Глава 28. Дела семейные, грустные
— Все-таки, правильно я сделала, что съездила в милицию!
Кристина налила мне чашку великолепного ароматного кофе и села напротив. Мы завтракали в обеденной зоне квартиры Бескровных — за дубовым столом, уставленном изящной посудой.
— Но, наверное, и я должна дать показания?
— Зачем? — отмахнулась подруга. — Я Алексея описала, передала все, что ты мне рассказывала, оставила свой номер телефона. Они позвонят, если будут новости или ты понадобишься им. Так что, отдыхай пока и ни о чем не думай!
— Я не могу ни о чем не думать, — сделав глоток кофе, я с разочарованием отметила, что забыла попросить Кристину не класть сахар в кофе. Сколько лет она знакома со мной и никогда не сама не помнит этого. Ладно, это мелочи… — помимо мыслей об Алеше, я думаю и о своей вине перед тобой.
Кристина отставила чашку с травяным отваром — беременным кофе вредно!
— Ты знаешь, — подруга распахнула на меня свои лазоревые глаза, — я хотела убить тебя, когда узнала о вашем с Темой романе! Когда он мне все рассказал — думала, умру! У меня была такая истерика, что пришлось вызывать «скорую». Но потом я все обдумала и решила: во-первых, все началось из-за шантажа, а так — он бы и не глянул на тебя. Во-вторых, ты Тему из семьи не уведешь, я знаю. В-третьих, если Тема сказал, что все кончено, то все кончено. А я даже выгоду получила от всего, что произошло!
— Прости меня, я просто с ума сошла…
— Вер, а скажи честно, почему ты брюллики у Темы не взяла?
И это все, что ее интересует? Удивительно, право слово! Я попыталась объяснить Кристине свою мотивацию:
— Папа мой из-за драгоценностей в тюрьму сел. Да и такие игрушки в моей жизни смотрелись бы странно!
— В смысле: не соответствовали бы твоему гардеробу? — уточнила Кристя. — Это точно! В любом случае, Вера, я не злюсь, потому что для меня все закончилось хорошо. И теперь у нас родится мальчик, я чувствую это!
При ее последних словах на кухне появился Артем. Он был одет в строгий серый костюм, но темные волосы вились над его лбом, как враждебные вихри, и от него заметно несло перегаром. Интересно, когда он набрался?
Бескровный сухо поздоровался с нами, выпил стакан воды из-под крана и с отвращением покосился на свежую влажную колбасу в блюдечке.
— Извини, спешу, — отрывисто бросил он жене в ответ на ее заботливое предложение перекусить перед работой. — Вернусь поздно.
С тем и исчез. Я сидела, опустив глаза.
— Вер, — позвала меня подруга. Я посмотрела на нее. Кристина с аппетитом уплетала бутерброды. В плане аппетита Артем намного больше походил на беременного, чем его жена. Прожевав очередной кусок, подруга спросила: — а ты раньше ничего такого с Алешей не замечала?
Я ничего такого не замечала, зато теперь мысли об Алеше сводили меня с ума. Неправдоподобно, нереально, невозможно! Да, я слышала, что жена Чикатило тоже ничего особенного в своем муже не видела, но ведь то — Чикатило! Случай совершенно запредельный. В моей жизни, со мной этого случиться не могло никак. Алеша всегда был человеком, о котором говорили: добряк, золотая душа, умница! А стихи, поэзия? Романтика, природа, душа… При своем борцовском весе и баскетбольном росте он выглядел очень уязвимым, не мог постоять за себя, стеснялся навязать свое мнение. Может, из этого все и получилось? В какой-то момент ему захотелось отыграться, почувствовать себя сильнее других, заставить беззащитную женщину вопить от страха и насладиться своей властью над жертвой. И я тоже попала в мясорубку его реваншизма!
Но как же это некстати! После неудачного отравления, организованного свекровью и сказочного, чудесного освобождения из лап настоящих бандитов я попадаю прямо в объятия взбесившегося супруга. Тяжело дались эти последние деньки!
После завтрака Кристина собралась ехать к доктору. Ее состояние было отличным, но дорогой платный врач велел беременной показываться каждую неделю, и она безропотно выполняла это указание.
— Приедет Аня, моя кухарка. Ты открой ей, а то у нее нет ключей, — распорядилась на прощание подруга и отбыла по своим интересным делам.
Оставшись одна, я включила телевизор и села смотреть на экран. Что показывали в тот день — я даже не видела — мои невеселые думы возвращались к недавним событиям. Самым лучшим, что произошло, стал разговор с сыном. Вчера я настояла, чтобы Кристина набрала номер частного пансионата в Курортном — через несколько минут я услышала голос Илюшки. Он очень спешил и с матерью долго говорить не собирался, но добрый мальчик все же сказал, что соскучился по мне и папе. Он нас вспоминает очень часто, ему там хорошо, очень вкусно кормят, Олеська стала свинкой, а сейчас они с пацанами идут в лес, чтобы поиграть в детский пейнтбол.
Сегодня мне опять хотелось услышать Илюшку. Слишком долго мы в разлуке! Но когда он приедет — придет и время поговорить о его папе. А я не готова. Да и буду ли я готова хоть когда-нибудь?!
В дверь позвонили. Пришла Аня, кухарка Кристины — живая, веселая девушка, нагруженная сумками и свертками. Она сразу побежала на кухню, потеряв по дороге пакет с дорогими макаронами ужасного черного цвета, и я, подобрав потерю, доставила макароны растеряхе.
— Ой, спасибо! — радостно сказала Аня, заправляя волосы, выкрашенные в цвет спелого апельсина, под косынку. — Вот тяжелые сумки, просто кошмар! Раньше за покупками Ольга Николаевна ходила, а я только готовила, но сейчас ее хозяйка куда-то услала и все я делаю сама! Уже скоро месяц горбачусь. Может, вы чаю хотите?
От чаю я отказалась. Мне совсем ничего не хотелось. Разве что поговорить с кем-нибудь, кто может утешить меня хоть немного. А что если съездить к Леониду Ильичу?
Переодевшись в симпатичное трикотажное платье, выделенное мне Кристей по причине непотребного вида моих собственных вещей, я крикнула Ане, что ненадолго должна уйти.
— Только к шести вернитесь! — предупредила меня кухарка. — Я уйду в шесть, а ключей, чтобы двери запереть, у меня нет.
К отчиму я поехала без всякого предупреждения. Он всегда на месте, ему больше некуда ходить, кроме как в свой кардиоцентр. Сегодня ничем не отличалось от других дней — Дорогой Леонид Ильич сидел за своим рабочим столом и писал что-то в своем рабочем блокноте.
— Папа! — позвала я, входя в кабинет.
Он оторвался от своих записей и поднял на меня усталые глаза.
— О, Боже, девочка!
Леонид Ильич вскочил со своего места и быстро подошел ко мне. Обнимая, он больно сдавил мои синяки. Я вскрикнула.
— Что? — спросил он взволновано, а увидев пятно зеленки под волосами на лбу, совсем перепугался: — Что это такое? Кто тебя бил? Где, вообще, ты была? Я всегда отстаю от событий. Садись скорее сюда, я посмотрю…
Он толкнул меня в кресло у своего стола и ловкими пальцами ощупал мою голову.
— Камнями в тебя кидали, что ли? Ну, говори быстрее, я уже такое тут передумал, пока тебя не было! Алеша сказал…
— Потом про Алешу, — мрачно перебила его я.
В четвертый раз я протарахтела свою бандитскую одиссею как по писанному. Между прочим, я ни от кого не скрывала, что с пистолетом наголо ворвалась в магазин и ограбила его в лучших традициях Бонни и Клайда. Правда, те ребятки предпочитали банки…
У отчима от моего рассказа задергалась щека, но я, как ни странно, уже себя не жалела. Рассказывать об обстоятельствах образования травмы на голове оказалось намного сложнее! Но скрывать правду от Леонида Ильича мне показалось неправильным. Он член семьи, он старший в моей семье, от которой только трое и остались.
— Ну и ну! — сказал отчим, когда я, наконец, умолкла. — Прямо «Остров сокровищ» вперемежку с дурным сном. Ты уверена, что правильно все поняла? Я имею в виду, в отношении Алеши? Он же поэт…
— Только не отправляй меня в психушку, папа! Знаешь, когда тебя забрасывают камнями и оставляют умирать в яме, ошибиться в намерениях трудно.
Дорогой Леонид Ильич только развел руками.
— Так что же теперь делать? — спросил старший в семье.
— Я думала — ты мне скажешь!
— Ох, горе! — вздохнул он. — А тут еще…
— Что еще? — похолодела я.
— Софья Михайловна. Она в больнице. Кажется, все очень плохо. Вот, кстати, я и удивился, что Алеша к ней ни разу не пришел. А он, оказывается…
Отчим снова тяжело вздохнул.
— В больнице? — я почувствовала, что выплакала не все слезы в жизни. Глаза защипало. — Так надо же к ней сходить? Где она лежит?
Оказалось, Софья Михайловна находилась в отделении моего знакомого, Ибрагимова. Я распрощалась с Леонидом Ильичом и отправилась прямо к ней.
В палату к свекрови меня пропустили беспрепятственно. Сначала я немного опасалась встретиться с доктором, перед которым разыгрывала некогда комедию, но потом успокоилась. Какое это имеет значение? В моей жизни столько всего случилось за последнее время, что неудобная ситуация представлялась мне абсолютной мелочью. Не убьет же меня Берия, в конце концов!
Софья Михайловна лежала на обычной больничной койке, которая выглядела под ней двуспальной кроватью — настолько сильно исхудала больная. Ее лицо показалось мне чужим и отрешенным. Видимо боли становились невыносимыми и ей начали колоть очень сильные препараты.
Подойдя к изголовью, я остановилась в растерянности. Конечно, мои подозрения о том, что это Софья Михайловна пыталась отравить меня таблетками, остались, тем более что теперь стало ясно — Алеша не стал бы этого делать, просто потому что серийные убийцы, убившие пятнадцать женщин одним способом, шестнадцатую убивают так же. Но ведь не спрашивать же умирающую в лоб: «Пытались ли вы отравить меня, мама?».
— Вера? — тихо спросила Софья Михайловна. — Это ты? А где Алеша?
Однако надо отвечать. Собравшись с духом, я спокойно сказала:
— Привет, мама! Алешка умотал в командировку, но скоро приедет. Он звонил и просил передать, чтобы ты держалась!
— А Илюша?
— Илюшка в летнем лагере. Я привезу его, чтобы он навестил тебя. Ты как?
Свекровь сделала беспомощное движение, будто хотела приподняться. Тогда я села рядом с ней так, чтобы ей было удобнее видеть меня.
— Верочка, детка, я умираю…
— Так говорить нельзя, — возразила я. — Никто не умирает, пока не умрет! А ты еще живая и выглядишь вполне нормально. Мне врач сказал…
— Да, ладно, — сказала она с легкой досадой. — Хватит врать! Я же не маленькая и все понимаю. И готова к смерти. Только плохо умирать вот так, в боли и мучениях. Лучше бы уж сразу, быстро!
Между прочим, я теперь тоже знала кое-что об умирании. Быстро умирать тоже не сладко. Впрочем, делиться своим новым опытом с Софьей Михайловной я не собиралась.
— Все равно, не говори о смерти. Это не хорошо.
— Ладно, — согласилась она. — Давай о жизни! Как ты живешь?
Час от часу не легче!
— Нормально живу.
— А почему лоб в зеленке?
— В ванной поскользнулась.
— Ты осторожнее, Верочка. Я только на тебя оставляю Алешу! Он такой неприспособленный, ранимый! — она помолчала немного, а потом задала вопрос, который при других обстоятельствах никогда бы не решилась задать: — Верочка, скажи мне правду: между тобой и тем пареньком, с которым ты давно встречалась, что-то есть? Не обижайся, но я хочу знать правду. Не подумай, что буду тебя осуждать…
Можно честно сказать, что между нами ничего нет. Можно было соврать, что ничего и не было. Можно все. Но я сказала правду:
— Я его люблю. Только теперь это уже никак не отразится ни на моей семье, ни на его.
— Знаешь, — прошелестела Софья Михайловна, — я так и думала. Спасибо, что не стала обманывать. Но ты никогда и не обманывала. Я тебя понимаю. У меня было то же самое… И, знаешь, говорят, что дочь повторяет судьбу матери, но вот у нас в семье сыновья повторяют судьбу отца. Я всю жизнь любила одного человека, а прожила тридцать лет с другим. Неужели и у Ильи так будет?
Я была ошарашена ее признанием. Что тут сказать? Совсем не хочется, чтобы Илья повторил судьбу своего отца. Во всех смыслах.
— Надеюсь, — пробормотала я невнятно, — что у Ильи сложится иначе…
— Да, надо надеяться. Я квартиру тебе оставила, потому что знаю, что ты Алешу не бросишь. Ведь не бросишь? А он такой непрактичный!
Мое сердце готово было остановиться — как жаль эту бедную умирающую женщину, понятия не имевшую, что она породила чудовище!
— Не брошу, мама. — сказала я.
Многие плачут возле онкологического центра. По-хорошему, там надо бы разбить парк Плача и построить фонтаны слез. В тот день я тоже плакала, сидя на лавочке у входа…
