Глава 10

— Ты послал их одних к священному Каменному Кольцу? — спросила Кассандра с выражением ужаса на лице.

— Да, — ответил Эрик. — Дункан хочет вернуть себе память до того, как окажется лежащим между ног Эмбер. Хотя было бы лучше наоборот.

— Ты слишком много на себя берешь!

— Как ты меня учила, — мягко сказал Эрик, — без риска нет выигрыша.

— Это не риск. Это просто безумие!

Эрик отвернулся от Кассандры и посмотрел вдаль, за Спрятанное Озеро и окружавшие его болота, где кормились мириады водоплавающих птиц. Низко нависшие облака срезали все верхушки гребня. Ниже облаков долина была рыжевато-коричневая и черная, вечнозеленая и бронзовая — расписная чаша, которая ждет, чтобы ее до краев наполнили напитком зимы.

Хотя Эрику не была видна вершина Стормхоулда, он знал, что на эту высокую гору скоро ляжет сверкающий снежный покров. Гуси и Кассандра были правы. К ним приближалась зима, закутанная в плащ из ледяного ветра.

Сокол у Эрика на запястье беспокойно зашевелился, встревоженный потоками чувств, бурливших за внешним спокойствием хозяина. Кассандра настороженно следила за птицей, потому что знала, что только волкодавы еще чутче улавливали настроение хозяина.

— Это, как ты говоришь, «безумие», — спокойно сказал он, — дает мне самый большой шанс удерживать южные земли до тех пор, пока не найду других хороших рыцарей, готовых поступить ко мне на службу.

— У твоего отца еще много других владений, — возразила Кассандра. — Позаботься лучше о них.

— Что ты мне предлагаешь, мудрейшая? Чтобы я уступил без боя замок Каменного Кольца Доминику ле Сабру?

— Да.

Сокол распустил крылья и издал пронзительный крик.

— А Морской Дом? — мягко спросил Эрик. — Не отдать ли его проклятому норманну? А Уинтерланс?

— В этом нет необходимости Каменное Кольцо — это единственный замок, упомянутый английским королем. С этим согласился, кстати, и шотландский король.

— На сию минуту — да.

— Сия минута — это все, что у нас есть.

Сокол беспокойно переступил по кожаной перчатке, надетой на руку Эрика Налетевший ветер затеребил богатый, бронзового цвета плащ рыцаря, закрутил его полы, так что показалась шерстяная туника цвета индиго, в которую он был одет под плащом Рукоять меча сверкнула подобно серебряной молнии.

— Если я передам Морской Дом, словно женскую туфлю во время брачной церемонии, — сказал наконец Эрик, — то все разбойники и бродяги Спорных Земель слетятся в надежде на поживу.

Кассандра покачала головой.

— Такого видения мне не было.

— И не будет, — резко бросил Эрик. — Я буду драться до последней капли крови, прежде чем отдам замок Каменного Кольца Доминику ле Сабру.

Кассандра с опечаленным видом посмотрела вниз, на свои руки, почти полностью скрытые длинными и широкими рукавами ее алого платья Богатый вышитый узор в синих и зеленых тонах блестел, словно пробивающаяся сквозь огонь вода.

— Я видела сон, — просто сказала она. Во взгляде Эрика мелькнуло нетерпение.

— Что тебе снилось? — спросил он отрывисто. — Сражения и кровь и рушащиеся замки?

— Нет.

Эрик ждал.

Кассандра смотрела на свои длинные, тщательно ухоженные пальцы. Крупный перстень с тремя драгоценными камнями сверкал так же ярко, как и вышивка. Сапфир — это вода. Изумруд — живые существа. Рубин — это кровь.

— Говори, — приказал Эрик.

— Красный бутон. Зеленый остров. Синее озеро. Вместе как единое целое. Вдалеке собирается могучая буря.

Сокол раскрыл клюв, словно день был не холодный, а жаркий. Эрик рассеянно успокоил птицу, не отрывая взгляда от неподвластного времени лица Кассандры.

— Буря налетела вихрем и коснулась красного бутона, — сказала она. — Он расцвел прекрасным цветком… но он расцвел внутри бури.

Глаза Эрика сузились.

— Потом настала очередь зеленого острова, — продолжала Кассандра. — Буря окружила, обласкала его и овладела им.

Рыжеватые брови поднялись кверху, но Эрик ничего не сказал. Он лишь продолжал поглаживать беспокойного сокола медленными, ласковыми движениями руки.

— Только глубокая, синяя вода озера осталась нетронутой, — говорила Кассандра. — Но она тянулась к буре — туда, где цвел чудесный алый цветок и где переливался всеми оттенками зелени остров.

Ветер повернул, подергал плащ Эрика и длинные складки красного платья Кассандры. Сокол свистнул и снова сложил крылья, глядя в небо голодными глазами.

— И это все? — спросил Эрик.

— А разве этого мало? — вопросом на вопрос ответила Кассандра. — Куда сердце и тело, туда скоро последует и душа. Тогда жизнь может дать богатые всходы, но смерть непременно потоком прольется!

— Янтарное пророчество, — пробормотал Эрик вполголоса. — Опять все то же проклятое пророчество.

— Надо было оставить Дункана, пусть бы он умер в Каменном Кольце.

— Тогда бутон никогда бы не расцвел, а остров никогда бы не заиграл всеми оттенками зеленого цвета. Цвета жизни.

— Но это не…

— Твой сон говорит о богатых всходах жизни, а не о смерти, — неумолимо продолжал Эрик. — Разве ради этого не стоит немного рискнуть?

— Ты рискуешь вызвать катастрофу.

— Нет! — резко возразил Эрик. — Катастрофа меня уже настигла! Отец так погряз в клановых междоусобицах, что отказывается дать воинов для защиты отдаленных владений.

— Так было всегда.

— Мне нужны воины, — сказал Эрик. — Могучие воины. Дункан как раз такой. С ним я могу держать замок Каменного Кольца. Без него замок будет потерян.

— Ну и пусть пропадает, вместе с Дунканом!

— У кого в руках эти владения, у того ключ ко всем Спорным Землям.

— Но…

— А тот, кто владеет Спорными Землями, — не останавливаясь продолжал Эрик, — приставил лезвие меча к горлу северных лордов, отсюда до каменных холмов Дана Айдинна.

— Я не видела во сне такой войны.

— Отлично, — тихо сказал Эрик. — Это значит, что большой риск будет вознагражден большой выгодой.

— Или большой смертью, — возразила Кассандра.

— Не надо обладать даром провидца, чтобы увидеть смерть. Это обычный конец всего живого.

— Ты упрям не в меру, — гневно произнесла она. — Неужели не понимаешь опасности того, что ты делаешь?

— Как и ты не понимаешь, насколько опасно ничего не делать!

Сильным взмахом мускулистой руки Эрик послал сокола ввысь. Сверкнули разноцветные путы; изящные крылья птицы быстро рассекали воздух. Она оседлала ветер с легкостью, от которой захватило дух, и этот незримый дикий зверь понес ее все выше и выше в небо.

— Если я не буду ничего делать, — сказал Эрик, — то наверняка потеряю замок Каменного Кольца. Если я потеряю замок Каменного Кольца, то Морской Дом станет таким же голым и беззащитным, как только что вылупившийся птенец.

Кассандра в молчании следила за полетом сокола.

— Лишь немногим лучше будет и положение Уинтерланса, — продолжал наступать Эрик. — Что не захватят разбойники, то приберут к рукам двоюродные братья и норвежцы. Можешь ли ты это отрицать?

Кассандра тяжело вздохнула.

— Нет, не могу.

— Мне в руки вложено оружие.

— Обоюдоострое.

— Да. С этим оружием надо обращаться осторожно. Но лучше пусть оно будет в моих руках, чем у Доминика ле Сабра.

— Лучше бы ты дал Дункану умереть.

— Судишь задним числом или прорицаешь? — насмешливо спросил Эрик.

Кассандра ничего не ответила.

— На нем был надет янтарный талисман, он спал у подножия священной рябины, — после небольшого молчания сказал Эрик. — Ты оставила бы его там умирать?

Кассандра снова вздохнула.

— Нет.

Эрик прищурился, глядя в провал между облаками, откуда лился яркий серебряный свет — солнце вот-вот должно было прожечь там дыру в облаках. Сокол парил очень высоко в небе, оглядывая болотистые берега озера своими зоркими глазами, высматривая водоплавающую дичь.

— А вдруг он вспомнит прошлое до того, как женится? — спокойным голосом спросила Кассандра.

— Вряд ли. Буря так же жаждет обладания, как бутон, остров и озеро вместе взятые. Он сделает ее своей еще до конца недели.

Алые рукава хлопнули от порыва ветра, открыв крепко стиснутые руки Кассандры.

— И это не будет против ее воли, — продолжал Эрик. — В присутствии Дункана Эмбер горит, словно ее изнутри освещает огонь.

Какое-то время тишину нарушало лишь приглушенное шуршание болотных трав, расчесываемых ветром.

— Но вдруг он прежде вспомнит? — повторила Кассандра.

— Тогда он испробует свою силу против моей быстроты. И проиграет, как проиграл Саймону. С одной лишь разницей.

— Дункан умрет. Эрик медленно кивнул.

— Только такое поражение он и примет.

— А что тогда будет с Эмбер? Пронзительный, печальный крик сокола донесся сквозь шум ветра, и Кассандра узнала ответ раньше, чем успел ответить Эрик. Она обернулась, увидела его лицо и поняла, почему кричал сокол.

Глаза Кассандры закрылись. Она долго прислушивалась к внутреннему молчанию, которое очень ясно говорило о перепутье и о грядущих бурях.

— Есть и другая возможность, — сказала она.

— Знаю. Моя смерть. Но после того, как я видел поединок Дункана с Саймоном, я не жду такого исхода.

— Жаль, что мне не пришлось увидеть этого Саймона, — вздохнула Кассандра. — Любой, кто так легко справился бы с Дунканом, заслуживает внимания.

— Эту победу легкой не назовешь. Хотя Саймон был быстр, как кошка, Дункан дважды почти достал его.

Глаза Кассандры потемнели, но она промолчала.

Эрик плотнее завернулся в свой бронзовый плащ. По давней привычке проверил, не помешают ли ему складки плаща вытащить меч, который он носил на левом боку.

— По правде говоря, — сказал Эрик, слегка улыбнувшись, — я надеюсь, что мне не придется стоять лицом к лицу с Дунканом при обнаженных мечах. Для человека его размеров он бывает дьявольски быстр.

— Ты не намного меньше. Да и Саймон тоже. Эрик на это ничего не ответил.

— Если ты умрешь от меча Дункана, то уйдешь во тьму не один, — тихо сказала Кассандра. — Я своими руками отправлю Дункана вслед за тобой.

Вздрогнув от неожиданности, Эрик посмотрел в спокойное лицо женщины, которую он, казалось, хорошо знал.

— Нет, — возразил он. — Это приведет к войне, которую лорд Роберт не сможет выиграть.

— Что ж, значит, так тому и быть. Ведь виной многому из того, что может случиться, — высокомерие лорда Роберта. Ему давно уж пора спать на тернистом ложе раскаяния.

— Он хотел лишь того, чего хотят все. Наследника мужского пола, который не даст растащить его земли.

— Да. И выбрал для этой цели мою сестру. На какой-то миг Эрик онемел от удивления.

— Твою сестру! — спросил он наконец.

— Да. Бесплодную Эмму.

— Почему никто не говорил мне?

— Что я — твоя тетка? Эрик коротко кивнул.

— Это была часть нашего с Эммой уговора, — сказала Кассандра. — Лорд Роберт страшится Наделенных Знанием.

Для Эрика это не было новостью. Он так и не помирился с отцом после размолвки из-за своего стремления к Знанию.

— Как только Эмма стала женой Роберта, — продолжала Кассандра, — он запретил мне видеться с ней. И снял этот запрет лишь однажды, когда она пришла ко мне, будучи уже Эммой Бесплодной.

— А вернувшись домой, вскоре понесла, — сухо закончил за нее Эрик.

— Да. — Улыбка Кассандры была холодной, как этот день. — Мне доставило большое удовольствие воспитать для Роберта Невежды сына и наследника, сделав из него Наделенного Знанием, колдуна.

Улыбка Кассандры стала другой, когда она посмотрела на Эрика, позволив глазами на этот раз выразить любовь, которую всегда к нему питала, но редко показывала.

— Эмма умерла, — тихо продолжала она. — Роберту я Ничего не должна, он заслуживает лишь презрения. Если ты умрешь от руки Дункана, я объявлю кровную месть.

На этот раз Эрик не нашелся что сказать. Среди множества возможных событий и последствий, о которых он думал, такого не предусматривалось.

Без слов он распахнул объятия женщине, ставшей ему матерью по духу, даже если она не была ею по крови. Кассандра не колеблясь обняла его, радуясь силе и жизненной энергии этого человека, чье появление на свет было бы невозможно без ее Наделенного Знанием вмешательства.

— Я бы предпочел какой-нибудь другой посмертный памятник, а не начало войны, победа в которой обязательно достанется моему врагу, — сказал Эрик спустя какое-то время.

— Тогда посмотри, нельзя ли этого врага повернуть к будущей пользе. Из Доминика ле Сабра может получиться лучший союзник, чем из твоих кузенов.

— Из самого сатаны получится лучший союзник, чем из моих кузенов.

— Да уж, — иронически усмехнулась Кассандра. — Над этим стоит подумать, не так ли?

Эрик коротко засмеялся и отпустил Кассандру.

— Ты никогда не сдаешься, — произнес Эрик с улыбкой, — а еще говоришь, что я упрям.

— Так оно и есть.

— Я лишь использую свой дар.

— Дар упрямства? — сухо спросила она.

— Умения проникать в суть, — возразил он. — Я вижу путь к успеху там, где другие видят лишь неминуемое поражение.

Кассандра прикоснулась ко лбу Эрика кончиками пальцев, глядя в его ясные рыжевато-желтые глаза.

— Я молюсь о том, чтобы ясность взора, а не высокомерие было твоей путеводной звездой, — прошептала она.

Отдаленные раскаты грома докатывались до Дункана и Эмбер, когда они направляли бег своих лошадей к Каменному Кольцу и к священной, никогда не цветущей рябине Дункан с тревогой повернул голову туда, откуда доносился рокот, и попытался определить, настигнет их гроза или пройдет стороной.

Облачный покров, укутавший вершину горы, стекал все ниже и ниже, волоча за собой шлейф из густого тумана. Но не из-за сырой погоды Дункан чувствовал, будто чьи-то холодные пальцы то и дело касаются его спины. Он ощущал возможную опасность, хотя все вокруг казалось спокойным.

Не отдавая себе в этом отчета, он проверил, удобно ли лежит в руке молот, взятый им из оружейной мастерской.

— Стормхоулд, — сказала Эмбер.

— Что? — быстро повернулся к ней Дункан.

— Это просто Стормхоулд урчит, словно огромный, довольный кот, чуя приближение зимы.

— Значит, ты думаешь, что вершинам по душе зимние бури? — спросил он.

— Я думаю, что они рождены друг для друга. Бури нигде так не прекрасны, как среди вершин. А вершины всего величественнее в свирепых объятиях бури.

— И всего опаснее, — пробормотал про себя Дункан. До него вновь донесся шепот опасности. Он еще раз огляделся, но нигде не увидел никакого движения, кроме бесшумного колебания и скольжения полотнищ тумана.

— Опасность обостряет чувство красоты, — промолвила Эмбер.

— А покой, значит, притупляет его?

— Покой обновляет красоту.

— Это тоже часть того, чему учат вас, Наделенных Знанием? — сухо спросил Дункан.

— Это часть здравого смысла, и ты прекрасно это знаешь, — возразила попавшаяся на удочку Эмбер.

Дункан засмеялся, радуясь остроте ума Эмбер, хотя при этом в нем вспыхнуло нестерпимое желание снова прикоснуться к ней. Но он не сделал такой попытки. Он не совсем понимал, почему она так старательно избегала прикасаться к нему с того дня на Шепчущем Болоте, но был совершенно уверен, что именно это она и делала.

С улыбкой Эмбер подняла лицо к бурно кипящему небу. В обрамлении фиолетовых складок капюшона и плаща ее кожа светилась подобно драгоценной жемчужине. Темно-розовая подкладка плаща была под стать ее губам. Когда капюшон упал у нее с головы, стал виден серебряный, украшенный янтарем обруч, скрепляющий ее не туго заплетенные волосы.

Она вся была в янтарных украшениях. Браслеты из прозрачно-золотистых кусочков янтаря окружали ее запястья, переливаясь при каждом движении. Рукоять серебряного кинжала, подвешенного к поясу, украшал крупный «глаз» из красного янтаря. В серебряную брошь размером с ладонь, на которую застегивался ее плащ, были вделаны полупрозрачные камни, составлявшие изображение птицы феникс — символа смерти и возрождения через огонь. На шее у нее было ожерелье из кусочков янтаря и ее талисман, в золотистой глубине которого ей иногда виделись тени прошлого.

Но Дункан, когда смотрел на нее, видел не эти богатые украшения и драгоценные камни, стоившие целое состояние. Он видел густую бахрому ее ресниц и румянец, рдеющий у нее на щеках подобно цветкам шиповника. Он жаждал ощутить прохладный вкус ветра на ее коже и упиться теплом, живущим за ее розовыми губами.

Он пожалел о том, что она не сидит впереди него на седле, а едет на своей лошади. Если бы она сидела впереди него, он мог бы притянуть ее к себе, просунуть руку к ней под плащ и ласкать ее мягкие, теплые груди. Потом он почувствовал бы, как мягкое меняется, становится твердым, как стягиваются и твердеют ее соски в ожидании, когда же опалит их жар его рта.

Вблизи от Эмбер он уже почти привык к внезапным, бурным приливам жара и отвердению плоти. Но никак не мог свыкнуться с тем, что какой-то тихий голос у него внутри все время внушает ему: ты не должен этого делать.

Это было бы неправильно.

Однако, как только эта мысль появилась, Дункан тут же стал оспаривать ее.

Она никому не обещана. Она не замужем. Она не девственница, что бы там ни говорил Эрик. Мы с ней уже познали друг друга. Я уверен в этом.

И она тоже этого хочет.

Что здесь неправильного?

На эти заданные самому себе вопросы Дункан не получил никакого ответа, кроме упрямого молчания темноты, сквозь которую он никак не мог дотянуться до своих воспоминаний.

Неужели я женат? Не это ли пытается сказать мне проклятая темнота?

Никакого воспоминания в ответ, и все же Дункан был уверен, что не женат. Он не мог бы сказать, откуда у него такая уверенность, но это ощущение оставалось неизменным.

— Дункан?

Он повернулся к девушке, глаза которой были еще прекраснее, чем все ее янтарные украшения.

— Мы приближаемся к Каменному Кольцу, — сказала Эмбер. — Эта местность не кажется тебе знакомой?

Эмбер остановила лошадь на верху невысокого подъема. Дункан направил свою лошадь вслед за ней, догнал, остановил рядом и приподнялся на стременах, чтобы получше оглядеться.

Перед ними расстилался великолепный, притихший ландшафт: оплетенные прядями тумана деревья, беспорядочные нагромождения камней и крутые холмы, вершины которых терялись в серебристых облаках. Среди поросших мхом камней и опавших листьев темно поблескивала вода ручья, журчание которого было лишь немногим громче, чем звук, производимый каплями воды, которые медленно стекали на землю с оголенных ветвей росших здесь дубов.

Эмбер с тревогой следила за лицом Дункана, стараясь угадать по его выражению, узнает ли он место, — это одновременно и страшило ее, и заставляло молиться.

Страшилась она за свое счастье.

Молилась о счастье Дункана.

— Очень похоже на тропу, ведущую в Долину Духов, — сказал наконец Дункан. — Вот бы опять оказаться на Шепчущем Болоте!

Говоря это, он прятал в темных усах еле заметную улыбку. Щеки Эмбер запылали румянцем, который никак не был связан с холодной погодой. При виде ее вспыхнувшего лица Дункан перестал прятать улыбку, ставшую откровенно чувственной.

— Помнишь, что ты ощущала, когда мой рот пробовал на вкус твои груди? — спросил он.

Румянец на щеках Эмбер стал еще ярче.

— А может, ты вспоминаешь, как пышно расцвел твой цветок? — продолжал Дункан.

У нее перехватило дыхание.

Не сводя с Эмбер глаз, Дункан тихонько добавил.

— Я вижу этот цветок во сне, осязаю его гладкие, горячие лепестки и просыпаюсь в лихорадочном жару.

Эмбер не могла скрыть страстной дрожи, пробежавшей у нее по телу при этих словах Дункана; это было так же невозможно, как стереть со щек румянец.

— Скажи мне, что ты помнишь, — тихим голосом стал уговаривать ее Дункан. — Скажи мне, что я не одинок в своих страданиях.

— Я умру с этим воспоминанием, — сказала Эмбер, полу закрыв глаза. — Ты подарил мне… рай.

От этой запинки в ее голосе, говорившей о вспышке чувства, Дункана бросило в жар.

— Ты приводишь в восторг и искушение меня так сильно, что муки становятся невыносимы, — проговорил он охрипшим голосом.

Печальная улыбка тронула губы Эмбер.

— Я не хочу мучить тебя. Я старалась избегать этого, раз теперь знаю.

— Знаешь? Что?

— Силу того, что влечет нас друг к другу.

— И поэтому ты старалась не прикасаться ко мне, словно я стал вдруг каким-то нечистым?

Эмбер искоса бросила на него быстрый взгляд.

— Я думала, тебе так будет легче.

— Разве соколу легче, если у него сломаны крылья?

— Дункан, — потрясение прошептала она. — Я вовсе не хотела причинить тебе боль. Я думала… я думала, что если не буду всегда у тебя на глазах, не буду всегда поблизости, то ты меньше будешь желать меня.

— А ты? Разве сейчас ты желаешь меня меньше, чем вчера или два дня назад?

Со стоном отчаяния она закрыла глаза.

— Эмбер? — продолжал настаивать Дункан.

— Я желаю тебя не меньше, а даже больше, чем раньше, — тихо сказала она.

Улыбка радости озарила лицо Дункана. Потом он увидел, как из-под опущенных ресниц Эмбер катятся слезы, и его улыбка пропала, будто ее и не было. Он заставил свою лошадь приблизиться вплотную к лошади Эмбер.

— Почему ты плачешь? — спросил он.

Эмбер медленно покачала головой. Теплые, сильные пальцы подняли ее подбородок кверху.

— Посмотри на меня, бесценная Эмбер.

Как только Дункан прикоснулся к ней, поток его чувств начал переливаться внес. Жадно впитывая их, она понимала, что должна остановиться. Чем дольше она знала Дункана, тем яснее ей становилось, какой ценой ему придется расплачиваться, если он сделает ее своей.

Ценой чести.

— Ты мне не скажешь, почему плачешь? — снова спросил Дункан.

Когда Эмбер почувствовала его заботу, слезы закапали у нее из глаз еще быстрее.

— Тебе кажется, что я обесчестил тебя своим прикосновением? — спросил он.

— Нет.

Голос Эмбер звучал сдавленно, ибо она с большим трудом удерживалась, чтобы не броситься прочь от Дункана.

Или не броситься к нему в объятия.

— Ты боишься, что я все-таки овладею тобой?

— Да, — прошептала она.

— Разве подарить мне рай, заключенный внутри твоего тела, будет так ужасно?

— Нет.

Эмбер глубоко, с усилием вздохнула и открыла глаза. Дункан смотрел на нее с такой нежностью и заботой, что ей захотелось как можно скорее успокоить его.

— Для меня это совсем не будет ужасно, — сказала она дрожащим голосом. — Но для тебя… ах, темный воин, боюсь, что для тебя это станет началом адских мучений, а не райского блаженства.

Дункан улыбнулся.

— Не бойся. Ты — мой рай, мое блаженство. Я это чувствую так же ясно, как слышу бешеные толчки собственной крови в жилах, когда думаю об этом.

Вырвавшийся у Эмбер звук был наполовину смехом, наполовину вскриком отчаяния.

— А что будет потом? — спросила она. — Что, если я на самом деле девственница, хотя ты мне не веришь?

— Я сдержу свою клятву.

— Мы поженимся?

— Да.

Эмбер еще раз глубоко вздохнула.

— А потом ты возненавидишь меня.

Дункан сначала подумал, что она дразнит его. Потом понял, что это не так.

— За что же я буду ненавидеть женщину, которая мне сладостна так, как и во сне никогда бы не приснилось? — спросил он.

— Темный воин, — прошептала Эмбер.

Шепот был так тих, что он едва расслышал ее слова, а прикосновение ее губ к его руке так легко, что он едва почувствовал ласку.

— Скажи мне, — настаивал Дункан, — что так печалит тебя?

— Я чувствую в тебе смятение духа, — просто сказала Эмбер.

Он усмехнулся.

— Лекарство от него — в тебе, в твоем тепле.

— От рыщущего голода — да. Но есть и другая часть тебя — та, что прикована цепями в темнице мрака, мятущаяся, тревожная, жаждущая вновь обрести жизнь, которой больше нет… От этого у меня нет лекарства.

— Когда-нибудь я все вспомню. Я уверен в этом.

— А если мы будем уже женаты, прежде чем наступит этот день? Что тогда?

— Тогда тебе придется на людях называть мужа другим именем, — с улыбкой ответил Дункан. — Но в спальне я останусь твоим темным воином, а ты по-прежнему будешь моей янтарной колдуньей.

Губы Эмбер дрогнули в попытке улыбнуться.

— Я думаю… я боюсь, что ты станешь моим врагом, если вспомнишь прошлое.

— А я думаю, ты просто боишься, что я силой распахну райские врата.

— Это не то, что… — начала Эмбер.

Ее слова закончились испуганным вскриком, потому что Дункан снял ее с седла и посадил к себе на колени. Даже через толстую ткань своего плаща она почувствовала твердый, упругий конец его желания, рвущегося к ней.

— Не бойся, — сказал Дункан. — Я не войду в тебя, пока ты не попросишь об этом. Нет, пока не станешь умолять об этом! Подвести тебя к этой грани будет для меня сладким и мучительным блаженством.

Улыбка Дункана была нежной и в то же время страстной, полной чувственного предвкушения. Она заставила сердце Эмбер замереть и забиться с новой силой под влиянием чувств, которые она боялась даже назвать, не то что говорить о них вслух.

— У меня нет ни семьи, ни высокого положения, — сказала она звенящим от отчаяния голосом. — Что, если у тебя есть и то и другое?

— Тогда я охотно поделюсь и тем и другим с молодой женой.

Хотя в этих словах, произнесенных вслух, заключалось то, о чем мечтала Эмбер, они не остановили потока горячих слез, струившихся у нее по щекам.

Возможно ли это? Сможет ли Дункан полюбить меня достаточно сильно, чтобы простить, если память к нему вернется?

Может ли стать прекрасной жизнь, если у нее такое зловещее начало?

Дункан наклонился вперед и стал нежными поцелуями собирать слезы у Эмбер с ресниц. Потом коснулся губами ее губ, и этот поцелуй получился удивительно чистым и невинным.

— На вкус ты, как морской бриз, — сказал он. — Прохладная и чуточку соленая.

— И ты тоже.

— Это твои слезы у меня на губах. Будет ли мне позволено попробовать на вкус и твою улыбку?

Эмбер никак не смогла удержаться от улыбки, а Дункан никак не смог удержаться, чтобы не прильнуть губами к ее губам в поцелуе, который был настолько же обольстительным, насколько сдержанным был его первый поцелуй. Когда он оторвался от нее и поднял голову, Эмбер вся пылала, дрожала, а ее губы слепо потянулись вслед за его губами.

— Да, любовь моя. Все так, как и должно быть. Твои губы полны, горячи и открыты — они жадно ищут меня.

И только Дункан стал снова склоняться к Эмбер, как вдруг на них со всех сторон налетели разбойники.