Глава 1

Солнце стояло высоко в небе, воздух уже прогрелся и заполнился пылью. С высокого места на вершине холма, где мы стояли, было отлично видно, что происходило внизу, на равнине. Вокруг выстроившихся квадратом римских легионеров поднимались тучи удушающей пыли, но они стояли, как скала, на которую волнами налетали конные лучники, осыпая римлян тучами стрел, утыкавшихся в их обшитые кожей щиты. Римский легион, одинокий и неподвижный, медленно, но неуклонно размалывался и втаптывался в каменистую землю Месопотамии. Мы напали на них рано утром, еще до зари, и личная гвардия моего отца во главе тысячи катафрактов разгромила их конных ауксилариев. Эта легковооруженная конница противника оказалась без труда отброшена, длинные копья наших полностью защищенных доспехами конников легко находили себе цели, нанизывая врага на стальные наконечники, пробивая деревянные щиты и кольчужные рубахи, протыкая их насквозь. Через несколько минут десятки римлян валялись мертвыми, а остальные удирали по равнине.

Когда римская конница исчезла, легионеры, повинуясь громким распоряжениям своих командиров, выстроились в сплошной оборонительный боевой порядок. Воины первого ряда опустились на колени и сдвинули перед собой щиты, второй ряд тоже упал на колени и поднял щиты над головами. Легион превратился в огромный квадрат, пустой в середине и ощетинившийся красным, когда пять тысяч щитов сплотились перед нами.

Когда тяжелая конница покончила с последними римскими всадниками, порубив их мечами в нескольких горячих, но коротких схватках, наши конные лучники заняли позиции по всем четырем сторонам ощетинившегося щитами легиона, непрерывно курсируя вокруг него и осыпая тесно сплотившиеся ряды римлян тучами стрел, залп за залпом. Стрелы, выпущенные из мощных скифских луков, изготовленных из многослойной деревянной основы, усиленной роговыми пластинами и сухожилиями, насквозь пронзали щиты и доспехи и втыкались в плоть и кости. Все больше мертвых легионеров падало на землю со всех четырех сторон боевого порядка. Мертвых оставляли лежать там, где они упали, а их места тут же занимали новые бойцы. Раненых оттаскивали внутрь оборонительного квадрата, в относительную безопасность, и укладывали под телегами и фургонами или под наскоро оборудованными навесами из грубого холста. Но все это время поток стрел наносил обороне постоянные потери. У римлян было только одно средство защиты от конных лучников – достаточно долго соблюдать дисциплину и боевой порядок в надежде, что у нас иссякнет запас стрел.

Подобно всем остальным частям нашей армии, конные лучники разделялись на отряды по тысяче всадников в каждом – они назывались драгоны, и во главе каждого стоял отдельный военачальник. Каждый драгон в свою очередь делился на сотни, чтобы легче управлять этой массой в бою. Каждый драгон имел свое собственное знамя – полотнище в шесть квадратных футов с изображенным на нем символом – кабаном, орлом, львом, тигром, газелью или слоном. Среди этих символов можно было обнаружить мифологических существ, таких как Симург – добросердечное создание с головой пса и телом павлина, а также и огнедышащих драконов. Конные лучники приближались к противнику неспешной рысью, осторожно, стараясь держаться вне зоны поражения римскими стрелами и дротиками. Это не представляло сложности, поскольку дальность выстрела из наших луков достигала, по меньшей мере, пяти сотен футов, тогда как римские луки были эффективны на вдвое меньшей дистанции. После этого всадники переходили на кентер, легкий галоп, накладывая стрелы на тетивы и натягивая луки по мере приближения к неприятелю. А затем, оказавшись на расстоянии выстрела, переходили в галоп. После чего резко поворачивали вправо или влево и выпускали стрелу, когда кони уже уносили их прочь от вражеских рядов. Наиболее умелый лучник способен выпустить еще одну стрелу, пока конь уносит его обратно к нашей передовой линии; всадник при этом разворачивается в седле и посылает стрелу назад, практически над крупом коня.

– А эти парни хорошо знают свое дело. День сегодня будет трудный и длинный. – Бозан отломил кусок лепешки и сунул его в рот, продолжая пристально наблюдать за тем, что происходит внизу, на равнине. Приземистый, с выпуклой, как бочонок, грудью и коротко остриженными волосами, этот воин уже в течение двадцати лет являлся вторым по значению лицом в нашем войске, заместителем отца, а также моим учителем и наставником. Я стоял рядом с ним под огромным тентом, который слуги воздвигли на вершине холма. Но он обращался не ко мне. Его слова были обращены к моему отцу, Варазу, царю Хатры, который также неотрывно наблюдал за ходом битвы.

Отец махнул рукой, подзывая к себе одного из своих командиров:

– Передай командирам драгонов, чтобы берегли стрелы.

Командир отдал честь:

– Слушаюсь, государь.

Отец обернулся к Бозану:

– Верблюды должны скоро подойти, и тогда мы усилим нажим. Нужно покончить с ними до наступления ночи, иначе они смогут удрать.

– Именно поэтому они так упорно и держатся, – ответил ему Бозан. – Не считаются с потерями, лишь бы выиграть время. Умные мерзавцы, эти римляне! А ты как думаешь, Пакор?

Я даже задохнулся от гордости. Бозан, воин, участвовавший в сотнях битв, спрашивает моего совета! И решил, что сейчас не время изображать скромность.

– Думаю, мы должны прямо сейчас атаковать их тяжелой конницей. И пробиться прямо сквозь построение. И никакой пощады!

Бозан откинул голову назад и разразился хохотом, а отец обернулся и уставился на меня. Потом нахмурился и покачал головой. Я почувствовал, как у меня вспыхнуло лицо, и оглянулся вправо и влево на стоявших поблизости командиров из личной охраны отца – все они были одеты в доспехи, изготовленные из перекрывающих друг друга бронзовых пластинок, нашитых на кожаную основу. Некоторые улыбались, хотя и не насмешливо, не саркастически – по крайней мере, я надеялся, что это не так, – просто с улыбкой воспринимали мой юношеский энтузиазм.

– Тогда они нас точно всех перебьют, – Бозан прошел мимо, на ходу похлопав меня по плечу. – Пошли. Надо перекусить.

Отец взял меня за руку, и мы направились к длинному столу, где уже стояли приготовленные блюда с мясом, хлебом, фруктами и кувшины с вином.

– Сперва мы должны убедиться, что противник в достаточной мере ослаблен, а уж потом посылать на них наших катафрактов. Иначе результат будет печальный, слишком много парфян погибнет безо всякой пользы.

– Но, отец, – заметил я, – они ведь и так достаточно ослаблены, не правда ли? Мы уже два часа засыпаем их стрелами; а при таком палящем солнце они наверняка до предела вымотаны и готовы удариться в бегство.

Мы присели к столу – мой отец посередине, а мы с Бозаном по бокам. Отец взял серебряный кубок, и слуга налил в него вина. Он отпил глоток и провел пальцами по полированной сверкающей поверхности.

– Римляне – одни из лучших воинов в мире. Чтобы как следует подготовить легион, требуется около пяти лет, и в конечном итоге они получают пять тысяч воинов, готовых маршировать целый день, вступить вечером в бой, потом выстроить на ночь укрепленный лагерь, огородив его частоколом, и только после этого улечься спать. Каждый человек знает свое место, помнит свои обязанности, свой долг, готов умереть, если это понадобится. – Отец помолчал, прислушиваясь к грохоту битвы. – Их тренировки и учения – это бескровные битвы, но их битвы – это кровавые тренировки. Нам повезло, что мы застали их врасплох и разгромили легкую конницу, но это пока что единственное, чего мы добились. С этого момента нам необходимо перейти к более сложным действиям, противопоставив их самым лучшим тактикам в мире. Стало быть, пока что будем ждать.

А я-то прямо-таки рвался в бой, горел от нетерпения проявить себя в жаркой схватке. Вся моя предыдущая жизнь была подготовкой к этому дню, когда я смог бы показать себя в битве. И вот я здесь, вместе с отцом, перед лицом римлян – злейшего врага Парфянской империи. Отец привел три тысячи конных лучников и тысячу тяжеловооруженных всадников в бесплодную, высушенную местность в тридцати милях от города Зевгма. Это была его постоянная, профессиональная армия, содержащаяся за счет доходов княжества Хатра, моей родины, страны между Тигром и Евфратом. В случае необходимости ряды армии могли быть пополнены тысячами всадников из дружин знатных людей, землевладельцев и их слуг, принесших вассальную клятву верности моему отцу, их царю и сюзерену. Но для меня это не имело никакого значения.

Всем было известно, что он – впервые! – взял меня с собой на войну с одной-единственной целью: чтобы я сражался рядом с ним. Но пока все, что мне приходилось делать, это стоять на месте, будто я простой слуга. Я был в восторге, когда он взял меня с собой в эту кампанию, начатую после того, как мы получили сведения, что римский легион движется из Сирии к городу Зевгма. Мы всегда оплачивали множество шпионов, чтобы те снабжали нас информацией о происходящем за границами нашего княжества, правда, это частенько приводило лишь к напрасной трате денег. Но в этот раз сведения оказались точными, и мы устроили засаду на римлян, как только они вступили на территорию Хатры и направились к Зевгме.

Как же я завидовал наставнику Бозану, старому воину, который научил меня рубить и колоть мечом, владеть копьем, командовать тяжелой конницей! Длинный шрам, тянувшийся по его правой щеке, на мой взгляд, был знаком чести и доблести, украшением воина. Мне самому хотелось иметь такой же. И сейчас у меня не было ни аппетита, ни желания угоститься роскошными блюдами, расставленными на столе передо мною.

Поскольку я раздумывал над возможными последствиями того, что происходило на равнине внизу, то почти не обратил внимания на командира, который поспешно подошел к отцу и упал на колени, передавая сообщение. Отец тут же поднялся на ноги и обратился к остальным командирам, сидевшим за столом:

– Господа, верблюды прибыли. Настало время испытать римлян на прочность.

Все командиры немедленно встали, отдали ему честь и разбежались по своим подразделениям. Бозан повернулся ко мне:

– Пора. Иди, надевай доспехи, они тебе скоро очень пригодятся.

Если до этого в войске царило полное спокойствие, то теперь все возбудились и зашевелились. Сотни тяжеловооруженных конников начали строиться в шеренги. Я очень нервничал, но старался этого не показывать. Бозан, как всегда бдительный и наблюдательный, заметил произошедшую со мной перемену.

Он хлопнул меня по плечу:

– Иди, готовь своего коня. Две сотни верблюдов наконец прибыли сюда, и на каждом навьючены сотни новеньких стрел. Думаю, понадобится около часа, чтобы их раздать воинам, потом еще час, чтобы больше ослабить римлян, а после этого твой отец направит в бой своих закованных в броню конников. Так что у тебя еще полно времени. Как будешь готов, садись в седло и подъезжай сюда.

В соседней долине толпились сотни воинов, готовили к бою коней и оружие. Каждый проверял седло и подпругу, защитное снаряжение коня и все прочее, прежде чем заняться своим оружием и доспехами. Вокруг сновали слуги, помогая им, когда это требовалось, но, согласно парфянской традиции, каждый воин проверял свое снаряжение сам. Никто не хотел доверять собственную жизнь кому-то постороннему. Вот и я проверял все, что требовалось, а мозг сверлили слова, которые не раз вбивал мне в голову Бозан: «Никогда не доверяй никому свою жизнь. В некоторых войсках оружие и броню воина готовят к бою рабы или слуги, но не в Парфии и, конечно же, не в войске Хатры. Как можно доверять другому человеку, который может тебя презирать, ненавидеть, даже желать тебе смерти? Как можно доверить ему точить тебе меч или седлать коня? Готовясь к бою, ты должен все делать сам, даже самые мелкие и незначительные вещи, чтобы в битве думать только о том, чтобы убить врага, а не беспокоиться насчет того, достаточно ли хорошо затянута подпруга и не подрезал ли ее ненадежный слуга».

Моя лошадь, белая кобыла шести лет от роду, именовалась Сура, что значит «Сильная». Она тыкалась мордой мне в грудь, пока я взнуздывал ее и пристегивал уздечку и повод. Потом взялся за седло – оно было деревянное, а обе луки, передняя и задняя, были изготовлены из рога, окованы бронзой и обернуты мягкими накладками. Сверху все это было обтянуто кожей. Высокие луки из рога помогают всаднику прочно держаться в седле. Я проверил все подковы Суры, прежде чем надеть ей на голову и на тело защитную попону. Попона была изготовлена из сыромятной кожи и обшита небольшими, перекрывающими друг друга стальными пластинками, способными выдержать мощный удар. Даже глаза были прикрыты небольшими стальными решетками, хотя это несколько ограничивало ей поле зрения.

У каждого катафракта имелось по два оруженосца, которые заботились о его коне и прочем снаряжении, но царские телохранители были обеспечены еще лучше. Мое оружие и доспех были выложены на деревянный стол возле временного стойла из натянутого на жерди полотна, приготовленного для Суры. Сбоку торчала деревянная стойка с двенадцатифутовыми копьями, каждое было увенчано длинным стальным наконечником.

Я взял свой доспех и надел его. Он также был изготовлен из сыромятной кожи и весь обшит квадратными стальными пластинками. Он закрывал мне грудь, спину, плечи, руки и переднюю часть бедер. Доспех был тяжелый, так что я сразу начал потеть, хотя не мог сказать точно: от жары и веса доспеха или от страха. Потом я взял свой шлем и осмотрел его. Он был стальной с нащечниками и тыльником и с одной стальной стрелкой, прикрывающей нос. Венчал его высокий белый плюмаж, какой носили все в тяжелой коннице отца.

– Принц Пакор! – раздался рядом чей-то голос.

Вздрогнув, я обернулся и увидел перед собой Виштаспа. Высокий, худой, с холодным взглядом темных глаз, командир телохранителей моего отца не выразил никаких чувств, осматривая мое вооружение. Он еще не надел свой доспех, на нем была лишь белая шелковая туника и свободные штаны.

– Господин мой Виштасп, – ответил я на его приветствие.

– Итак, твой первый бой. Будем надеяться, что время и усилия, потраченные на твою боевую подготовку, не пропали даром.

В его голосе я явственно расслышал пренебрежительную нотку. Должен признаться, я не испытывал особой любви или привязанности к этому Виштаспу, считая его равнодушным, холодным и надменным человеком. Эта холодность хорошо служила ему в бою, и двадцать лет назад он спас отцу жизнь в битве с армянами. Тогда Виштасп был князем в собственной стране, в городе Сильван на границе с Арменией, но армяне разрушили город и убили всех членов его семьи, когда отец Виштаспа, старый князь, вступил в союз с Парфией. Мой отец находился в составе войска, посланного на помощь воинам Сильвана, но кончилось тем, что войско было разбито вместе со своими сильванскими союзниками. А Виштасп, оставшись один, лишившись дома и семьи, перебрался в Хатру. Его преданность оказалась вознаграждена назначением на должность командующего отцовской гвардией – пятью сотнями лучших воинов во всем нашем войске. Отец обожал этого человека, которому исполнилось пятьдесят – он был на пять лет старше его, – и не желал слышать о нем ничего худого. В ответ Виштасп платил ему безграничной преданностью. Но это больше походило на преданность и поклонение злобной собаки своему хозяину. Если Бозана боялись враги, но любили и обожали друзья, то Виштаспа боялись или в лучшем случае недолюбливали все. Сомневаюсь, что у него вообще были друзья, что, как мне кажется, вполне его устраивало. Это делало его в моих глазах еще более холодным и равнодушным.

Он прошел мимо и схватил со стола мой меч в ножнах. Вытащил клинок, взмахнул им, разрезая воздух. Это было великолепное обоюдоострое оружие с искусно сделанной крестовиной и гардой и серебряной головкой рукоятки, выполненной в виде конской головы.

– Я надеюсь, что сегодня принесу славу своему отцу, – сказал я.

Виштасп еще раз взмахнул клинком.

– М-м-м-м, – промычал он и, вложив меч обратно в ножны, протянул его мне. – Отличный меч. Надеюсь, он отведает нынче римской крови.

После чего, коротко кивнув, он удалился прочь.

Час спустя я в полном вооружении сидел верхом на Суре и находился рядом с отцом вместе с остальными тяжеловооруженными конниками числом в тысячу. Мы прятались за одним из высоких холмов, что возвышались вокруг поля битвы, но шум боя, крики раненых воинов и коней, их предсмертные вопли доносились и сюда. Отец, положив снятый шлем на седло, повернулся ко мне.

– Пакор, ты возглавишь атаку, – заявил он.

Бозан, стоявший справа от меня, в удивлении обернулся к нему:

– Нужно ли это, государь?

– Время пришло. Настал час, когда мальчик должен стать мужчиной. Когда-нибудь ему предстоит править вместо меня. А люди не пойдут за царем, который не водил их в битву.

У меня все сжалось внутри. Я-то думал, что помчусь в бой рядом с отцом, а теперь оказалось, что я сам должен повести в атаку конницу, один, и все будут смотреть на меня, желая видеть, как я прохожу это испытание на звание настоящего мужчины.

Я с трудом сглотнул.

– Это высокая честь, отец.

– Я прошу позволить мне идти в бой рядом с твоим сыном, государь, – сказал Бозан.

Отец улыбнулся:

– Конечно, Бозан. Я никому другому не доверил бы безопасность своего сына.

С этими словами отец нахлобучил шлем на голову и направил коня в сторону. За ним последовали Виштасп и телохранители; они останутся в резерве. Развернулось огромное алое знамя, украшенное гербом моего отца – белой конской головой; оно затрепетало под ветром, когда отряд гвардейцев царя поднялся к вершине холма, откуда они будут наблюдать за нашей атакой. Бозан протянул руку и придержал меня за плечо:

– Помни все, чему тебя учили. Сосредоточься на непосредственной задаче и помни, что ты в поле не один.

Он застегнул ремешок шлема, крепивший нащечники, и его лицо почти исчезло за мощными стальными пластинами. Потом повернулся и дал сигнал своим командирам. Затрубили рога, и весь отряд, как один человек, тронулся вперед. У каждого воина на шлеме колыхался белый плюмаж, и все они были на белых конях, хотя виднелись только ноги животных, поскольку каждый конь, как моя Сура, был защищен пластинчатым доспехом.

Мы выстроились в две колонны, каждая по двести пятьдесят человек, на расстоянии в четыре сотни шагов одна от другой. И двинулись вперед шагом, неспешно поднимаясь по пологому склону холма. Сердце у меня стучало так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Шум и грохот битвы слышались все сильнее и стали еще громче, когда мы перевалили через вершину. Я охнул, рассмотрев, что творилось внизу. Легион продолжал стоять в том же боевом порядке, образуя четырехугольник, пустой в центре, и его по-прежнему атаковали со всех сторон сотни конных лучников, но основные их усилия были направлены против двух углов той стороны обороны римлян, что была обращена к нам и на которую мы должны были напасть. Хотя солнце уже стояло высоко, оно светило нам в глаза, и это меня немного беспокоило.

– Почему мы атакуем их с этой стороны, когда солнце бьет нам в глаза, а не наоборот? – прокричал я Бозану.

– Доверься своему отцу, – получил я его ответ.

Я заметил, как наши пешие воины сбегают с холма и строятся в боевую линию у его подножья справа и слева от нас. У каждого из них был щит с вроде как серебряной обшивкой снаружи. Для чего это было сделано, я не знал.

Двести верблюдов, что доставили нам свежий запас стрел, теперь доказали свою необходимость. Каждый конный лучник мог выпустить до десяти стрел в минуту, и это означало, что его колчан, вмещающий тридцать стрел, через три минуты опустеет. Но сейчас десятки слуг уже тащили связки стрел от верблюдов туда, где перестраивались и готовились к новой атаке сотни конников, расстрелявших все свои стрелы.

Мы продолжали спускаться с холма, уже рысью, и теперь оказались на расстоянии полумили от римлян. Я проделывал этот маневр прежде так часто, что, не раздумывая, послал Суру вперед, а сам не отрывал взгляда от стены римских щитов впереди. Они вдруг показались мне очень большими. Копье я все еще держал на правом плече. Мы перешли на легкий галоп. Отряды легкой конницы, сосредоточенные на флангах, с ревом и грохотом обрушились на римлян. Каждый всадник держал в руке короткую веревку, на конце которой висел глиняный горшок с нафтой, каменным маслом, и из каждого горшка торчал уже подожженный фитиль. Приблизившись к римской линии обороны, всадники раскручивали веревку с горшком над головой и затем выпускали ее, направив на римские щиты. Когда такой горшок ударялся о щит, он раскалывался, разбрызгивая вокруг содержимое, которое немедленно воспламенялось. Нафта не только горит яростным пламенем, она еще и прилипает ко всему, на что попала. Римляне вспыхнули и загорелись – отдельные воины, их щиты, руки, шлемы; они отчаянно пытались сбить пламя, но при этом нарушили строй, свою стену из щитов. Некоторые корчились на земле, хватаясь за обожженные места, другие пытались скрыться в тылу.

Когда до них оставалось шагов четыреста, мы перешли в полный галоп и опустили копья, удерживая их длинные древки обеими руками. Одновременно наши пешие воины наклонили щиты под таким углом, чтобы полированные поверхности отразили солнечные лучи, направляя их прямо в лица римлян и ослепляя тех, пока мы с ними сближались. Впереди перед нами стояла теперь разрозненная линия легионеров. Я издал боевой клич, и Сура ринулась вперед. Воздух заполнили рев и выкрики воинов, охваченных жаждой крови. Когда мы столкнулись с римлянами, это было похоже на оглушительный раскат грома. Наша передняя линия навалилась на ослепленного и потерявшего ориентацию противника. Казалось, время замедлило свой ход. Я нацелил копье в центр римского щита. Мощной инерции и веса коня и всадника хватило, чтобы стальной наконечник насквозь проткнул щит и воина, выйдя у того из спины и вонзившись в следующего легионера. Древко сломалось, я выпустил его из рук и, протянув правую руку, выхватил из ножен меч.

Я оказался в самой гуще римлян и теперь рубил направо и налево. В грудь Суры ударило копье, но не смогло пробить доспех. Я нанес рубящий удар по шлему бросившего его воина и двинулся вперед. Слева от меня бился Бозан, издавая свой боевой клич; он со всей силой обрушил меч на легионера, разрубив пополам и шлем, и череп под ним. Я впервые оказался в настоящем бою и от возбуждения чувствовал себя так, словно мой меч и доспехи были не тяжелее пуха. Мне казалось, что я могу необыкновенно четко и ясно видеть все, что происходит вокруг, словно я наблюдал со стороны, отстраненно, словно сам не участвовал, но одновременно являлся неотъемлемой частью всех этих событий. Вот, значит, какой он, настоящий бой, вот, значит, какое оно – высшее испытание на звание настоящего мужчины! Я ощущал себя богом – неуязвимым, бессмертным, несущим смерть врагам. Эти мысли, казалось, заполняли мой ум на протяжении многих часов, но прошло не более нескольких секунд. Кто-то метнул в меня копье, но оно отскочило от защищенной доспехом левой руки, не причинив никакого вреда.

– Перестроиться! Перестроиться! – команда Бозана и рев рогов вернули меня к реальности. Я оглянулся назад и увидел, что наш второй ряд уже врывается в бреши, образовавшиеся в линии римлян. Один из углов оборонительного квадрата легиона был смят и уничтожен.

– С ними покончено! – выкрикнул я.

– Нет еще, мой мальчик, – Бозан указал мне мечом на фронт римлян. – Видишь этого орла? Это символ, знак легиона, его знамя. Захвати его, вот тогда с ними будет покончено.

Вторая линия наших тяжеловооруженных всадников подтянулась ближе, и мы перестроились в единый порядок. У этих воинов еще остались копья, так что они проехали вперед сквозь наш строй и навалились на римлян, которые пытались организовать оборону, сплотившись вокруг орла легиона и группы старших командиров, прикрывая свои фургоны и раненых. И тогда мы пошли в новую атаку, уже не такую организованную, как в первый раз, поскольку много наших было ранено и многие потеряли своих коней. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Римляне сплотились вокруг своих командиров и штандарта, серебряного орла, венчающего высокий шест, но через несколько секунд мы окружили их и начали колоть легионеров копьями. Это уже была не атака, а бойня. К нашей тяжелой коннице присоединились конные лучники, выпуская уже менее плотные тучи стрел в редеющие ряды неприятеля. Последние, окруженные и стиснутые со всех сторон в непрерывно сужающийся круг, не могли ничего предпринять и лишь ждали смерти. Иногда кого-то из всадников вышибал из седла римский дротик, но у большинства легионеров остались только их короткие мечи, от которых было мало проку, поскольку римляне не могли подойти к нашим коням, чтобы сделать колющий выпад и поразить их или всадников. Когда наши конные воины образовали вокруг противника настоящее стальное кольцо, я снова разглядел серебряного орла в середине их толпы; его держал легионер, чьи доспехи и шлем были обтянуты львиной шкурой, а в руке он держал небольшой круглый щит. И у меня вдруг возникла полная уверенность, что я легко смогу дотянуться до этого орла и даже прикоснуться к нему. Не знаю, что за безумие мною овладело, но я тут же решил, что хочу захватить штандарт.

Боевое знамя моего отца с белой конской головой держал всадник, сейчас стоящий позади, и подавал этим знак, что сын царя Хатры ведет бой. Тяжеловооруженные конники отхлынули назад и собрались вокруг меня – их было около полусотни, и они выстроились в одну линию. Я поднял меч и сорвал с себя шлем. И закричал во всю силу:

– Все на орла! Захватим орла!

Я надел шлем и дал Суре шенкеля, посылая ее вперед. Остальные воины сплотились вокруг меня, справа и слева, снова опустив копья, готовые к атаке. Через тридцать секунд мы ударили по римлянам, навалились на стену из щитов, и снова, как и в прошлый раз, наши копья пронзали легионеров, а подкованные копыта наших коней топтали их упавшие тела. На меня бросился римский воин и попытался ткнуть мечом в ногу, но я резко опустил клинок и отбил его выпад. Мой меч раздробил руку, сжимавшую оружие, и оно отлетело и упало на землю. Вдобавок он отрубил легионеру несколько пальцев. Тот вскрикнул от боли и упал на колени. Я проехал дальше, Сура копытом пригвоздила легионера к земле, а всадник, державшийся за мной, пронзил его своим копьем. И тут, совсем внезапно, орел легиона оказался прямо передо мной. Я поднял меч, намереваясь срубить воина, который его держал, но он оказался опытным и умело скользнул вбок, так что мой клинок лишь распорол воздух. Левой рукой я сжимал поводья Суры. Дернув их, я снова замахнулся мечом на знаменосца. Но он воткнул шест с орлом в землю, выхватил меч и прыгнул вперед, ударив меня в бок круглым щитом. Этого удара оказалось достаточно, чтобы выбить меня из седла: я кувырком полетел на землю и здорово об нее ударился. Сура отскочила в сторону и унеслась прочь. В памяти возникли слова Бозана: «Если ты оказался на земле, ты уже наполовину труп. Поскорее вставай на ноги, иначе тебя прикончат».

Я вскочил на ноги и повернулся лицом к знаменосцу. У него оказалось преимущество передо мной: он был вооружен мечом и щитом, тогда как я держал только меч. Он сделал выпад, и я парировал его удар. Я видел, что он весь в поту. Да и я тоже был потный. Он рванулся вперед, выставив щит, и налетел на меня. Удар пришелся в левую руку, и плечо скрутило болью. Он попытался всадить острие своего меча мне в шею, но я перехватил клинок гардой своего меча и отбросил его в сторону. Я вдруг понял, что страшно устал и с трудом могу дышать. Он снова бросился на меня, и снова я отбил его удар.

Тут я сам пошел в атаку, ухватив рукоять меча обеими руками, подняв его высоко над головой. И нанес рубящий удар, расколов щит моего противника и раздробив ему руку. Он вскрикнул, завизжал от боли, но все-таки ухитрился ткнуть меня мечом, угодив в нащечную пластину. Его уже шатало от боли. Я снова поднял меч над головой и с силой опустил, закричав. Клинок молнией сверкнул в воздухе и обрушился на незащищенную шею противника. Он вошел в тело под углом, разрубив плоть и шейные позвонки, так что отрубленная голова, кувыркаясь, полетела на землю.

Я встал над обезглавленным телом и выдернул шест с орлом из земли. И поднял повыше, чтобы все его увидели. Битва, которая свирепствовала вокруг, казалось, прекратилась сразу же, как только я поднял серебряного орла и покачал им в воздухе. У меня создалось впечатление, что это словно явилось неким магическим сигналом; впрочем, для римлян, видимо, так оно и было. Осознав, что все их командиры перебиты, многие легионеры начали втыкать свои мечи в землю, отбрасывать в сторону щиты и опускаться на колени в знак того, что сдаются. Наши воины, большая часть которых целый день сражалась под безжалостными лучами солнца, с радостью приняли их капитуляцию. Вскоре в плен сдавались уже целые группы римлян – утрата орла легиона окончательно подорвала их моральный дух.

Ко мне подошел Бозан и обнял меня. Его броня лишилась многих стальных пластин от полученных в бою ударов.

– Я знал, что ты меня не подведешь, Пакор! Отлично проделано!

Тут он скривился и отпустил меня. Его левая подмышка была в крови.

– Да ты ранен!

– Пустяк, – ответил он.

Воины нашей тяжелой конницы между тем соскакивали с коней и подходили ко мне с поздравлениями. Между ними был Вата, сын Бозана и мой лучший друг. Похожий на отца, приземистый и мощный, настоящая гора мышц, он, подобно отцу, легко и беззаботно относился к жизни. Но он носил, как и я, длинные волосы, так что черные кудри падали ему на плечи. Он обнялся с отцом, потом широко улыбнулся и заключил меня в свои медвежьи объятия.

– Что-то ты ничего мне не скажешь, – заметил он.

– Это потому, что ты мне ребра ломаешь, – сумел произнести я. Он расхохотался, выпустил меня и хлопнул по плечу, разглядывая захваченного орла.

– Вот, значит, ради чего мы проливали кровь. Немного мне таких встречалось в путешествиях. Надо полагать, римляне здорово расстроятся, когда узнают, что ты его захватил.

– Ну, пускай придут и попробуют забрать его назад, – ответил я, стараясь, чтобы это прозвучало впечатляюще.

– Да, пускай! – выкрикнул Вата. – И мы их снова побьем!

Тут я почувствовал, как странно ведут себя мои руки и ноги – они начали дрожать. И мне вдруг стало страшно. Может, я умираю? Может, меня ранили? Я упал на четвереньки и в отчаянии посмотрел на Бозана. Он опустился на колени рядом со мною.

– Не обращай внимания, мой мальчик. Тебя просто трясет.

– Трясет?

Он улыбнулся и сунул мне свой мех с водой.

– Попей. После боя многих так трясет. Когда сражаешься, все мышцы напряжены, как туго скрученная веревка, а когда бой окончен, они расслабляются и, так сказать, раскручиваются. Через несколько минут все снова будет в полном порядке.

Он оказался прав. Прошло несколько минут, дрожь прекратилась, и мышцы снова стали меня слушаться. Тем временем разоруженных римлян группами отводили в наш лагерь, а сюда начали прибывать оруженосцы и слуги. Подъехали также фургоны с водой, и их возницы уже наполняли ведра и раздавали истомленным всадникам и их коням, в то время как оруженосцы освобождали всех от доспехов.

Мой оруженосец, Гафарн, подъехал на лошади. Одетый в простую льняную тунику и мешковатые штаны, он помог мне разобраться с доспехами, после чего занялся Сурой, которую нашли и привели обратно. Спокойная кобыла терпеливо ждала, пока с нее снимут защитное снаряжение. После чего Гафарн накинул на лошадь шелковую попону, поскольку она сильно вспотела, а солнце уже начинало садиться, и его цвет изменился с золотого на красноватый. Невыносимая дневная жара начинала спадать.

– Твой плащ в седельной сумке, принц, – сообщил оруженосец. И ткнул пальцем в орла, которого я все еще держал в руке. – А это что такое?

– Это римский орел, Гафарн.

– Смотрится здорово. Наверное, стоит очень дорого. На рынке за него можно получить неплохие деньги.

Я был поражен.

– Такое не продается. Это же огромное сокровище!

– Если это огромное сокровище, тогда глупо его не продать.

– А ты всего лишь слуга и слишком много болтаешь! Как она?

Гафарн нежно погладил Суру по голове.

– Она очень красивая, принц, вот она какая. И она в полном порядке. В следующий раз постарайся остаться в седле, – он поднес ведро с водой к морде Суры и дал ей напиться.

Я подошел к лошади и погладил ее по шее.

– Да, она красавица. И другой такой нет ни у кого.

К войску уже прибыли ветеринары и занялись конями, получившими в бою ранения. Некоторых, раненных слишком тяжело, чтобы надеяться их вылечить, из милосердия предавали смерти, отправляли туда, где паслись бессмертные дикие стада лошадей, принадлежащие Шамашу, богу Солнца, кому мы поклонялись и кому принадлежала наша победа. Впереди я заметил большую группу римских легионеров – их посадили на землю перед нашими фургонами. Многие смотрели на орла, которого я по-прежнему держал за шест в руке. Я направился к Вате.

– Подержи его, – сказал я, отдавая ему орла.

– А ты куда собрался?

Я указал на римлян:

– Хочу поговорить с ними.

– Ты там поосторожнее, – сказал он. – У кого-то из них может быть припрятано оружие.

Но меня слишком снедало любопытство. Меня научили латинскому и греческому, вот я и хотел побеседовать с этими мужчинами с Тибра, о которых так много слышал, но до сегодняшнего дня никогда с ними не встречался. Когда я подошел к ним поближе, один из них поднялся на ноги и уставился на меня, готовый к схватке. Двое стражей направили на него свои копья, но я отмахнулся от них. Он был дюймов на шесть ниже меня ростом, но гораздо солиднее и мощнее, с широкими плечами. Его коротко остриженные волосы были все в грязи и запекшейся крови от раны на лбу. Кровь уже свернулась и засохла, превратившись в черное пятно над его правым глазом. Он не держал оружия и был без доспехов, но все равно представлял собой впечатляющее зрелище. Он смотрел прямо на меня.

– Это ты, тот самый, что захватил нашего орла, – его речь прямо-таки сочилась ядом.

– Захватил? – ответил я на его вызов. – Да он просто валялся на земле!

– Ты вполне прилично владеешь латынью, чужестранец.

– Меня еще ребенком научили этому языку, – ответил я. – А вот у тебя, мне кажется, латынь вульгарная.

– Это хорошо, что ты ее выучил.

– Почему это?

– Потому что когда мы завоюем ваши земли, ты будешь понимать, что тебе говорят твои хозяева.

Я почувствовал, как во мне поднимается волна гнева.

– Это парфянская земля, римлянин, а не какая-то ваша убогая провинция!

Он рассмеялся.

– Весь мир – римская провинция, парфянин! Вы победили один легион, но все станет иначе, когда на ваши границы обрушится множество им подобных. И этот день приближается быстрее, чем тебе может показаться.

Я решил, что спорить с ним дальше просто бессмысленно.

– Что ж, мы будем ждать этого дня, римлянин.

С этими словами я отвернулся от него и пошел назад, туда, где стояли отец и Вата.

Пленников тем временем разбивали на группы, и каждую связывали вместе одной веревкой. Римляне в бою носили на головах шлемы, а поверх туник надевали кольчужные рубахи длиной почти до колен, тело они прикрывали длинными, чуть выпуклыми щитами, защищающими торс и бедра. Все их оружие и доспехи сейчас загружали в наши повозки.

Бозан жевал кусок хлеба.

– За это стадо на невольничьем рынке дадут неплохие денежки. Их отправят куда-нибудь в восточные земли империи, как можно дальше отсюда, чтобы не дать им возможности устроить нам какие-нибудь проблемы или неприятности.

– Они свой Рим когда-нибудь увидят? – спросил я.

– Сомневаюсь. Такова судьба всех побежденных, им никогда уже не видать родных земель. Но лучше пусть это будут они, чем мы.

В следующий момент все вокруг заполнилось ревом боевых рогов. Я обернулся и увидел, что отец едет к нам в сопровождении Виштаспа и телохранителей. Конники его личной стражи выглядели просто великолепно в своих блестящих полированных доспехах, с белыми плюмажами на шлемах и с развевающимися на копьях значками. Позади отца знаменосец держал алое знамя с белой конской головой, обшитое по краю серебряной тесьмой с бахромой. На отце был серебряный шлем, не закрывающий лицо, с золотой короной. На его коне красовалась богато расшитая белая попона, отделанная по краю серебром, а кони прочих всадников были все в пластинчатой броне. Справа от него ехал Виштасп, который все время оглядывался вправо и влево, прямо как ястреб, высматривающий добычу. Вся группа остановилась в нескольких шагах от меня, и отец тут же соскочил на землю и подошел ко мне. Все, кто был рядом, и я в том числе, сразу опустились на колени и склонили перед ним головы в низком поклоне, но он схватил меня за плечи, поднял с земли и обнял. В его глазах стояли слезы. Он отступил на шаг назад и посмотрел мне прямо в лицо.

– Сын мой, ты доказал, что достоин называться сыном Хатры! Этот день будут помнить многие поколения нашего народа!

Я почувствовал себя так, словно стал десяти футов ростом. Я поднял руку и щелкнул пальцами. Вата передал орла Гафарну, который подбежал и передал его мне.

– Мой дар тебе, отец!

Он взял у меня этот римский штандарт, их орла, и восхищенно осмотрел. Потом обратился ко всем, кто стоял перед ним на коленях:

– Встаньте! Все встаньте! Вы все – свидетели великой победы и подвига моего сына, который стал истинным мужчиной и обеспечил нам эту победу!

Все поднялись на ноги и стали хлопать в ладоши. Бозан и Вата подошли к отцу и поклонились ему, после чего Бозан расплылся в широкой улыбке, и они с отцом обнялись. Отец поздравил и Вату, потому что и он в этот день тоже покрыл себя славой.

– Это послужит Риму хорошим уроком, отец.

– Да, потеря целого легиона для них большое бесчестье, но еще большее несчастье то, что вы, вернее, ты захватил их драгоценного орла. – Он умолк, и тут на его лице появилась озабоченность. Отец обернулся ко мне: – Но они вернутся сюда, Пакор, можешь быть уверен.

Вдохновленный нашей победой, я вообще-то приветствовал бы любую возможность разгромить новые римские легионы.

– Пускай приходят! – хвастливо воскликнул я. – Мы их снова разобьем!

Отец улыбнулся.

– Возможно, разобьем. Но будем надеяться, что это случится не скоро.

Но я не хотел даже слышать о мире. Я стал настоящим мужчиной, настоящим воином, я захватил римского орла. И теперь мечтал о еще большей воинской славе, которая разнесет молву обо мне по всем градам и весям. Я так погрузился в эти мысли, что не услышал, как позади меня поднялся какой-то шум. Я медленно повернулся и увидел, что один из пленников бежит ко мне с копьем в руке. Потом рассмотрел, что это тот самый легионер, с которым я недавно разговаривал. Ошеломленный, я стоял, словно прикованный к земле, а он уже поднял копье на уровень плеч и был готов его метнуть. Я же, прямо как заяц, замерший под ледяным взглядом кобры, не мог даже пошевелиться, а только стоял, смотрел и ждал, когда копье вонзится мне в грудь. Римлянин с широко раскрытыми глазами и триумфальным выражением на лице вдруг запнулся за секунду до броска, и на лице его отразилось сначала удивление, потом отчаяние, а затем боль. Стрела вонзилась ему прямо в грудь, остановив на ходу. Он замер, потом упал на колени и рухнул грудью на землю. Я заставил себя выйти из отупения и подошел к тому месту, где он упал. Опустился на колени. Наконечник стрелы торчал у него из спины, изо рта текла кровь. Жизнь уходила, а он все пытался посмотреть мне в лицо, но сил у него уже не осталось. Я наклонился ближе к его лицу, чтобы услышать, что он шепчет, он что-то говорил очень тихо, едва слышно. Он кашлянул, изо рта выплеснулся еще поток крови. И единственные его слова, что я расслышал, были: «Мы еще вернемся, парфянин!»

Я встал на ноги и увидел, что Виштасп сидит в седле и держит в левой руке лук. Это он меня спас. Я кивнул ему в знак благодарности и признательности; он лишь улыбнулся в ответ, и эта улыбка, я готов был поклясться, тут же стала насмешливой.

– Получше смотрите за пленными! – крикнул Бозан охранникам.

Виштасп подъехал ближе.

– Никогда не поворачивайся спиной к врагам, даже если считаешь, что они безоружны. В следующий раз меня может не оказаться рядом, чтобы тебя спасти.

Он дал коню шенкеля и отъехал обратно к отцу, который укоризненно качал головой, глядя на меня.

На следующий день мы предали огню тела наших павших воинов, как полагается по традиции. Пленников заставили выкопать две большие ямы для останков убитых – одну для наших воинов, другую для римлян. Та, что предназначалась для римлян, была больше, поскольку они потеряли убитыми больше тысячи человек. При обычных обстоятельствах мы оставляли тела врагов гнить на поле, но мой отец не желал, чтобы их разлагающиеся трупы загрязняли землю Хатры. Сначала мы свалили в яму их деревянные щиты, все пять тысяч, полили верхний слой нафтой, потом сбросили сверху мертвых легионеров. Наших погибших оказалось меньше сотни, но почти столько же было раненых; еще в бою погибло три сотни лошадей. Большая часть конных лучников и пеших воинов, а также пленные римляне, слуги и верблюды, привезшие нам боевые припасы, уже отправились обратно в Хатру. Туда же направилась и большая часть тяжеловооруженных конников; с ними уехали Бозан и Вата, которые также прихватили с собой богатые трофеи – двенадцать сундуков с золотой казной легиона. Пленников продадут в Хатре, видимо, кому-то из парфянских князей, хотя мы будем их продавать только тем князьям, что правят в восточных землях империи. Это ограничит возможность побега обратно на подконтрольные Риму территории – им тогда придется преодолеть сотни миль бесплодной пустыни. Так что при подобных условиях им будет легче смириться со своим теперешним положением. Лучше уж быть рабом, чем мертвым.

Я сопровождал отца, когда он ехал в город Зевгму, вместе с его личной охраной и двумя сотнями конных лучников. Захваченного орла отправили в Хатру, хотя мне очень не хотелось выпускать его из виду. Мы добились значительной победы, и из столицы уже отрядили вестников во все концы империи, чтобы сообщить всем эту радостную весть. Но, тем не менее, отец продолжал беспокоиться. В то утро, когда мы тронулись в Зевгму, мы с ним едва перемолвились словом. Позади нас в синее небо тянулись два огромных столба черного дыма – это горели погребальные костры наших воинов и наших врагов. Зевгма лежала в тридцати милях к северу, и мы неспешно двигались по дороге, которая была не более чем пыльным проселком. Конные разведчики ехали впереди, дозоры охраняли нас с флангов, но в течение двух часов мы не встречали никаких признаков жизни.

– А это ведь странно, Виштасп, тебе не кажется? – спросил отец.

Подобно всем нам, Виштасп, убаюканный мерным шагом коня и палящим солнцем, задремал в седле.

– Государь?

– Всего один день быстрым аллюром до Зевгмы, а ни одного дозорного не видно. Где воины гарнизона? Мне кажется, что римский легион, направляющийся к городу, должен был вызвать у них какую-то реакцию, не так ли?

– Не могу ничего на это сказать, мой господин, – беспечно ответил Виштасп. – Не во всех княжествах и царствах нашей империи глаза и уши такие же, как у нас.

И он был прав. В состав Парфянской империи входили восемнадцать отдельных царств и княжеств, связанных союзом. Это были Гордиана, Хатра, Антропатена, Вавилон, Сузиана, Гиркания, Кармания, Сакастан, Дрангиана, Ария, Адиабена, Арахозия, Маргиана, Элимаис, Мизия, Персида, Зевгма и Мидия. Империя растянулась от реки Инд на востоке до Каспийского моря и границы с узбеками на севере, до границ с Понтийским царством и Сирией на западе и до чистых синих вод Персидского залива и Аравийского моря на юге. Всеми этими землями правил царь царей Синтарук, который проживал в древнем дворце в Ктесифоне. Хатра являлась, как мне хотелось считать, самым сильным княжеством во всей империи. Расположенная между реками Тигр и Евфрат, она простиралась на запад до самой границы с римской провинцией Сирия, хотя Синтарук держал под своим контролем на западном берегу Евфрата еще одну узкую полосу земли, которая управлялась из приграничного города Дура-Европос. Хатра была богатым княжеством и становилась еще богаче, так что на нее с ревностью и завистью поглядывали внешние враги и даже сами парфянские цари царей. Поэтому мой отец создал и содержал большое войско и крупные гарнизоны по всему своему княжеству, особенно в городах к северу от Хатры – в Сингаре и Нисибисе, а также в Батанее на северо-западе. Кроме того, он также создал мощный корпус разведчиков и дозорных, которые следили за каждым дюймом нашего княжества, всегда бдительные и четко реагирующие на любую угрозу. Именно эти дозорные со всех ног примчались, чтобы предупредить отца о появлении римского легиона, пересекшего нашу границу. В городе Зевгма стоял собственный гарнизон, но мы не имели от него никаких вестей с того момента, как отправились на север.

– Возможно, не все царства по-прежнему желают оставаться в составе империи, – задумчиво заметил отец.

– Прости, не понял? – Должен признаться, я не имел представления, о чем он говорит.

– Ладно, ничего, – ответил он. – Скоро все сами узнаем.

На следующий день мы добрались до Зевгмы. Через два часа после рассвета к нам подскакал конный патруль. Их командир вовсе не был удивлен нашим здесь появлением: его предупредил курьер, которого отец направил в город сразу по окончании битвы. Все двадцать всадников были легковооруженными конниками, не обремененные доспехами и вооруженные лишь мечами и щитами. Вид их казался вполне сносным, хотя я отметил, что щиты у них сильно побитые, а одежда мятая и грязная. Мы тоже не надели доспехов, которые были уложены во вьюки верблюдов, что нас сопровождали. Отец, его телохранители и я сам были лишь в белых шелковых туниках, мешковатых свободных штанах и легких хлопчатых шапках. Мечи в ножнах висели у всех на кожаном поясе, а щиты, которыми мы не пользовались в бою, когда надевали пластинчатые доспехи, были заброшены за спину. К седлам были приторочены луки в своих саадаках, а колчаны, полные стрел, свисали на длинных кожаных перевязях, перекинутых через правое плечо и грудь, так что сам колчан висел у левого бедра. Конные лучники выстроились в колонну позади телохранителей князя, а за ними следовали верблюды с припасами и снаряжением. В арьергарде двигался еще отряд конных лучников. Наши копья тоже тащили на себе верблюды, которые всю дорогу плевались, рыгали и пускали ветры. Отвратительные, но необходимые в парфянском войске животные.

Командир конников из гарнизона Зевгмы приветствовал отца.

– Привет тебе, царь! Царь Дарий с нетерпением ждет тебя у себя во дворце. Новость о твоей победе уже распространяется по всей империи.

Отец ничего ему не ответил, лишь кивнул, а Виштасп бросил на него холодный взгляд. Молчание становилось тягостным, и если я чувствовал себя очень неудобно, то этому командиру было еще хуже, он даже вспотел, да так, что по его лицу потек пот.

Отец толкнул своего коня вперед и проехал мимо молодого командира.

– Передай привет моему другу, царю Дарию. Сообщи, что после полудня мы прибудем в его дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

При этих словах конь отца миновал неподвижно застывших всадников, а за ним последовали Виштасп и я. Молодой командир, не зная, что теперь предпринять, в конце концов дал сигнал своим всадникам, те развернули коней и галопом поскакали обратно к городу, и их кони подняли в воздух облако пыли.

– Ты сердишься, отец? – спросил я.

– Ты же сам видел, на что они похожи, – ответил он. – Дарий посылает банду нищих, чтобы эскортировать нас до города. Нам еще повезло, что они не пытались нас ограбить, – это вызвало у Виштаспа редкую на его лице улыбку. – Я не желаю унижать своих воинов, чтобы они ехали бок о бок с этими неряхами. Уж скорее на верблюда пересяду!

– Мы сейчас на землях Дария, твое величество, – заметил Виштасп. – Ему может не понравиться, если с ним не будут обращаться как с равным.

Обычно командир княжеской гвардии никогда не осмелился бы обращаться к своему владыке таким тоном, но Виштасп и сам был когда-то князем, и они с отцом оставались близкими друзьями, почти как братья, что являлось еще одной причиной моего раздражения и неудовольствия.

Отец прямо-таки ощетинился при этих словах.

– Мы защитили его, спасли его ленивую жирную задницу от римского костра, на котором ее непременно поджарили бы, а он даже не удосужился лично выехать нам навстречу и поблагодарить меня. Он не заслуживает царского титула. Жаба он, вот он кто.

– Богатая жаба, – заметил Виштасп.

Два часа спустя мы доехали до города Зевгма. Он располагался на западном берегу Евфрата. Город протянулся на четыре мили по берегу реки, и с обеих сторон через водную гладь были наведены плавучие мосты из лодок. Окруженная горными отрогами, Зевгма выглядела как золотое яйцо в каменном гнезде. Приближаясь к мосту, мы то и дело встречались с множеством повозок и прочего транспорта. По большей части это были верблюжьи караваны, направлявшиеся на восток или, наоборот, в Римскую Сирию. Вскоре мы все были покрыты слоем тончайшей пыли, поднятой с дороги десятками верблюдов, осликов и людских ног. В отдалении, на склоне некрутого холма, что поднимался от реки, располагалось множество больших вилл, в которых, как я предположил, проживала городская аристократия. А на вершине холма в гордом одиночестве возвышалось здание, более великолепное, чем все остальные, и на всех его башнях развевались яркие флаги.

– Виштасп, найди место для нашего лагеря. Ночуем здесь. А мы с сыном отправимся с визитом к нашему хозяину, чтобы засвидетельствовать ему наше почтение. Место ищи выше по течению, чтоб у нас была чистая вода. Поехали, Пакор, – велел он мне и направил коня вперед. Виштасп махнул нескольким всадникам, чтобы те сопровождали нас, а сам отправился разыскивать командира гарнизона.

Мы проехали по деревянному мосту, миновали ворота в городской стене и въехали в город. Стражи стояли на стене как снаружи, так и внутри, а также рядом с деревянными створками ворот. Каждая створка держалась на огромных железных петлях. Стража наблюдала за нами, пока мы проезжали мимо, но не делала попыток нас остановить. Ясное дело, нас здесь ожидали. Как только мы оказались внутри стен, нас встретил богато разодетый командир на лоснящемся вороном жеребце, сопровождаемый двумя воинами, также верхом на великолепных вороных конях. На голове у него был повязан красный платок, сам он был в желтой тунике, отделанной серебряным кантом у шеи, и в желтых штанах. Единственным его оружием служил меч, упрятанный на левом бедре в красные ножны, украшенные самоцветами. Он приложил правую руку к груди и поклонился.

– Цари Вараз, мой господин Дарий приветствует тебя в своем городе и приглашает тебя быть его гостем.

– Это большая честь для меня и моего сына, – ответил отец. – Указывай нам путь.

Встречавшие тронулись впереди нас, и мы свернули с широкой главной улицы на боковую улочку, которая явно предназначалась только для людей благородного происхождения и самого царя, поскольку сейчас пустовала. Одетые в желтые туники и штаны стражи, вооруженные копьями и плетенными из прутьев щитами, стояли по обе ее стороны на расстоянии десяти шагов друг от друга.

Примерно через двадцать минут подъема по отлогому склону мы добрались до царского дворца. Главные ворота представляли собой арку с двумя караульными башнями по обе стороны от нее. Все это сооружение было покрыто сверху желтыми глазированными керамическими плитками. Сам дворец стоял в гуще цветущего сада с множеством пальм, фонтанов и тщательно подстриженных лужаек. К нам тут же бросились слуги и подставили деревянные табуретки, чтобы помочь спешиться. Сопровождавшие нас воины тоже спешились и снова поклонились отцу.

– Ваших коней накормят, напоят и почистят. Мой господин ожидает тебя, царь Вараз.

Отец кивком поблагодарил его и знаком велел идти вперед и указывать нам путь. Я последовал за ними, а сопровождавшие нас конники повели лошадей на конюшню. Дворец оказался весь выстроен из белого камня с белыми мраморными колоннами с позолоченными волютами вдоль всего фасада. Мы поднялись по мраморным ступеням и вступили под портик, где пол тоже был мраморный. Потом нас провели дальше, в тронный зал, где в центре располагался золотой трон, на котором восседал пухлый мужчина среднего возраста с массивным носом, свинячьими глазками и хитрым выражением лица. Как только он нас увидел, то сразу же вскочил на ноги, спрыгнул со своего трона и засеменил к нам, распахнув объятия.

– Приветствую тебя, царь Вараз, победитель наших врагов, сразивший несметные их полчища! – Голос у него оказался высоким, словно у женщины, говорил он сладко и томно.

– Привет тебе, царь Дарий, – ответил отец, и они обнялись как цари, как братья, как равные.

Отец повернулся ко мне:

– Позволь представить тебе моего сына, принца Пакора, чья храбрость принесла нам победу над захватчиками.

Дарий секунду хитренько смотрел на меня своими свинячьими глазками, потом заставил себя улыбнуться, когда я ему поклонился.

– Конечно, конечно. Мы тебе крайне благодарны, ты избавил нас от ужасной участи! Прекрасно! А теперь надо поесть, подкрепиться. Вы, должно быть, голодны. Я вот – уж точно!

Он махнул рукой в сторону небольшого соседнего зала и сам торопливо засеменил туда, сопровождаемый целой ордой рабов, по большей части молодых юношей и девушек. Все они были юные, привлекательные и безукоризненно ухоженные, обнаженные от пояса и выше. В зале Дарий плюхнулся на роскошный красный диванчик и пригласил нас с отцом садиться на диваны, расставленные вокруг. Стены зала были расписаны картинами, изображающими диких зверей и обнаженных нимф. В каждом углу стояли стражи в желтых туниках и штанах, и все они были вооружены пиками с блестящими полированными наконечниками. Дарий хлопнул в ладоши, и через пару секунд полуголые рабы внесли подносы, доверху заполненные едой – хлебом, фруктами, жареной ягнятиной, дичью и рыбой, а другие притащили кувшины с вином. Перед нами поставили небольшой стол, на который сразу нагромоздили множество блюд. Юная девушка, не старше шестнадцати лет, налила вина в серебряный кубок, который держал другой раб, светлокожий юноша, который поклонился и подал его мне, как только тот наполнился. Вино оказалось превосходным.

– Они придут снова, – сказал отец. – Тебе следует озаботиться мерами обороны. Сколько у тебя войска?

Дария в это время с рук кормил юный раб, пальцами засовывая царю в рот кусочки зажаренного в меду ягненка. Мне стало не по себе, когда я заметил, как Дарий слизывает мясной сок с пальцев юноши. Отец с отвращением смотрел на этот спектакль.

– Увы, царь Вараз, войско у меня маленькое, – Дарий указал пальцем на гроздь винограда, лежащую на столе. Раб отщипнул одну виноградину и изящным жестом вложил ее владыке в рот. – Воины стоят денег, а казна моя пуста.

Это был не тот ответ, которого ждал мой отец.

– Да, я понимаю, времена нынче трудные. Но ты должен укрепить свой город.

– Да что ты, брат мой! – запротестовал Дарий. – Римляне же разгромлены! С такими воинами, как ты и твой сын, я уверен, мне совершенно нечего бояться!

– Нам следует бояться всего, царь Дарий! В этот раз они послали против нас всего один легион, но в следующий раз отправят целое войско!

Дарий ткнул пальцем в меня:

– И тогда всех их точно так же сразит меч твоего сына. Не так ли, принц Пакор?

Я сунул в рот еще один кусочек только что испеченного миндального пирога. Он так и таял во рту.

– Да, государь.

Сказать по правде, мне очень нравилось это роскошное пиршество, так что я почти не следил за разговором, но видел, что отец весьма недоволен. Когда мы покончили с едой, Дарий хлопнул в ладоши, и остатки блюд унесли. Появились другие рабы, они внесли чаши с теплой водой и полотенца, чтобы вымыть и вытереть руки. После чего две девушки-рабыни взяли мои руки и принялись массировать их, предварительно смазав пальцы маслом. Обе были не старше двадцати, прелестные, с обнаженной грудью, с золотыми браслетами на запястьях, темнокожие, а зубы – белее мела. Веки у них были обведены черным, подчеркивая красоту огромных карих глаз. Пахло от них просто божественно, да и выглядели они так же. Еще одна молодая женщина, персиянка с золотой лентой, стягивающей черные, смазанные маслом волосы, жестом указала, что мне следует лечь на диван. Я лег, и она начала массировать мне пальцами виски. Ее прикосновения были так нежны, что вскоре я начал уплывать в какое-то странное состояние, подобное трансу. Беседа отца с Дарием слышалась все слабее, а я все больше отдавался во власть этих ласковых прикосновений рабынь. Это был сущий рай, в котором хотелось пребывать вечно!

Из этого блаженного состояния меня резко выдернул голос отца, который потряс меня за плечо.

– Мы уходим, Пакор.

– Да, отец?

– Мы слишком злоупотребляем гостеприимством царя Дария, – он поклонился Дарию. – Спасибо тебе, господин мой царь, но нам пора удалиться.

Дарий теперь лежал, закрыв глаза, и слушал арфиста, который играл ему, сидя возле ног. Он открыл глаза и удивленно уставился на нас.

– Вы уходите? Но вы же просто должны остаться у меня на ночь! Твой сын, он мальчиков предпочитает или девочек? Такой герой заслуживает хотя бы одну ночь полного отдыха!

– К сожалению, мы не можем остаться, – ответил отец. – Нам нужно возвращаться в Хатру.

– Очень жаль. Ну, хорошо, хорошо… – Дарий подозвал одного из стражей и велел ему проследить, чтобы наших лошадей привели к выходу из дворца. Мы поблагодарили царя и оставили его в обществе арфиста и юных мальчиков и девушек.

Наши кони оказались ухожены, вычищены, накормлены и напоены, а отряд телохранителей отца успел отдохнуть. Все были довольны, как и я сам, но когда мы рысью следовали из дворца через оживленный город, настроение отца ухудшилось еще больше. На мосту через Евфрат мы повстречали Гафарна, которого Виштасп отправил к нам, чтобы сообщить, где он разбил лагерь.

– Это в пяти милях выше по течению. Вы там хорошо провели время?

– Очень хорошо, – ответил я. – Царь Дарий – весьма гостеприимный хозяин.

– Царь Дарий – сущая змея! – резко бросил отец.

– Почему ты так говоришь, отец? – удивленно спросил я.

– Потому что он хочет изменить империи и стать вассалом Рима.

Я был поражен, что кто-то мог захотеть выти из состава Парфии.

– Да нет же! Зачем ему это?

Отец придержал коня и повернулся лицом ко мне:

– Затем, сын мой, что легче и удобнее быть слугой Рима, чем царем в Парфии. Пока Дарий готов лизать сапоги какому-нибудь римскому губернатору, он может спокойно пребывать в своем золоченом дворце и не беспокоиться о сохранении царства.

– А зачем ему это?

Отец улыбнулся – в первый раз за весь сегодняшний день.

– Потому что так легче жить, особенно такому жирному царю, у которого одна-единственная забота – всегда пребывать в обществе красивеньких мальчиков-педерастов и юных девушек. Могу поспорить на что угодно, что римляне уже пустили в ход сладкие посулы и пообещали его озолотить, если он так поступит. Зевгма расположена в западной части империи, и если она станет римской провинцией, то превратится в кинжал, нацеленный в спину Хатре. И тогда римские войска получат возможность беспрепятственно вторгнуться в южные районы моего княжества.

До лагеря мы доехали в молчании. Я никак не мог понять, почему парфянин может захотеть попасть под власть Рима, но я тогда был молод и наивен и не знал, на что человека может подвигнуть жадность. Мы проехали по каменистой равнине и въехали в лагерь. Он представлял собой группу парусиновых палаток, поставленных рядами на берегу быстрого ручья. Воины и слуги чистили лошадей и кормили верблюдов, другие точили мечи. Виштасп поставил вокруг лагеря охрану, а также выслал конные дозоры патрулировать подходы к нему. Отец спешился и тут же отправился куда-то с командиром своей гвардии, о чем-то с ним беседуя. Уже начинало темнеть, солнце опускалось за покрытые снегом вершины гор на западе.

Гафарн увел Суру к наскоро установленным походным конюшням из жердей и парусины, а я уселся на землю возле небольшого костра. Проверил меч в ножнах, ремни щита, убедился, что тетива на луке натянута достаточно туго, а колчан полон стрел. Оглядевшись вокруг, я пожалел, что мы не остались на ночь во дворце царя Дария. Ночевка на голой земле, а потом завтрак из свиной солонины, сухарей и воды обещал мало приятного. Темнота быстро сгущалась, и когда я посмотрел на часового, стоявшего всего в двадцати шагах от меня, то боковым зрением заметил какое-то движение. В следующий момент раздался приглушенный свист, следом за ним низкий стон, а потом грохот – это часовой рухнул на землю. Я увидел стрелу, торчащую у него из спины, и тут в воздухе засвистели стрелы. Я взял щит и выхватил меч из ножен, а стрелы тем временем продолжали находить новых жертв. Лошади в панике бились и ржали, верблюды вопили – в них тоже попадали стрелы.

– К оружию! К оружию! – раздались крики.

Мне показалось, что я остался в полном одиночестве, поэтому я бросился прочь от костра и спрятался за деревом, в относительной безопасности. Затем послышались крики и вопли – наши пока что невидимые противники бросились в атаку. Они все были одеты в черное и вооружены мечами и копьями. Если бы они напали на обычный торговый караван, победа досталась бы им очень легко. Но им противостояла элита парфянского войска, и хотя они застали нас врасплох, нам не потребовалось много времени, чтобы вспомнить о дисциплине и организовать отпор. Виштасп всегда был отличным военачальником и строго следил за подготовкой воинов, так что сейчас его труды принесли должные плоды.

Заревели боевые рога, отец выстроил мощный отряд телохранителей по пятьдесят воинов в ряд, и они сомкнули щиты, прикрывшись от туч стрел, выпущенных врагами. Противник, дико закричав, начал атаку. Раздался оглушительный грохот, когда две группы воинов столкнулись и начался ближний бой. Сражаясь один против одного, мы тут же доказали, что лучше подготовлены, сильнее, чем неприятели, и более опытны в бою. Наши мечи рубили безостановочно, нанося врагу тяжелый урон и собирая огромный смертельный урожай. Я заметил отца и бросился к нему, чтобы сражаться рядом. Между нами оказались вражеские воины, и я начал колоть и рубить черные фигуры. Мной овладела такая же спокойная решительность и уверенность в себе, как тогда, когда я дрался с римлянами, только на этот раз я торопился уложить как можно больше врагов. Кто-то бросился на меня с копьем, нацеленным в живот. Я отбил острие щитом, сделал ложный выпад вправо и вонзил меч в плечо противника. Выдернув меч, я заметил еще одну темную фигуру и меч, занесенный над моим ничем не защищенным правым боком. Я упал на левое колено и уклонился вбок, так что клинок пронзил лишь воздух. Я ткнул противника мечом и глубоко вспорол ему ногу под коленкой. Он громко вскрикнул и упал на землю.

Потом я добрался до отца и встал рядом с ним. Он быстро взглянул на меня, и тут Виштасп проорал команду:

– Лучники, к бою! Первый ряд, на колено!

Поредевшая линия щитов опустилась, давая лучникам, выстроившимся позади, возможность стрелять. Едва они дали первый залп, как тут же наложили на тетивы новые стрелы и выпустили их. Мой отец скомандовал атаку, и мы рванули вперед, перепрыгивая через вал из пораженных стрелами тел, чтобы схватиться с оставшимися в живых неприятелями. А те уже утратили весь свой боевой дух. Они рассчитывали на легкую победу, но вместо этого столкнулись с решительным сопротивлением. Я наскочил на одного противника, вооруженного мечом и плетеным щитом. Он попытался нанести мне удар в грудь, но я навалился на него с такой силой, что мой щит отбил его клинок в сторону, а я, издав боевой клич, проткнул его щит и вонзил меч в горло. Он издал булькающий звук и умер на месте, нанизанный на мой клинок. Я выдернул меч и заметил еще одного неприятеля – он пытался убежать. Я бросился следом, дал ему подножку, и он растянулся на земле. Прежде чем он успел подняться, я с силой ударил его краем щита в шею, и громкий хруст подсказал мне, что шейные позвонки сломаны.

Я осмотрелся по сторонам. Виштасп командовал теми, кто уничтожал последние очаги сопротивления противника. Отец стоял с обнаженной головой, опершись на меч. Гафарн перевязывал ему рану на шее. Я сунул меч в ножны и направился к ним. Мы обнялись.

– Ты ранен, отец?

– Пустяк. Мне повезло, – ответил он.

– Вот зачем нам шлемы, – запричитал Гафарн, – если мы не носим их в бою? Чего можно ждать в таком случае? – Он умело сшивал края раны, не обращая внимания на то, что отец при этом болезненно морщился.

– Заткнись и делай свое дело! – рявкнул отец.

– Конечно, мой господин, – ответил Гафарн. – А потом я принесу твой шлем, чтоб ты мог его надеть.

– Мне иной раз кажется, что ты забываешь, что ты раб.

Гарафн с пяти лет был рабом в царском хозяйстве. Его обнаружили бродящим среди убитых и умирающих, когда отец моего отца, князь Шамес, разбил и прогнал племя бедуинов, которые грабили пограничные районы Хатры. Мой отец забрал мальчика в наш город и отдал его мне в качество сотоварища по детским играм. Мы были одного возраста и росли вместе, и в итоге Гафарн, низкорожденный раб, стал мне как брат, тем более что у моих родителей больше не было сыновей. Он был смел, быстро соображал, во дворце все любили его. Отец дал ему возможность научиться читать и писать, и хотя он не мог стать тяжеловооруженным воином, мы вместе учились стрелять из лука, и он здорово овладел этим искусством.

К нам подошел Виштасп, и один из его людей швырнул на землю раненого человека в черной одежде.

– Мы перебили большинство нападавших. Нескольким удалось бежать. Они перерезали глотки нашим дозорным по всему периметру лагеря. Вот почему им удалось подобраться так близко. Этот человек – единственный, кого мы захватили в плен.

– Наши потери? – спросил отец.

– Двадцать убитых, примерно столько же раненых. Несколько верблюдов зарезаны.

Отец отстранил Гафарна, который уже закончил свои медицинские услуги. Отец встал над пленником:

– Кто вас послал?

Пленник, грязный и неряшливый мужчина с нечесаными сальными волосами, хмыкнул в ответ, обнажив ряд гнилых, черных зубов. Виштасп подобрал с земли обломок древка копья и сильно ударил его по щеке, отчего пленник растянулся на земле. Его тут же подняли и поставили на колени. От удара у него изо рта пошла кровь.

– Еще раз спрашиваю: кто вас послал?

Пленник плюнул в отца, заработав за это еще один удар от Виштаспа, который, выхватив кинжал, взял пленного за правую руку и отсек ему большой палец. Мужчина закричал, и Виштасп снова сбил его ударом на землю. Потом пленник потерял еще один палец и все зубы, но это не принесло нам никакой информации. Возможно, он и сам ничего не знал или, скорее всего, просто находился в составе какой-нибудь бродячей банды разбойников, которые случайно напали на нас. Однако отец был уверен, что его с товарищами кто-то послал, чтобы нас убить. Когда на следующее утро взошла заря, пленник был еще жив. Мы прибили его гвоздями к дереву, а затем свернули лагерь и приготовились двигаться дальше на юг. Все устали, были голодны и здорово озябли, простояв всю ночь с оружием наготове на случай нового нападения. Но больше нас никто не атаковал, так что мы занялись нашими ранеными, предали погибших погребальному огню, а затем двинулись в Хатру. Мертвых врагов – их оказалось пять десятков – мы оставили лежать там, где они пали, правда, отец приказал обезглавить трупы. Отрубленные головы мы насадили на отнятые у врага копья, которые воткнули в землю, так что образовался целый мерзкий лесок. Я плотнее закутался в плащ, и мы двинулись прочь от этого места. Ехали мы медленным шагом, поскольку отец приказал всем надеть защитные доспехи на случай, если на нас снова нападут. Но никаких нападений не последовало, а когда взошло солнце, оно быстро согрело нас и подняло настроение. Мы направлялись домой.