2

Евгений Парвицкий занимал в гостинице «Нетск» президентские апартаменты, а Виктор Дмитриевич Козлов – обыкновенный люкс. Сейчас скрипач был на репетиции, а Козлов прилег отдохнуть. Вообще-то он не привык расслабляться до обеда, но тут стало невмоготу – переел.

– Чертовы провинциалы, вечно душат своим гостеприимством, – ворчал он.

Справедливости ради надо сказать, что никто в ресторане не принуждал Виктора Дмитриевича есть и пить – он сам перестарался. Однако, взбивая подушку на кровати, такой широкой, что на ней могла бы резвиться целая шведская семья, Козлов недобрым словом помянул и бедного обворованного банкира, и друга Женьку, у которого такие беспардонные знакомые.

Когда Виктор Дмитриевич улегся на кровати среди подушек и поднял глаза к потолку, стало еще хуже: подступила тошнота. Это было совсем некстати, потому что мешало думать. А подумать было о чем! Идея, мелькнувшая в голове эксперта, была на редкость изящна, но требовала быстрого воплощения.

Козлов поворочался в подушках, приоткрыл окно, снял штаны, чтобы было не так душно, и в эту минуту зазвонил телефон. Портье доложил, что какой-то Климентов просится в гости.

– Пошлите его к черту, – распорядился Козлов.

Последовала заминка, после чего в трубке зазвучал незнакомый сладкий голос:

– Позвольте напомнить вам, Виктор Дмитриевич, нашу приятную встречу в Перми. Нас познакомил Марат.

– Какой еще к черту Марат?

– Гельман.

– Ну и что?

Виктор Дмитриевич не собирался ни с кем вспоминать былые встречи и тем более надевать штаны.

– Я тогда курировал выставку тканей Любови Поповой, – пел голос в трубке. – Сейчас я работаю здесь, в Нетске. Заведую отделом декоративно-прикладного искусства в местном музее.

– В музее? И у вас директрисой этакая импозантная женщина? Шатенка, с хорошим бюстом? – спросил Козлов.

– Можно сказать и так, – уклончиво ответили в телефоне. – Если речь идет об Ольге Иннокентьевне Тюменцевой…

– О ней самой! Ладно, поднимайтесь сюда, – снизошел Козлов.

Он прикрылся покрывалом по грудь и взял бутылку с минеральной водой, чтобы смягчать муки неспокойного желудка. Скоро в дверь деликатно постучали.

– Войдите! – радушно крикнул Козлов. – Сюда, сюда ступайте, через гостиную в спальню! Я не вполне здоров, вот и принимаю в постели.

На пороге спальни показался некто средних лет в желтых очках и терракотово-красном сюртуке. Он попросил звать его просто Никитой. Козлов указал гостю на пуф рядом со своей кроватью. Гость сел и сочувственно вздохнул.

– Ланч в «Адмирале» удался на славу, но что-то там было не то, – пожаловался Козлов. – Я грешу на семгу, с которой мы начали.

Насчет семги Козлов догадался, потому что его замутило от лососевого цвета рубашки визитера. Никита начал хвалить Пермь и Марата, рассказал, как много лет мечтал познакомиться с Виктором Дмитриевичем, как счастлив беседовать с ним теперь.

В ответ Козлов мерно кивал, как это делают королевские особы, и прикладывался к минералке. Наконец он решил, что достаточно наслушался ерунды. Пора было браться за продвижение блестящей идеи, что овладела недавно его беспокойным умом.

– Вы теперь в местном музее? – переспросил он. – Насколько мне известно, коллекция тут неплохая.

– Согласен. У нас есть хороший авангард, случайно завалявшийся в запасниках со времен борьбы с формализмом. Археологический отдел тоже интересный.

– И директриса ваша женщина очень эффектная.

Никита вежливо улыбнулся, но поддакивать не стал даже из почтения к сединам Виктора Дмитриевича: Ольгина красота, судя по всему, его не трогала. Может, как и любая другая женская красота.

– Если обворожительная женщина вдобавок умна, это взрывоопасно, – продолжал Козлов. – Не удивляюсь, что именно такой особе господин Галашин поручил опекать коллекцию. От нее можно потерять голову.

– Не думаю, что дело в прелестях Ольги Иннокентьевны, – возразил Климентов. – Уж не знаю, чем она взяла и как к Галашину пристроилась. Бедняга банкир ничего не смыслит в живописи. А вот жена его – третья вице-мисс Россия 2003 года. Так что с Тюменцевой ничего личного, только бизнес.

Козлов недоверчиво покачал головой:

– Кто знает, кто знает! Я видел сегодня коллекцию Галашина, любопытную, но очень неровную. Возник ряд вопросов. Наши олигархи любят скрытничать, потому вы, думаю, не в курсе, каким образом формировалась эта коллекция?

Никита Климентов даже подпрыгнул на своем пуфе:

– О, это секрет Полишинеля! Большинство Ольгиных передвижений по планете известны в музее. Пополнять галашинское собрание она ездит по аукционам – чаще не первой руки, хотя иногда заглядывает и на приличные торги. Недавно в Вену прокатилась, в «Доротеум» [17] . Правда, последнее время почти все покупает через Москву.

– Лень стало самой ездить? Или завела доверенного человечка?

– Вы на редкость проницательны! – снова ударился в лесть Климентов. – Диву даюсь, как вы сразу видите суть проблемы. Естественно, дело не в лени. Человечек имеется, и точно весьма полезный – туда вхож, куда меня, скажем, не позовут.

– А что, есть такие места? – притворно удивился Виктор Дмитриевич.

Климентов также притворно потупил свои беззастенчивые глаза – сквозь желтые стекла очков они выглядели нарисованными, как у матрешки. Виктор Дмитриевич удовлетворенно наблюдал на его лице азартный румянец бывалого сплетника.

– Есть, но их немного, – ответил Никита Климентов. – Например, приватные дома в Европе. Семьи потомков русских эмигрантов первой волны во Франции, Чехии, Германии. Резиденции друзей этих семейств. Всевозможные русские организации за границей, дышащие на ладан. Там есть чем поживиться.

Козлов радостно почесал под покрывалом одну голую ногу о другую. Семга еще давала о себе знать, но ощущение близкой удачи, сознание того, что сделан точный выстрел, придало сил.

– Да знаю я, кто этот ваш таинственный агент! – вскричал Виктор Дмитриевич и сел в кровати так резко, что внутри его булькнула минералка. – Не кто иной, как Палечек?

Климентову осталось только восторженно сплести пальцы и воскликнуть:

– Вы в самом деле видите все насквозь! Да, это Филипп Григорьевич Палечек. Он и сюда, в Нетск, пару раз приезжал. Вот уж арт-дилер от Бога! И как ему все удается? Конечно, это достойнейший, обаятельнейший человек…

– Обаятельный – значит, жулик, – отрезал Козлов. – Я вот, например, честный человек – и совсем не обаятельный.

– Что вы, что вы! – не согласился Никита. – Вы на редкость…

– Да бросьте! А вот Фильку Палечека я знаю уже лет двадцать с лишком, с тех еще времен, как он на Кузнецком мосту манекенщиком служил. Смазлив был очень. Специализировался на дамах бальзаковского возраста, хотя Бальзак имел в виду тридцатилетних, а не тех, кто на пенсии. Но что делать, термин сложился! Из подобных особ у альфонсов в те годы особо ценились вдовы партийной номенклатуры. Филька уже тогда пытался толкать антиквариат, но летал невысоко, пока я его с Валери не познакомил.

– С Валери Плезанже? – ахнул Никита. – С той самой? С галеристкой из Парижа?

– С ней, голубушкой. Тогда она то и дело наезжала в Москву и хорошо проредила наши коллекции. Ее часто видели под ручку с Раисой Максимовной. Потом к ним Филька прицепился и смотрел на Валери глазами бешеного фавна. Таки она на него в конце концов клюнула, вывезла в Париж.

– Счастливец, – завистливо вздохнул Никита.

– Да уж, Филька чуть умом не тронулся от такого счастья. Они с Валери взасос целовались прямо при Горбачеве! Даже венчались тут, у нас, в каком-то монастыре, хотя Валери не только ничуть не верующая, но, скорее всего, сама настоящий черт. Я уверен, у нее есть хвост.

– Хвост?

– Угу. Такой, думаю, как у декоративных крыс – недлинный, тоненький, холодный. Лысый.

Климентов сначала передернулся, потом рассмеялся:

– Лысый хвост?

– Ты ее хоть раз видел? – весело подмигнул Виктор Дмитриевич Никите, переходя на небрежное старомосковское «ты». – Нет? Представь себе сильно и со вкусом накрашенного шимпанзе. Вот она какая! И годков ей уже тогда было за шестьдесят. Не спорю, стиль, от-кутюр, манеры, фигурка – худобе мумия Тутанхамона завидует. Парижский шик! А главное, имя, вес, галереи по всему миру.

– У нее было чему поучиться, – серьезно сказал Климентов; похоже, он мысленно примерял на себя Филькино счастье.

– Это точно! Дама она с мозгами. Правда, школа была недолгой – Валери Фильку через полгода бросила. Сердцу не прикажешь! Повстречался ей какой-то то ли португалец, то ли бразилец, тоже из моделей. Она никогда в жизни не имела мужчин старше двадцати пяти лет – говорила, что насыщается соками молодости, как царь Соломон. Оттого, мол, и сил у нее, как у мула, и сексуальность сшибает с ног.

– Вы ж сказали, она на шимпанзе похожа?

– Если б не молодые жеребцы, была б, наверное, много страшнее шимпанзе. Главное, Филька Палечек в Париже осел. Лоску он поднабрался, мордашка как картинка – и пошел, как привык, по увядающим дамам. Не знаю, как и где его потом мотало, но лет десять назад на родине объявился. Уже антиквар (лавки в Париже и Брюсселе), уже со связями, уже у каких-то графинь и баронесс накупил всякого барахла и продает втридорога. Красотишка пооблезла, но хватка окрепла.

– Так вы считаете, он жулик? – напрямик спросил любопытный Никита.

Виктор Дмитриевич лукаво посмотрел на него поверх очков, потом вскинул голову, и сквозь стекла его глаза, огромные, круглые, странные, глянули пронзительно. Климентов поежился.

Виктор Дмитриевич изрек:

– Мутный он, Филька. Трупоед – у вдов и наследников все подряд скупает. Умеет вовремя подластиться, плачет на всех похоронах. Черт его знает, как он это делает, но слезы текут, как из чайника! Учтите, среди куч его хлама может обнаружиться иногда жемчужное зерно. А для некоторых и хлам за жемчуг сойдет. Жаль было бы, если б эта роскошная женщина, директор вашего музея, где-то что-то просмотрела. Например, фальшивку какую-нибудь. С Палечеком надо держать ухо востро…

Климентов слушал и даже дыхание сдерживал. Виктор Дмитриевич за себя порадовался: наживка проглочена, теперь надо ждать результатов. Он надеялся, что этот жук в желтых очках окажется достаточно проворным. Если так, то слух по музею (и не только!) разнесется моментально, и дама с эффектным бюстом запаникует. Тогда бери ее голыми руками!

С удивлением Виктор Дмитриевич обнаружил, что удачный тактический маневр пересилил тошноту. Жить стало интересно. Эксперт нетерпеливо заерзал под покрывалом:

– Как ни приятна наша беседа, милейший (к сожалению, запамятовал ваше имя, простите старика!), но дела не ждут. Я должен спешить в филармонию. Не извиняйтесь. И я с удовольствием… Надеюсь, не последний раз видимся… И я вас… И я также… Всего наилучшего!