Книга: Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)
Назад: 1. Хороший солдат
Дальше: 2. Вылет на задание

Глава третья

Сма подозревала, что на многих кораблях экипаж состоит из безумцев. Более того, она подозревала, что некоторые корабли и сами не вполне в себе. На сверхбыстром дозорном корабле «Ксенофоб» команда насчитывала всего двадцать человек, а Сма давно заметила: чем меньше экипаж, тем удивительнее его выходки. А потому, еще до того, как модуль пришвартовался в ангаре, она приготовилась к странным поступкам со стороны ксенофобцев.
Когда Сма выходила из модуля, ей протянул руку молодой парень; другой рукой он закрыл нос и чихнул. Сма отдернула свою ладонь, глядя на его красный нос и слезящиеся глаза.
– Эйс Дисгарб, госпожа Сма, – сказал парень со слегка обиженным видом, шмыгая носом и моргая. – Добро пожаловать на борт.
Сма снова протянула руку – осторожно. Рука парня была горячей, как огонь.
– Спасибо, – сказала Сма.
– Скаффен-Амтискав, – произнес автономник за ее спиной.
– Привед. – Молодой человек помахал автономнику, затем вытащил из рукава кусочек материи и промокнул нос и глаза.
– Вы что, нездоровы? – спросила Сма.
– Небного. Простудился. Прошу бас. – Он показал рукой направо. – Пожалуйста, за бной.
– А, простудились. – Сма кивнула и зашагала в ногу с ним.
Одет он был в джелабу, словно только что встал с постели.
– Да. – Молодой человек повел их к выходу из ангара, мимо малых летательных аппаратов, спутников и прочих подобных штуковин. Он снова чихнул. – У дас да корабле что-то броде эпидебии.
Они проходили в этот момент между двумя стоявшими близко друг к другу модулями. Сма, шедшая вплотную за молодым человеком, быстро повернулась и посмотрела на Скаффен-Амтискава, беззвучно спросив: «Что?», но машина качнулась туда-сюда, словно пожимая плечами. «Я ТОЖЕ НЕ ПОНЯЛ», вывел он в поле своей ауры – серыми буквами на розовом фоне.
– Бы бсе дубали, что было бы забабно расслабидь иббунную систебу и бростудидца, – объяснил молодой человек, приглашая ее и автономника войти в лифт в конце ангара.
– Значит, все? – поинтересовалась Сма, когда дверь закрылась и лифт поехал вверх. – Весь экипаж?
– Да, хотя не бсе б одно бребя. Те, кто уже быздоробел, гоборят, что когда бсе кончается, то чубстбуешь себя просто прекрасно.
– Да, – согласилась Сма, посмотрев на автономника: стандартная официальная аура синего цвета, не считая большой красной точки сбоку, видеть которую, вероятно, могла только Сма; точка быстро пульсировала. Заметив это, она чуть не прыснула со смеху, но сдержалась и откашлялась. – Наверно, чувствуешь.
Молодой человек громко чихнул.
– Так вы, значит, скоро в отпуск? – спросил его Скаффен-Амтискав.
Сма толкнула автономника локтем. Молодой человек недоуменно посмотрел на машину.
– Бообще-до долько чдо из одбуска.
Он повернулся к дверям, которые как раз стали открываться. Скаффен-Амтискав и женщина переглянулись. Сма скосила глаза.
Они вошли в обширную гостиную: пол и стены из отполированных до блеска панелей красного дерева, всевозможные диваны, стулья с роскошной обивкой и низкие столики. Потолок был не очень высок, но привлекал своей необычностью – составленный из длинных чешуйчатых желобков, что тянулись со стен, он был увешан множеством небольших светильников. Освещение говорило о том, что по корабельному времени – раннее утро. Несколько человек, сидевшие за одним из столиков, встали и направились к Сма.
– Госпожа Сба, – сказал молодой человек, указывая на новопришедшую; речь его с каждой минутой делалась все более невнятной.
Остальные – мужчины и женщины, примерно в равном количестве – с улыбкой представились. Сма покивала и немного поговорила с ними. Автономник поздоровался со всеми. Один из мужчин держал в руках комок желто-коричневого меха – у плеча, как держат ребенка.
– Прошу, – сказал он, передавая крохотное существо Сма.
Та неохотно взяла пушистый комок. Существо было теплым, с четырьмя лапами, большими ушами, крупной головой и приятным запахом – прежде Сма таких не видела. Когда она взяла зверька, тот открыл огромные глаза и посмотрел на нее.
– Это корабль, – пояснил мужчина, вручивший Сма крохотное существо.
– Привет, – пропищало оно.
Сма оглядела его.
– Вы – «Ксенофоб»?
– Его представитель, с которым вы можете говорить. Зовите меня Ксени. – Существо улыбнулось, обнажив маленькие круглые зубы. – Я знаю, что большинство кораблей пользуется автономниками, но, – оно кинуло взгляд на Скаффен-Амтискава, – автономники порой страдают занудством, ведь так?
Сма улыбнулась и краем глаза увидела, как мигнула аура Скаффен-Амтискава.
– Случается иногда, – согласилась она.
– О да. – Маленькое существо кивнуло. – А вот я гораздо симпатичнее.
Оно со счастливым видом поерзало в руках Сма.
– Если хотите, – хихикнул зверек, – я покажу вам вашу каюту.
– Да, неплохая мысль, – кивнула Сма и положила пушистый комок себе на плечо.
Они направились втроем в жилой отсек: Сма, необычный корабельный автономник и Скаффен-Амтискав. Остальные попрощались с ней.
– Ой, вы такая милая и теплая, – сонным голосом пробормотал зверек, притулившись к плечу Сма, которая направлялась к своей каюте по коридору, устланному толстым ковром; затем он пошевелился, и Сма вдруг поняла, что поглаживает его спинку.
– Налево, – сказал он на развилке. – Кстати, небольшой толчок означает, что мы сходим с орбиты.
– Хорошо, – сказала Сма.
– Можно я буду спать у вас под боком?
Сма остановилась, одной рукой сняла зверька с плеча и заглянула ему в мордочку:
– Что?
– Чисто по-дружески, – сказало маленькое существо, широко зевая и мигая. – Я не имею в виду ничего неприличного. Это укрепляет дружбу, только и всего.
Сма заметила, что аура Скаффен-Амтискава позади нее покраснела. Она поднесла желто-коричневый комок к лицу:
– Слушайте, «Ксенофоб»…
– Ксени.
– Ксени, вы звездный корабль массой в миллион тонн, боевой корабль быстрого реагирования класса «Палач». Даже…
– Но я разоружен!
– Даже с вашим штатным оборудованием вы при желании наверняка можете аннигилировать планету…
– Да ну вас! Это может любой недоумок вроде ЭКК!
– Что за бред вы несете?
Она встряхнула пушистого автономника. Зубы его клацнули.
– Это же шутка! – воскликнул он. – Сма, вы что, шуток не понимаете?
– Не знаю. Вы не возражаете, если я вас зашвырну к чертовой матери обратно в общую зону?
– Да что с вами такое, моя дорогая? У вас предубеждение против пушистых зверьков? Послушайте, госпожа Сма, я прекрасно знаю, что я – корабль. Я делаю все, о чем меня просят, включая доставку вас в место, обозначенное лишь приблизительно, – и делаю это довольно неплохо. Если появится хоть малейший намек на опасность, если мне придется вести себя как настоящему боевому кораблю, конструкт в ваших руках тут же станет безжизненным и обмякшим, а я буду сражаться со всей яростью и решительностью, как меня учили. Но пока я, как и мои коллеги-люди, безобидно развлекаюсь. Если вам не по душе мой нынешний облик, я изменю его – стану обыкновенным автономником или просто голосом без тела. Могу также разговаривать с вами через Скаффен-Амтискава или через ваш персональный терминал. Меньше всего мне хотелось бы обидеть гостью.
Сма сложила губы в трубочку, потрепала зверька по голове и вздохнула:
– Ладно.
– Так мне сохранить этот вид?
– Безусловно.
– Ах, какая милая! – Зверек съежился от удовольствия, потом широко раскрыл свои большие глаза и с надеждой посмотрел на нее: – Ты меня обнимешь?
– Обниму.
Сма прижала его к себе и погладила по спине, затем обернулась и посмотрела на Скаффен-Амтискава. Тот театрально перевернулся на спину, моргая трагически-оранжевой аурой: «Мне плохо, я в крайнем расстройстве».

 

Сма кивнула на прощание желто-коричневому зверьку, который полетел по коридору назад, в гостиную, помахав ей на прощанье пухленькой лапкой. Она закрыла дверь и проверила, выключено ли в каюте внутреннее наблюдение, после чего повернулась к Скаффен-Амтискаву:
– Сколько мы пробудем на этом корабле?
– Дней тридцать, – предположил тот.
Она заскрежетала зубами и оглядела довольно уютную на вид, но – в сравнении с гулкими залами бывшей электростанции – не слишком большую каюту.
– Тридцать дней в компании вирусных мазохистов и корабля, который считает себя плюшевой игрушкой. – Сма покачала головой и села на поле кровати. – Знаете, автономник, это путешествие может показаться довольно долгим.
И она с недовольным ворчанием рухнула на кровать. Скаффен-Амтискав решил, что пока не стоит сообщать женщине об исчезновении Закалве.
– Я тут посмотрю как и что, если вы не возражаете, – сказал автономник, плывя к двери над стройным рядом саквояжей – багажом Сма.
– Да-да, отправляйтесь.
Сма лениво махнула ему, стянула с себя пиджак и бросила на пол.
Автономник был уже у самой двери, когда она вдруг резко села и, нахмурившись, спросила:
– Постойте-ка, а почему корабль сказал: «Место, обозначенное лишь приблизительно»? Он что, не знает, куда мы направляемся?
«Ай-ай», – подумал автономник и развернулся в воздухе.
– Гмм, – промычал он.
Сма прищурилась:
– Мы ведь должны забрать Закалве, верно?
– Да, конечно.
– И больше ничего?
– Абсолютно ничего. Мы находим Закалве, инструктируем его и доставляем на Воэренхуц. Все очень просто. Возможно, нас попросят какое-то время побыть поблизости, понаблюдать, но пока сказать трудно.
– Да-да, я это знала, но… где именно находится Закалве?
– Где именно? – сказал автономник. – То есть, я хочу сказать, ну, вы знаете, это же…
– Ну хорошо, – раздраженно сказала Сма, – хотя бы приблизительно.
– Нет проблем, – сказал Скаффен-Амтискав, направляясь назад к двери.
– Нет проблем? – недоуменно переспросила Сма.
– Никаких. Мы это знаем. Где он находится.
– Хорошо, – кивнула Сма. – Итак?
– Что «итак»?
– Итак, где он находится?
– Крастейлер.
– Крас?…
– Крастейлер. Туда-то мы и летим.
Сма потрясла головой и зевнула.
– Никогда не слышала. – Она снова плюхнулась в поле кровати и потянулась. – Крастейлер.
Сма зевнула еще раз, прикрыв рот рукой.
– И вы мне говорите об этом только сейчас, черт побери, – упрекнула она автономника.
– Прошу прощения.
– Гмм. Ладно, проехали.
Сма выставила вперед руку. Та пересекла прикроватный луч, управлявший светом, и в каюте потемнело. Женщина снова зевнула.
– Я, пожалуй, посплю. Снимите с меня, пожалуйста, обувь.
Автономник мягко, но быстро стянул со Сма сапожки, поднял пиджак и повесил во встроенный шкаф, куда засунул и багаж. Потом – когда Сма повернулась на кроватном поле и, моргнув, закрыла глаза – он выскользнул из ее комнаты.
Повиснув за дверью, Скаффен-Амтискав разглядывал свое отражение в полированном дереве на другом конце коридора.
– Чудом выкрутился, – сказал он сам себе и отправился на прогулку по кораблю.

 

Сма прибыла на «Ксенофоб» сразу после завтрака по корабельному времени. Когда она проснулась, день уже клонился к вечеру. Она заканчивала свой туалет, а автономник сортировал ее одежду по типу и цвету, вешал или складывал ее в шкафу, когда раздался звонок в дверь. Сма вышла из маленькой ванной в шортах, с полным ртом зубной пасты и попыталась сказать «открой», – но из-за пасты каютный монитор явно не распознал слово. Ей пришлось самой подойти к двери и нажать кнопку.
Глаза Сма широко раскрылись, она вскрикнула, залопотала что-то бессвязное и отпрыгнула от двери. Крик застрял у нее в горле.
В тот момент, когда ее глаза расширились, – и прежде, чем до мышц дошло приказание отпрыгнуть от двери, – она вроде бы уловила еле заметное движение внутри каюты, за которым последовали, но не сразу, удар и шипение.
Открыв дверь, Сма увидела, что все три ножевые ракеты автономника парят в воздухе на уровне ее глаз, груди и паха. Она смотрела на них сквозь дымку поля, сгенерированного перед ней Скаффен-Амтискавом. Затем поле исчезло.
Ножевые ракеты неторопливо проплыли по воздуху и втянулись обратно в корпус автономника.
– Не делай больше так со мной, – пробормотала машина, возвращаясь к сортировке одежды.
Сма вытерла рот и уставилась на трехметрового мохнатого желто-коричневого монстра, который еле помещался в коридоре за дверью.
– Корабль… Ксени, какого черта вы тут делаете?
– Прошу прощения, – сказало громадное существо. Голос его был лишь немногим ниже, чем тогда, когда он был размером с новорожденного. – Я решил, что если вам не по душе маленькое пушистое животное, то, может, став крупнее…
– Черррт! – Сма тряхнула головой и отступила в ванную. – Входите. Или вы просто хотели показать мне, что выросли вот настолько?
Она прополоскала рот и сплюнула.
Ксени протиснулся через дверь, ссутулился и пристроился в уголке.
– Извините, Скаффен-Амтискав.
– Да ладно уж, – ответил тот.
– Нет-нет, госпожа Сма, – продолжил Ксени, – я хотел поговорить с вами о…
Скаффен-Амтискав на мгновение замер. Вообще-то в это время между ним и Разумом корабля шел довольно длинный и обстоятельный разговор на повышенных тонах. Но Сма знала только, что Ксени, начав говорить, запнулся.
– …вечернем маскараде в вашу честь, – сымпровизировал корабль.
Сма улыбнулась из ванной:
– Прекрасная мысль, корабль. Спасибо, Ксени. Почему бы и нет?
– Хорошо. Я подумал, что сначала нужно все обсудить с вами. Есть у вас соображения насчет костюмов?
Сма рассмеялась:
– Да. Я появлюсь в вашем облике. Соорудите один из тех костюмов, что носите сами.
– Ха! Да. Хорошая идея. Вообще-то, наверное, многие этого захотят. Но мы не допустим появления людей в одинаковых костюмах. Отлично. Поговорим позже.
Ксени поплелся к двери и исчез из каюты. Сма появилась из ванной, слегка удивленная его неожиданным уходом, но только пожала плечами.
– Короткий, но насыщенный визит, – заметила она, перебирая чулки, только что аккуратно разложенные автономником в хроматической последовательности. – У этой машины мозги набекрень.
– А чего вы хотите от звездолета?
«Вы бы могли, – передал Разум корабля Скаффен-Амтискаву, – сообщить, что она не знает о размерах пункта нашего назначения».
«Я надеюсь, – ответил автономник, – что наши люди, уже прибывшие туда, найдут нужного нам парня и сообщат его точные координаты. Тогда Сма вообще не узнает о том, что были проблемы».
«Но почему вы не хотите быть с нею откровенны?»
«Ха! Вы не знаете Сма!»
«А-а. То есть она слишком темпераментна?»
«А как иначе? Она же человек!»

 

Готовясь к вечеринке, корабль добавил в блюда и напитки психотропные препараты – не больше определенной дозы, сверх которой требовалось прикреплять особый ярлык к тарелкам, чашам, кувшинам и бокалам. Он известил экипаж и переоборудовал пространство, служившее для развлечений, установив множество зеркал и обратных полей: всего ожидалось двадцать две персоны, без самого корабля, и следовало создать иллюзию многолюдья, чтобы попойка выглядела серьезной и масштабной. Это было непросто.
Сма позавтракала, потом ей устроили экскурсию по кораблю (смотреть, правда, было нечего – сплошные двигатели и связанные с ними устройства). Остальную часть дня она провела, пополняя свои знания об истории и политической структуре Воэренхуца.
Корабль разослал официальные приглашения всем членам экипажа и указал строгое условие: никаких деловых и профессиональных разговоров. Вместе с наркотическими добавками это помогло бы обойти вопрос о месте их назначения. Сперва он хотел попросить всех не касаться этой темы, но потом решил, что два-три человека обязательно сочтут запрет покушением на свои права – и при первой возможности нарушат его. Именно в таких случаях «Ксенофоб» раздумывал, не стать ли ему безэкипажным кораблем. Но он знал, что будет тосковать по людям, обычно таким забавным.
Корабль включил громкую музыку, показывал увлекательные голограммы, даже развернул волшебный голографический ландшафт: буйная зелень и голубое небо, летающие кусты и парящие деревья, по ветвям которых скакали удивительные восьмикрылые птицы. Дальше в матово-белом тумане виднелись перистые облака, которые простирались до головокружительно высоких утесов пастельных тонов. Между утесами парили маленькие облачка, там и сям виднелись синие искрящиеся водопады, а на вершинах стояли сказочные города со шпилями на башнях и ажурными мостами. Среди гостей бродили управляемые кораблем солиграммы знаменитых людей прошлого, еще больше увеличивавшие иллюзию многолюдья: известные персонажи охотно общались с гуляками. Позже обещались новые угощения и сюрпризы.
Сма отправилась на вечеринку в облике Ксени, Скаффен-Амтискав – в виде модели «Ксенофоба». Сам корабль создал еще одного дистанционного автономника, по-прежнему желтовато-коричневого, но на этот раз водного жителя: что-то вроде жирной большеглазой рыбы, плававшей в водяном шаре метрового диаметра, который удерживался полем. Водяная сфера дефилировала среди собравшихся, словно воздушный шарик странного вида.
– Эйс Дисгарв, вы с ним уже знакомы, – довольно игриво сказал автономник корабля, представляя Сма молодому человеку, который встречал ее в ангаре. – И Джетарт Хрин.
Сма улыбнулась, кивнула Дисгарву – отметив про себя, что нужно не думать о нем как о Дисгарбе, – и молодой женщине рядом с ним.
– Еще раз добрый день. Здравствуйте.
– Добрый дедь, – сказал Дисгарв, весь в мехах, точно полярный исследователь из былых времен.
– Хэлло, – сказала Джетарт Хрин, довольно невысокая и плотно сбитая, очень молодая с виду.
Кожа ее была настолько черной, что отливала синевой. Она пришла в старинной – на удивление яркой – военной форме, с гладкоствольным кинетическим ружьем на плече.
Отхлебнув из стакана, Хрин проговорила:
– Я знаю, что деловые беседы запрещены, госпожа Сма, но если откровенно, мы с Эйсом недоумеваем, почему наш пункт назна…
– Ой! – воскликнула рыба-автономник; ее сфера вдруг лопнула, и вода хлынула на ноги Сма, Хрин и Дисгарву.
Все трое отпрыгнули назад. Рыба упала на красный пол и забила хвостом, прохрипев:
– Воды!
Сма подняла ее за хвост.
– Что случилось? – спросила она.
– Сбой поля. Воды! Быстро!
Сма посмотрела на Дисгарва и Хрин: оба выглядели озадаченными. Скаффен-Амтискав – маленький звездолет – быстро пролетел между гостей, поспешивших к месту происшествия.
– Воды! – повторил автономник корабля, извиваясь всем телом.
Сма нахмурила лоб под нависавшим на него желтовато-коричневым мехом и посмотрела на женщину-солдата:
– Что вы собирались сказать, госпожа Хрин?
– Я собиралась… оп!
Модель дозорного корабля «Ксенофоб» в одну пятьсот двадцатую натуральной величины ткнулась в женщину, отчего та пошатнулась и выронила стакан.
– Эй! – воскликнула Хрин, отталкивая назойливого Скаффен-Амтискава, и с обиженным видом стала потирать плечо.
– Простите. Ах, какой я неловкий! – громко извинился тот.
– Воды! Воды! – вопил корабельный автономник, извиваясь в пушистых руках Сма.
– Замолчите! – велела ему Сма и подошла к Джетарт Хрин, встав между ней и Скаффен-Амтискавом. – Госпожа Хрин, закончите, пожалуйста, свою фразу.
– Я просто хотела узнать, почему…
Пол задрожал, голографический ландшафт затрясся, над головами собравшихся замигал свет. Когда все подняли головы, то увидели, как сказочные сверкающие города далеко вверху, на утесах, исчезают в ярких вспышках постепенно угасающего света, меж тем как в облаках пыли рушатся здания, башни и мосты. Могучие утесы раскололись на куски, взвились кипящие серо-черные облака дыма и пепла, хлынул поток лавы километровой высоты. Внизу, куда оседали пыль и пепел, все тряслось, восьмикрылые птицы вращались так быстро, что крылья у них отрывались, а сами они отлетали в сине-зеленые кустарники – верещащие взрывы перьев и листьев.
Джетарт Хрин недоуменно взирала на происходящее. Сма одной лапой схватила женщину за воротник и встряхнула ее.
– Он пытается вас отвлечь! – закричала она, затем повернулась к рыбе и заорала на нее: – Пошла вон отсюда!
Она снова встряхнула женщину. Дисгарв попытался скинуть ее лапу с воротника Хрин. Сма отбросила его руку.
– Что вы хотели сказать? – спросила она.
– Почему мы не знаем, куда летим? – прокричала Хрин ей в лицо сквозь шум и треск: земля разламывалась, извергая столбы пламени; из разверзшейся пропасти всплыла огромная черная фигура, сверкая красными глазами.
– Мы летим на Крастейлер! – проорала Сма.
В небесах появился громадный серебряный младенец с блаженной улыбкой на лице, сверкающий, освещенный лучами. Вокруг него вращались другие фигуры.
– Ну и что? – взревела Хрин, когда молния от мегамладенца ударила в зверя-землю и прогрохотали невыносимые раскаты грома. – Крастейлер – это Открытое скопление, в нем не меньше полумиллиона звезд!
Сма замерла.
Голограмма приняла тот же вид, что до катаклизма. Снова послышалась музыка, только теперь более тихая, очень успокаивающая. Вокруг стояли ошарашенные члены экипажа; многие озадаченно пожимали плечами.
Рыба и Скаффен-Амтискав обменялись взглядами. Корабельный автономник в руке Сма вдруг превратился в голограмму рыбьего скелета. Маленький «Ксенофоб» – Скаффен-Амтискав – задымился, начав кувыркаться и распадаться на части. Тот и другой обрели свой прежний облик. Сма медленно повернулась и посмотрела на них обоих.
– Открытое… скопление?… – повторила она и сняла желто-коричневую голову маскарадного костюма.
Рот ее искривился в улыбке. Скаффен-Амтискав за долгие годы научился воспринимать такую улыбку не иначе как с трепетом.
«О, черт».
«Кажется, перед нами рассерженная женщина, Скаффен-Амтискав».
«И не говорите. Есть предложения?»
«Никаких. Берите все это дело в свое поле, а я уношу мою рыбью задницу подальше».
«Корабль! Вы не можете так со мной поступить!»
«Могу и поступаю. Это ваш прототип. Поговорим позже. Пока».
Сма почувствовала, как рыба обмякла в ее руке, и выронила водного обитателя на залитый водой пол.
Скаффен-Амтискав, теперь уже в своем обличье, парил перед ней, излучая бесцветную ауру и чуть наклонившись вперед.
– Сма, – тихо сказал он. – Мне очень жаль. Я не лгал, но я обманывал.
– В мою каюту, – спокойно проговорила Сма после небольшой паузы. – Извините нас, – сказала она Дисгарву и Хрин и пошла прочь в сопровождении автономника.

 

Сма, одетая лишь в шорты, парила над кроватью в позе лотоса. Костюм Ксени валялся на полу. Она секретировала спокойствие и выглядела скорее грустной, чем разъяренной. Скаффен-Амтискав, ожидавший взбучки, при виде такого сдержанного разочарования чувствовал себя ужасно.
– Я думал, что если скажу вам, то вы не полетите.
– Автономник, это моя работа.
– Я знаю. Но вы так не хотели улетать…
– По прошествии трех лет, без всякого предупреждения – а вы чего хотели? Но вспомните: разве я долго сопротивлялась? Даже зная про дублершу. Бросьте, автономник. Вы мне все объяснили, и я согласилась. Не стоило скрывать, что Закалве от нас ускользнул.
– Извините, – тихим голосом сказал автономник. – Я понимаю, что повел себя неправильно, но мне и правда очень жаль. Пожалуйста, скажите, что сможете простить меня… когда-нибудь.
– Только не пережимайте с раскаянием. Просто в будущем говорите все напрямую.
– Хорошо.
Сма на мгновение опустила голову, потом снова подняла ее.
– Можете начать прямо сейчас. Расскажите, как ушел Закалве. Остались ли следы, по которым его можно найти?
– Ножевая ракета.
– Ножевая ракета? – Сма удивленно посмотрела на него и потерла подбородок.
– Да, и довольно современная, – добавил автономник. – Наностволы, моноволоконная оболочка, эффектор. Интеллектуальный уровень ноль семь.
– И Закалве ушел от такого зверя?
Сма только что не смеялась.
– Не только ушел, но и прибил его.
– Черт возьми, – выдохнула Сма. – Я и не думала, что Закалве так умен. Он действительно так умен или ему просто повезло? Что случилось? Как он это сделал?
– Это страшная тайна, – сказал автономник. – Пожалуйста, никому не говорите.
– Слово чести, – с иронией заверила его Сма, приложив ладонь к груди.
– Так вот, – сказал автономник, издавая что-то вроде вздоха. – Он работал над этим целый год там, куда мы его высадили по выполнении последнего задания. Тамошние гуманоиды делят планету с крупными морскими млекопитающими почти равного интеллекта. Довольно плодотворный симбиоз, обширные культурные контакты. На средства, полученные за выполнение задания, Закалве купил компанию, производившую медицинские и сигнальные лазеры. Его уловка заключалась в использовании строящейся больницы: гуманоиды возводили ее на берегу океана, чтобы лечить морских млекопитающих. Там испытывалось разное медицинское оборудование, и в том числе – очень большой ЯМР-томограф.
– Что-что?
– Ядерный магнитный резонанс. Четвертый из наиболее примитивных способов исследования внутренних органов обыкновенного водного обитателя.
– Продолжайте.
– При этом используются очень сильные магнитные поля. Закалве, видимо, испытывал лазер – в праздничный день, когда в больнице никого не было. Он каким-то образом уговорил ножевую ракету проникнуть в сканер, а потом включил питание.
– Я думала, что ножевые ракеты не боятся магнитного воздействия.
– Да. Но в них достаточно металла, чтобы вызвать электрические помехи, если ракета попытается двигаться слишком быстро.
– Но она ведь по-прежнему могла двигаться.
– Но недостаточно быстро, чтобы уйти от лазера, установленного на конце сканера. Вообще-то, там должен был стоять осветительный лазер, который служит для получения голограмм млекопитающих. Однако Закалве установил вместо него боевой, который сжег ножевую ракету до углей.
– Черт! – Сма покачала головой, уставившись в пол. – Этот человек не перестает удивлять.
Она посмотрела на автономника.
– Видимо, Закалве страшно хотелось избавиться от нас, – добавила она.
– Похоже, что так, – согласился автономник.
– Возможно, он не захочет больше на нас работать. И вообще нас видеть.
– К сожалению, это не исключено.
– Даже если нам удастся его найти.
– Вот именно.
– А нам известно только, что он где-то в Крастейлере, Открытом скоплении? – Голос Сма звучал озадаченно.
– Ну, круг поиска не так широк, – сказал Скаффен-Амтискав. – Сейчас он может находиться на одной из десяти – двенадцати систем – если улетел сразу же после уничтожения ножевой ракеты и сел на самый быстрый из доступных кораблей. К счастью, уровень технического развития этой метацивилизации не очень высок.
Автономник помедлил и продолжил:
– Откровенно говоря, мы могли бы его найти, если бы действовали немедленно и энергично… Но я думаю, что Разумы, контролировавшие ситуацию, были так поражены трюком Закалве, что решили не препятствовать ему – он это заслужил. Мы вели наблюдение за этим объемом пространства, но не пристальное, и только десять дней назад начали серьезные поиски. Мы отовсюду доставляем туда корабли и людей. Уверен, что мы его найдем.
– Десять или двенадцать систем, автономник? – спросила Сма, тряхнув головой.
– Двадцать с небольшим планет, сотни три довольно внушительных орбиталищ… не считая, конечно, кораблей.
Сма закрыла глаза и снова покачала головой:
– Не верю.
Скаффен-Амтискав счел за лучшее промолчать. Женщина открыла глаза:
– Хотите выслушать пару-другую предложений?
– Конечно.
– Забудьте про орбиталища. Исключите планеты, не отвечающие стандартному типу; проверяйте пустыни, жаркие зоны. Леса, но не джунгли… и не города. – Она пожала плечами и потерла губы. – Если он по-прежнему изо всех сил пытается спрятаться, мы его никогда не найдем. Если же он просто хотел удрать, чтобы жить своей жизнью и не быть объектом наблюдения, то шанс есть. И конечно, ищите там, где ведутся боевые действия. В особенности малые войны… интересные войны. Понимаете меня?
– Да. Уже передано.
В другой ситуации автономник презрительно отверг бы эти любительские психологические рассуждения, но на сей раз решил прикусить свой воображаемый язык. Он транслировал соображения Сма помалкивающему кораблю для дальнейшей передачи на поисковый флот, летевший впереди них.
Сма глубоко вздохнула, плечи ее поднялись и опали.
– Вечеринка все еще продолжается?
– Да, – удивленно ответил Скаффен-Амтискав.
Сма спрыгнула с кровати и принялась натягивать на себя костюм Ксени.
– Что ж, не будем портить другим настроение.
Она застегнула на себе костюм, надела желто-коричневую голову и пошла к двери.
– Сма, – сказал автономник, следуя за ней, – я думал, вы будете злиться.
– Может, и буду, когда пройдет действие спокоина, – призналась она, открывая дверь и высовывая голову в коридор. – Но сейчас меня трудно вывести из себя.
Они пошли по коридору. Сма оглянулась на машину – аура была прозрачной.
– Слушайте, автономник, вам нужно надеть маскарадный костюм. Но постарайтесь на сей раз придумать что-нибудь позаковыристей боевого звездолета.
– Гмм, – пробормотал тот. – Есть предложения?
– Не знаю. Что вам подходит? Я хочу сказать, какой костюм будет идеальным для трусливого, лживого, поучающего, лицемерного типа, который не верит другим и не уважает их?
Впереди их ждали шум и свет вечеринки, но за спиной у Сма царила мертвая тишина. Повернувшись, она увидела вместо автономника юношу, идущего за ней по коридору, – с классическим телосложением, красивого, но какого-то невыразительного. Взгляд его в этот момент перемещался с ягодиц на лицо женщины.
Сма рассмеялась.
– Да, отлично. – Сделав еще несколько шагов, она добавила: – Но если поразмыслить, мне больше нравился боевой корабль.

XI

Он никогда ничего не писал на песке, даже следов своих ног не хотел оставлять. Он смотрел на это как на коммерческую сделку, выгодную только одной стороне; он прочесывал прибрежную полосу, и море обеспечивало его материалами. Песок был посредником, предлагавшим товар, – длинный, мокрый магазинный прилавок. Приятно было вести такой простой образ жизни.
Иногда он смотрел на корабли, проплывавшие далеко в море. Временами ему хотелось превратиться в один из этих крохотных темных предметов, идущих к необычным и ярким местам, или – если поднапрячь воображение – на пути к тихой гавани, мерцающим огням, дружескому смеху, приятелям: туда, где тебе рады. Но чаще всего он не обращал внимания на медленно движущиеся точки – шагал без остановки и собирал нужные ему вещи, не отводя взгляда от серо-коричневого пологого берега. Горизонт был чист, далек и пуст, в дюнах завывал ветер, морские птицы кружились в холодных небесах с нестройными и сварливыми криками, и эти звуки успокаивали его.
Иногда из глубин материка появлялись резвые, шумные дома-машины, сверкая металлом и мигающими огнями, с многоцветными окнами и украшениями на решетках радиатора, с флагами, с неумелыми, но зато вдохновенно исполненными рисунками на боках. Перегруженные, они стонали и прогибались, двигаясь по пыльной дороге из парковочного городка, кряхтели, плевались и извергали дым. Взрослые высовывались из окон или стояли одной ногой на подножке; дети бежали рядом или цеплялись за лестницы и ремни, свисавшие сбоку, а порой, визжа и крича, сидели на крышах.
Они приезжали посмотреть на странного человека, который живет в забавном деревянном сарае среди дюн. И приходили в восторг, хотя их слегка отталкивала эта причуда – жить в доме, который стоит на земле, не двигается и не может двигаться. Они глядели туда, где дерево и толь встречались с песком, покачивали головами, обходя маленькую покосившуюся хижину, – так, словно искали колеса. В разговорах друг с другом они пытались выяснить, как можно жить, когда за окном всегда один и тот же пейзаж, одна и та же погода. Они открывали хлипкую дверь, вдыхали темный, полный дыма и человеческих запахов воздух – и тут же захлопывали ее, восклицая, что жить в таком месте вредно для здоровья. Насекомые. Гниль. Застоявшийся воздух.
Он не обращал на них внимания. Он понимал их язык, но делал вид, что не понимает. Он знал, что постоянно меняющиеся жители парковочного городка, расположенного вдали от побережья, называют его «человек-дерево»: им нравилось думать, что он пустил корни в землю, как и его бесколесное жилище. Когда они приходили к его развалюхе, его там обычно не было. Он выяснил, что люди быстро теряют интерес к этому сооружению. Они шли к береговой линии, визжали, намочив ноги, бросали в воду камешки и строили машинки из песка; потом снова забирались в дома-машины и уезжали, галдя, мигая огнями, гудя клаксонами. Он снова оставался один.
Он ежедневно находил мертвых морских птиц, а раз в несколько дней – выброшенные на берег тела морских млекопитающих. На песке валялись, словно серпантин, водоросли и морские цветы. Со временем они высыхали, шелестя на ветру, потом распадались на части, и их уносило в море или в глубь суши – яркие вспышки тления.
Однажды он нашел мертвого моряка, голого и распухшего: руки и ноги его были обгрызены, одна нога шевелилась согласно ритму пенистого прибоя. Некоторое время он стоял и смотрел на безжизненное тело, потом выкинул из своей холщовой сумки подобранный им плавучий хлам, разорвал ее и аккуратно укрыл лицо и верхнюю часть тела мертвеца. Наступал отлив, а потому он не стал вытаскивать тело дальше на берег. Он направился в парковочный городок – на сей раз без тачки с найденными сокровищами – и сообщил о происшествии шерифу.
В другой раз он обнаружил маленький стул, но не стал его брать. Когда он возвращался тем же путем, стул оставался на месте. На следующий день он прочесывал берег в другом направлении – к другому плоскому горизонту. Разыгравшийся шторм почему-то не унес стул в море, и тот остался лежать там, где лежал. Тогда он взял стул к себе в лачугу и отремонтировал – связал разошедшиеся части веревкой, приделал вместо ножки выброшенный на берег сук. Он поставил стул у двери, но никогда не садился на него.
Каждые пять-шесть дней в его лачугу приходила женщина. Он познакомился с ней в парковочном городке вскоре после приезда, на третий или четвертый день своего загула. Он платил ей по утрам и всегда больше, чем, по его мнению, та ожидала, – поскольку знал, что странная неподвижная лачуга пугает ее.
Женщина рассказывала ему о своих прежних любовниках, прежних и новых надеждах, а он слушал вполуха: все равно женщина считала, что он толком ее не понимает. Если он говорил, то на другом языке, и его истории вызывали еще меньше доверия. Женщина лежала, прижавшись к нему и положив голову на его гладкую, лишенную шрамов грудь, а он говорил, обращаясь к темному воздуху над кроватью; речи никогда не отдавались эхом внутри шаткого деревянного строения. Словами, недоступными ее пониманию, он рассказывал о чудесной земле, где каждый – волшебник, где никогда не приходится делать страшного выбора, где чувство вины почти неизвестно, где нищета и упадок – понятия отвлеченные, и дети узнают о них в школе: пусть понимают, как им повезло – родиться в мире, где нет разбитых сердец.
Он рассказывал ей о мужчине, о воине, который работал на волшебников, делая для них то, что они сами не могли или не хотели делать. И этот человек перестал на них работать: он делал это, страстно желая избавиться от чувства вины, которую не хотел признавать за собой и которую не смогли обнаружить даже волшебники, но в итоге это чувство только усиливалось и, наверное, стало бы для него непереносимым.
А иногда он рассказывал о другом времени и другом месте, далеко в космосе и во времени и еще дальше – в истории, об огромном прекрасном саде, где играли четыре ребенка; но эта идиллия была разрушена выстрелами. Он рассказывал о мальчике, который стал юношей, а потом мужчиной, но всю свою жизнь носил в сердце любовь к девочке. Многие годы спустя в том далеком месте, говорил он, разыгралась небольшая, но опустошительная война, и сад погиб. (А мужчине удалось вырвать девочку из своего сердца.) Наконец, когда от долгого говорения его начинало клонить в сон, а ночь вступала в свои темные права и женщина давно уже пребывала в стране сновидений, он порой шептал ей о громадном корабле, громадном корабле из металла, замурованном в камень, но по-прежнему страшном, опасном и могучем, и о двух сестрах, державших в своих руках судьбу корабля, и о судьбе этих сестер, и о Стуле, и о Стульщике.
Потом он засыпал и каждый раз, просыпаясь, обнаруживал, что ни женщины, ни денег нет.
Тогда он поворачивался назад к темной стене из толя и пытался уснуть, но напрасно. А потому он вставал, одевался и уходил, снова прочесывал берег до самого горизонта под голубыми или грозовыми небесами, где кружили птицы, обращая свои бессмысленные песни к морю и соленому ветру.
Погода менялась, но он никогда не интересовался, какое теперь время года. Тепло и свет сменялись холодом и полумраком, случалось, что шел дождь со снегом, и тогда его пробирала дрожь. Ветры гуляли вокруг темной лачуги, завывали, пробираясь в щели между досками и дыры в толе, шевеля песок, который ворочался на полу, словно кучка омертвевших воспоминаний.
Песок накапливался в лачуге – ветер вдувал его то с одной, то с другой стороны. Он тщательно выметал песок и выбрасывал через дверь, словно делал подношение ветру, и ждал следующего шторма.
Он всегда подозревал, что в этих неторопливых песчаных наводнениях есть какая-то закономерность, но не мог заставить себя поразмыслить, чтобы выявить ее. Так или иначе, каждые несколько дней ему приходилось тащиться с маленькой деревянной тачкой в парковочный городок и продавать там дары моря, получая за них деньги, а значит, и пищу, а значит, и женщину, которая приходила в лачугу каждые пять-шесть дней.
Парковочный городок менялся с каждым его приходом. Дома-машины прибывали и убывали, улицы появлялись и исчезали – все зависело от того, где люди выбирали место для стоянки. Были тут и более-менее постоянные элементы пейзажа: например, дом и двор шерифа, огороженная территория для хранения топлива, вагончик кузнеца, торговая зона из легких фургонов, – но даже и они медленно менялись, а вокруг них все пребывало в постоянном течении, и поэтому география городка всякий раз была для него другой. Он получал тайное удовольствие от этого первобытного непостоянства и был не прочь навестить городок, хоть и притворялся, что терпеть его не может.
Земляная дорога, ведущая в парковочный городок, была вся в выбоинах и не становилась короче. Он все время надеялся, что хаотичные перемещения городка могут постепенно приблизить к нему суету и свет, но этого не случалось, и он утешал себя мыслью, что приближение городка означало бы и приближение людей с их навязчивым любопытством.
Одной девушке в городке – дочери дилера, с которым ему доводилось торговать, – он, казалось, был небезразличен. Девушка готовила ему выпивку, приносила конфеты из лавки отца и почти никогда ничего не говорила – только подталкивала еду и робко улыбалась, а потом быстро уходила. Ее ручная морская птица с подрезанными крыльями, квохча, ковыляла за ней.
Он не рассказывал девушке ничего сверх положенного и всегда отводил глаза от ее стройного загорелого тела. Ему были незнакомы здешние традиции ухаживания: он принимал еду и питье, считая это самым простым для себя, но не хотел вмешиваться в жизнь местных больше необходимого. Он говорил себе, что девушка со своим семейством скоро уедет, и принимал ее подношения с благодарным кивком, но без улыбки и без единого слова, – и не всегда доедал и допивал полученное. Он заметил, что каждый раз, когда девушка одаривала его, поблизости оказывался молодой парнишка. Несколько раз он перехватывал взгляд парня и знал, что тот хочет девушку, и поэтому теперь отводил глаза.
Однажды, когда он возвращался в свою лачугу в дюнах, парнишка увязался за ним, затем опередил его, пытался завязать разговор, толкал его в плечо, кричал ему в лицо. Он сделал вид, что ничего не понимает. Молодой человек чертил линии на песке перед ним; он перекатывал через линии тачку, останавливался, смотрел на парнишку, мигая и не выпуская тачки из рук, а тот кричал еще громче и чертил между ними еще одну линию.
Наконец ему все это надоело, и в следующий раз, когда юноша ткнул его в плечо, он выкрутил ему руку. Парень упал в песок, и он продержал его там некоторое время, выкручивая руку достаточно сильно, но все же надеясь, что не сломает ее, а лишь обездвижит парня на минуту-другую. А потом отпустит, снова возьмет тачку и покатит ее через дюны.
Казалось, это сработало.
Двое суток спустя, вечером – на следующий день после того, как приходила его женщина и он рассказывал ей об устрашающем боевом корабле, двух сестрах и мужчине, который еще не был прощен, – в дверь лачуги постучала девушка. Ручная птица с подрезанными крыльями подпрыгивала и кудахтала снаружи, девушка, плача, говорила, что любит его и что поссорилась с отцом. Он попытался вытолкать девушку из хижины, но та проскользнула под его рукой и, рыдая, упала на его кровать.
Он выглянул в беззвездную ночь, посмотрел в глаза искалеченной безмолвной птице, потом вытащил девушку из кровати, вытолкнул ее на улицу и запер дверь.
Какое-то время сквозь щели в досках проникали, словно заносимый ветром песок, крики девушки и птицы. Он заткнул пальцами уши и натянул на голову грязное одеяло.
На следующий вечер за ним пришли семья девушки, шериф и еще человек двадцать из парковочного городка.
Прошлым вечером ее нашли – избитую, изнасилованную и мертвую – на дороге, невдалеке от лачуги. Он встал в дверях, глядя на толпу, на лица, залитые светом факелов, отыскал взглядом парня, который хотел девушку, и все понял.
Он ничего не мог поделать: да, в глазах парня читалась вина, но в глазах остальных – лишь жажда мести. Тогда он захлопнул дверь, метнулся к стене, сбитой из едва державшихся досок, а оттуда – в дюны и в ночь.
В ту ночь он уложил пятерых из приходивших к нему и тяжело, почти до смерти, ранил еще двоих. Потом наконец он обнаружил парня – тот вместе с приятелем вяло искал его неподалеку от дороги. Приятеля он оглушил дубинкой, затем ухватил парня за горло. Подобрав ножи того и другого, он приставил один к горлу парня и повел его назад к лачуге, которую поджег. На огонь сбежалось с десяток человек. Он поднялся на самую высокую дюну, что нависала над впадиной, держа парня одной рукой.
Жители парковочного городка смотрели на чужестранца, освещенного пламенем пожара. Он отпустил парня, который повалился на песок, и швырнул ему оба ножа. Схватив ножи, тот бросился на него.
Он шагнул в сторону, так что парень пролетел мимо, обезоружил его, подобрал оба ножа и снова бросил их перед своим противником, вогнав в песок. Тот опять кинулся на него, держа в каждой руке по ножу. И опять, почти незаметно отклонившись в сторону, он дал парню пронестись мимо себя и выбил ножи из его рук. Потом он сбил парня с ног и, пока тот лежал, растянувшись, на вершине дюны, швырнул ножи так, что они вонзились в песок в считаных сантиметрах от головы парня, по обе стороны от нее. Его недруг закричал, вытащил ножи из песка и метнул в него.
Его голова лишь чуть-чуть отодвинулась в сторону; оба лезвия просвистели мимо. Люди, наблюдавшие за этим в освещенной пламенем впадине, обернулись туда, куда должны были полететь ножи, – в сторону дюн. Но когда они в недоумении повернули головы назад, оба ножа, подхваченные на лету, были в руках чужестранца, который снова кинул их парню.
Парень поймал их, с криком перехватил окровавленными руками и снова бросился на чужеземца. Тот повалил его на песок, выбил ножи из рук и мучительно долгое мгновение удерживал локоть молодого человека над своим коленом, готовый сломать руку… но потом оттолкнул поверженного недруга прочь. Подняв ножи, он вложил их в открытые ладони парня.
Он прислушался к рыданиям парня, лежащего на темном песке. Люди вокруг стояли и глядели на происходящее.
Приготовившись снова броситься наутек, он оглянулся.
Искалеченная морская птица подпрыгивала на вершине дюны, била подрезанными крыльями по воздуху и песку. Наклонив голову, она посмотрела горящим глазом на чужестранца.
Люди во впадине, казалось, были заворожены пляшущими языками пламени.
Птица вперевалочку подошла к рыдающему человеку, распростертому на песке, и закричала. Она хлопала крыльями, пронзительно гоготала и пыталась клюнуть парня в глаза.
Парень хотел отогнать ее, но та подпрыгивала вверх с громкими воплями и наскакивала на него, теряя перья. А когда парень сломал ей одно крыло и птица упала на песок задом к нему, из-под ее хвоста прямо на него хлынула струя помета.
Парень упал лицом в песок, сотрясаясь от рыданий.
Чужестранец смотрел в глаза тем, кто собрался во впадине. Лачуга обрушилась, и оранжевые искры взлетели в спокойное ночное небо.
Наконец шериф и отец девушки подхватили парня под руки и увели. Через один лунный месяц семейство девушки уехало, а через два лунных месяца мертвое тело парня, крепко связанное, опустили в свежевырытую яму и засыпали ее камнями.

 

Люди из парковочного городка не желали с ним разговаривать, хотя один из торговцев продолжал брать у него дары моря. Резвые и шумные дома-машины перестали подъезжать по дороге, проделанной среди песка. Он и не подозревал, что ему будет не хватать их. Он поставил небольшую палатку рядом с обугленными останками лачуги.
Женщина перестала приходить к нему – он больше никогда ее не видел. Он сказал себе, что все равно получает слишком мало за свой товар и не может тратиться одновременно на нее и на пропитание.
Хуже всего было то, что ему стало не с кем говорить.

 

Примерно через пять лунных месяцев после сожжения лачуги он увидел, что вдалеке, на берегу, кто-то сидит. Поколебавшись, он направился в ту сторону.
В двадцати метрах от женщины он остановился и внимательно осмотрел рыболовную сеть на линии прилива. Поплавки все еще были на месте и сияли в низком утреннем свете, как прикрепленные к земле солнца.
Потом он посмотрел на женщину: та сидела, скрестив ноги, сложив руки на коленях и уставившись в море. На ней было простое платье небесного цвета.
Он подошел к женщине и положил свою новую холщовую сумку рядом с ней. Женщина не шелохнулась.
Он сел рядом точно в такой же позе и тоже уставился в море.
Около сотни раз волны накатывались на берег и рассыпались, после чего вода отступала. Он откашлялся и сказал:
– Несколько раз у меня было такое чувство, что за мной наблюдают.
Сма не стала отвечать сразу. Морские птицы закладывали круги наверху, крича на языке, который он так и не выучился понимать.
– Ну, люди всегда это чувствуют, – сказала наконец Сма.
Он разровнял кучку песка, оставленную пескожилом.
– Я не принадлежу вам, Дизиэт.
– Да, – согласилась она, поворачиваясь к нему. – Не принадлежишь, ты прав. Мы можем только просить.
– О чем?
– О том, чтобы ты вернулся. Для тебя есть работа.
– Какая?
– Ну… – Сма разгладила платье у себя на коленях. – Помочь перетащить кучку осажденной знати в следующее тысячелетие.
– Зачем?
– Это важно.
– Все важно.
– На сей раз тебе хорошо заплатят.
– Вы неплохо заплатили и в прошлый раз. Дали кучу денег и новое тело. О чем еще можно просить? – Он показал на холщовую сумку и на себя, облаченного в пропитанное солью тряпье. – Пусть это тебя не обманывает. Я не растранжирил заработанное. Я богатый человек. Здесь я очень богат.
Он посмотрел на бегущие к ним волны – те разбивались, и обессиленное море откатывалось назад.
– Просто мне какое-то время захотелось пожить простой жизнью, – добавил он, усмехнувшись, и тут понял, что смеется впервые после своего появления здесь.
– Я знаю, – сказала Сма. – Но на сей раз будет иначе. Я уже сказала: тебе хорошо заплатят.
Он посмотрел на нее.
– Хватит говорить загадками. Что ты имеешь в виду?
Она повернулась и встретилась с ним взглядом. Ему пришлось напрячься, чтобы не отводить глаз.
– Мы нашли Ливуету, – сообщила она.
Некоторое время он смотрел на нее в упор, потом мигнул, отвернулся и откашлялся, уставившись в сверкающее море; пришлось шмыгнуть носом и отереть глаза. Сма видела, как он медленно подносит руку к груди, не отдавая себе в этом отчета, и потирает кожу над сердцем.
– Ммм. Ты уверена?
– Да, мы уверены.
Он принялся разглядывать волны, вдруг почувствовав, что они перестали быть источником пропитания, посланниками далеких штормов, приносящими дары, и стали обещанием, средством получить то, чего он так желал. И это было так далеко отсюда.
«Неужели все так просто? – подумал он. – Сма произнесла слово – всего лишь имя, – и я уже готов сорваться с места, понестись прочь, снова взять их оружие? Из-за нее
Он подождал еще немного. Море несколько раз накатывалось и отступало. В небе кричали морские птицы. Он вздохнул.
– Ну хорошо, – проговорил он, проведя пятерней по спутанным волосам. – Расскажите мне все.

Глава четвертая

– Факт остается фактом, – гнул свое Скаффен-Амтискав. – Когда у нас в последний раз была вся эта тягомотина, Закалве обделался. Замерз в этом Зимнем дворце.
– Ладно, – сказала Сма, – это было совсем не похоже на него. Ну, один раз случилось… мы не знаем почему. Может быть, он смог преодолеть кризис и теперь ждет случая показать, что способен на настоящее дело. Может быть, он сгорает от желания быть найденным.
– О, черт, – вздохнул автономник. – Циничная Сма выдает желаемое за действительное. Может быть, вы тоже начинаете терять квалификацию.
– Заткнитесь.
Сма смотрела на экран модуля – на планету, которая увеличивалась в размерах.

 

Они летели на «Ксенофобе» уже двадцать девять дней.
Маскарад имел успех – сокрушительный, точно ледокол. Сма проснулась совершенно обнаженная в устланном подушками алькове зоны отдыха, среди таких же неодетых людей. Она осторожно высвободила руку из-под сладострастно раскинувшейся Джетарт Хрин, кое-как поднялась на ноги и оглядела мирно посапывающих членов экипажа, в первую очередь мужчин. Потом, очень осторожно, чуть не падая на пухлых подушках – мышцы, подрагивая, жалобно отзывались на каждое движение, – она прошла на цыпочках мимо спящих людей и наконец ступила на долгожданно твердый пол красного дерева. Остальная часть гостиной уже была прибрана. Корабль, видимо, разобрал и рассортировал всю одежду, и та лежала аккуратными стопками на двух больших столах вблизи алькова.
В промежности у Сма саднило. Она помассировала гениталии, скривилась и нагнулась, чтобы посмотреть: там все было густо-розовым, виднелись ссадины. Сма решила принять ванну.
Автономник встретил ее у входа в коридор. Его красное поле служило – по крайней мере, отчасти – комментарием к случившемуся.
– Хорошо выспались? – спросил он.
– Только не начинайте снова.
Она шла к лифту, а автономник плыл рядом у ее плеча.
– Похоже, вы подружились с экипажем.
Она кивнула.
– Судя по ощущениям, прекрасно подружилась со всеми. Где здесь бассейн?
– Над ангаром, – ответил Скаффен-Амтискав, заплывая в лифт вслед за женщиной.
– Записали что-нибудь соблазнительное прошлой ночью? – спросила Сма, прислоняясь к стене спускающегося лифта.
– Сма, – воскликнул автономник, – разве я могу вести себя столь невежливо?!
– Гмм.
Она подняла бровь. Лифт остановился, дверь открылась.
– Но зато какие воспоминания, – с придыханием сказал автономник. – Думаю, такие аппетиты и такая выносливость делают честь вашему виду.
Сма нырнула в небольшую вихревую ванну, затем вынырнула и пустила изо рта струю воды прямо в Скаффен-Амтискава. Тот увернулся и отплыл назад в лифт.
– Пожалуй, я оставлю вас тут. Судя по прошлой ночи, даже невинный боевой автономник может пострадать в вашем присутствии… стоит вам, так сказать, закусить удила.
Сма плеснула в него водой.
– Убирайся отсюда, похотливая тварь.
– Сладкими словами меня не… – сказал автономник сквозь закрывающуюся дверь.
Сма ничуть не удивилась бы, если бы атмосфера на корабле в течение последующих дня-двух оказалась чуточку напряженной. Но экипаж, казалось, ни о чем не вспоминал, и Сма решила, что по большому счету ребята они хорошие. К счастью, желание простужаться у них быстро прошло. Она принялась изучать Воэренхуц, пытаясь понять, где в этом клубке цивилизаций искать Закалве… и, конечно, предавалась удовольствиям, хотя не так широко и не так исступленно, как в первую ночь на «Ксенофобе».
Прошли десять дней, и корабль «Всего лишь проба» сообщил, что Грация родила двойню и что мать и щенки в полном порядке. Сма подготовила было сообщение о том, что дублерша должна поцеловать гральцев от ее имени, но потом задумалась. Замещавшая ее машина наверняка уже сделала это. Ей стало не по себе, и она послала лишь короткое подтверждение о том, что получила известие.
Она следила за развитием событий на Воэренхуце. Прогнозы Контакта становились все мрачнее. Локальные конфликты на десятке планет угрожали разгореться в полномасштабную войну, и – хотя утверждать стопроцентно было нельзя – ей казалось, что, даже если они приземлятся, тут же найдут Закалве, убедят его лететь с ними, а «Ксенофоб» разовьет максимально возможную скорость, шансы прибыть на Воэренхуц вовремя и успеть повлиять на события составляют пятьдесят на пятьдесят.
– Черт побери, – сказал автономник в один из дней, когда Сма сидела в своей каюте, с сомнением просматривая оптимистические сообщения о ходе мирной конференции на своей планете. И действительно, конференция теперь вызывала у нее сомнения.
– Что?
Сма повернулась к автономнику. Тот посмотрел на нее:
– Они изменили курс корабля «Каковы гражданские применения?».
Сма ждала, что еще скажет автономник.
– Это всесистемный корабль класса «Континент», – пояснил Скаффен-Амтискав. – Подкласс «Быстрый», ограниченный.
– Сначала вы говорили, что это всесистемник, теперь – что это корабль ограниченного радиуса действия. Что-нибудь одно, пожалуйста.
– Я хочу сказать, что выпустили ограниченную партию таких кораблей. Форсированный двигатель. Он еще проворнее, чем этот зверек, стоит ему развить скорость, – сказал автономник и подплыл к ней поближе. Его поля окрасились зеленым и пурпурным: насколько помнила Сма, это означало душевный трепет. Такого выражения у Скаффен-Амтискава она еще не видела. – Он направляется в Крастейлер.
– За нами? Чтобы подобрать Закалве? – нахмурилась Сма.
– Никто этого не скажет, но мне представляется, что дела обстоят именно так. Целый всесистемник – и все ради нас. Ух ты!
– Ух ты, – кисло передразнила его Сма и вывела на экран вид пространства перед «Ксенофобом», все еще несшимся через звездные системы к Крастейлеру.
Звезды на экране отображались условно – бело-синим цветом. При правильном увеличении можно было видеть всю структуру Открытого скопления.
Сма покачала головой и вернулась к отчетам с мирной конференции.
– Закалве, урод ты несчастный, – пробормотала она себе под нос, – лучше тебе найтись поскорее.
Пять дней спустя – и за пять дней пути до Скопления – экспедиционный корабль Контакта «Ничего серьезного» подал сигнал из глубин Крастейлера о том, что, кажется, след Закалве нашелся.

 

Сине-белый шар заполнял экран целиком. Модуль опустил нос и нырнул в атмосферу.
– У меня такое предчувствие, что все закончится полным фиаско, – сказал автономник.
– Да, – согласилась Сма, – но вы тут не главный.
– Я серьезно. Закалве больше непригоден. Он не хочет, чтобы его нашли, уговорить его не удастся, а если каким-то чудом и удастся, он не сможет уговорить Бейчи. Его время прошло.
В этот момент память Сма вдруг странным образом вспыхнула: перед ней предстали берег до самого горизонта и человек, который сидел рядом с ней и смотрел на бескрайний океан, на волны, бившие в сверкающий песок.
Она встряхнулась.
– Он еще в форме – настолько, что может обдурить ножевую ракету, – сказала она автономнику, глядя, как под снижающимся модулем разворачивается хмурый океан. День был пасмурным. Они приближались к вершинам туч.
– Это он делал для себя. А мы получим что-нибудь в духе Зимнего дворца. Я это чувствую.
Сма тряхнула головой, явно загипнотизированная видом туч и океана с его изгибистым берегом.
– Я не знаю, что там случилось. Он оказался в осаде и не смог прорваться. Мы его предупреждали, твердили ему, но он не пожелал… не смог. Не знаю, что с ним случилось, правда не знаю. Он был сам не свой.
– Ну, он ведь потерял голову на Фолсе. А может, и не только голову. Может, он там все потерял, на Фолсе. Может, мы опоздали с его спасением.
– Мы вытащили его вовремя, – возразила Сма, вспомнив теперь и Фолс.
Тут они нырнули в верхние слои вздыбившихся туч, и экран посерел. Она не стала настраивать длину волны, предпочитая созерцать сплошную массу мерцающих облаков.
– Тем не менее бесследно это не прошло, – заметил автономник.
– Я уверена, но… – Сма пожала плечами.
На экране снова появились океан и хорошо различимые очертания туч. Модуль стал спускаться по более крутой траектории. Море метнулось им навстречу. Сма выключила экран и смущенно взглянула на Скаффен-Амтискава.
– Мне никогда не нравилось смотреть на это, – призналась она.
Автономник ничего не ответил. Внутри модуля все было тихо и спокойно. Мгновение спустя Сма спросила:
– Мы уже на месте?
– Изображаем подводную лодку, – сухо ответил автономник. – Будем на суше через пятнадцать минут.
Сма снова включила экран, дождалась появления звука и принялась разглядывать качающееся под ними морское дно. Модуль маневрировал: закладывал виражи, нырял, набирал высоту, следовал вдоль шельфового склона к суше, уворачиваясь от морских животных. Устав от мельтешения на экране, Сма выключила его и повернулась к автономнику:
– С ним все будет в порядке, и он полетит с нами. Мы все еще знаем, где эта женщина.
– Ливуета Высокомерная? – язвительно сказал автономник. – Да уж, она с ним быстро разделалась в прошлый раз. Без меня не сносить бы ему головы. На кой черт Закалве снова встречаться с ней?
– Не знаю. – Сма нахмурилась. – Сам Закалве не говорит, а на той планете, откуда, видимо, он родом, Контакт еще не произвел всех необходимых действий. Думаю, это связано с его прошлым… с тем, что он сделал до того, как мы о нем услышали. Не знаю. Думаю, он любит ее или любил. Или все еще думает, что любит… или просто хочет…
– Чего? Чего хочет? Продолжайте же.
– Прощения?
– Сма, если вспомнить все, что сделал Закалве после нашего с ним знакомства, то нужно изобрести для него персональное божество, чтобы он мог хотя бы надеяться на прощение.
Сма отвернулась, посмотрела на пустой экран, покачала головой и тихо сказала:
– Нет, так быть не может, Скаффен-Амтискав.
«И никак иначе тоже не может», – подумал автономник про себя, но ничего не сказал.

 

Модуль всплыл в центре города, в заброшенном доке, среди обломков судов и их грузов. Он взъерошил свои внешние поля, и на нем осела только маслянистая пена с поверхности воды.
Сма посмотрела, как закрывается верхний люк модуля, и шагнула с корпуса автономника на шершавый бетон дока. Модуль погрузился на девять десятых и напоминал сейчас плоскодонку, ставшую черепахой. Сма разгладила брюки – к сожалению, здесь и сейчас это был последний писк моды – и оглядела пустующие, полуразрушенные склады, почти полностью окружавшие тихий док. Из-за складов доносился гул города. Как ни странно, Сма была рада оказаться в нем.
– Вы ведь говорили, что не стоит его искать в городах? – заметил Скаффен-Амтискав.
– Не дурите. – Сма хлопнула в ладоши, потерла руки и, опустив взгляд на автономника, усмехнулась. – В любом случае вам пора уже стать чемоданом, дружище. И не забудьте про ручку.
– Надеюсь, вам понятно, что это для меня настолько унизительно, насколько вы этого и хотели, – со смиренным достоинством произнес Скаффен-Амтискав, потом выпустил из одного бока солиграмму ручки и перевернулся.
Сма ухватилась за ручку и попыталась его поднять.
– Пустым чемоданом, жопа с ручкой, – проворчала она.
– Ой, извините, – пробормотал автономник и стал легким, как пух.

 

Сма открыла бумажник, набитый деньгами, – всего несколько часов назад «Ксенофоб» услужливо переместил их из центрального городского банка, – и заплатила водителю такси. Она посмотрела на прогрохотавшую по бульвару колонну машин с солдатами, потом села на скамеечку у каменной стены, отгораживавшей узкую полоску растительности. Взгляд ее устремился в сторону широкого тротуара и бульвара за ним, на большое, впечатляющее каменное здание по другую сторону улицы. Автономника она положила рядом с собой. По дороге мчались машины, мимо нее в обе стороны спешили люди.
«По крайней мере, – подумала Сма, – они вполне укладываются в рамки Стандарта».
Ей никогда не нравилось перевоплощаться в аборигенов. Но тут уже совершались межсистемные перелеты, и местные привыкли к людям, непохожим на них самих, порой даже очень непохожим. Сма, как и обычно, была куда выше среднего аборигена, но любопытствующие взгляды не могли ее смутить.
– Он все еще там? – тихо спросила она, глядя на вооруженных охранников перед министерством иностранных дел.
– Обсуждают странное джентльменское соглашение с высшим генералитетом, – прошептал автономник. – Хотите подслушать?
– Гмм. Нет.
У них имелся жучок в зале заседаний – самая настоящая муха на стене.
– Ух ты! – воскликнул Скаффен-Амтискав. – Нет, что он говорит!
Сма автоматически перевела на него взгляд и нахмурилась:
– И что же он говорит?
– Только не это! – выдохнул автономник. – «Ничего серьезного» только что вычислил, что именно задумал этот маньяк.
Экспедиционный корабль Контакта все еще был на орбите, обеспечивая поддержку «Ксенофобу». Приемы и технологии Контакта давали бóльшую часть информации об этой планете, а жучок корабля позволял прослушивать разговоры в зале заседания. Одновременно он сканировал компьютеры и банки данных по всей планете.
– Ну? – сказала Сма, глядя, как по бульвару проезжает еще один транспорт с солдатами.
– Он спятил. Помешался на власти! – пробормотал автономник, словно разговаривая сам с собой. – Забудьте про Воэренхуц, мы должны вытащить его отсюда ради местных жителей.
Сма толкнула автономник-чемодан локтем:
– Да что вы там мелете, черт возьми!
– Ну, хорошо. Слушайте, Закалве – чертов магнат, так? Море власти, интересы повсюду; начальный капитал он привез с собой оттуда, где прикончил ножевую ракету. То, что он получил в прошлый раз, плюс доход с этого. А на чем построена его бизнес-империя здесь? На генных технологиях.
Сма немного поразмыслила.
– Ну и ну, – сказала наконец она, откинувшись к спинке скамьи и скрестив руки на груди.
– Что бы вы себе ни воображали, Сма, дела обстоят еще хуже. На этой планете есть пять престарелых автократов, которые борются за власть. Они все становятся здоровее – фактически молодеют. Этого не следовало допускать по крайней мере еще лет двадцать – тридцать.
Сма ничего не сказала, ощущая странное покалывание в животе.
– Корпорация Закалве, – быстро проговорил автономник, – получает сумасшедшие деньги от каждого из этих пятерых. От шестого получала тоже, но он умер дней двадцать назад – был убит. Этнарх Кериан. Он контролировал другую половину континента. Именно его кончина и вызвала все эти военные приготовления. Кроме того, у всех внезапно омолодившихся автократов, за исключением этнарха Кериана, характер неожиданно стал меняться, становиться более мягким. И одновременно с этим они начали проявлять подозрительную мягкость.
Сма на мгновение зажмурилась, потом открыла глаза.
– Ну и каковы результаты? – спросила она, ощущая сухость во рту.
– Хуже некуда. Они все постоянно боятся заговора со стороны своих же военных. Смерть Кериана подожгла запал – горит он медленно, но взрыв понемногу близится. А о том, что в перспективе, не хочется даже думать – у этих сумасшедших недоумков есть ядерное оружие. Да он просто спятил! – неожиданно взвизгнул автономник.
Сма шикнула на него, хотя и знала, что тот защищает свою речь полем и его слова слышит она одна. Скаффен-Амтискав снова залопотал:
– Он, вероятно, расшифровал собственный геном, раскрыв тайну постоянного омоложения, которым пользуется благодаря нам. Он торгует этим! За деньги и услуги он пытается заставить этих одержимых вести себя порядочно. Сма! Он пытается создать свой собственный Контакт! Но у него все идет прахом. Абсолютно все!
Она стукнула по машине кулаком.
– Успокойтесь вы, черт побери.
– Сма, – сказал автономник почти что вяло. – Я спокоен. Я просто пытаюсь дать вам понятие о том всепланетном ералаше, что умудрился устроить Закалве. «Ничего серьезного» подключил к работе тех, кого смог. И уже в этот момент Разумы Контакта, число которых все время увеличивается, прочищают свои мыслительные блоки и пытаются понять, что нужно сделать, черт побери, для прекращения этой чудовищной катавасии и наведения порядка. Если бы этот всесистемник уже не мчался сюда, они бы перенаправили его. Кусок говна размером с пояс астероидов готов шлепнуться на вентилятор размером с эту планету. А все из-за дурацких попыток Закалве наставить их на путь истинный. Контакту придется вмешаться.
Автономник немного помолчал.
– Ну да, вот только что поступили сведения, – сказал он с некоторым облегчением. – У вас есть день, чтобы вытащить отсюда этого идиота. Иначе мы сами схватим его – чрезвычайное перемещение любым способом.
Сма глубоко вздохнула.
– Ну а в остальном… все в порядке?
– Сейчас, госпожа Сма, не время для легкомысленных шуток, – серьезно сказал автономник, потом выругался: – Черт!
– Что еще?
– Заседание закончилось, но Закалве Безумный не идет к своей машине, а направляется к лифту и собирается воспользоваться подземкой. Место назначения… военно-морская база. Там его ждет подводная лодка.
Сма встала.
– Значит, подводная лодка? – Она разгладила на себе штаны. – Ну что, назад в доки, так?
– Так.
Она подняла автономника и пошла, ища глазами такси.
– Я попросил «Ничего серьезного» подделать радиовызов, – сказал ей Скаффен-Амтискав. – Такси будет через считаные секунды.
– А говорят, что, если тебе нужно такси, его никогда не найти.
– Вы меня беспокоите, Сма. Вы слишком легко относитесь ко всему этому.
– Ну, паниковать я буду позже. – Сма глубоко вздохнула и медленно проговорила: – Это что, такси?
– Похоже.
– Как будет «в доки»?
Автономник подсказал нужные слова, Сма повторила их водителю. Такси рванулось с места, обгоняя военные машины, которые преобладали в общем потоке.

 

Шесть часов спустя они все еще следовали за подводной лодкой, которая, урча и завывая, двигалась сквозь толщу океана, в сторону экваториального моря.
– Шестьдесят километров в час, – раздраженно пробурчал автономник. – Шестьдесят километров в час!
– Для них это быстро. Почему вы так нетерпимы к своим собратьям-машинам?
Сма смотрела на экран, в то время как судно, плывшее примерно в километре перед ними, резало волны океана. В нескольких километрах под ними была абиссальная равнина.
– Эта машина не такая, как мы, Сма, – устало сказал автономник. – Это лишь подлодка. Самое умное, что в ней есть, – это капитан-человек, я бы выразился так.
– Вы знаете, куда идет судно?
– Нет. Капитан получил приказ доставить Закалве туда, куда он пожелает, а тот задал общий курс и теперь помалкивает. Там есть целая куча островов и атоллов, куда он может направляться. И тысяча километров береговой линии другого континента – при такой скорости понадобится несколько дней пути.
– Проверьте и острова, и береговую линию. Должна ведь быть причина, по которой он выбрал этот курс.
– Уже проверяем! – отрезал автономник.
Сма посмотрела на него. Скаффен-Амтискав излучал нежно-пурпурный цвет раскаяния.
– Сма, этот… человек… в прошлый раз потерпел полное фиаско. Во время последней миссии мы потеряли пять или шесть миллионов человек лишь потому, что он не пожелал прорваться из Зимнего дворца и все привести в норму. Я могу показать, что за ужасы там творились, – вы вмиг поседеете. А теперь он в шаге от того, чтобы учинить глобальную катастрофу здесь. Теперь, после приключения на Фолсе, после того как он попытался стать пай-мальчиком, это не человек, а катастрофа. Если мы его вытащим и переправим на Воэренхуц, интересно, что за кавардак он устроит там. От него сплошные неприятности. Забудьте про операцию с Бейчи. Ликвидация Закалве всем пойдет на пользу.
Сма посмотрела в центр сенсорной полосы автономника.
– Во-первых, – сказала она, – не говорите о человеческих жизнях так, словно это что-то второстепенное. – Глубоко вздохнув, она спокойно спросила: – Во-вторых, вы не забыли бойню на площади перед маленькой гостиницей? Когда людьми пробивали стены? Когда ваша ножевая ракета словно с цепи сорвалась?
– Во-первых, мне очень жаль, что я затронул ваши инстинкты млекопитающего. А во-вторых, Сма, вы когда-нибудь забудете об этом?
– Помните мое предупреждение? О том, что произойдет, если подобное повторится?
– Сма, – устало проговорил автономник, – если вы серьезно намекаете на то, что я способен убить Закалве, то могу лишь сказать: не смешите меня.
– Не забывайте о моих словах. – Сма смотрела на экран, где изображение медленно менялось. – У нас есть приказ.
– Согласовано общее направление действий. Никаких приказов у нас нет, Сма, вы не забыли?
Сма кивнула:
– Да, согласовано общее направление действий. Мы забираем господина Закалве и доставляем его на Воэренхуц. Если на каком-либо этапе вы не согласитесь со мной, то можете свалить. И тогда ко мне прикомандируют другого боевого автономника.
Скаффен-Амтискав помолчал несколько мгновений, потом сказал:
– Сма, думаю, ничего обиднее вы мне еще не говорили – а я выслушал от вас много обидных слов. Но я, пожалуй, не стану обращать внимания, потому что сейчас мы оба пребываем в состоянии стресса. Пусть за меня говорят мои поступки. Как вы уже сказали, этот хренов погубитель планет отправится с нами на Воэренхуц. Правда, если наше путешествие затянется, то контроль над ситуацией ускользнет из наших рук… или полей. Тогда Закалве проснется на «Ксенофобе» или ЭКК, не понимая, что с ним случилось. Нам остается только ждать и наблюдать.
Автономник помолчал.
– Похоже, мы направляемся на эти экваториальные острова, – сказал он. – Половина из них принадлежит Закалве.
Сма молча кивнула, наблюдая за бегущей вдалеке субмариной. Немного спустя она почесала низ живота и повернулась к автономнику:
– Вы уверены, что не записали ни одного эпизода той… скажем так, оргии… в первую ночь на «Ксенофобе»?
– Абсолютно.
Сма снова повернулась к экрану и нахмурилась:
– Гмм. Жаль.

 

После девятичасового плавания под водой субмарина всплыла у атолла; с нее спустили надувную лодку, которая пошла к берегу. Сма и автономник смотрели, как вылезший из лодки человек идет по золотому, залитому солнцем берегу к комплексу невысоких зданий – фешенебельному отелю для высших руководителей страны, которую он покинул.
– Что делает Закалве? – спросила Сма, когда тот провел на острове минут десять. Как только надувная лодка вернулась обратно, субмарина снова ушла под воду и взяла курс на порт приписки.
– Прощается с девушкой, – вздохнул автономник.
– Вы уверены?
– Похоже, он здесь только за этим.
– Черт! Он что – не мог прилететь самолетом?
– Гмм. Нет. Здесь нет посадочной полосы, но в любом случае это демилитаризованная зона со множеством всяческих сложностей. Незапланированные полеты запрещены, а следующий гидроплан будет только через два дня. Подлодка – самое быстрое средство…
Автономник замолчал.
– Скаффен-Амтискав? – вопросительно произнесла Сма.
– Ну да, – неторопливо произнес автономник, – эта шлюшка разбила немало украшений и сломала кое-какую ценную мебель, а потом убежала и спряталась, рыдая, в своей кровати… ну да ладно. Закалве сел в центре гостиной, взял большой стакан с выпивкой и сказал (я цитирую): «Хорошо, Сма, если это ты, выйди и поговори со мной».
Сма посмотрела на экран с изображением маленького атолла. Центральный островок, весь зеленый, казался со всех сторон сдавленным яркой зеленью и синевой океана и небес.
– Знаете, – сказала она, – мне кажется, я бы с удовольствием убила Закалве.
– Ты не одна такая, придется стать в очередь. Всплываем?
– Всплываем. Нужно поговорить с этим уродом.

Х

Свет. Хоть сколько-то света. Не очень много. Невозможный воздух, повсюду боль. Ему хотелось закричать и вырваться, но он даже не мог набрать в грудь воздуха, а тем более шевельнуться. Внутри его рос опустошительный мрак, губящий всякую мысль, и он потерял сознание.

 

Свет. Хоть сколько-то света. Не очень много. Он знал, что была и боль, но почему-то это казалось не слишком важным. Теперь он смотрел на это по-другому. Надо было всего лишь посмотреть на это по-другому. Интересно, откуда взялась эта мысль. Кажется, его учили так делать.
Все было метафорой, все вещи были чем-то иным, а не собой. Боль, например, была океаном, по которому он плыл. Его тело было городом, а разум – крепостью. Связь между ними, казалось, полностью прервалась, но в пределах крепости-разума он все еще сохранял власть. Та часть его сознания, что говорила: «Боль не причиняет страданий, все вещи не похожи на себя», была вроде… вроде… он затруднялся подыскать сравнение. Может быть, волшебное зеркало?
Он все еще продолжал думать об этом, когда свет погас и он снова провалился в темноту.

 

Свет. Хоть сколько-то света (это ведь уже было, правда?). Не очень много. Он, казалось, оставил крепость-разум, и теперь плыл в утлой лодчонке посреди шторма; перед его глазами плясали разные картины.
Свет медленно набирал силу, пока не стал почти ранящим. Внезапно пришел ужас – ему показалось, что он действительно сидит в утлой, протекающей, трещащей по швам лодчонке, которую швыряет разбушевавшийся, кипящий океан и гонит ревущий ветер. Но теперь хотя бы пробивался свет – кажется, откуда-то сверху. Правда, когда он попытался взглянуть на свою руку или на утлую лодчонку, то по-прежнему ничего не увидел. Свет лишь заливал глаза, все остальное оставалось во тьме. От этой мысли он пришел в ужас. Лодчонку захлестнула волна, и он снова погрузился в океан боли, пронзавшей каждую частицу тела. К счастью, где-то кто-то повернул выключатель, и он соскользнул вниз, где оказалось темно, тихо и где… не было боли.

 

Свет. Хоть сколько-то света. Он это помнил. В этом свете была видна маленькая лодочка – игрушка волн, бушующих в безбрежном темном океане. А дальше, пока недостижимая, высилась крепость на островке. А еще звук. Звук. Нечто новое. Это было и прежде, но не в виде звука. Он попытался прислушаться, изо всех сил напрягая слух, но не мог разобрать ни слова. И все же ему показалось, что кто-то задает вопросы.
Кто-то задает вопросы… Кто?… Он ждал ответа – извне или изнутри себя самого, но ничто ниоткуда не пришло; он чувствовал себя потерянным и покинутым, хуже того – покинутым самим собой.
Он решил задать себе несколько вопросов. Что это за крепость? Крепость – его разум. Но рядом должен располагаться город, его тело; правда, город, похоже, захвачен, и оставался один замок, один донжон. Что такое лодка и океан? Океан – это боль. Он теперь в лодке, но перед этим был по самую шею в океане, над его головой разбивались волны. Лодка – это… некий мудреный способ защиты от боли, не дающий забыть, что боль никуда не делась, но в то же время предохраняющий от ее изнурительного воздействия, позволяющий думать.
Ну ладно, с этим вроде разобрались. Но что это за свет?
Возможно, к этому еще придется вернуться. И к другому вопросу тоже: что это за звук?
Он попробовал найти ответ на еще один вопрос: где все это происходит?
Он принялся обыскивать свою промокшую одежду, но карманы были пусты. Он стал искать бирку с именем, пришитую к воротнику, но ее, видимо, оторвали. Порылся в лодчонке, но опять не удалось ничего прояснить. И тогда он попытался представить себя в далеком донжоне над вздымающимися волнами, вообразил, как заходит в гулкое хранилище, набитое всякой всячиной – пустяками, воспоминаниями, спрятанными в глубинах замка… вот только толком разглядеть не получалось. Веки его опустились, и он заплакал от разочарования, меж тем как лодчонка сотрясалась и накренялась под ним.
Когда он открыл глаза, в руке у него был клочок бумаги со словом ФОЛС. Он так удивился, что выпустил бумажку из рук, и ветер унес ее прочь – к темному небу и черным волнам. Но теперь он вспомнил. «Фолс» – вот ответ. Планета Фолс.
Стало легче. Ему удалось кое-что вспомнить.
Что он здесь делает?
Похороны. Да, что-то с похоронами. Но хоронили явно не его.
Умер ли он? Некоторое время он размышлял об этом и решил, что такое возможно. Не исключено, что загробная жизнь все же существует. Что ж, если есть жизнь после смерти, это послужит ему уроком. Вдруг это море боли – божье наказание? Вдруг свет – это бог? Он опустил руку за борт. Если так, бог жесток. «А как насчет того, что я делал для Культуры?» – захотел спросить он. Не заглаживает ли это его дурных поступков? Или же эти самодовольные, самоуверенные мерзавцы не правы от и до? Боже, как ему хотелось вернуться и сказать им это. Стоит только представить лицо Сма!
Нет, вряд ли он был мертв. Хоронили не его. Он помнил башню с плоской крышей на береговом утесе, помнил, как помогал затаскивать туда тело какого-то старого воина. Да, кто-то умер, и его хоронили со всеми положенными почестями.
Что-то мучило его.
Он вдруг ухватился за подгнившие борта лодки и устремил взгляд в бушующий океан.
Он увидел корабль. Время от времени тот появлялся вдалеке – размером с точку, по большей части скрытый волнами, но все же корабль. Показалось, что где-то в его теле открылась дыра и в эту дыру вывалились его внутренности.
Ему показалось, что он узнал корабль.
Потом лодчонка развалилась, и он рухнул – упал вниз, ушел под воду, потом снова всплыл, поднялся в воздух, увидел океан под собой и крохотное пятнышко на поверхности воды, к которому летел. Это была еще одна лодчонка; он проломил ее, пронесшись через воду, через воздух, через обломки лодки, опять через воду и через воздух…
Эй (думала во время падения какая-то часть его мозга), ведь именно так Сма и описывала Реальность.
…снова пронесся через волны и через воду, вылетел на воздух к новым волнам…
И так без конца. Он вспомнил, что Реальность, которую описывала Сма, все время расширялась – ты мог падать через нее вечно, на самом деле вечно, а не до конца Вселенной, в буквальном смысле вечно.
Нет, так не пойдет, подумал он. Надо встретиться с кораблем.
Он упал в маленькую утлую лодчонку.
Теперь корабль был гораздо ближе. Громадный, темный, ощетинившийся пушками корабль направлялся прямо на него. Перед судном мчалась стрела пены.
Черт, ему не удастся уйти от этого корабля. Жестокие кривые корабельного носа, рассекая волны, мчались на него. Он закрыл глаза.
Когда-то, давным-давно, жил да был… корабль. Громадный корабль. Корабль, задуманный для уничтожения – других кораблей, людей, городов… Очень большой, предназначенный для того, чтобы убивать людей и не давать убивать людей внутри его.
Он пытался не вспоминать название этого большого корабля. Вместо этого он видел, как корабль почему-то оказался почти в самом центре города; от такого видения мысли смешались – сообразить, как корабль попал туда, он не мог. Корабль по непонятной причине стал приобретать очертания замка, что имело некий смысл и не имело никакого. Он вдруг почувствовал испуг. Название корабля наводило на мысль об огромном морском животном, бьющемся в борта его лодки, словно таран в стены донжона. Он попытался выкинуть из головы название корабля, зная, что это лишь слово, и не желая слышать его: от этого сочетания звуков ему всегда делалось не по себе.
Он зажал уши руками. Это помогло на несколько секунд. Но потом корабль, вделанный в камень почти в центре разрушенного города, дал залп, извергая черные клубы дыма и желто-белые вспышки, и он знал, чту сейчас произойдет, и попытался закричать, чтобы заглушить шум, но когда шум все-таки донесся до него, это было имя корабля, выкрикнутое корабельными орудиями, и оно сотрясло лодку, разрушило замок, гулким нескончаемым эхом стало отдаваться среди костей и пустот его черепа, словно смех обезумевшего бога.
Затем свет погас, и он с благодарностью выплыл из этого жуткого обвиняющего звука.

 

Свет. «Стаберинде», – сказал спокойный голос откуда-то изнутри. «Стаберинде». Это лишь слово.
«Стаберинде». Корабль. Он отвернулся от света – назад, в темноту.

 

Свет. И звуки – голос. О чем я только что думал? (Он вспомнил что-то про название, но решил не обращать на это внимания.) Похороны. Боль. И корабль. Да, тут только что был корабль. Или это случилось давно. А может, длится до сих пор… И да, что-то насчет похорон. Похороны – вот почему ты здесь. Именно это и спутало тогда твои мысли. Ты решил, что умер, а на самом деле был жив. Он помнил что-то о лодках, океанах, замках и городах, но на самом деле не мог больше их увидеть.
И вот откуда-то прикосновение, прикосновение откуда-то извне. Не боль, а прикосновение. Это две разные вещи…
Снова прикосновение. Похоже на руку. Рука дотрагивается до его лица, снова причиняя боль, но все же это прикосновение, и именно руки. Его лицо страшно болит. У него, верно, ужасный вид.
Где я опять? Крушение. Похороны. Фолс.
Крушение. Конечно. Меня зовут…
Слишком трудно.
Но что я тогда делаю?
Это проще. Ты платный агент самой продвинутой (ну и самой действенной) гуманоидной цивилизации в… Реальности? (Нет.) Во Вселенной? (Нет.) В галактике? Да, в галактике… и ты их представитель на… на… похоронах, и ты возвращался на каком-то дурацком самолете, желая, чтобы тебя забрали и увезли от всего этого, и что-то случилось на борту самолета, и он… он видел пламя и… и помнил, как джунгли надвинулись на него… потом – ничего, и боль, и ничего, кроме боли. Потом он, словно качаясь на качелях, погружался в боль и выходил из нее.
Рука снова коснулась его лица. На сей раз можно было что-то увидеть. Это выглядело как облако или луна, наблюдаемая сквозь облако: невидимая, но излучающая свет.
Возможно, это вещи взаимосвязанные, подумал он. Да… вот оно снова, и да, вот вам, пожалуйста: ощущение, чувство; снова рука на его лице. Горло, глоток, вода или какая-то жидкость. Тебе дают что-то выпить. Судя по тому, как она стекает, кажется… Да, прямо, ты стоишь прямо, не лежишь на спине. Руки, собственные руки, они… чувство открытости, ощущение собственной открытости, крайней уязвимости, наготы.
Он подумал о своем теле, и боль вернулась. Он решил оставить это. Попробовать что-нибудь другое.
Снова попробовать крушение. Назад от похорон и пустыни к… нет, от гор. Или от джунглей? Он не мог вспомнить. Где мы? Джунгли, нет… пустыня, нет… что же тогда? Не знаю.
Я сплю, подумал он вдруг. Ты спал в самолете в тот вечер, и у тебя хватило времени, чтобы проснуться в темноте, увидеть пламя и начать понимать, прежде чем свет взорвался в твоей голове. После этого – боль. Но ты не видел, как земля надвигается/наплывает навстречу тебе, потому что было очень темно.

 

Когда он опять пришел в себя, все изменилось. Он чувствовал себя уязвимым и беззащитным. Глаза его открылись, и он попытался вспомнить, что это такое – видеть. Ему удалось разглядеть пыльные полосы света в коричневатом мраке, керамические кувшины около глинобитной или земляной стены, маленькое кострище в центре помещения, копья, стоящие у стены, другое оружие. Он напряг шею, чтобы поднять голову, и увидел кое-что еще – грубую деревянную раму, к которой был привязан.
Рама имела форму квадрата с двумя диагоналями. Он лежал на ней, совершенно голый, ноги и руки его были привязаны к углам рамы, стоявшей у стены под углом в сорок пять градусов. Его поясница была схвачена толстым ремнем из шкуры в точке пересечения диагоналей, а на всем теле виднелись следы крови и краски.
Он расслабил шею.
– О, черт, – услышал он свой хриплый голос.
Увиденное ему не понравилось.
Куда девались ребята из Культуры, черт бы ее драл? Почему они не спасали его – ведь это была их обязанность? Он делал за них грязную работу, а они приглядывали за ним. Такова была договоренность. Куда же они пропали?
Боль вернулась, словно старый друг, и теперь болело почти все. Он напрягал шею, и это отзывалось во всем теле. Тяжесть в голове (сотрясение?), разбитый нос, треснутые или сломанные ребра, одна сломанная рука, две сломанные ноги. Возможно, внутренние повреждения – внутри тоже все болело, и это было хуже всего. Он чувствовал, что распух и наполнился гноем.
«Черт, – подумал он, – может, я и вправду умираю».
Он повернул голову, сморщился (боль влилась в тело, словно некая защитная оболочка на коже дала трещину из-за этого движения) и посмотрел на веревки, которыми был привязан к раме. Растяжка – не способ лечения перелома, сказал он себе и коротко рассмеялся, потому что при первом же сокращении мышц живота ребра резко запульсировали, словно разогретые докрасна.
Он слышал что-то – далекие голоса людей, выкрикивающих что-то время от времени, детские вопли, звериный вой.
Он закрыл глаза, но ничего более отчетливого не услышал и снова открыл их. Стена была земляная; возможно, он находился под землей, потому что из стен торчали толстые отпиленные корни. Два столба прямого солнечного света – почти вертикальные, лишь слегка наклонные… время – около полудня, место – где-то вблизи экватора.
«Под землей», – подумал он и почувствовал приступ тошноты.
Здорово. Найти его будет непросто. Любопытно, шел ли самолет своим курсом, когда случилось крушение, и как далеко от места катастрофы его уволокли? Впрочем, беспокоиться на сей счет не имело никакого смысла.
Что еще он видит? Примитивные скамьи. Грубую, примятую подушку – словно кто-то сидел на ней лицом к нему. Он решил, что это был владелец руки, прикосновение которой он чувствовал, если все случилось на самом деле. В обложенном камнями круглом очаге, устроенном под одним из отверстий в крыше, не горел огонь. У стены стояли копья, там и сям было разбросано другое оружие. Небоевое – может, оно предназначалось для церемоний или для пыток. Тут он почувствовал отвратительный запах и понял, что это гангрена, и понял, что гангрена, видимо, поразила его самого.
Он снова начал соскальзывать в небытие, не зная, засыпает или теряет сознание, – но надеялся на один из этих исходов и призывал любой из них, потому что переносить реальность стало слишком тяжело. Потом появилась девушка с кувшином в руке и поставила свой сосуд, прежде чем взглянуть на него. Он попытался заговорить, но не смог. Может быть, он и не говорил ничего, хотя ему показалось, что он произнес «черт». Он посмотрел на девушку и попытался улыбнуться.
Та вышла.
Увидев девушку, он немного воодушевился. Появление мужчины было бы плохой новостью. А так дела его, возможно, обстояли не настолько плохо. Возможно.
Девушка принесла таз с водой, обмыла его, стерла краску и кровь. Он чувствовал боль, но не очень сильную. Как и следовало ожидать, от прикосновения пальцев девушки к его гениталиям ничего не случилось – но он был бы рад продемонстрировать признаки жизни, просто для порядка.
Он попытался заговорить, однако ничего не вышло. Девушка дала ему отхлебнуть воды из мелкого таза, и он промычал что-то неразборчивое. Она снова вышла.
Потом девушка опять вернулась, но не одна, а с мужчинами в странных одеяниях – перья, шкуры, кости, деревянные доспехи, связанные жилами. Мужчины тоже были раскрашены и держали в руках горшки с маленькими палочками, которыми снова разрисовали его.
Закончив, они отступили прочь. Он хотел сказать, что красное ему не идет, но язык не слушался. Он почувствовал, что проваливается в темноту.

 

Он снова пришел в себя и обнаружил, что движется.
Раму, к которой он был привязан, подняли и извлекли из мрака. Он видел небо в вышине. Ослепляющий свет заполнял глаза, пыль заполняла нос и рот, крики и вопли заполняли голову. Он почувствовал, что его трясет, как в лихорадке; каждый поврежденный орган отзывался болью. Он попытался закричать и поднять голову, стремясь хоть что-то увидеть, – но ничего, кроме пыли и шума, тут не было. Внутри все стало еще хуже, кожа на животе натянулась.
Потом он снова оказался в вертикальном положении, а под ним была деревня: маленькая деревня с шатрами, плетеными и глинобитными домиками и ямами в земле. Полупустыня. Непонятный кустарник: заросли кустов, примятых внутри деревни, исчезали в желтоватом мерцающем тумане почти сразу же за ее пределами. Низкое солнце еле-еле можно было разглядеть. Ему никак не удавалось сообразить, рассвет это или закат.
Что он видел, так это людей, которые все собрались перед ним. Он находился на возвышении, рама была привязана к двум большим кольям. Люди стояли внизу, склонив головы: маленькие дети, которым взрослые наклоняли головы, дряхлые старики, которых приходилось поддерживать, и представители всевозможных других возрастов – старше первых и младше вторых.
Потом к нему подошли трое – девушка и двое мужчин по сторонам от нее. Мужчины наклонили головы, быстро опустились на колени и, снова поднявшись, сделали знак. Девушка не шелохнулась, устремив взгляд ему между глаз. Теперь на ней было ярко-красное одеяние; что на ней было раньше, он не мог вспомнить.
У одного из мужчин в руках был глиняный горшок, у другого – длинная кривая сабля.
– Эй, – прохрипел он, неспособный выдавить из себя ничего другого; боль все усиливалась – так откликались его руки и ноги на вертикальное положение.
Распевающие люди, казалось, кружились вокруг его головы; солнце ушло вниз и в сторону. Трое перед ним увеличились в числе, множились, подрагивали и колебались за туманом и клубами пыли.
Куда, черт побери, делась Культура?
В его голове раздался ужасный рев, и неясное мерцание за маревом – солнце – начало пульсировать. Сабля поблескивала с одной стороны, глиняный горшок сверкал с другой. Девушка стояла прямо перед ним. Подняв руку, она вцепилась ему в волосы.
Рев заполнял уши, и он сам не понимал, кричит и визжит он или же нет. Человек справа от него поднял саблю.
Девушка дернула его за волосы, оттягивая голову. Он закричал, заглушая рев, и крик тут же отозвался в сломанных костях. Он уставился на пыль, осевшую на рубчике одеяния девушки.
«Ах вы, уроды», – подумал он, даже сейчас не осознавая, кого в точности имеет в виду.
Ему удалось выдавить из себя один слог:
– Эл!..
И меч вошел в его шею.
Имя умерло. Все кончилось, но это по-прежнему продолжалось.
Боли не было. Рев стал тише. Он смотрел на деревню и на коленопреклоненных людей. Все наклонилось перед его глазами; ощущения остались при нем, и он чувствовал, как корни волос тянут за собой скальп. Его перевернули.
Его безжизненное, безголовое тело истекало кровью, которая стекала на грудь.
«Это был я! – подумал он. – Я».
Его снова перевернули. Человек с саблей стирал тряпкой кровь со своего клинка. Человек с горшком, стараясь не глядеть в его выкаченные глаза, протягивал к нему горшок, держа другой рукой крышку.
«Так вот это для чего», – подумал он, чувствуя себя оглушенным – и потому объятым каким-то жутким спокойствием. Потом рев, казалось, собрался в одну точку и тут же начал ослабевать. Перед глазами все стало краснеть.
«Сколько это еще может продолжаться? – недоумевал он. – Как долго может существовать мозг без кислорода?»
Закрывая глаза, он подумал: «Теперь я действительно стал двумя».
И еще он подумал о своем сердце, которое, как ему стало понятно лишь теперь, остановилось, и захотел заплакать, но не мог, потому что наконец потерял ее. Еще одно имя всплыло в его мозгу: Дар…
Грохот расколол небеса. Хватка девушки ослабла. На лице парня, державшего горшок, нарисовался почти комический испуг. Люди из толпы подняли головы. Рев перешел в крик. Столб пыли с резким звуком взметнулся в воздух. Девушка, державшая его, пошатнулась. Над деревней пронеслась темная тень.
«Припозднились…» – подумал он про себя, уходя в никуда.
Еще секунду или две шум усиливался – может, это были крики, – что-то ударило его по голове, он покатился прочь, пыль забивалась в рот и глаза… но он начал терять интерес к происходящему и был рад погрузиться в темноту. Может быть, позже его подобрали снова.
Но это, казалось, случилось уже с кем-то другим.

 

Когда раздался страшный шум и громадная резная скала черного цвета приземлилась в центре деревни – сразу после того, как подношение небесам было отделено от его тела и тем самым соединилось с воздухом, – все бросились в рассеивающийся туман, чтобы скрыться от пронзительного света. Жалобно крича, люди сбились в кучу у небольшого пруда.
Спустя всего пятьдесят сердцебиений нечеткий темный силуэт снова появился над деревней, поднимаясь к небесам, где туман был не таким густым. На сей раз грохота не последовало: двигаясь быстро, загадочный предмет исчез с шумом, похожим на вой ветра.
Шаман отправил ученика посмотреть, как обстоят дела. Дрожащий юнец исчез в тумане, а потом вернулся целым и невредимым. Тогда шаман повел селян, все еще охваченных ужасом, назад в деревню.
Тело, от которого взяли подношение небесам, по-прежнему безвольно висело, привязанное к раме на вершине кургана. Голова исчезла.
После долгих ритуальных песнопений, измельчения внутренностей, разглядывания фигур в тумане и троекратного вхождения в транс жрец и его ученик пришли к выводу, что это хороший знак, но в то же время и предупреждение. Они принесли в жертву животное мясной породы, принадлежавшее семейству девушки, которая уронила голову-подношение. Вместо нее они положили в глиняный горшок голову скотины.

Глава пятая

– Диз. Как ты там, черт возьми? – Он взял ее за руку, помог подняться на деревянную пристань с крыши только что всплывшего модуля, обнял женщину и рассмеялся: – Рад тебя видеть!
Сма похлопала его по пояснице, поняв вдруг, что уклоняется от ответных объятий. Он, похоже, ничего не заметил и, отпустив ее, стал смотреть, как из модуля поднимается автономник.
– И Скаффен-Амтискав! Тебя по-прежнему выпускают одного, без охраны?
– Привет, Закалве, – сказал автономник.
Он обвил рукой талию Сма.
– Ну, идем в мою лачугу. Позавтракаем.
– Идем, – согласилась та.
Они пошли по маленькой деревянной пристани к выложенной камнем тропинке среди песка, направляясь в тень деревьев, синих и пурпурных. Громадные распушенные кроны – темные массы на фоне бледно-голубого неба – шевелились от порывов теплого ветерка. От верхней части серебристо-белых стволов исходил тонкий аромат. Несколько раз на тропинке появлялись другие люди, и тогда автономник поднимался к вершинам деревьев.
Мужчина и женщина прошли по залитым солнцем проходам между деревьями и наконец оказались у большого озера, в воде которого отражались с два десятка белых строений; у деревянного причала стоял небольшой обтекаемый гидроплан. Пройдя между зданиями, они поднялись по ступенькам на балкон, выходивший на озеро и узкий канал, который вел в лагуну на дальней стороне острова.
Сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи. По веранде, маленькому столику и двум гамакам скользили тени.
Он предложил Сма сесть на один из гамаков. Появилась девушка-служанка, и он попросил принести ланч на двоих. Когда служанка ушла, к ним подплыл Скаффен-Амтискав и приземлился на парапете веранды, прямо над озером. Сма устроилась в гамаке поудобнее.
– Это и правда твой остров, Закалве?
– Гмм… – Он оглянулся с неуверенным видом, потом кивнул: – О да, мой.
Скинув сандалии, он плюхнулся на другой гамак и стал слегка покачиваться, потом взял с пола бутылку и с каждым качком гамака принялся разливать вино по двум стаканам, стоявшим на столике. Закончив, он качнулся посильнее, чтобы передать один из стаканов женщине.
– Спасибо.
Отхлебнув вина, он закрыл глаза. Сма разглядывала стакан на его груди, который он придерживал рукой, следя за тем, как вяло покачивается коричневатая жидкость, а потом перевела взгляд на его лицо. Нет, он не изменился. Волосы – чуть более темные, чем ей помнилось, – были убраны с широкого загорелого лба и связаны сзади в конский хвост. Судя по внешнему виду, он, как и всегда, был в форме. И конечно, ничуть не постарел, потому что возраст его оставался неизменным – это являлось частью платы за услуги.
Глаза его медленно открылись; он посмотрел на женщину, медленно растягивая рот в улыбке. Пожалуй, глаза стали старше – так показалось ей. Но это впечатление могло быть ошибочным.
– Ну так что, Закалве, – сказала она, – играем здесь в игрушки?
– О чем ты, Диз?
– Меня прислали за тобой. Они хотят, чтобы ты сделал для них еще кое-что. Ты, видимо, уже догадался, так что скажи, попусту я трачу время или нет. Нет никакого желания тебя уговаривать…
– Диз! – обиженно воскликнул он, сбрасывая ноги с гамака и убедительно улыбаясь. – Не говори так. Конечно, ты не тратишь время попусту. Я уже собрался.
– Тогда к чему вся эта беготня?
– Какая беготня? – невинным голосом произнес он, снова укладываясь в гамак. – Я отправился сюда, чтобы попрощаться с близким другом, только и всего. Но я готов лететь. В чем проблема?
Сма посмотрела на него, открыв рот, потом повернулась к автономнику:
– Ну так что, отправляемся?
– Не имеет смысла, – возразил Скаффен-Амтискав. – Судя по курсу всесистемника, вы можете пробыть еще два часа здесь. Потом мы возвращаемся на «Ксенофоб», а он встретится с кораблем «Каковы последствия» примерно через тридцать часов.
Автономник повернулся и посмотрел на мужчину.
– Но только нам нужно знать наверняка, – добавил он. – Громадный всесистемник с двадцатью миллионами человек на борту меняет направление. Если он будет дожидаться нас, то должен для начала замедлиться, так что он должен быть уверен. Вы летите? Сегодня?
– Автономник, я только что сказал об этом. Я лечу. – Он повернулся к Сма. – Что за работа?
– Воэренхуц. Цолдрин Бейчи.
Он засиял в улыбке, сверкнув зубами.
– Старина Цолдрин все еще жив? Буду рад снова его увидеть.
– Тебе придется уговорить его снова надеть рабочую одежду.
Закалве беззаботно махнул рукой.
– Нет проблем, – сказал он и отхлебнул из стакана.
Сма посмотрела, как он пьет, и покачала головой.
– И ты не хочешь узнать зачем, Чераденин? – спросила она.
Он хотел было сделать жест, равнозначный пожатию плечами, и уже дернул рукой, но потом передумал.
– Гмм, ну да. Так зачем, Дизиэт? – вздохнул он.
– На Воэренхуце наметилось противостояние двух групп. Та, которая сейчас взяла верх, собирается взять курс на масштабное приспособление планеты к обитанию людей…
– Что-то вроде, – он рыгнул, – переделки экстерьера планеты?
Сма на мгновение закрыла глаза.
– Да, примерно. Называй это как хочешь, но, мягко говоря, это грозит тяжелыми последствиями для экологии. Эти люди – они называют себя Гуманистами – хотят ввести, ко всему прочему, подвижную шкалу прав для разумных существ, что при достаточной военной мощи позволит им захватывать любые миры, населенные мыслящими обитателями. Сейчас там идет несколько локальных конфликтов, и любой может перерасти в большую войну. Гуманисты в какой-то мере поощряют все это, ведь войны вроде бы подтверждают их тезис о том, что Скопление перенаселено и необходимо искать новые планеты, пригодные для обитания.
– А еще, – добавил Скаффен-Амтискав, – они отказываются считать машинный разум полноценным. Тамошние компьютеры пока обладают лишь протосознанием, и эти люди утверждают, что только субъективный человеческий опыт имеет истинную ценность. Органофашисты.
– Понятно. – Закалве кивнул, на лице его появилось озабоченное выражение. – И вы хотите, чтобы старина Бейчи оказался в одной упряжке с этими ребятами… Гуманистами, верно?
– Чераденин!
Сма нахмурилась, а поля Скаффен-Амтискава, казалось, стали ледяными. Закалве уязвлено посмотрел на нее:
– Но ведь они называются Гуманистами!
– Это лишь название, Закалве.
– Названия важны, – сказал он, причем, судя по всему, серьезно.
– Они так себя называют, но от этого вовсе не становятся хорошими парнями.
– Ну ладно. – Он ухмыльнулся, глядя на Сма, и попытался напустить на себя деловой вид. – Вы хотите, чтобы Бейчи склонил чашу весов на другую сторону, как в прошлый раз?
– Да.
– Отлично. Похоже, это будет нетрудно. Никаких игр в солдатики?
– Никаких игр в солдатики.
– Ладно, – кивнул Закалве.
– Кажется, я явственно слышу скрип, – пробормотал Скаффен-Амтискав.
– Отправляйте подтверждение, – велела ему Сма.
– Хорошо. Подтверждение отправлено. – Он выразил свое одобрение впечатляющими переливами ауры. – Только вы уж не передумайте.
– Одна лишь мысль о необходимости быть в вашем обществе, Скаффен-Амтискав, могла бы заставить меня отказаться от полета на Воэренхуц с прекрасной госпожой Сма. – Он кинул озабоченный взгляд на женщину. – Ты ведь летишь, я надеюсь.
Сма кивнула и отхлебнула из своего стакана. Служанка тем временем поставила несколько маленьких блюд на столик между гамаками.
– Значит, вот просто так, Закалве? – спросила она, когда служанка ушла.
– Что «просто так», Дизиэт? – улыбнулся он, держа стакан у самых губ.
– Улетаешь спустя сколько?… Пять лет. Строил свою империю и планы, как сделать мир безопаснее, использовал наши технологии, пытался применять наши методы… И ты готов бросить все, сколько бы времени ни потребовало новое дело? Черт возьми, ты сказал «да», еще не зная, что речь идет о Воэренхуце. А если бы речь шла о другом конце галактики? Где-нибудь в Облачностях? Ты мог бы, не зная того, подписаться на путешествие длиной в четыре года.
– Я люблю долгие путешествия.
Некоторое время Сма смотрела в его глаза: перед ней был спокойный человек, полный жизненной силы. При виде его на ум приходили слова «энергия» и «жизнерадостность». Сма почувствовала к этому человеку подспудное отвращение. Закалве пожал плечами и положил в рот какой-то плод с одного из блюд.
– И потом, за моими владениями присмотрят до моего возвращения. Станут распоряжаться ими по доверенности.
– Если будет к чему возвращаться, – заметил Скаффен-Амтискав.
– Конечно будет, – сказал Закалве, выплевывая косточку поверх стены веранды. – Эти люди любят говорить о войне, но они не самоубийцы.
– Ну, тогда все в порядке, – отворачиваясь, сказал автономник.
Закалве улыбнулся в ответ на эти слова и кивнул на нетронутое блюдо, стоявшее перед Сма.
– Ты не голодна, Дизиэт?
– Потеряла аппетит.
Он качнул гамак, выпрыгнул из него и потер рука об руку.
– Пойдем искупаемся.

 

Сма наблюдала за тем, как он пытается поймать рыбу из маленького пруда, бродя по воде в своих длинных шортах. Она уже искупалась – в трусах.
Закалве нагнулся – весь внимание – и принялся сосредоточенно вглядываться в воду, где отражалось его лицо. Казалось, он говорит со своим двойником.
– Знаешь, ты по-прежнему отлично выглядишь. Надеюсь, это тебе льстит.
Сма продолжала вытираться.
– Я слишком стара для лести, Закалве.
– Чепуха, – рассмеялся Закалве; вода зарябила у него подо ртом. Он сурово нахмурился и медленно погрузил руки в воду.
Сма видела, как он сосредоточен; руки мужчины тем временем уходили все глубже под воду, отражаясь в ней.
Закалве снова улыбнулся, сощурившись. Руки его замерли, погруженные глубоко под воду. Он облизнул губы.
Резко дернув руками, он испустил радостный крик, сложил ладони чашечкой, вытащил их из воды и подошел к Сма: та сидела у груды камней. Широко ухмыляясь, он протягивал к ней руки – мол, погляди. Она привстала и увидела, как в его ладонях бьется маленькая рыбка – блестящая, цветастая, пестрая, сине-зелено-красно-золотая вспышка. Закалве вновь удобно устроился на камне, и Сма нахмурилась.
– А теперь верни ее туда, где взял. И чтобы все осталось, как было, Чераденин.
Лицо его погрустнело. Сма хотела было сказать ему еще два-три слова, не столь резких, но тут Закалве снова ухмыльнулся и бросил рыбку в пруд.
– Как будто я мог сделать что-то еще.
Он подошел к ней и сел на соседний камень.
Сма посмотрела в сторону моря. Автономник тоже расположился на берегу, но чуть дальше – метрах в десяти. Она тщательно пригладила темные волоски на своих предплечьях – так, чтобы те прилегали к коже.
– Зачем ты сделал все это, Закалве?
Он пожал плечами.
– Зачем я дал эликсир молодости нашим славным вождям? В то время это казалось хорошей идеей, – беззаботно признался он. – Не знаю. Я думал, это возможно. Я решил, что вмешаться – это далеко не так сложно, как считаете вы. Если человек имеет разумный план действий и не заинтересован в собственном возвеличивании…
Он пожал плечами и посмотрел на женщину.
– Из этого еще может что-то получиться, – заявил он. – Заранее сказать трудно.
– Ничего не получится, Закалве. Ты оставляешь нам здесь черт знает что.
– Ага, – кивнул он. – Значит, вы не останетесь в стороне. Я так и думал.
– Думаю, нам так или иначе придется это сделать.
– Желаю удачи.
– Удача… – начала было Сма, но потом замолкла и провела пятерней по влажным волосам.
– Меня ждут неприятности, Дизиэт?
– Из-за этого?
– Да. И еще из-за ножевой ракеты. Ты слышала о ракете?
– Слышала. – Она покачала головой. – Вряд ли неприятностей будет больше, чем обычно. А обычно неприятности у тебя возникают просто потому, что ты – это ты, Чераденин.
Он улыбнулся.
– Ненавижу эту… толерантность людей Культуры.
– Ну, – сказала Сма, натягивая через голову блузку, – так каковы твои условия?
– Без платы не обойдется, да? – Он рассмеялся. – За вычетом омоложения… то же, что и в прошлый раз. Плюс на десять процентов больше свободно конвертируемых.
– Именно то же, что и в прошлый раз?
Сма печально посмотрела на него, качая головой; ее мокрые длинные волосы колыхались в такт. Закалве кивнул:
– Именно.
– Ты идиот, Закалве.
– Не оставляю попыток.
– Все будет как раньше.
– Этого никто не может знать.
– Я могу предполагать.
– А я могу надеяться. Слушай, Диз, это мой бизнес, и если ты хочешь, чтобы я полетел с тобой, то должна согласиться на это. Так?
– Так.
Он подозрительно посмотрел на нее:
– Вы по-прежнему знаете, где она?
Сма кивнула:
– Да, знаем.
– Значит, договорились?
Она пожала плечами и перевела взгляд в сторону моря:
– Да-да, договорились. Просто я думаю, что ты не прав. Мне кажется, не надо тебе больше встречаться с ней. – Она заглянула ему в глаза. – Это совет.
Закалве встал и отряхнул песок с ног.
– Я его запомню.
Они пошли назад, к зданиям и спокойному озерцу в центре острова. Сма села на стенку, дожидаясь, когда Закалве попрощается со всеми. Она прислушалась – не донесется ли плач или шум скандала, – но ничего не услышала.
Ветер легонько поигрывал ее волосами. Удивительно, но, несмотря ни на что, ей было тепло и хорошо. Вокруг стоял запах высоких деревьев, а их подрагивающие тени создавали иллюзию, будто с порывами ветра земля колеблется и покрывается рябью, как ярко-темная вода в лагуне. Сма закрыла глаза, и звуки пришли к ней, как преданные домашние зверьки, стали тыкаться мордой ей в уши: шелест крон, вроде шороха подошв сошедшихся в танце усталых любовников; плеск волн, что перекатывались через скалы и ласкали золотой песок; совсем незнакомые звуки.
Может, она вскоре вернется в дом под серо-белой плотиной.
«Какая же ты скотина, Закалве, – подумала она. – Я могла бы остаться дома, они могли бы послать мою дублершу… да черт побери, просто отправить автономника. А ты бы все равно согласился…»
Он появился, бодрый и свежий, в пиджаке, наброшенном на плечо. Служанка – другая – несла сумки.
– Ну, я готов, – сказал он.
Они пошли к пристани. Автономник, поднявшись повыше, следовал за ними.
– Кстати, а почему денег больше на десять процентов? – спросила Сма.
Они ступили на деревянную пристань. Закалве пожал плечами:
– Инфляция.
Сма нахмурилась:
– Это что еще такое?
Назад: 1. Хороший солдат
Дальше: 2. Вылет на задание