Книга: Мне лучше
Назад: 1
Дальше: 4

2

Интенсивность боли: 6
Настроение: обеспокоенное

3

Ночью я плохо спал. То и дело просыпался и смотрел на стоявший на тумбочке электронный будильник – светящиеся цифры показывали часы и минуты. Я злился на себя, что не сходил перед сном в аптеку за обезболивающим. И с тревогой думал о завтрашнем утре – у меня была назначена важная встреча с клиентами. Все рассядутся вокруг стола, и что я буду делать со своей больной спиной? Эту встречу с японцами я готовил не одну неделю. Господин Осикими собственной персоной прибудет, чтобы поговорить с руководством агентства. Кроме того, это была отличная возможность утереть нос Яну Гайару. Это мой коллега, с которым мне с некоторых пор приходилось соперничать за продвижение по службе, и если я был за честную борьбу на равных, то он пошел бы на все, чтобы меня отпихнуть. С тех пор как это началось, моя жизнь на работе превратилась в ад. Но не сдаваться же – за карьеру надо бороться (и кредит за дом еще не выплачен). С завистью смотрел я, как процветают каждый в своей области некоторые из моих друзей, тогда как я не столько работал, сколько вовлекался в какую-то беспощадную борьбу. Так я и пролежал с открытыми глазами, пока не зазвонил будильник. И тогда сказал жене, что практически не спал всю ночь.
– Это уж совсем никуда не годится, – сказала она. – Давай-ка прямо с утра сходим в неотложку.
– Не могу. Ты что, забыла – у меня совещание.
– Да ты посмотри на себя – куда ты пойдешь в таком виде! Позвони на работу, скажи, что немного опоздаешь. Уверена, тебя подождут. Все ведь знают: ты комедию ломать не станешь.
Вот уже второй раз за два дня я услышал это выражение в свой адрес. И как его понимать? Окружающие точно знают, что я не стал бы преувеличивать. Я говорю то, что думаю, ни больше ни меньше. Вот что, видимо, значит “не ломать комедию”.

 

Элиза меня уговорила, и мы отправились к врачу. Я послал сообщение Матильде, моей секретарше, что задержусь.
– Это наверняка связано одно с другим, – сказала Элиза уже в машине.
– Что?
– Твоя спина и утреннее совещание. Соматическая реакция. Ты все твердил, что это для тебя страшно важно.
– Да… может быть.
Еще в дороге я получил сообщение от Гайара:

 

Матильда сказала мне про твою спину. Не расстраивайся. Японцы тоже предупредили, что опаздывают. Мы тебя подождем. На связи.

 

Ненавижу, когда люди пишут в конце эсэмэсок “на связи”. Впрочем, я ненавижу все, что бы ни сделал этот конкретный человек. Выбери он любое другое слово – мне бы все равно не понравилось. Я бы лопнул от злости, если бы рядом не было Элизы. Она включила радио. Старые песни качали понедельничное утро, как люльку. Знакомые мелодии из прошлого ласкали слух, вытесняя тревожное настоящее.
Наконец мы приехали и вошли в огромный, скудно освещенный желтыми неоновыми лампами зал. Народу полно, сплошь перекошенные от боли физиономии. Не у нас одних пошло насмарку воскресенье – тут таких пострадавших целая община. Всем худо. Стыдно сказать, но от одной мысли, что многим еще хуже моего, мне полегчало. Для того и приемные: сравнить свой случай с другими. Ощупываешь, выстукиваешь взглядом соседей. У меня было далеко не самое острое состояние. Парень рядом со мной сидел, согнувшись пополам, натужно дышал и бормотал что-то невнятное, похожее на молитву. Так что, когда меня вызвали, я спросил медсестру:
– Может, сначала стоит заняться вот им?
Привыкшая к тому, что “каждый за себя”, она явно удивилась:
– Не беспокойтесь. Сейчас придет врач.
– …
– Вам в зал номер два.
– А! Хорошо… Спасибо.
Я встал и в последний раз посмотрел на парня. Элиза, кажется, тоже за него переживала. Но, когда я уходил, она сказала:
– Пока ты будешь у врача, я заскочу в “Декораму”, тут рядышком. Хорошо бы подыскать новую лампу в гостиную.
– Ладно.
– Позвони, когда выйдешь.
Это она-то, такая заботливая с самого начала, настоявшая на том, чтоб я сюда явился, теперь берет и преспокойно меня бросает! Побоялась услышать страшный приговор? Нет, вряд ли – не пошла бы она в магазин, если бы опасалась худшего. Взвешивать, какая причина правдоподобнее, было некогда. То ли это попытка скрыть лихорадочное возбуждение, то ли бесчувственность (какая нередко появляется у супругов со стажем) – какая разница! Думаю, скорее всего, Элиза пыталась разрядить обстановку, сгладить ее драматизм невинным шастаньем по подвернувшимся под руку лавкам. Да и правильно делала. А то я уже чувствовал себя так, словно на меня навалилась вся тяжесть мира. И никак не мог с достоинством принять случившееся. Дикость какая-то, у всякого может заболеть спина, ничего ужасного – обычный медицинский осмотр, почему бы жене пациента не заглянуть в это время в магазин.

 

В зале номер два пришлось еще немного подождать. Первый этап, сортировку, я прошел и теперь попал в нужное отделение. Едва переступив порог больницы, я сосредоточенно следил за всем, что делается вокруг, и это возымело странный эффект: спина перестала болеть. Тут-то меня и позвал врач. Сутки с лишним я мучился, а теперь, в кабинете специалиста, не чувствовал ровным счетом ничего. Он подумает, что я просто мнительный псих, который несется к врачу по любому пустяку, в городских больницах от таких спасу нет. Иными словами, получится, что я ломаю комедию. Эдуар потом объяснил мне, что это типичный психологический феномен: на приеме у врача боль нередко исчезает напрочь, словно прячется, чтобы ее не обнаружили. Доктор был очень приветлив и посмотрел на меня так, будто я у него был единственным пациентом. Видно, любил свое дело и каждый день, надевая белый халат, проникался неиссякающим состраданием к людям. Наверняка женат, жена – свободный художник, работает где-нибудь на полставки. Летом они поедут на Сицилию, заниматься подводным плаванием. Поначалу она будет трусить, но он ее успокоит. Вот уж с кем приятно провести в отпуск.
– Вам повезло. Сегодня утром мало народу.
– Ну… вот и хорошо.
– А то бывает очередь часов на пять, если не на все восемь.
– Да уж, и правда повезло.
– Итак, чем могу быть полезен?
– У меня со вчерашнего дня сильно болит спина.
– И часто у вас такие боли?
– Нет, первый раз.
– Это случилось после сильной физической нагрузки?
– Да нет, я не делал ничего особенного. Заболело просто так. Во время обеда.
– А о чем вы разговаривали? Может быть, что-то вас расстроило?
– Вроде бы нет… Все было нормально.
– Не испытываете ли вы в последнее время стресс?
– Есть немножко.
– Стресс, переутомление – главная причина таких болей. Недаром говорят “спину ломит”. В спине все неприятности оседают.
– Надо же…
Я так и видел, как он повторяет эти истины каждому, кто жалуется на боли в спине. Это помогало представить тревожные ощущения вполне нормальными. Измотанный трудяга – случай самый обыкновенный. Мало ли нас таких, загнанных в стресс, – все логично.
– Снимите рубашку и лягте на живот.
Я послушно растянулся на кушетке. В последний раз я лежал в такой позе лет тридцать назад, когда мы с Элизой ездили в Таиланд. Меня массировала, натерев ароматическими маслами, молодая женщина с длинными черными волосами. Тогда и теперь – абсолютно противоположные ситуации. Доктор довольно долго мял меня молча. И я уже читал в его молчании свой приговор.
– Тут болит? – спросил он наконец.
– Да… ну… примерно тут.
– Понятно-понятно…
Почему он дважды сказал “понятно”? Когда повторяют одно и то же – это плохой признак. Наверно, тянет время, прежде чем объявить роковой диагноз.
– Так… надо бы сделать снимки. Посмотрим, что они покажут, это нам поможет.
– Поможет в чем?
– Уточнить диагноз.
– …
– Вы можете сделать рентген прямо сейчас.
– Это не совсем удобно, у меня важное совещание. А можно отложить до вечера или до завтра?
– Конечно, можно… но надолго все же не откладывайте, – ответил доктор. Невольная тревога сквозила в его голосе – похоже, он старался скрыть от меня необходимость действовать срочно. Сонм мрачных мыслей закружился у меня в голове, но я отважно попытался отогнать их. Машинально оделся и даже вежливо поблагодарил доктора. На пороге помедлил – вдруг он в последнюю секунду скажет что-нибудь утешительное. Чуть ли не клянчил желанное словечко, как собака кость, чтоб унести с собой и вгрызться. Это ужасно унизительно.
Я записался в регистратуре на завтра. Меня несколько раз переспросили. Язык еле ворочался – так мне было плохо. Слова врача не шли из головы. Пусть бы он сказал: “это пустяки” или “это просто спазм”, так нет же! Сначала долго молчал, потом сказал, что надо сделать снимки. Этот человек видит по сотне спин в день. Он первый спец по спинам, и он велел прийти еще раз. Хуже того – сказал, что хочет “уточнить диагноз”. Раз нужно “уточнять”, значит, что-то не так. Звучит хуже некуда. Никак иначе этого не истолкуешь. Здоровому человеку незачем ставить диагноз. Диагноз – это начало трагедии.

 

Я постарался справиться с собой. Нечего сгущать краски. У страха глаза велики, доктор и не думал смущаться, это мне померещилось. Он говорил спокойно, ясно, без эмоций, как разговаривают с любым пациентом, у которого нет ничего серьезного. Какое-то время я цеплялся за этот утешительный вариант, а потом возвращался к ужасной правде. Нет, врач насторожился – в этом нет сомнений. Я все вижу ясно, потому и волнуюсь о том, что будет дальше. Да и боль, едва я вышел от врача, возобновилась. Стреляло будь здоров. Мне даже показалось, что больная зона становится больше, расползается, как чернильное пятно на бумаге. Вниз до самого копчика и вширь, на всю поясницу.

 

Элиза ждала меня у входа.
– Ну как? Ты весь бледный.
– Завтра надо сделать рентген.
– Рентген?
– Да, для проверки.
– …
Элиза, кажется, сказала что-то еще, но я не расслышал. Я силился взять себя в руки и думать о предстоящем совещании. Но ничего не мог поделать – беседа с врачом прокручивалась снова и снова. Всплыли его первые вопросы. Может, за обедом действительно было что-нибудь травмирующее? Слово, реплика, жест? Фразу за фразой, я перебирал в уме весь наш тогдашний разговор – ничего, что могло бы вызвать такую боль. Впрочем, я сейчас издерган и туго соображаю. Вот сяду вечером и подробно запишу. Надо все расследовать, не упуская ни одной улики, найти и тщательно распутать нити, ведущие к преступлению. К появлению боли. В машине Элиза прервала затянувшееся молчание:
– Ты сердишься, что я ушла?
– Да нет… нисколько.
– Я страшно разволновалась и просто не смогла бы дожидаться, пока ты выйдешь. Мне вспомнилось, как мама возила отца на химиотерапию.
– …
Удивительно, что у жены возникла ассоциация между моим недомоганием и смертельной болезнью отца. Сравнение не из приятных. Но я понял Элизу, и мне стало легче: она оставила меня не из-за душевной черствости. Как мне вообще могло такое вздуматься? Элиза вела себя безукоризненно, соблюдая идеальную пропорцию сострадания и оптимизма. Ей не очень нравилось, что я собираюсь идти на работу в таком состоянии, но она знала, насколько важно для меня сегодняшнее совещание, и взялась меня подвезти. Я-то хотел взять такси, чтобы не задерживать ее еще больше, но она не согласилась. Просто предупредила свою секретаршу, что опаздывает. Моя жена – сама себе хозяйка и потому свободнее распоряжается своим временем. Она заведует яслями, ее клиенты – папочки и мамочки, радостно разбирающие своих чад по вечерам. Там, в яслях, все мило и уютно, свой, детский, мирок, преддверие мира взрослых. Элиза свою работу обожала, одно только мешало полному счастью: бывшие воспитанники не узнавали ее. Встретится какой-нибудь на улице – смотрит на нее, как на чужую тетю. “Жаль, что самое раннее детство не запоминается”, – частенько вздыхала она.
Когда мы доехали, еще не было десяти – я успевал на совещание. Элиза погладила меня по щеке, прошептала: “Все будет хорошо”, – и я вылез из машины.
Назад: 1
Дальше: 4