Два дня я скрывал от Элизы, что боль не прекращается, но из-за прихода родителей все сорвалось. Когда они ушли, ко мне пришла Алиса. Присела, посмотрела на меня тревожно:

– Ну как, получше?

– Да.

– Мама говорит, это у тебя уже несколько дней.

– Ну, ты же знаешь маму. Она преувеличивает. Я прилег, и все в порядке.

– …

– Прости, что так неудачно получилось с ужином.

– Ничего. Тем более я и сама ужасно устала. Предупредила Мишеля, что останусь тут на ночь.

– Как дела у Мишеля?

– Спасибо, хорошо.

– А почему он не пришел с тобой?

– Потому что ты его не пригласил.

Действительно. Я о нем и не вспомнил. Когда думал о дочери, считал только ее одну. А у нее есть Мишель. Они живут вместе, мои представления о статусе дочери устарели. И я никак не сменю их на новые.

– Да, правда. Надо было пригласить.

– Ты каждый раз так говоришь, но никогда не делаешь.

– В самом деле?

– Да. Говорил, что зайдешь посмотреть нашу квартиру, но так и не зашел.

– Я знаю, но… в последнее время у меня было много работы.

– …

– Но вот теперь приду, это точно.

В самом деле, я обещал зайти и много раз был на шаг от того, чтобы выполнить обещание. Однако это было выше моих сил: смотреть квартиру, где моя дочь как взрослая женщина живет с человеком, который много старше ее. Алиса говорила очень спокойно, совсем как ее мать. Она меня не упрекала, но я чувствовал: ей неприятно. Ее обижало мое поведение. Я должен был познакомиться с Мишелем поближе, проявить интерес и, может быть (все возможно), признать его достоинства. А я встречался с ним всего один раз, мимолетно, он очень старался быть учтивым; помню, мне было странно вдруг превратиться в тестя – за много лет я привык к роли зятя. В такие минуты, когда видишь, как кто-то становится тем, чем прежде был ты сам, темп жизни резко ускоряется. Конечно, я уже давно не внук, бабушки и деда нет на свете, но скоро сам стану дедом и надену костюм, который раньше видел на другом актере. Круговорот ролей.

Алиса поцеловала меня в лоб, как умирающего, и пошла спать. Но на пороге обернулась и взглянула на меня последний раз. Этот взгляд меня испугал. Я говорю серьезно. Я испугался, потому что в ее взгляде впервые увидал отчетливую трещину. Алиса на словах оставалась ласковой дочкой, но этот миг вдруг обнажил ее подлинное чувство. Взгляд выдал наше отчуждение. Это с друзьями можно многое поправить словами, с детьми – совсем другое дело. Наша связь с ними – высшего порядка, самая сильная, а потому и самая опасная в смысле эмоциональной уязвимости. И я боялся, что эта трещина – навсегда. Боялся, что не смогу восстановить то, что разбил по собственной небрежности. Взгляд Алисы сказал мне, что дело зашло дальше, чем можно было подумать.

Минутой позже появилась Элиза.

– Я все убрала… Ну и вечерок!

– …

– Ты выглядишь лучше.

– Да-да, все хорошо. Не понимаю, с чего вдруг так разболелось.

– Все из-за твоего отца. Это он тебя довел.

– Да ладно, я давно привык, и раньше такого со мной не случалось.

– Но всему есть предел! Сколько можно терпеть его кривлянье! Наверняка тебе все это жутко надоело. Мне, впрочем, тоже.

– Тебе? Но он в тебе души не чает.

– Я говорю о том, как он обращается с тобой. Сил моих больше нет слушать одни и те же бредни. Но я-то что, это ты должен наконец возмутиться. А ты молчишь. Всегда молчишь. Я все думаю: ну вот на этот раз… А ты опять позволяешь втаптывать себя в грязь.

– Да нет. Мне просто все равно.

– Как это так? Посмотри на себя.

– Вот именно. Может, давай лучше отложим этот разговор.

– Нет! Мы вечно откладываем разговоры на потом. А этого “потом” никогда не бывает.

– Ну, хорошо, давай…

Мне редко доводилось видеть жену в таком состоянии. Видно, такой сегодня выдался денек: сначала неудачная МРТ, потом позорный провал на работе, потом родители, упреки дочери, и вот теперь Элиза желает поговорить… О чем тут говорить? Она все знает про наши отношения с родителями, с отцом. И эта его потребность регулярно меня унижать даже казалась ей забавной. Все как по нотам – разве не смешно. Что ж, по всей вероятности, в жизни супругов наступает момент, когда какие-то вещи перестают быть забавными. Что до меня, то вроде бы все недостатки и шероховатости характера Элизы мне так же милы, как и прежде.

– Я никогда тебя таким не видела.

– То есть?

– Не знаю. Из тебя так и лезет все самое худшее… как будто ты меня нарочно злишь.

– …

– У тебя весь вечер был вид несчастной жертвы. Ты все терпел, не возражал родителям ни словом. А под конец вообще – чуть дух не испустил.

– Я же не виноват, что у меня болит спина.

– Не знаю, не знаю.

Я промолчал. Про онкологических больных часто говорят, что они сами виноваты. И я всегда считал это жестоким – добавлять к болезни еще и чувство вины. Рак у меня или нет, я не знал, но если да, совсем ужасно думать, что причина во мне самом. Не хватало еще быть собственным могильщиком. Ведь можно себя грызть, изводить, вгонять в болезнь по любому поводу. Вдруг Элиза права? Что, если действительно я сам и виноват в своей болезни? Жена? Родители? Работа? Дети? Что не так? А может, правильный ответ: вся моя жизнь?

Элиза хотела сказать что-то еще, и тут меня пронзила такая острая боль, что я вскрикнул. Жена рассмеялась.

– Что ты смеешься? По-твоему, это весело?

– Нет, конечно. Прости, это нервное. Тебе очень больно?

– Уже нет. Это был просто спазм.

– Извини.

– Давно не видел, чтоб ты так смеялась.

– Да?

– Уж больше года. Я хорошо помню, когда это было в последний раз.

– И когда же?

– Мы тогда выпили, и ты рассказывала мне забавный случай, который произошел у вас в детском саду. С секретаршей-заикой.

– Действительно давно.

– Да. А теперь ты больше не смеешься. Это наверно из-за меня. Я потерял чувство юмора.

– Ты никогда и не был шутником.

– В самом деле? А мне казалось, я тебя смешил.

– Да, но часто невольно.

– А-а…

– С тех пор как разлетелись дети, мне стало как-то грустно, – упавшим голосом сказала она.

– …

– …

– Хорошо бы летом съездить куда-нибудь всем вместе.

– Можно, – без особого энтузиазма сказала Элиза и вздохнула.

Уехать вчетвером, как раньше. Окунуться в прошлое – лучшее лекарство от разъедающего наши души недуга. Я вдруг подумал, каким чудом были раньше наши семейные каникулы. Мы проводили вместе июль и август, и я вспоминал об этом как о райском времени. А тогда мне и в голову не приходило, что так будет не всегда. Как-то не верилось, что наши дети когда-нибудь вырастут. Каждый раз в день рождения дочери или сына я не переставлял удивляться. Неужели они действительно скоро станут взрослыми? И придется жить без них. Эта новая жизнь началась, причем так внезапно, что застала меня врасплох. Я погрустнел, как и Элиза. Не очень понимал, чего хочу и что делать, чтоб обрести былую легкость. И все лелеял план смотаться в Петербург с Эдуаром, меня грела сама мысль об этой поездке. Может, она вернет мне бодрость, вырвет из повседневной рутины, позволит буквально – мое любимое выражение – “подышать другим воздухом”. Смотреть на старинные церкви и на самых красивых женщин в мире, есть блины и пить водку – прекрасно!

– Принести тебе чаю? – предложила Элиза, возвращая меня в неказистую реальность.

– Да, пожалуйста.

Она пошла на кухню. Странно – почему она выбрала для выяснения отношений минуту, когда мне так плохо? Видно, уж слишком ее распирало. Ужин решительно не удался, моя затея, как бывало часто, провалилась. Мне стало страшно, захотелось собрать родных, как-то сплотить их вокруг себя, а получилось все наоборот. Пришла Элиза, молча подала мне чашку. Я взял ее, посмотрел на жену. И впервые ощутил тревожный холодок: что же с нами будет?