Невзрачной была у старого заклинателя змей хижина. Соломенная крыша, поросшая травой, едва держалась на покосившихся столбах; вместо стен к столбам были прибиты бамбуковые циновки, а дверью служило прорезанное в циновке отверстие, завешанное старым полинялым тряпьем.

Неказистой была лачуга и внутри. Земляной пол наполовину был застлан камышовыми плетенками; в одном углу валялись, сваленные в кучу, корзины, бамбуковые трости, разное тряпье – все богатство старика; в другом стояла низенькая веревочная кровать – чарпа, как называют ее индусы.

На этой убогой постели уже с неделю лежал в жару Андре. Казалось, смерть дала ему отсрочку только для того, чтобы продлить его страдания. Добрый Мали, как мать родная, ухаживал за ним. Старик был уверен, что сильный организм юноши поборет болезнь, и правда, больной день ото дня чувствовал себя лучше, хотя все еще оставался в полузабытьи. Однажды утром, когда Андре первый раз за всю болезнь тихо и спокойно заснул, Мали отправился в соседнюю деревню за припасами.

Вскоре после его ухода Андре впервые пришел в себя. Осмотрелся кругом и замер. То, что он увидел, поразило его не менее, чем ужасный вид пожарища, когда он в ту памятную ночь очнулся от обморока во дворе фактории.

В полумраке – Мали, уходя, из предосторожности завесил вход – копошились страшные, фантастического вида существа. Присмотревшись хорошенько, Андре, содрогаясь от ужаса, понял, что это были змеи. Их было очень много: одни со зловещим шипением ползали по полу, другие обвивались вокруг столбов или, свесившись со стропил, раскачивались в разные стороны.

Обливаясь холодным потом, юркнул Андре под одеяло и притаился, не смея ни пошевельнуться, ни крикнуть. Тут кто-то тихо подошел к лачужке и осторожно приподнял циновку. Андре тотчас узнал старого заклинателя и радостно позвал: «Мали! Мали!»

Старик разогнал змей, которые быстро уползли в свои корзины, и подошел к кровати.

– Наконец-то ты пришел в себя, – весело сказал он, – и, надеюсь, будешь теперь совсем молодцом.

– Мали, милый мой Мали, да где ж это я? – дрожащим голосом спросил Андре. – Куда это я попал?

– У меня, Андре, в моей клетушке. Плоховатенька она, правда, но что поделаешь, нет у меня лучшей. Зато, хотя мы всего в каких-нибудь двух милях от Каунпора, ни один сипай не заглянет сюда, в логовище старого колдуна, – так им страшны мои телохранители… Да и тебя они, кажется, порядком напугали? Ну да мы недолго тут останемся, и как только ты поправишься…

– Зачем откладывать! – перебил его пылко юноша. – Уверяю тебя, я совсем здоров… Где мое платье? Давай его сюда.

– Не горячись, не горячись, всему свое время, – засмеялся Мали. – Об этом поговорим после, а теперь выслушай добрую весть, она скорее всяких лекарств поставит тебя на ноги.

– Ты узнал что-нибудь про отца… Он жив? – взволнованно проговорил Андре.

– Сказать наверное не могу, может быть, и жив, – ответил Мали. – На днях я посылал в Каунпор одного преданного мне мальчугана, который ходит со мной по ярмаркам со своей обезьяной… Этому-то мальчонке, забавнику и балагуру, ловкому и хитрому, как обезьяна, удалось пробраться в лагерь мятежников, осаждающих Каунпор, и выведать все, что мне надо было. Он рассказал мне, что мятежники нашли твое полуобгорелое платье и решили, что ты сгорел. Что же касается твоего отца, они убеждены, что ему удалось спастись бегством. Когда Нана ударил его кинжалом и он упал, разбойники сочли его мертвым и бросились грабить усадьбу, а вернувшись немного времени спустя, во дворе его уже не нашли. Кинулись искать по кровавому следу и дошли до самых джунглей, а там и след пропал. Где теперь Бурхан, сказать не сумею; верно только одно, что он жив.

– Боже, благодарю тебя! – радостно воскликнул Андре. – Пойдем скорее, может быть, нам удастся его найти.

– Погоди. Миана мне еще кое-что очень важное рассказал, – продолжал Мали. – Сестра твоя, оказывается, жива и здорова. Нана хотел было сначала отправить ее в Джанси, но потом раздумал и отослал к одному из раджей в Северный Индостан, к кому именно, сказать не могу, но в скором времени узнаю.

– Мали, Мали, мы ведь разыщем с тобой отца и сестру, не правда ли? – взволнованно проговорил Андре.

– Все сделаю, что в моих силах, дорогой сагиб, – ответил Мали, – но прежде, чем спасать других, надо позаботиться о своем собственном спасении, а это дело нелегкое. Прости меня, верного твоего раба, за то, что скажу, – прежде всего ты должен обещать мне во всем беспрекословно меня слушаться, иначе я не ручаюсь ни за что.

– Даю тебе слово, – твердо ответил юноша. – Здесь нет ни господина, ни раба; есть только слабое беспомощное существо, почти мальчик, который вверяет свою судьбу честному преданному человеку.

– Ну если так, то слушай. Первым делом ты должен одеться по-индусски, иначе твое платье нас выдаст. Но это еще не все. В это смутное время все вызывает подозрение. Придем мы с тобой в первое попавшееся селение, станут люди допытываться кто ты, а я им скажу, что ты мой сын, такой же, как и я, мастер заклинать и укрощать змей.

– Но, добрый мой Мали, мне ни за что не справиться со змеями.

– Будь спокоен, дело нехитрое – я скорехонько тебя научу… Скажи-ка лучше, не будет ли тебе, сыну сирдара, обидным считаться в глазах народа моим сыном.

– Нисколько, – возразил Андре. – На все согласен, лишь бы только отыскать отца с Бертой.

– Хорошо! – сказал Мали. – А теперь докажи свое послушание и выпей эту настойку, а потом крепко до утра усни.

Не поморщившись, выпил Андре горькое лекарство, от души поблагодарил доброго старика за его заботу, крепко его поцеловал и тотчас же заснул богатырским сном.

Проснулся Андре на другой день поздно. Он чувствовал себя бодрым и здоровым и горячо возблагодарил Бога за свое спасение и за то, что Он послал ему в несчастии верного друга. Помолившись, юноша обвел лачугу взором. Сегодня она показалась ему куда привлекательнее, чем накануне. Дверь была открыта, и яркие солнечные лучи золотили бамбуковые стены и циновки. Осмотревшись, Андре заметил, что он не один. У противоположной стены сидел молодой красивый индус, приблизительно одних с ним лет, и вел оживленную беседу жестами с обезьяной из породы лангуров.

Андре догадался, что это был Миана со своей обезьяной, о которых накануне ему рассказывал Мали. Присев на корточках перед своим приятелем, Миана усердно старался втолковать ему что-то жестами, а обезьяна в ответ недовольно гримасничала, Андре понял, что молодой индус уговаривал обезьяну сидеть смирно, а та не хотела слушаться. «Верно из-за меня вздорят приятели», – подумал Андре и громко крикнул:

– Здравствуй, Миана!

Миана с ловкостью заправского акробата перекувырнулся в воздухе и, ничуть не удивляясь, что молодой француз знает его, самым фамильярным тоном ответил:

– Здравствуй, Андре! Как ты себя чувствуешь?

Через несколько минут юноши сидели рядом и болтали, как старые друзья. Мали не было дома. Миана помог Андре надеть оставленный стариком широкий джути и повязал ему голову легким тюрбаном.

– А где же куртка, туфли? – спросил Андре.

– Ого, чего захотел! – засмеялся Миана. – Сразу видно знатного барина. Нам, молодым нищим, не полагается носить ни курток, ни башмаков. Если озябнешь, можешь завернуться в одеяло, которым Мали закрывает змей, а о башмаках и думать забудь. Господа брамины строго-настрого запрещают нам, нечистым натхам, носить без особого разрешения обувь. Отец наш, Мали, имеет на это разрешение от верховного жреца в Бильзе. Но это только к слову… Самое главное помни, что для успеха дела ты должен казаться в глазах всех простым нищим.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, если это так нужно, – вздохнул Андре.

– Да, друг мой, необходимо. Впрочем, это совсем не так страшно, как кажется. Кожа на твоих ногах быстро огрубеет, и ты через несколько дней будешь свободно ходить по острым камням. Скорехонько загорит и твое белое тело на солнышке, и тебя нельзя будет отличить от настоящего индуса, что нам и требуется.

Очень обрадовался Мали, когда, вернувшись домой, увидел подле лачуги Андре и Миана, весело играющих с обезьяной. Миана хотелось поскорее показать новому другу все таланты своего ученика – обезьяны Гануман. Обезьяна была в ударе и мастерски исполнила все, чему ее научили: притворялась мертвой, проделывала деревянной саблей разные воинские упражнения и необыкновенно ловко одним прыжком вскакивала на крышу лачужки. Ее забавные ужимки очень потешали Андре.

– Вот и чудесно, сирдар, – сказал Мали. – Вижу, Миана даром не терял времени. Тем лучше, медлить нельзя, надо скорее уходить отсюда.

– Хоть сейчас, Мали, но куда?

– Как я узнал сегодня утром, для нас открыт путь только на север, так как Каунпор, Джанси и Агра осаждены мятежниками, Дели, Мерут и Лукнов также в их руках. Гималайские раджи держат сторону англичан; у них нашли себе приют тысячи европейцев, бежавших с берегов Ганга. Но для нас путь из Каунпора в Муссури отрезан, значит, придется сделать большой крюк и идти через Тераи, этот дремучий лес с топкими, непроходимыми болотами, лежащий у подошвы Гималайских гор. В этой местности нет поселений людей, там водится бесчисленное множество диких зверей да бродят стада слонов и носорогов. Миновав Тераи с его топями, мы очутимся в Дера-Дуне, области несколько более населенной, но тоже очень опасной. Как видишь, путь нам предстоит нелегкий.

– А все же надо скорее отправляться, – заметил Андре. – Думаю, дикие звери окажутся не такими жестокими, как эти бессердечные люди. Ничто меня теперь не страшит, я на все готов.

– Отлично. А чтобы не терять драгоценного времени, я сейчас дам тебе урок… Миана, убери-ка свою обезьяну, – приказал он молодому индусу, – и принеси корзины со змеями.

Когда Миана принес корзины, старик открыл ту, где, свернувшись кольцом, лежала красавица Сапрани, достал тумриль и стал учить Андре играть на нем.

Тумриль, род флейты, один из самых первобытных музыкальных инструментов; изображение его сохранилось на памятниках седой старины, насчитывающих более четырех тысяч лет. Это не что иное, как дудка, проткнутая сквозь небольшую тыкву; в нижний конец дудки вставляются две тростниковые трубочки с множеством отверстий.

– Дуй потихоньку в трубочку, – сказал Мали, – да перебирай не спеша пальцами по дырочкам. Чем однообразнее звук, тем больше он нравится змеям. Всякий звук привлекает их внимание. Любопытная от природы змея старается узнать, откуда он идет, приподнимается, раздувает голову и тянется к тумрилю, словно хочет получше разглядеть блестящие на нем бусинки. Не в силах отвести глаз от флейты, она раскачивается из стороны в сторону в такт инструменту, словом, как говорят, пляшет… Вот тебе тумриль, начинай.

При первых же звуках дремавшая в корзине Сапрани моментально выползла оттуда и со свистом и шипением поднялась ярда на два кверху. Держа перед ее глазами тумриль с блестящими бусами, Андре заставил ее обойти вокруг всей лачужки.

– Отлично! Превосходно! – похвалили его в один голос Мали и Миана.

– Никогда не думал, что это так легко, – смеялся Андре, – и так забавно.

– Теперь тебе другая задача, потруднее, – сказал Мали. – Выпущу всех змей из корзин, а ты заставь их плясать.

Андре снова заиграл, и через несколько мгновений по траве заползало множество змей всевозможных цветов и величин. Все теснее и теснее смыкался вокруг юноши страшный круг; не в силах побороть свой страх, он бросил тумриль и убежал в хижину. Миана так и покатился со смеху. Совестно стало Андре, он вышел на полянку, поднял тумриль и заиграл. Опять потянулись к нему змеи, и он храбро обошел с ними вокруг хижины.

Два дня учил Мали молодого француза своему искусству, а на третий день объявил, что ученику его не страшна самая строгая публика. Он не только постиг умение укрощать змей, но научился проделывать с ними и другие изумительные вещи.