Глава 9

По всей Тиллинг-Грин люди или готовились отойти ко сну, или уже спали. В поместье полковник то ли зевнул, то ли вздохнул с облегчением, выкладывая деньги и ключи на комод и развязывая белый галстук.

«Завтра к этому времени вся проклятая шумиха закончится, — подумал он. — И зачем волноваться? Ничего уже не поделаешь. Валентина все равно когда-нибудь должна выйти замуж, а уж какой стороной брак обернется — никогда не скажешь заранее. Возьмем мой собственный…» Но от размышлений на столь скользкую тему Роджер уклонился, лучше подумать о Валентине. «Почему бы всему и не обернуться хорошо? Гилберт — не первый молодой человек, которому надо поразвлечься, прежде чем он успокоится. Да и деньги играют свою роль… Зачем ходить вокруг да около? А их осталось предостаточно от бедняжки Элинор и этого типа, Грея. Каким очаровательным, хрупким созданием была Элинор. Жизнь оказалась слишком груба для нее, и она просто сдалась. Интересно, что бы было, если бы мы с ней поженились? Но все говорили, что этого делать не следует, так что я отправился на Восток, а она вышла замуж за Грея, но не сразу, далеко не сразу. Грей оказался подонком. Как глупо все это! Думаю, Валентине будет хорошо с Гилбертом. Да, мы потеряем ее… и деньги тоже…»

И полковник погрузился в нескончаемые размышления о том, как плоха жизнь без денег.

В это время его сестра Мегги пришла к заключению, что званый вечер, несмотря на все сложности, удался. Миссис Глейзер — действительно хорошая повариха, все было очень вкусно. Конечно, они, вероятно, не смогут больше ей платить… или смогут? Роджер всегда так себя ведет, как будто они через неделю отправятся в работный дом… Совсем как покойный папа. Конечно, теперь такого названия — «работный дом» уже нет, но суть дела не изменилась. Если у вас мало денег, то о них все время приходится думать, а это так утомительно! Как жаль, что Валентина выходит замуж. Браки не всегда оборачиваются тем, чего от них ожидаешь. Девочка может стать такой же несчастной, как ее мать. Лучше бы ей остаться с ними. Гилберт — настоящий красавец, а когда умрет его кузен, он получит и титул, потому что у бедняжки леди Бренгстон рождались только дочки. Конечно, денег у него нет, но Валентининого состояния хватит на двоих. Но из таких слишком обаятельных молодых людей не всегда получаются хорошие мужья. Сама она, Мегги, в юности хотела выйти замуж, да никто не звал, может быть, и лучше, что так вышло. А то получила бы такого мужа, как папочка Валентины, который разбил сердце ее матери и растратил уйму ее денег.

Мегги сняла аметистовое ожерелье, некогда принадлежавшее ее матери, и положила его на столик. Она помнила, как мама носила это украшение, с прекрасными камнями, к лиловому атласному платью с низким вырезом, отороченным дорогими кружевами. Мамины плечи были очень гладкие и белые, в те времена дамы гордились своими декольте. Ее собственная шея слишком тонка для этого ожерелья. Мегги со вздохом отложила его в сторону, аккуратно вытащила три обитых атласом ящичка из старомодной шкатулки для драгоценностей, чтобы положить украшение на место. В нижнем ящичке из-под тяжелого браслета с карбункулами высовывался скомканный кусочек бумаги. Она попыталась вытащить его, потянув за кончик, но в конце концов сдалась и, приподняв украшение, взяла мятую бумажку и расправила ее. На ней по косым строчкам расползались неровные разнокалиберные буквы.

Некоторое время женщина глядела на записку, затем сложила ее и снова подсунула под браслет. Убрав на место два верхних ящичка, она заперла шкатулку и убрала ключ.

Валентина выскользнула из своего бледно-зеленого платья, про которое Метти Эклс сказала: «Знаешь, не носи зеленое, это к несчастью».

Девушка стояла с пышным бледным облаком ткани в руках, задумавшись вдруг, откуда появился такой предрассудок. Наверно, потому, что зеленый всегда был цветом маленького народца — фей. Они не позволяли другим носить его, особенно по пятницам, потому что это день искупления, и он не для маленьких волшебниц…

Она повесила платье в шкаф и вернулась к туалетному столику, чтобы снять жемчуга. Она протянула руку к застежке и отдернула ее, внезапно увидев послание, прикрепленное к подушечке для булавок брошкой, которая была на ней сегодня в церкви, — маленьким бриллиантовым перышком, очень легким и сверкающим. Туго набитый конверт выглядел как те, в которых рассылают рождественские открытки. Незнакомый почерк был крупным, буквы неаккуратные. Девушка взяла письмо, разорвала конверт и обнаружила внутри другой, маленький серый, без какой-либо надписи.

Бояться было нечего, но сердце подступило к горлу, а руки задрожали. В сером конверте лежала записка, написанная слишком хорошо знакомым почерком:

«На старом месте, жду до двенадцати. Если не придешь, звоню в парадную дверь ровно в девять утра».

Подпись отсутствовала, но Валентина в ней не нуждалась. Мелкий неразборчивый почерк Джейсона выдавал автора. В голове билась одна мысль: «Он здесь». Валентина почувствовала, что у нее вырастают крылья, чтобы унести к любимому. Радость и облегчение переполняли ее. И вдруг в голову пришла отрезвляющая мысль: «Слишком поздно, возврата нет». Ведь любимый ушел, не сказав ни слова, она даже не знала, жив ли он, а ведь тысячи смертей подстерегают его, единственного, и каждую минуту какая-то из них может стать реальностью. Невозможно долго выдержать пытки неизвестностью. Поэтому завтра Валентина выходит за Гилберта Эрла. Тут гнев вытеснил первоначальную радость. Неужели Джейсон действительно думает, что ее можно отбросить, как ненужную игрушку, и подобрать, когда захочется? Он убежден, что можно отправиться на поиски приключений, а мир застынет в покорном ожидании его возвращения? Девушка вдруг вспомнила его голос и секунду как бы прислушивалась к его звучанию, но маленький огонек гнева разгорался. «Он не захотел, когда мог бы… Да, я его очень любила, а он ушел, ни сказав ни слова». Тут Валентина почувствовала, что до боли в руке сжимает записку.

В ярости девушка разорвала бумагу и вышвырнула клочки в окно. Это немного охладило ее злость. «Раз уж он назначил время и место встречи, — решила Валентина, — то я пойду, чтобы, наконец, выяснить отношения. Пусть Джейсон посмотрит, что натворил, почувствует запах пепла и поймет, что все потеряно. Большего мне не надо».

Она сняла длинную пышную нижнюю юбку, надетую под зеленое платье, и взяла темную простую юбку и джемпер. Вместо бледно-зеленых туфель с хрустальными пряжками девушка сунула ноги в простые лодочки на низком каблуке. Повязав темный шарф, Валентина надела свободное короткое пальто.

Приоткрыв дверь, она оглядела темный пустой коридор и вышла на лестничную площадку. Внизу холл был освещен тусклой маломощной лампочкой. Когда человек в одиночестве ходит по спящему дому, все становится не совсем реальным, как будто он бродит во сне. Горничные давно ушли домой, миссис Глейзер, жена садовника, отправилась в коттедж. Где-то на ее этаже, наверно, спят Роджер, Сцилла и Мегги. Все они очень устали, бедная Сцилла едва дождалась ухода последнего гостя, чтобы, позевывая, отправиться к себе.

Когда Валентина пересекала холл, пустота и тишина сгустились вокруг нее, ощущение было такое, как будто входишь все глубже в бассейн, а вода поднимается все выше и выше — вот уже у пояса, у горла… и, наконец, сомкнулась над головой. Девушка смело вступила в эту таинственную темноту, все дальше уходя от света, пока не добралась до гостиной.

Она повернула ручку и прошмыгнула внутрь, где было совсем темно. Беззвучно закрыв дверь, Валентина достала из кармана пальто припасенный маленький карманный фонарик и включила его. Очертания кресел, диванов, столов слабо угадывались в узком луче света. Она подошла к блеклым занавесям в середине и проскользнула за них. Именно здесь была дверь, а под двумя другими окнами стояли обитые старой парчой кресла, так же была устроена и соседняя комната, служившая гостиной Сцилле. Выйдя на террасу, девушка выключила ставший ненужным фонарик, ноги сами находили хорошо знакомый путь, по которому она так часто ходила и днем, и в сумерках, и ночью. А сейчас луна освещала низкие тучи, и мир под ними казался покрытым дымкой, но вполне различимым.

Валентина спустилась с террасы и пошла по лужайке, окруженной деревьями. Здесь вилась тропинка, которая поворачивала налево и петляла между стволов. Легкий ветерок качал ветви над головой, играя тенями. Деревья постепенно исчезали, уступая место холму, на котором прапрадед построил летний домик. Во времена раннего викторианства его было принято называть бельведером. Девушка поднялась к нему по дорожке, сильно заросшей травой. Когда она оказалась наверху, что-то шевельнулось в тени дверей. Бедняжка испуганно замерла, сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди.

Джейсон спустился по деревянным ступеням бельведера и обнял Валентину за плечи. Жест не показался ей странным, ведь он был таким знакомым и привычным, куда-то исчезли месяцы, проведенные друг без друга, «замкнулась связь времен». Остались только Он и Она, наконец вместе. Молодые люди так и стояли молча, пока Джейсон не сказал:

— Ты пришла, и это хорошо. Не придется колотиться утром в парадную дверь. Давай-ка сядем и поговорим, на ступеньках удобно.

И они уселись рядышком, совсем как раньше. В лунном свете можно было разглядеть очертания лесов вокруг деревни, окруженный домами неправильный треугольник деревни, тонкую ленточку речки Тилль, вьющуюся по лугам. Ни одно окно не светилось, но отчетливо выделялись дома и темная громада церкви. Чуть ближе легкий туман парил над прудом, в котором утонула Дорис Пелл.

Некоторое время парочка сидела молча. Валентина пришла сюда в ярости, чтобы сразиться с тем в душе любимого человека, что позволило ему уйти и оставить ее, но не смогло навсегда удержать вдали. Но сейчас девушка не находила в себе сил для борьбы. Ничего с ним не поделаешь, пусть уходит и приходит, когда хочет. Только как ей выйти за Гилберта, если она чувствует себя так, словно уже давно замужем за Джейсоном? И что такое собственно, брак? Это ведь не просто слова, которые произнесет завтра в церкви Томми, это не одна лишь физическая связь. Может быть, другие считают, что да, но только не она, Валентина. Глубокое внутреннее убеждение подсказывало девушке, что не быть ей женой Гилберта. И если бы они с Джейсоном никогда не целовались и не обнимались, и пусть больше никогда не коснутся друг друга, все равно связь между ними настолько сильна, что никогда не разорвется.

В темноте послышался голос Джейсона:

— Как ты собираешься поступить?

— Не знаю…

Молодой человек засмеялся:

— Поздновато, правда?

Девушка глубоко вздохнула, набираясь сил.

— Почему ты ушел?

Джейсон пожал плечами, жест был так же знаком и привычен, как крепкое сухощавое тело, темные волосы, брови вразлет, подвижный рот, способность мгновенно перейти от мрачности к веселью.

— Дьявол правит нашими поступками.

— Повторяю, почему ты ушел?

— Дорогая, есть лишь один правильный ответ на «почему» — это «потому».

— Не хочешь отвечать?

Джейсон кивнул:

— Если одним словом, то не хочу.

— А почему ты вернулся? — Тихий голос девушки дрожал.

— Причем вовремя, не так ли?

Она немного помолчала, а потом сказала:

— Да… Если бы ты не пришел…

— То ты бы вышла за Гилберта и жила бы счастливо? Валентина снова глубоко вздохнула.

— Нет, только не это, но и пути назад нет.

В голове бились спутанные мысли: «Я оказалась в ловушке, за Гилберта выйти не могу, но и все разрушить тоже не могу. Не сейчас и не так».

Зазвонил церковный колокол, двенадцать звучных мягких ударов растаяли в воздухе.

— Вот и наступил день твоей свадьбы, дорогая. Как настроение? — спросил Джейсон.

Девушка оперлась рукой о ступеньку и с трудом стала поднимать свое ставшее вдруг невыносимо тяжелым тело. Джейсон одним рывком снова посадил ее на место.

— От себя не убежишь, Вэл, ты ведь сама понимаешь, что не должна выходить за него.

Казалось, у девушки полностью истощились силы.

— Я должна, — еле слышным голосом сказала она.

— Прекрасно знаешь сама, что ничего не должна! Я даже не пытаюсь повлиять на тебя, даже не обнял и не поцеловал, никаких страстных призывов. Мне просто интересно, что случится, по твоему мнению, если эта свадьба состоится? Если ты хоть немного заботишься о Гилберте, то подумай, что есть вещи и поприятнее, чем оказаться связанным с недовольной девицей, вдобавок влюбленной в другого. Что до меня, то можешь быть уверена, я приму любое наказание, которое ты придумаешь. И, наконец, очень советую для разнообразия подумать о себе самой.

Валентине казалось, что она уже никогда не сможет ни о чем думать. В отчаянии она закрыла лицо руками и опустила голову на колени. Мыслей не было, только бушевали чувства. Отдаленная боль одиночества, возникшая после ухода Джейсона… Теперешнее присутствие любимого, столь близкое, что не надо было даже прикасаться к нему. Она не могла себе представить, что будет делать в будущем, которое начнется после этих темных часов небытия.

Шло время, мужчина не произнес ни слова и не шелохнулся, но она так отчетливо ощущала его присутствие, как будто была заключена в крепких объятиях. Наконец она подняла голову и снова спросила голосом, в котором слышались слезы:

— Почему… ты… ушел?

Джейсон опять пожал плечами, но на этот раз ответил:

— Мне надо было кое-что посетить.

Девушка продолжала, как будто не слышала этих слов:

— Ты приходил тогда ко мне и не сказал, что уходишь. Целовал меня, а потом пропал, не писал, не приходил… — Голос затих.

— Понимаю, я оказался слишком груб для тебя, но ведь я предупреждал, что наша любовь не будет легкой.

Валентина опять вздохнула:

— Люди так просто не уходят и не возвращаются, как ни в чем не бывало, ожидая, что все останется как было. Если человек слишком несчастен, он не может долго этого вынести.

— Ты прекрасно знаешь, что мне случалось и уходить, и приходить, и не писать, — раздраженно бросил молодой человек.

Но Валентина продолжала, не слушая его:

— Мне пришло письмо, не знаю, кто его написал. Там говорилось, что есть одна девушка, из-за нее ты и пропал.

— Никакой девушки не было, а о точной причине своего ухода говорить не могу.

— Всего пришло три письма. Они были отвратительны… как будто по ним ползали слизняки.

— Все анонимки такие, следовало быть поумнее и не верить им.

Девушка подняла голову:

— Я не поверила, Джейсон, нет! Но слизь прилипла.

— Попробуй желтым мылом и щеткой, — с грустной полуулыбкой посоветовал Джейсон и внезапно изменившимся жестким тоном сказал: — Вэл, просыпайся! Нельзя одновременно верить мне и не верить. Все равно ты принимаешь решения вслепую. Твой анонимный корреспондент ведь не привел никаких доказательств, правда? И у меня их нет. Если ты веришь мне, то верь на слово, на том и порешим. А если не веришь, то давай порвем здесь и сейчас, а я желаю тебе хорошо повеселиться. Помнишь, этот день может быть днем твоей свадьбы или не быть.

Валентина разрыдалась.

— Ты даже не сказал, что любишь!

Голос юноши оставался по-прежнему суровым:

— Если ты не чувствуешь это, то никакими словами не объяснишь.

И внезапно ее озарило, со всей определенностью, глубоко и уверенно, она поняла, что, да, любимый ушел, не сказав ни слова, вернулся без объяснений, может быть, такое случится еще не раз, возможно, она этого не вынесет. Но Джейсон по-настоящему любит ее, поэтому нельзя выходить замуж за Гилберта. Валентина вскочила на ноги и подождала, пока встанет молодой человек.

— Мне надо идти. Я решила, Джейсон. Свадьбы не будет.

Молодые люди расстались молча, без поцелуев и объятий. Их чувства были настолько сильны, что не нуждались во внешних проявлениях, а ведь она чуть не предала их. Валентина чувствовала себя лунатиком, которого разбудили на краю пропасти. Еще шаг — и было бы поздно спасать. Еще несколько часов — и она могла бы стать женой чужого человека. Содрогнувшись, девушка порадовалась, что проснулась вовремя. Она возвращалась назад в одиночестве, как и пришла. Валентина знала, что собирается сделать, но не представляла, как к этому приступить.

Войдя на террасу, она вошла в дом через предусмотрительно оставленную приоткрытой дверь. Когда девушка аккуратно задернула за собой выцветшие парчовые портьеры, темнота в комнате стала непроницаемой. Не видно, куда ступать, даже поднятые к лицу руки нельзя было разглядеть. Слегка повернув голову направо, Валентина увидела яркий луч света, прорезавший тьму. Дверь в комнату Сциллы приоткрылась, свет шел оттуда.

Девушка подошла к двери машинально, без какой-либо цели, дверь как будто притягивала ее к себе. В полуметре от входа она остановилась, услышав доносившиеся из комнаты голоса. Один принадлежал ее жениху.

— Сцилла, какая в этом польза? — спросил он.

Женщина рассмеялась своим ленивым протяжным смехом.

— Дорогой, я и правда не все на свете рассматриваю с точки зрения полезности.

Было понятно, что эти двое находятся очень близко друг от друга, голоса исходили из одной точки, они наверняка обнимались. Гилберт с полустоном продолжил:

— Но мы это давно обсудили.

— И ты не можешь выдержать это. — В голосе женщины слышалось презрение.

Мужчина слегка отодвинулся.

— Мы всегда знали, что долго это не продлится.

— Да, тебе всегда хотелось и на розу сесть, и не уколоться, правда, дорогой? Если говорить прямо, ты всегда хотел захапать деньги Валентины.

— Я ее обожаю.

— А деньги обожаешь немножко больше.

— Ты не имеешь права так говорить! Сама знаешь, что я не могу себе позволить жениться на девушке без собственного состояния.

— Не можешь себе позволить жениться на мне?

— Моя дорогая девочка, вопрос о нашей женитьбе не обсуждается.

— Роджер разведется со мной… если узнает. — Голос Сциллы звучал на редкость мягко и ласково.

Все прозвучало слишком быстро, чтобы ошеломленная Валентина могла осознать то, что услышала. Она повернулась и пробралась к другой двери, вытянув вперед руки, чтобы не наткнуться на мебель. Бесшумно проскользнув в щелку, она тихо прикрыла дверь за собой.