, закричал: “Эй-эй, ты что!” А больше ничего и крикнуть не успел – я со всей силы заехал ему ногой в челюсть. Хрустнул сломанный зуб, впрочем, это могло мне и померещиться. Он вырубился с первого удара, мне бы на этом и остановиться. Но я не мог – во мне клокотала ярость. Я бросился на колени и приподнял Гайара. Он попытался оттолкнуть меня – значит, что-то соображал. Но я размахнулся и саданул его кулаком прямо в нос. Насчет зубов я, может, и ошибся, но тут уж никакого сомнения: нос я ему сломал. Он взвыл от боли, хлынула кровь, залила лицо и шею. Я бы лупил его и дальше, если бы не подоспели двое коллег. Меня схватили за руки, оттащили. Гайар, окровавленный, лежал на полу. Сбежалось уже много народу. Но вместо того, чтобы оказать ему помощь, все стояли, ошеломленные.