Глава 12

Джорджина проснулась, но никак не могла понять, что разбудило ее. Какой-то звук, но со сна она не разобрала, какой именно. Что-то разносилось в воздухе и эхом отдавалось в ее голове. Если бы это был обычный звук, она бы не обратила на него внимания. Крик совы, лай собаки или ветер, завывающий за окном, — все это могло разбудить ее, но тогда у нее не возникло бы ощущения, что что-то случилось.

Она сбросила одеяло и села на постели. Звук не повторился. Джорджина встала с кровати, подошла к окну. Небо было уже не таким темным, как в тот раз, когда она смотрела на него перед сном. Сквозь облака проглядывала луна. Она различала очертания террасы с каменными вазами, возвышавшимися по краям. Летом они пламенели красной геранью, но сейчас стояли пустые. Терраса тоже была пуста. Ничто не нарушало тишины и ночного сумрака, скорее мрака. Если по террасе кто-то и прошел, сейчас там никого не было. Джорджина выглянула в окно, кабинет находился внизу, левее ее комнаты. В 1890-х годах ее дедушка заменил одно из подъемных, в георгианском стиле окон застекленной дверью, две ступеньки от нее вели на террасу. Дедушка не благоговел перед историческими ценностями и не считал, что обязан сохранить стиль эпохи. Ему хотелось иметь возможность в любую минуту выйти из кабинета в сад, а когда ему что-то нравилось и хотелось, то он немедленно приводил это в исполнение.

Когда Джорджина высунулась из окна, она увидела, что хлопает застекленная дверь, ведущая из кабинета на террасу. Поднялся ветер. Он порывами налетал из-за дома, и дверь хлопала, то приоткрываясь на четыре дюйма, то снова закрываясь. Джорджина подумала, что теперь понятно, почему она проснулась. Дверь раскачивалась под порывами ветра и хлопала. Очевидно, кто-то открыл дверь, находившуюся за плотными шторами, и забыл запереть ее на ночь. Стоукс был обязан следить за тем, чтобы все двери и окна на первом этаже были заперты, так что, должно быть, сам Джонатан открыл ее. В этом не было ничего необычного. Джорджина не раз выглядывала по ночам из окна, как сделала это сейчас, и часто видела, как он прохаживается по террасе или стоит, глядя в небо, а потом возвращается в кабинет и поднимается наверх, в спальню. Но она не помнила случая, чтобы он оставил дверь открытой. Стоукс страшно расстроится, если это его вина, так как он убежден, что незапертые двери или окна немедленно привлекут грабителей. В самом деле, лучше бы Стоуксу не знать, что застекленная дверь в кабинете полночи оставалась открытой и раскачивалась под порывами ветра.

Джорджина отошла от окна и надела халат, а ноги сунула в шлепанцы. Нельзя оставлять дверь незапертой, она будет стучать всю ночь. Если ветер усилится, разобьется стекло. Джорджина открыла дверь своей комнаты и направилась по коридору к лестничной площадке. Свет там был выключен, но неяркая лампа внизу, в холле, горела всю ночь. Спуститься вниз, в освещенный холл, было все равно, что войти в прозрачную воду — прозрачную, незамутненную, очень спокойную воду. Она спустилась в холл, и настенные часы возле двери столовой с жужжанием пробили один раз. Они били каждые четверть часа днем и ночью, но этот звук никого в доме не тревожил, потому что к нему все привыкли.

Джорджина подошла поближе и посмотрела на циферблат. Стрелки стояли на единице, это означало, что на самом деле было на двенадцать минут больше: старинные часы частенько отстают, сколько ни поправляй их.

Она направилась к кабинету и открыла дверь. В комнате было темно, в непроглядном мраке ощущалось легкое дуновение ветерка. Джорджина включила верхний свет и увидела, как сквозняк, возникший между двумя открытыми дверями, раздул темно-красные шторы, которые сначала вырвались на волю, а потом поток воздуха засосал их внутрь. Она повернулась, чтобы закрыть за собой дверь, и, только сделав это, обернулась и направилась к двери на террасу, чтобы запереть ее. Вот тогда она и увидела, что Джонатан Филд сидит, уронив голову на письменный стол. Она бы заметила его и раньше, если бы ее внимание не было приковано к вздувшимся занавескам.

Сейчас она и думать забыла о них. Должно быть, он заснул за столом. Но шум хлопающей двери разбудил бы его. Если этот звук разбудил ее, в спальне на втором этаже, то он, сидевший рядом с дверью на террасу, должен был бы проснуться. В ее голове промелькнула мысль, что он иногда дремал, откинувшись на спинку кресла, но никогда не спал, положив голову на стол, как сейчас. Должно быть, он рассматривал свою коллекцию отпечатков пальцев. Один из альбомов лежал на столе, справа от него. Как странно, что он достал его, чтобы посмотреть, а потом заснул.

Помедлив, она подошла к нему и остановилась у кресла, в котором сидела вчера вечером, когда они разговаривали. Все еще не понимая, почему он не проснулся, она увидела, что случилось. Его правая рука безвольно повисла. Револьвер выпал из нее и валялся на ковре. Джорджина схватилась за спинку кресла и замерла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Но зато вся комната вокруг нее, казалось, пришла в движение, пол заколебался под ее ногами, как будто поплыл по волнам. Но она не пошевелилась, не пошевелился и Джонатан. И тогда она поняла, что он уже никогда не встанет.

Она не знала, сколько времени простояла так, но, наконец, комната перестала раскачиваться. Джорджина заставила себя оторваться от кресла и обогнула стол. Чтобы не упасть, она ухватилась рукой за край стола, нагнулась и подняла револьвер. Она сама не знала, зачем это делает. Возможно, ею руководил чисто женский инстинкт: следует поднять то, что упало на пол. Она подняла револьвер и положила на стол. Потом дотронулась до руки Джонатана, та была вялой и холодной.

Энтони разбудил звук открывшейся двери его комнаты. На пороге стояла Джорджина и звала его:

— Энтони… Энтони… Энтони!

Когда она в третий раз повторила его имя, он окончательно проснулся и вскочил с постели.

— Джорджина! В чем дело?

— Джонатан… что-то случилось с ним… кажется, он мертв!

Энтони встал, зажег свет, накинул халат, сунул ноги в шлепанцы, прошел вместе с ней по коридору и спустился по лестнице. Они вошли в кабинет, навстречу им снова взвились шторы на приоткрытой двери террасы. Несколько секунд они стояли, не говоря ни слова. Потом Энтони спросил:

— Кто открыл застекленную дверь?

— Не знаю.

— Что заставило тебя спуститься?

— Я услышала шум.

Вопросы и ответы следовали один за другим без пауз. Затем Энтони склонился над Джонатаном и пощупал пульс, но пульса не было. И тут он заметил дырку в смокинге. Он обернулся к Джорджине и сказал:

— Он мертв! Надо немедленно позвонить в полицию.

Джорджина осталась стоять у двери. Когда они вошли в кабинет, она закрыла ее. Сейчас она отступила на шаг и прислонилась к ней. Ее светлые густые волосы кудрявыми прядями рассыпались по плечам. Широко раскрытые глаза потемнели, а лицо побледнело. Сейчас в нем не было ни кровинки. Из-под распахнувшегося голубого халата виднелась белая ночная рубашка. На босых ногах были шлепанцы, отороченные мехом. Она застыла на месте, неподвижная, как изваяние. Энтони охватило дурное предчувствие. Он поспешно обратился к ней:

— Ради Бога, очнись! Нам надо позвонить в полицию Лентона!

— Врача… — произнесла она.

— Врач приедет с ними. Но Джонатану уже не поможешь… он мертв. Они потребуют, чтобы здесь ничего не трогали. Ты ни к чему не прикасалась?

С трудом шевеля губами, Джорджина сказала:

— Только к револьверу…