Глава 14. Объяснение
Когда я подошла к квартире, сердце гулко застучало, и ладони стали влажными. Это от страха — на входной двери обнаружились следы недавнего взлома и ремонта. Через несколько секунд я сообразила, что дверь взломал Артем, когда приехал спасать меня. Конечно, он и позаботился о починке. Страх притупился, осталась лишь слабая трусливая дрожь. Включив в прихожей свет, огляделась, прошла в комнату, заглянула в кухню. Ничего особенного, все в порядке.
Ночью я спала как убитая, а утром принялась за обычные домашние дела. Следовало навести чистоту и приготовить поесть. Я ощущала слабость, поэтому на хозяйственные мероприятия ушло довольно много времени. К вечеру вспомнила, что надо постирать многострадальный свой сарафан. Я вытащила его из корзины для грязного белья и осмотрела следы вчерашнего бурного вечера. Ужас! А что там в кармане? Конечно, телефон. Мучительно захотелось услышать голос Артема, и даже имелся повод позвонить: вчера, обрадовавшись, что он вернулся живым и здоровым, я совершенно забыла спросить, обнаружил ли он что-нибудь в квартире моего брата.
Повертев телефон в руках, решила позвонить позже, когда станет легче на душе. Или нет, не буду звонить вообще — Артем бы не промолчал, найди он нечто важное.
Справившись с новой волной слабости, решила, что завезу мобильник в офис и оставлю Алене. Только попозже, потом. Все равно придется написать заявление об увольнении и забрать трудовую книжку. Надеюсь, Бескровный не заставит меня отрабатывать две недели по КЗОТу!
Вечером раздался телефонный звонок, отчего-то напугавший меня до полуобморочного состояния.
— Вера? — услышала я такой невообразимо родной голос.
— Ага, — поперхнулась я.
— Наконец, я тебя застал! В командировке была?
— Да, целую неделю.
— Все в порядке?
— Не совсем, — призналась я осторожно, пытаясь выяснить для себя: буду ли я говорить с ним о таблетках. А вот об увольнении сказать придется. — Ты когда приедешь?
— Завтра. Сегодня в ночь выезжаем на автобусе, так что жди часам к двенадцати дня. Так, что же случилось?
Алеша заметно беспокоился. Он всегда беспокоился обо мне…
— Приедешь — поговорим. Буду ждать, — сказала я на прощание.
К приезду мужа я подготовилась прямо таки классическим образом: нарядилась в выстиранный сарафан и накрыла к обеду стол. Где-то на задворках сознания я понимала, что делаю так в пику Артему, но мне удалось выбросить из головы лишние мысли.
И поэт приехал: загорелый, шумный, большой, усталый, веселый… Такой, каким я и ожидала увидеть его. И это тоже Алешкино особое качество — он всегда оправдывает ожидания. Первым делом муж рассказал об Илюшке — Алеша считал, что сын с удовольствием проведет время в лагере.
— Воспитатели у них не очень строгие, все студенты. С Олесей Илья уже подружился, она хорошая девчонка. К моему отъезду он уже совсем обжился и завел кучу приятелей. Я доволен. Правда, денег много проездил!
— Оно того стоило, — сказала я.
Муж забыл об обещанном мною разговоре, а я и не спешила. Он разволнуется, станет переживать. Пусть хотя бы поест спокойно.
Пока Алеша обедал, я решила разобраться с его вещами. Взяла сумку, принесла ее в комнату и вывернула содержимое на пол. Ах, что же я делаю! Из Анапы всегда привозишь с собой по полтонны песка! Он забивается в бороздки рифленых подошв, прячется в карманах, собирается в углах пакетов. Сейчас просыплется в ковер и придется пылесосить, да еще и мыть полы под ковром! Впрочем, песка почти и не просыпалось. Какой же Алеша аккуратный! Наверное, все вытряс, перед тем как собраться в дорогу.
Чуть позже, закончив с одеждой Алеши и перемыв посуду, я решилась на откровенный разговор. Сев рядом с мужем на диван, взяла дистанцию и уменьшила громкость телевизора.
— Чего? — расслаблено спросил Алеша, повернувшись ко мне.
— У меня есть разговор. Кое-что случилось.
— Что? — он немного встревожился. Его чуткая душа всегда ловила флюиды беспокойства.
— Я попала в больницу. Позавчера. Приняла те таблетки, которые ты мне передал от Леонида Ильича, и отравилась.
Глаза поэта поползли на лоб.
— Таблетками?
— Да, таблетками, — подтвердила я. — Понимаешь, их подменили. Когда я принимала их раньше — ничего такого не было. А позавчера мне стало очень плохо. И если бы у меня было хоть какое-нибудь заболевание сердца, то… могла бы и концы отдать.
— Вера, какой ужас! — Алеша выглядел расстроенным и подавленным. Я наблюдала за его реакцией с некоторым облегчением. — Но кто же подменил таблетки?
— Тот, кто слышал мой разговор с отчимом. Тогда, на дне рождения. Помнишь?
— Да, но слышали только ты, Леонид Ильич и… я.
— Вот именно.
Мы смотрели друг другу в глаза. Пауза стала зависать. Алеша медленно начинал понимать.
— Неужели, ты думаешь, что это я? — произнес он с самым настоящим ужасом.
Я пожала плечами.
— Нет! — вскрикнул Алеша. — Нет, нет! Как ты могла подумать такое? Да мы же с тобой столько лет прожили! И у нас Илюша!
— Скажи мне правду, — попросила я. — Мне не хочется, чтобы это был ты!
— Это не я! Да и, вообще, что за фантазии? Кто их мог подменить!
— А ты никому не говорил о моих проблемах с сердцем? — пришла на ум новая мысль. — Может, с кем-нибудь разговаривал обо мне?
Муж подумал немного и вдруг уронил голову на руки. Его мощные плечи задрожали. Он посидел так немного, а потом я увидела его искаженное лицо.
— Нет, — сказал он самому себе. — Не может этого быть!
— Чего не может быть?
Алеша встал, походил по комнате, будто пытался успокоиться. Потом повернулся ко мне.
— Я не могу сказать.
— Можешь. Должен. Я чуть не умерла и имею полное право знать по чьему желанию!
— Да, — согласился он. — Конечно, но я обещаю тебе: это не повторится! Вера, для меня слишком трудно признаться в таком.
— Алеша, — взмолилась я, чувствуя, как закипают в горле слезы. — Ты должен! Как может это остаться между нами не высказанным?
Он снова опустился на диван. Глядя в сторону, членораздельно и обреченно произнес:
— Это моя мать.
Меньший шок вызвала бы даже взорвавшаяся на диване граната. Я тихо сказала:
— Ты чего? — подразумевая: «Спятил?».
— Пожалуйста, Вера, никому не говори! — просил муж. — Только я точно знаю, что это она. Я говорил ей о разговоре с Леонидом Ильичом. У нее и ключ есть. Она могла принести эти таблетки к нам.
— Но почему?
— Она немного не в себе… А тебя ненавидит с самого нашего знакомства. Мать на коленях ползала, просила, чтобы я не женился на тебе!
— Но почему?
— Это ее давние фантазии… — Алеша виновато посмотрел на меня и инстинктивно попытался вжаться в спинку дивана. С его габаритами это мало помогло. — Она считала, что тебе всегда нравился муж Кристины, что ты даже влюблена в него, а за меня вышла только от отчаяния. А теперь, когда мать узнала, что ты у него работаешь, она снова начала ругать тебя последними словами… — я вздрогнула. Как же она могла догадаться? Женская интуиция? Но такая догадливость уже ни в какие рамки… — Но попытаться убить… Наверное, это из-за ее общего состояния. Помнишь, она в больнице лежала? Год назад. Ты не знаешь всего, мать просила не говорить тебе, потому что твоя мама от рака умерла. Но у нее в мозгу обнаружили опухоль. Хотели сделать операцию, а после обследования стало ясно, что ее сердце не выдержит наркоза. Врач предупредил меня, что личность будет меняться, возможно, она будет совершать какие-то странные поступки. Понимаешь? Прости ее, ей недолго жить осталось!
— Боже мой! — мне стало страшно, но, одновременно, я почувствовала облегчение. — Так что же теперь делать? А вдруг она…
— Я не позволю! — пообещал муж. — Мы не будем ходить к ней на обеды, я не буду приносить ее пироги домой. Ты, вообще, с ней больше не встретишься, обещаю! Но прости ее, прошу. Она просто не в себе.
После этих слов наш разговор прекратился, а мое чувство вины возросло. Софья Михайловна догадалась обо всем! Какое счастье, что ее обвинения Алеша списывает на опухоль в мозгу — своеобразный камень глупости. Только вот этот камень не помешал моей свекрови разгадать мои позорные секреты. Как же мне тошно теперь!
Немного позже я призналась и в потере работы. Пришлось придумать причины.
— Все получилось, как я предполагала! Бескровный считает, что облагодетельствовал нищенку и теперь я должна отрабатывать проявленную доброту. Все эти командировки, работа допоздна, тон гадкий, начальственный, высокомерный… Я поняла, что не выдержу. Денег только жалко…
Алеша привлек меня к себе.
— Ничего, прорвемся! Все еще будет!
