Глава 14
Когда Дункан ввел ее в комнату, которую спешно, но с тщанием убрали для их брачной ночи, она вскрикнула от восторга и удивления.
— Как здесь чудесно, — сказала она.
Комната предназначалась для хозяйки замка, и в ней до сих пор никто не жил, ибо у Эрика еще не было супруги. Комнату наполнял экзотический аромат мирра, поднимавшийся от масляных светильников, их яркие, ровно горящие язычки превращали темноту в золотистый свет. В очаге у дальней стены горело такое твердое и сухое дерево, что почти не было дыма, для которого позади поленьев был искусно устроен дымоход.
— И какая роскошь! — добавила Эмбер. Смеясь, она быстро повернулась кругом, и от этого ее золотое платье приподнялось и всколыхнулось, будто живое.
Дункан с большим трудом удержался, чтобы не прогнуть руки к этой грациозной янтарной девушке, которая горела у него в крови ярче любого огня. Он понимал, что не должен смотреть на нее, не говоря уж о том, чтобы крепко прижать ее к себе и снова погрузить свою твердую плоть в ее податливую мягкость.
Нельзя так спешить. Он слишком груб, в нем слишком много от воина, а тело Эмбер такое нежное и хрупкое. Если он опять войдет в нее и снова увидит на себе ее алую кровь, то не знает, что с ним будет.
Молчание Дункана и серьезное выражение его лица потушили радость Эмбер, вызванную видом роскошной комнаты.
— Тебе здесь не нравится? — с беспокойством спросила она обводя рукой вокруг.
— Нравится.
— У тебя такой суровый вид. Может, ты… ты что-то вспоминаешь?
— Да.
Сердце Эмбер мучительно сжалось от страха. Еще не время. Если он вспомнит сейчас, то все пропало! И я тоже.
— Что же ты вспоминаешь? — тихим голосом спросила она.
— Вид твоей крови у меня на теле. — Облегчение было таким сильным, что у Эмбер закружилась голова.
— Ах, вот что, — проговорила она. — Но это же безделица.
— То была кровь твоей девственности!
— Пиявке случалось высасывать из меня больше крови, — сказала Эмбер с улыбкой, вспомнив, как Дункан отмахнулся тогда от своей раны. — И из тебя тоже, мой темный воин. Ты сам мне так сказал.
Дункан против воли улыбнулся в ответ. Ничего не сказав, он обвел взглядом комнату, но его глаза снова и снова возвращались к брачному ложу.
Оно было достаточно велико для мужчины ростом с Дункана — или с Эрика. Полог над ним и драпировки были из дорогой материи в золотых, зеленых и индиговых тонах. Роскошное меховое одеяло лежало поверх простыней из такого тонкого полотна, что они казались мягче пуха, которым была набита перина. Кружево, окаймлявшее простыни, было изумительной красоты — словно бесчисленные снежинки сплелись в узор, который не смог бы растопить даже самый жаркий огонь в очаге.
— Ты видел когда-нибудь такую красоту? — спросила Эмбер, заметив, что Дункан смотрит на постель.
Как только эти слова вылетели у нее изо рта, ей захотелось взять их обратно. Меньше всего она желала сейчас говорить о памяти Дункана. Или об ее отсутствии.
— Убранство очень богатое, — согласился Дункан. — Эрик — щедрый лорд. Эта комната больше приличествует покоям самого лорда, чем его сенешаля.
— Эрик доволен нашим браком.
— Что ж, тем лучше.
— Почему? — спросила она с тревогой, уловив стальную нотку в голосе Дункана.
— Потому что я женился бы на тебе и без его согласия, и без своей клятвы, касающейся твоей девственности. И он знал это. Ему оставалось либо сразиться со мной, либо отдать тебя мне.
Отвернувшись от ложа, Дункан заметил, с каким убитым видом смотрела на него Эмбер. Ее лицо покрывала такая бледность, которую не мог скрыть даже золотистый свет светильников.
— Ты и думать не смей сражаться с Эриком, — выговорила она дрожащими губами.
— Значит, ты считаешь меня таким плохим воином? — Нет!
Прищурившись, Дункан молча ждал.
— Я люблю вас обоих, — сказала Эмбер. — И чтобы вы сражались друг с другом? Нет, этого никогда не должно случиться!
С поразительной быстротой Дункан оказался рядом со своей молодой женой. Он стоял так близко к ней, что ощущал единственный в своем роде аромат смолы и роз — запах, присущий ей одной.
— Что ты сказала? — спросил он.
— Чтобы вам сражаться…
— Не то, — перебил Дункан. — Перед этим.
— Я люблю вас обоих.
— Уже ближе, но не совсем то.
На мгновение Эмбер смешалась. Потом она поняла.
— Я люблю Эрика, — сказала она, пряча улыбку. Дункан хмыкнул.
— А еще, — прошептала она, — я люблю тебя, темный воин. Так сильно тебя люблю, что любовь переполняет меня до краев.
От улыбки, которой улыбнулся ей Дункан, у Эмбер подогнулись колени. Он подхватил ее на руки, крепко прижал к себе. В нахлынувшем на нее чувстве облегчения слились ощущения их обоих.
Но вызванное ее словами удивление принадлежало одному Дункану.
Эмбер отстранилась так, чтобы видеть его глаза.
— Чему ты удивляешься?
— Я не думал, что невинная девушка может любить мужлана, который был так неловок с ее телом, — ответил Дункан.
— Ты не был неловок.
— Я не знаю, что…
Он не договорил того, что собирался сказать, потому что внезапно губы Эмбер крепко прижались к его губам.
Этот яростный, безыскусный поцелуй открыл дорогу потоку огня, захлестнувшего тело Дункана. Уступив своей жажде, на какое-то мгновение он позволил своим чувствам впитывать сладостный вкус Эмбер. Потом с ласковой неумолимостью оторвал свои губы от ее губ.
— Дункан? — спросила Эмбер. — Разве ты не хочешь меня?
Он с трудом перевел дыхание.
— Ты же прикасаешься ко мне. Вот и скажи сама, хочу я тебя или нет.
Эмбер закрыла глаза, ощутив, как его желание пронизывает ее, растекается по всему телу.
— Да, — прошептала она. — Словно огненная река течет через меня.
Глаза Дункана закрылись, когда ответная дрожь сотрясла все его могучее тело.
— Да, — хрипло проговорил он. — Огненная река. Его глаза открылись, но Эмбер, даже не успев еще заглянуть в наполнившую их темноту, почувствовала, как ледяные оковы воли сдерживают жаркое пламя желания.
— А ты, — продолжал Дункан, — ты… нежная янтарная фея, у которой еще не зажила рана с того первого раза, когда я повалил тебя и порвал плеву твоей девственности.
— Все было совсем не так! — возразила Эмбер. — Ты меня не заставлял силой…
— Я сам знаю, что сделал и чего не сделал, — резко перебил ее Дункан. — Кровь Господня, да у меня ладони до сих пор ощущают теплоту и мягкость твоих бедер, когда я раздвинул их и вломился в тебя так, словно ты была врагом, которого следовало убить.
— Остановись! Я так же сильно хотела тебя, как и ты меня. Почему ты не можешь в это поверить?
Смех Дункана прозвучал грубо, а глаза оставались во мраке.
— Почему? Потому что я никогда раньше так не желал женщину. Я даже не знал, что способен на такую страсть! Не может быть, чтобы невинная девушка чувствовала что-нибудь подобное!
— Дункан, — сказала Эмбер, целуя его в подбородок. — Когда я прикасаюсь к тебе, я чувствую то, что чувствуешь ты.
Ее зубы нежно укусили его за шею.
— Боже милостивый, да, — прошептала она. — Я чувствую, как прерывается твое дыхание, и сразу же слышу это. Я чувствую, как твое сердце начинает биться быстрее. Я чувствую, как бурно приливает твоя кровь и возбуждает твою плоть и делает тебя готовым войти в меня.
Застонав, Дункан сдвинул назад тонкий капюшон, обрамлявший лицо Эмбер. Взял в ладони это лицо, упиваясь гладкостью и мягкой теплотой ее щек.
Прилив его желания подействовал на Эмбер подобно вину. Сладко вздрагивая от прикосновений его рук, она тихими и нежными словами распаляла его, лила на него огонь и сама изнемогала от льющегося на нее страстного желания Дункана.
— Я чувствую, как твое желание собирается, словно гроза, — шептала она. — Я не могу чувствовать, как меч покидает свои ножны, зато ощущаю, как ты чувствуешь, что твое мужское начало пронизывает и заполняет тебя.
— Эмбер, — охрипшим голосом произнес Дункан.
— Я чувствую, как мое собственное тело молит о том, чтобы вкусить сладость движения меча, входящего в ножны.
— Ни слова больше, колдунья, — с усилием сказал Дункан. — По твоей милости я уже переполнен и вот-вот прорвусь.
— Я знаю.
Увидев золотой огонь, пляшущий в глазах Эмбер, Дункан понял, что она на самом деле знает, какое действие производят на него ее слова.
И что ей это нравится.
— А я могу довести тебя до конца одними лишь словами? — спросила Эмбер.
Сочетание любопытства и чувственности в ее глазах чуть не свело Дункана с ума.
— Довольно, — приказал он хриплым голосом.
— Почему?
— Мужчине не приличествует терять голову.
— Даже на брачном ложе?
— Мы не на ложе, — возразил он.
— Вот именно. И ты не собираешься туда со мной ложиться, не так ли?
— Еще слишком рано.
— Вы только послушайте, что он говорит! — возмутилась Эмбер. — Так вот, сэр, если ты не хочешь брать меня, то мне придется взять тебя самой.
Дункан ошеломленно посмотрел на Эмбер, потом рассмеялся при мысли о том, что такая хрупкая девушка грозится справиться с таким крупным и сильным мужчиной, как он.
— Уж не собираешься ли ты повалить меня и взять силой, моя маленькая фея?
— Вряд ли ты будешь лежать достаточно смирно для этого.
— Ты права. Этой ночью — нет. Но мысль мне нравится.
— Мне нужны дела, а не мысли. Раз я слабее тебя, то должна воспользоваться единственным оружием, которое у меня есть для взятия твоей крепости.
— И что это за оружие?
— Язык.
Прилив огня, от которого отвердело все тело Дункана, передался Эмбер с такой ясностью, что она, вздрогнув, замерла, словно от удара кнутом по спине. У нее в сознании возник образ прекрасной девушки с массой золотых волос, которые душистым, жгучим облаком клубились вокруг бедер Дункана, а ее язык выводил огненные узоры на его стоящем мече.
— О-о, — протянула Эмбер. — Неужели мои волосы на самом деле жгут тебя так сладко? Тогда получай их, муженек.
Прежде чем Дункан, успел ответить, она быстро подняла руки, и блестящие гребни разлетелись по полу. Зная, что не должен этого делать, но не имея сил остановиться, Дункан погрузил руки глубоко в волосы Эмбер, пока не ощутил, как прохладные, мягкие пряди ласкают чувствительную кожу меж пальцами.
Дрожь чистого наслаждения волнами пошла по телу Эмбер. Смотря Дункану в глаза, она медленно повела головой, чтобы еще сильнее стало желанное давление его рук.
— Тебе это приятно, — спросил он, — или ты просто отвечаешь на мое удовольствие?
— И то, и другое, — с хрипотцой в голосе ответила она. — Мне приятно, когда твои руки ласкают меня. Мне приятно знать, что, когда ты ласкаешь меня, это приносит тебе наслаждение.
— Эмбер… — только и мог проговорить Дункан.
— Тебе правда доставит наслаждение, если я проведу языком по твоему мечу?
Руки Дункана сжались в кулаки в волосах у Эмбер. Ей стало бы больно, не ощути она, как страстный ответ Дунканова тела на ее слова опалил ее подобно лесному пожару.
— Ты лишаешь меня сил, — хрипло ответил Дункан. — Где могла такая невинная девушка, как ты, научиться гаремным искусствам?
— От тебя.
— Нет. Я раньше никогда не ведал подобной ласки.
— Но когда я сказала, что возьму крепость языком, ты представил себе мои волосы рассыпанными по твоим обнаженным бедрам, а мой язык — лижущим тебя язычком розового пламени.
Желание с такой силой забилось в Дункане, что оба они едва не упали на колени.
— Эмбер, замолчи!
Грубость в голосе Дункана вызвала в ней новый прилив желания.
— Нет, — прошептала она. — Оказывается, мне очень любопытно узнать, на что это похоже — взять твою крепость языком. А может быть, и зубами?
Дункан застонал, и пальцы его снова сжались.
У Эмбер вырвался прерывистый звук, выражавший удовольствие от того, что ее слова возвращаются к ней излиянием его страсти.
— Не говори таких слов, — пробормотал он. — Ты заставишь меня совсем потерять голову.
— Но мне нравится чувствовать, как по тебе пробегает огонь.
Неожиданно Дункан отпустил Эмбер и отступил назад, чтобы больше не касаться ее.
— В этом все дело, — сказал он, и его голос звучал натянуто. — Огонь пронизывает меня, а не тебя.
Когда Дункан отстранился, Эмбер показалось, будто ее бросили в ледяной ручей. Она пошатнулась, потеряв опору.
— Дункан? — окликнула она его, протягивая к нему руки.
— Нет, — бросил он, отступая еще дальше назад.
— Я ничего не понимаю.
— Вот именно. До сих пор ты не знала ничего, кроме неуемного желания воина, которое размолотило тебя до крови. Тебе не довелось изведать сладости своего собственного желания.
— Это не так. Твое желание и мое — это разные стороны одной и той же монеты.
Дункан провел по волосам рукой, словно гребнем, потом расстегнул свой роскошный плащ и отбросил его в сторону.
— Нет, — сказал он, снова повернувшись к ней. — Твое желание тонет в моем. Для тебя все будет точно так же с любым мужчиной.
Сначала Эмбер не поняла.
А когда поняла, то пришла в ярость. Глаза ее сузились, превратившись в щелочки.
— Значит, ты считаешь, что ко мне страсть приходит всегда только из вторых рук? — сдержанно спросила она.
Он кивнул.
— Ты думаешь, что любой мужчина, который прикоснется ко мне, испытывая страсть, разбудит во мне ответный огонь?
Дункан заколебался, но потом все-таки снова кивнул.
— Ты позоришь нас обоих, — произнесла Эмбер ледяным тоном, не делая попытки скрыть свою ярость.
Он хотел было что-то сказать, но она опередила его, обрезая каждое слово так, как если бы обрезала нити в законченном шитье.
— Три раза в жизни мне доводилось почувствовать страсть мужчины. В первый раз я бежала, словно лань, пока не оказалась в безопасности. Потом упала на колени, и меня стало рвать, и рвало до тех пор, пока я не ослабела так, что не могла подняться.
— Сколько тебе было лет?
— Девять.
Дункан пробормотал про себя какое-то ругательство.
— В этом возрасте ты была еще слишком мала, чтобы отвечать на страсть, — сказал он. — Теперь, когда ты достаточно выросла…
— Во второй раз, — перебила его Эмбер, — мне было девятнадцать. Возраст более чем достаточный, чтобы отвечать на страсть, ты согласен?
Дункан пожал плечами.
— Ты согласен? — настойчиво повторила она.
— Да, согласен. — Голос его резал слух. — И ты ответила, так?
— Ответила ли я страстью на страсть? Он коротко кивнул.
— О да, — промолвила Эмбер. — Я была охвачена страстью…
Рот Дункана превратился в плоскую щель.
— …если полагать, что ярость и отвращение — это страсть, — насмешливо продолжала она. — Я выхватила кинжал, вонзила его в руку, шарившую у меня под юбкой, и бросилась бежать. Потом меня так вывернуло наизнанку, что я не в силах была сделать глоток воды.
— Кто были эти скоты? — требовательно спросил Дункан.
— В третий раз, — продолжала Эмбер, словно не слыша его вопроса, — рука какого-то незнакомца запуталась у меня в волосах, и сладкий озноб удовольствия растекся по всему телу.
— Что за незнакомец? — Ты.
— Не понимаю, — сказал Дункан.
— И я не понимаю, но это правда. Когда я впервые коснулась тебя, то испытала наслаждение столь острое, что даже вскрикнула.
— Тогда ты почувствовала не свое, а мое желание.
— В то время ты был без сознания, — возразила Эмбер.
Глаза Дункана округлились. Отразившаяся в них вспышка пламени свечи сделала их почти такими же золотистыми, как у Эмбер.
— Что ты сказала? — прошептал он.
— Я дотронулась до тебя, я узнала тебя, и я хотела тебя. Ты лежал без чувств, ничего не ведая, ничего не помня, и огонь заструился у меня по телу, когда я провела руками по твоей груди.
Вырвавшийся у Дункана звук мог быть именем Эмбер, или тихим стоном страсти, или и тем и другим одновременно.
— Я была создана для тебя, — сказала Эмбер, расстегивая свой плащ. — Для тебя одного и ни для кого больше. Возьми же то, что принадлежит тебе, и дай мне то, что принадлежит мне.
— И что же это такое? — спросил Дункан.
Но его улыбка и хрипотца в голосе сказали Эмбер, что ему это прекрасно известно.
— Мы соединены душами, — тихо проговорила она. — Как же не соединиться и нашим телам?
— Повернись спиной, бесценная Эмбер.
Она неуверенно повернулась спиной к Дункану. Ощутив, как его руки тронули шнуровку, она испытала вспышку желания и в то же время почувствовала облегчение.
Некоторое время не было слышно ничего, кроме шепота пламени свечей и шелеста одежд, бережно спускаемых вниз по теплому телу и падающих яркими пятнами на пол. Наконец Эмбер осталась одетой лишь в собственное тело и отблески огня, играющие на ее коже.
Палец Дункана прошелся по всей длине ее спины — от шеи до затененной впадины у основания позвоночника. Она затаила дыхание.
— Тебе это приятно? — спросил он. — Да.
Кончик его пальца снова повел черту, медленно скользя вниз, вниз, пока ему не пришлось остановиться, чтобы не оказаться зажатым между обольстительными выпуклостями. Охватившая Эмбер дрожь и ее прерывистое дыхание говорили Дункану, что ей на самом деле приятна эта ласка.
— Потому что это приятно мне? — спросил Дункан. — Чье это удовольствие — твое или мое — заставляет твое дыхание дрожать?
— И твое, и мое вместе, — ответила Эмбер чуть охрипшим голосом.
И Дункан опять стал обводить женственную линию спины и бедер, скользнув еще глубже в эту тень, которая мучительно искушала его. Он знал, что если пойдет дальше по этой темной излучине, то найдет место, которое мягче, чем его сны, и горячее, чем его желание.
— Хотел бы и я это почувствовать, — пробормотал Дункан.
— Что почувствовать? Он слегка усмехнулся.
— Мое желание и твое вместе.
— Тогда прими в дар мое тело и подари мне свое в обмен.
— Ты остаешься в проигрыше.
— Только потому, что я раздета, а ты одет. Сочетание колкости и страсти в голосе Эмбер заставило Дункана тихонько рассмеяться.
— Я хочу еще немного остаться одетым, — сказал он.
— Почему?
— Потому что тогда мне, может быть, удастся не поступить с тобой так, словно я — зеленый оруженосец, который не в состоянии удержать свое семя подольше, чтобы доставить подружке удовольствие.
Эмбер испуганно вскрикнула, когда Дункан наклонился и поднял ее на руки, словно ребенка. На один обжигающий миг она ощутила всю глубину его желания. Следующим ее ощущением была шелковистая прохлада мехового покрывала, принявшего ее обнаженное тело, и то, что Дункан уже не держит ее.
Когда Дункан вытянулся на ложе рядом с ней, он постарался сделать так, чтобы их тела не соприкасались. Но огонь у него в глазах заставил сердце Эмбер перевернуться у нее в груди. Она с пронзительной отчетливостью поняла, что ее нагота видится ему прекрасной.
— Я перед тобой в невыгодном положении, — тихо сказал Дункан.
— Почему же? Ты одет, а я раздета.
— Да, но когда ты прикасаешься ко мне, то узнаешь, что я чувствую. Когда я прикасаюсь к тебе, то узнаю только то, что чувствую я сам.
Он протянул руку. Кончиком пальца очертил круг на одной груди Эмбер как раз в том месте, где гладкая белая кожа переходит в бархатисто-розовую. Кожа на груди натянулась, огненные струи побежали от нее к низу живота и дальше.
Дункан с улыбкой смотрел, как меняется тело Эмбер от его прикосновения, как ее сосок стягивается в бутончик столь же соблазнительный, как ягода лесной земляники.
— Я знаю, как это действует на меня, но не знаю, что чувствуешь при этом ты.
Единственным ответом Эмбер была дрожь наслаждения.
— Скажи мне, золотая колдунья. Скажи мне, что делает с тобой мое прикосновение.
— Оно накидывает на меня огненную сеть.
— Значит, тебе больно?
— Только когда ты смотришь на меня и я знаю, чего мы оба хотим, а ты в этом отказываешь и себе, и мне, — ответила Эмбер.
— И чего же мы оба хотим? — спросил Дункан. — Этого?
Он наклонился вперед, так что его усы почти коснулись тугого узелка на ее груди. Почти, но не совсем.
Ответом была молния желания, пронзившая все тело Эмбер.
— Почему ты так мучаешь меня? — прошептала она.
— Когда я прикасаюсь к тебе, ты чувствуешь мое желание. Если я не дотрагиваюсь до тебя, то ты должна будешь испытывать лишь свое собственное желание.
Теплое дыхание Дункана овеяло нежную кожу Эмбер. Она выгнулась навстречу ему, но он отстранился.
— Лежи спокойно, бесценная Эмбер. А не то я поступлю с тобой так же, как когда-то поступила со мной ты.
— Как это?
— Привяжу тебя веревками, чтобы ты не могла двигаться.
— Ты этого не сделаешь.
Улыбка Дункана была загадочной и чуть волчьей.
— Я твой муж. По закону Божьему и человеческому я могу делать с тобой все, что пожелаю.
— И ты желаешь меня помучить, — еле слышно сказала Эмбер.
— Да, очень нежно, — согласился он. — Но как следует, до конца.
Эмбер с улыбкой снова откинулась на меховое покрывало. Сдерживаемая страсть в глазах мужа возбуждала ее любопытство, как и обостренное ощущение собственного тела.
Дункан молча взял в горсть прядь длинных волос Эмбер. Дав им свободно свисать подобно шарфу, он стал водить ими по ее грудям, пока оба соска не стянулись в тугие бутоны.
— Они прекрасны, — тихо сказал он. — Я очень хочу, попробовать их на вкус, почувствовать, как они меняются с каждым движением моего языка. Ты помнишь, как это было раньше?
Острые огненные спицы пронзили Эмбер. Она беспокойно пошевелилась, желая большего, чем слова Дункана и эти мучительно-дразнящие ласки, которые были не совсем то, что живое прикосновение тела Дункана к ее телу.
— Ты помнишь? — еще раз спросил Дункан.
— Помню, — прошептала Эмбер. — Это как огонь и теплый дождь в одно и то же время.
Волосы скользили, гладили и дразнили груди Эмбер, пока она не начала тихо стонать при каждом вдохе. Улыбаясь, Дункан перенес эту ласку на срединную линию ее тела и двигался вниз, пока длинные золотые пряди не встретились с более темными волосами, охранявшими, подобно теплой чаще, скрытый в ее глубине хрупкий цветок.
Когда ласка спустилась еще ниже и волосы защекотали светлую кожу на изгибах ее бедер, пальцы Эмбер вцепились в мех" покрывала. По телу прошла волна дрожи, за ней еще одна и еще, пока она непроизвольно не согнула одно колено.
— Что ты чувствуешь? — спросил Дункан.
— Какой-то озноб, но не холодный, а горячий, — прошептала она. — От этого мне хочется…
У Эмбер перехватило горло, когда прядь вернулась к месту, где соединялись ее бедра, и стала так нежно щекотать волосы, что она чуть нет закричала от неудовлетворенного ожидания.
— Ну-ну, что тебе хочется сделать? — ободряюще спросил Дункан.
— Укусить тебя за руку за то, что дразнишь меня. Он засмеялся, наклонился и стал дуть ей на живот, потом на пушистый треугольник, доказав ей, что вплоть до этого самого мгновения она даже не представляла себе, как можно дразнить и мучить по-настоящему. Теплое дуновение его дыхания у нее между бедрами пустило по ней язычки пламени, которые стали ощупывать все уголки ее тела.
— Дункан, пожалуйста.
— Что «пожалуйста»? Ты должна будешь сказать мне, бесценная Эмбер. Я ведь не колдун и не умею читать в твоей душе через простое прикосновение.
— У меня болит, — сказала она. — Где?
— Там, где ты дразнишь меня.
— И где же это? — спросил он.
— У меня между… между ногами.
— Ага.
Усмехнувшись, Дункан сполз вниз, по всей длине стройных ног Эмбер, пока его дыхание не коснулось ее лодыжек.
— Теперь тебе лучше? — спросил он.
Эмбер издала какой-то нечленораздельный звук, которым ей все же удалось передать решительное отрицание.
— Нет? — Он усмехнулся про себя. — Тогда, может, у тебя здесь болит.
Теплое, дразнящее дуновение его дыхания овеяло колени Эмбер.
— Тут? — спросил он.
— Нет, — ответила она чуть глуховатым голосом. Но Эмбер тоже усмехнулась: меняя положение, Дункан случайно задел ее. И хотя это соприкосновение было едва ли более уловимо, чем струйка от дыхания, оно стало для нее рассветом в ночи, пронизало все ее тело, каждую его частицу, рассказывая ей о муже и о ней самой то, чего раньше она не знала.
Дункана же самого удивляло, как много наслаждения находит он в жене. Хотя желание, словно голод, свирепо грызло его внутренности, оно удерживалось в узде еще большей потребностью изучить эту обольстительную колдунью, которая лежа следила за ним горящими, словно угли, глазами.
Зная все это, Эмбер теперь могла меньше волноваться из-за любовной игры, правила которой не были ей знакомы. И могла уж совсем не опасаться, что Дункан не захочет соединиться с ней.
Его желание становилось лишь сильнее от того, что так сурово сдерживалось.
— Ты уверена, что это не то самое место? — спросил Дункан. — Я слышал, что колени женщины — весьма чувствительная часть ее тела.
Эти слова сопровождались еще одной бестелесной лаской, от которой у Эмбер захватило дух, потому что она явственно ощутила у себя между коленями не только дыхание Дункана, но и прикосновение его усов.
— Тебе это было приятно? — спросил он. Эмбер кивнула, и свет от свечей вплелся подобно руке возлюбленного в ее длинные волосы.
— Я не слышу тебя, — сказал Дункан.
— А я тебя не чувствую, — откликнулась она, наблюдая за ним из-под полуопущенных век.
— Ты что, торгуешься со мной, жена? — Да.
— Тогда скажи мне точно, где у тебя болит, и я сниму боль.
Эмбер хотела было заговорить, но голос изменил ей.
— Я… я не могу, — прошептала она.
Дункан увидел, как розовый румянец пополз от ее грудей вверх, к щекам, и понял ее затруднение.
— Я все время забываю, — сказал он тихим голосом. — Ты взлетаешь ввысь так легко и быстро, однако всего несколько часов назад еще была нетронутой девой. Прости меня.
— Только если ты прикоснешься ко мне.
Дункан вскинул голову. Заглянул в глаза своей жены и увидел в них отражение своей собственной неутоленной страсти.
Но он еще не прикоснулся к ней.
— Ты хочешь меня, — проговорил он. Удивление в голосе Дункана рассмешило Эмбер и одновременно вызвало у нее желание поколотить его.
— А я разве говорила тебе что-то другое? — спросила она.
— Но я думал, что это говорит в тебе мое желание, которое ты ощущаешь.
— Иногда, мой темный воин, голова у тебя делается очень глупой.
Дункан улыбнулся и тыльной стороной руки, слегка касаясь, провел над треугольником, покрытым темно-золотыми завитками.
— Здесь у тебя болит? — спросил он хриплым шепотом.
Из горла Эмбер вырвался сдавленный звук. Ее согнутое колено было приглашением к большей близости.
Но Дункан хотел еще большего. Это было ему нужно. Он должен до конца быть уверен, что Эмбер поддалась своему собственному желанию, а не просто уступила его напору.
— Если ты хочешь, чтобы я вошел в твой теплый замок, ты должна сама отворить ворота.
На мгновение Эмбер замерла. Потом прерывисто вздохнула и слегка изменила положение ног.
Дункан расстегнул плащ и отбросил его в сторону.
— Шире, — прошептал он.
Эмбер снова шевельнула ногами. Щеки ее опять стал заливать румянец.
Быстрыми, нетерпеливыми движениями Дункан распустил шнуровку рубашки и уронил ее на пол. Жаждущий, одобрительный взгляд, которым окинула его жена, никак не мог остудить горячего бега крови по его телу.
Не мог этого сделать и вид жены, лежавшей перед ним с наполовину раздвинутыми ногами. Кожа ее светилась подобно жемчугу на фоне меха. Но и этого было недостаточно.
— Еще шире, — настаивал он.
— Дункан…
В его имени звучало и возражение, И требование, чтобы он перестал ее мучить.
Она медленно раздвинула ноги еще немного. С каждым новым движением она чувствовала себя все более уязвимой, и ее белые, стройные ноги начали дрожать.
Склонившись над Эмбер, Дункан увидел чуть заметные пятна на безупречной коже с внутренней стороны ее бедер. Когда он понял, откуда у нее эти пятна, губы сложились в горькую складку.
— Твой замок все еще слишком хорошо обороняется, — сказал Дункан. — Ворота должны быть широко распахнуты. Очень широко.
Теперь щеки Эмбер пылали огнем.
— Почему? — прошептала она.
— В тот раз я силой раздвинул тебе ноги, — тихо проговорил Дункан.
— Неправда, — громче произнесла Эмбер.
— Нет, правда, — резко возразил он. — Вот и следы, оставленные моими руками.
— Но ведь…
— Если ты хочешь, чтобы я лежал между твоими ногами, ты должна сама дать мне там место, по своей воле и желанию.
При мысли о том, что Дункан снова будет лежать у нее между ногами и что она вновь почувствует тот экстаз, который охватит его, когда его семя хлынет в ее лоно, тело Эмбер свело судорогой страсти.
От этой мысли у нее внутри набух и прорвался ручеек наслаждения. Жар растекся по всему ее телу и сразу смягчился от скрытно пролившегося дождя. С тихим стоном она открылась полностью, повинуясь одному лишь своему страстному желанию.
Горящий взгляд Дункана подействовал на нее, словно утонченная ласка. Она страстно всхлипнула, ощутив, как огненная сеть туже стянула все ее тело, изменяя его, готовя его принять Дункана. Ноги ее снова шевельнулись, как будто Дункан уже был у нее внутри, деля с нею свое тело.
— Ты еще прекраснее, чем все слова, которые я мог бы тебе сказать, — прошептал Дункан.
— А ты прикоснись ко мне, и я все узнаю.
— Да. И я тоже.
С этими словами Дункан опустил руку, и его длинный палец скользнул плавно и глубоко внутрь Эмбер, проверяя истинность ее страсти. Она замерла и тихо застонала, словно он стегнул ее кнутом.
Но это был стон не боли, а наслаждения, и Дункан знал это так же точно, как и сама Эмбер. Восхитительная горячая влага оросила его ласкающий палец и пролилась ему в ладонь.
Ее страсть, ее отклик, ее потребность.
Не просто отражение его чувств.
Хриплый звук, выражавший и неутоленную страсть, и облегчение, вырвался из горла Дункана. Медленным движением он извлек палец из тела Эмбер, которое с такой готовностью принимало его ласку.
— Нет, — проговорила она. — Дункан, я…
Голос ее прервался, когда он стал обводить нежные лепестки, которые больше не скрывались под золотыми завитками. Она открывалась перед ним подобно цветку и, подобно цветку, вызывала восхищение. Ее желание, которое он мог обонять и осязать, пьянило его. Он снова погрузил палец и снова получил ответ огненной влагой.
Потом прикосновение Дункана исчезло, и Эмбер осталась одна, истязаемая на дыбе неудовлетворенного желания. У нее вырвался протестующий крик.
— Потерпи, — тихо произнес он. — Я хочу быть таким же нагим, как и ты.
Но руки Дункана совсем не казались терпеливыми, срывая с него оставшуюся одежду под неотступным взглядом желтых, как само пламя, глаз.
Когда он вновь повернулся к Эмбер, у нее округлились глаза. Его плоть восстала полностью, он являл собою воплощение мужской силы, и все его могучее тело влажно светилось, ожидая утоления голода.
— Эмбер?
— Ты был таким и в Каменном Кольце? — спросила она.
— Да.
Она перевела дыхание, которое задерживала, сама того не замечая.
— Ну, тогда… тогда и в этот раз мы прекрасно подойдем друг другу, — проговорила она. И добавила еле слышно: — Хотя я не могу представить, как это получится.
Со звуком, который мог быть смехом либо стоном, Дункан, опустился на ложе.
— Я постараюсь, чтобы получилось, — сказал он. — Плох тот воин, который не умеет как следует вложить меч в ножны.
Ложась между ногами Эмбер, Дункан задел ее, и мощные течения его страсти омыли ее, заставив задрожать.
— Тебе страшно? — спросил он.
— Прикоснись ко мне, и узнаешь.
Дункан просунул руку вниз между своим телом и ее, но уже не рукой раздвинул нежные лепестки цветка желания Эмбер. Ощущение атласного тепла, которое ждало его там, заставило его сердце забиться вдвое быстрее.
— Ты должна мне сказать, если тебе будет больно, — охрипшим голосом проговорил он.
Единственным ответом Эмбер был новый прилив тепла, от которого в ней набухла и лопнула почка страсти. Огненная влага, омывшая Дунканову плоть, без единого слова сказала ему, как он желанен.
Дункан со стоном выдохнул и погрузился в нее еще немного глубже.
У Эмбер перехватило дыхание. Ощущение того, как ее тело расступается, чтобы принять его, было остро-возбуждающим. Ощущение жестоко сдерживаемой страсти Дункана было. Для нее сладостной пыткой. Он входил в нее так медленно, словно хотел убедить ее и себя, что на этот раз в их соединении не будет боли.
— Тебе больно? — спросил Дункан, продвигаясь еще чуть глубже.
— Нет, — ответила Эмбер неровным голосом. — Ты так сладко меня убиваешь.
— Что ты говоришь?
— Боже милостивый, — прошептала она. Дункан почувствовал страстную дрожь глубоко внутри.
у Эмбер, ощутил, как его плоть орошает ее горячий дождь, и лишь ценой яростной борьбы с собой не потерял голову. Пот выступил у него на всем теле с головы до пят, но он ни на йоту не ускорил своего медленного погружения внутрь Эмбер.
Еще одна волна чувственной дрожи сотрясла Эмбер, отдавая ее тело во власть темного воина, будившего в ней страсть доселе ей неведомой силы.
Но и этого ей было мало. Ей нужен был Дункан. Весь целиком. И он был нужен ей сию минуту.
Безотчетным движением ее ногти впились ему в бедра, требуя более глубокого проникновения.
— Ты хочешь, чтобы я вошел глубже? — спросил он.
— Да, да, да и да! Дункан, пожалуйста.
Он мрачновато усмехнулся и, надавив сильнее, продвинулся глубже.
Медленно.
Из горла Эмбер вырвался тихий стон. Ее бедра шевельнулись движением столь же древним, как сама праматерь Ева. Тонкий аромат и шелковистый огонь ее страсти ласкали и пьянили Дункана. Он не мог сдержать горячего ответного толчка. Ее плоть так жарко, так ласково, так тесно облегала его со всех сторон.
А он еще не погрузился до конца.
— Тебе правда не больно? — хрипло спросил Дункан. Эмбер смогла ответить лишь прерывистым стоном наслаждения.
— Посмотри на меня, — сказал он.
Глаза Эмбер медленно открылись. Они были золотые, горящие, словно угли, почти безумные. Их вид вызвал в теле Дункана еще один жаркий толчок. Она ощутила это так же ясно, как и он сам.
— Ты вытерпишь, если я войду еще немного глубже? — спросил Дункан.
— Но я совсем не чувствую боли, когда ты во мне, а только удовольствие.
Чуть хрипловатый шепот Эмбер был Дункану так же сладок, как таинственные движения ее тела и опьяняющий аромат ее страсти, еще более экзотический, чем запахи сандалового дерева и мирра.
— Подними ноги и обхвати ими меня, — тихим голосом проговорил Дункан.
Когда Эмбер сделала так, как он велел, наслаждение стало еще острее.
— Держись за меня, — сказал Дункан. — Прижмись как можно теснее и крепче.
Эмбер хотела спросить, для чего это нужно, но ощущение того, как он медленно дошел в ней до конца, заполнив ее теперь целиком, отняло у нее слова, мысли, отняло все, оставив лишь пронзительный экстаз. С дрожащим, прерывистым криком она отдалась наслаждению полного слияния со своим темным воином.
— Теперь ты чувствуешь, как сильно я хочу тебя? — спросил Дункан сквозь стиснутые зубы.
— Я чувствую тебя внутри себя. Всего целиком.
— Больно?
— Нет. Это наслаждение — такое сильное, что даже страшно. Твое желание и мое вместе.
Улыбаясь немного мрачной улыбкой, Дункан медленно двинулся вспять из той нежной мягкой глубины, которой достиг с такой мучительной осторожностью.
— Нет! — почти вскрикнула Эмбер. — Ты нужен мне!
— Не больше, чем мне нужна ты.
У нее перехватило дыхание, когда Дункан вернулся, погрузившись в нее глубоко, снова наполнив ее собою. Он повторил движение со сдержанной силой, и это возбудило ее еще больше, потому что она явственно воспринимала всю необузданность его желания.
От их соединенных тел распространилось какое-то странное, неземное мерцание. Глаза Эмбер расширились, когда она почувствовала, как ее охватывает пламя — нежное и свирепое в одно и то же время. Она беспомощно задрожала.
— Дункан, я больше не выдержу. Это… нет сил…
Голос Эмбер оборвался. По ее телу стали прокатываться повторяющиеся сладко-мучительные судороги, и каждое сотрясение лишь притягивало его еще ближе к ней, еще больше распаляя снедавший ее огонь.
Дункан губами поймал трепещущий крик, сорвавшийся с губ Эмбер в то мгновение, когда ее исход хлынул на него, лаская каждым глубоко скрытым в ней толчком экстаза. С каждым своим входом он пил вино ее страсти.
На несколько сладостных и томительных мгновений Дункан замер в неподвижности над Эмбер, упиваясь ясным свидетельством того, что с ним она узнала наслаждение.
Когда сдерживаться дольше стало невозможно, он начал двигаться со все возрастающей мощью. Каждое его движение у нее внутри вызывало все новые нежные содрогания и сжатия. Ее лицо стало напряженным, неуловимо изменилось в полете, который уносил ее все выше и выше под воздействием его могучей мужской силы, раз за разом входившей в нее.
Вдруг Эмбер выгнулась и содрогнулась, пронзенная неописуемым экстазом. В ее дрожащем крике было имя Дункана. Она прижалась к нему изо всех сил, ибо он был и бурей, и спасительным убежищем.
Атласная теплота плоти Эмбер втягивала Дункана, ласкала его, сулила ему блаженство, равного которому он еще не испытывал. Он чувствовал, что теряет власть над собой, и пытался сопротивляться, потому что хотел бы остаться навеки в этом состоянии — между уверенностью в ее экстазе и предвкушением своего.
— Ты совершенна, — хрипло проговорил Дункан. — Да поможет мне Бог, ибо ты нужна мне больше-всего на свете, больше, чем даже возвращение памяти!
Дольше сдерживаться он не смог. Со стоном отрешения он дал волю своей страсти и излил ее в лоно янтарной колдуньи, упоительная глубина которого так гармонично принимала и вмещала его естество.
