Днем, ровно в два тридцать четыре, в самой большой и роскошной частной палате умер пациент сестры Брамфет. Она всегда боялась такой смерти. Пациент умер, борьба за его жизнь окончена, она, сестра Брамфет, лично ответственна за это. Тот факт, что ее борьба часто была обречена на неудачу, что враг, даже если он встречает такой резкий отпор, всегда уверен в окончательной победе, никогда не ослаблял ее чувство поражения. Пациенты появлялись в палате сестры Брамфет не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы поправиться, и благодаря упорному желанию сестры защитить их они обычно поправлялись, часто к их собственному удивлению и иногда даже несмотря на свое желание умереть.

Именно с этим пациентом она не очень надеялась на успех, но только когда мистер Куртни-Ьригс отключил капельницу, она осознала свое поражение. Пациенту становилось определенно лучше, это был трудный и капризный пациент, но он боролся до конца. Это был преуспевающий бизнесмен, чьи планы на будущее явно не включали смерть в сорок два года. Она припомнила взгляд дикого удивления, почти ярости, когда он осознал, что смерть — нечто такое, над чем ни он, ии его врач не властны. Сестра Брамфет слишком часто видела его молодую жену, которая появлялась в дни посещений, чтобы предположить, что та будет очень страдать от горя. Сам больной был единственным человеком, кого возмутила бы бесплодность героических и дорогостоящих стараний мистера Куртни-Бригса спасти его, и, по счастью для хирурга, он оказался не в состоянии потребовать извинений или объяснений.

Мистер Куртни-Бригс встретится с молодой вдовой, предложит ей свой старательно подобранный набор утешительных фраз и заверит ее, что было сделано все, что в человеческих силах. Внушительная сумма счета будет служить подтверждением тому, а также явится мощным оправданием неизбежному чувству вины за смерть супруга. Куртни-Бригс очень ловко обходится с вдовами; и надо отдать ему справедливость, бедные, так же как и состоятельные, одинаково удостаивались подбадривающего и утешительного потрепывания по плечу и стереотипных фраз сожаления и сочувствия.

Сестра Брамфет натянула простыню на внезапно поблекшее лицо. Закрывая мертвому глаза опытными пальцами, она почувствовала под сморщенными веками еще теплые глазные яблоки. Она не испытывала пи горя, пи гнева. Как всегда, неудача угнетала и придавливала ее, как физический груз, отягощая ее плечи и уставшие мускулы.

Они вместе отвернулись от постели. Взглянув на хирурга, сестра Брамфет была потрясена его измученным видом. В первый раз он тоже казался угнетенным неудачей и возрастом. Правда, он не привык к тому, чтобы пациенты умирали в его присутствии. Еще реже они умирали на операционном столе, даже если для избавления его от этого тяжкого зрелища приходилось перевозить больного из операционной до палаты в несколько неприличной спешке. Но в противоположность сестре Брамфет мистер Куртни-Бригс не был обязан следить за своими пациентами до их последнего вздоха. И все равно она не верила, что его расстроила смерть именно этого пациента. В конце концов, для него это не могло быть полной неожиданностью. И даже если бы он был склонен к самокритике, ему не за что было упрекать себя. Она чувствовала, что он снедаем какой-то неуловимой тревогой, и подумала, не связано ли это со смертью Фоллоп. Он утратил какую-то часть своей энергии, мелькнуло в голове у сестры Брамфет, и внезапно стал выглядеть на десять лет старше.

Сопровождаемый сестрой Брамфет, он направился в ее кабинет. Когда они поравнялись с открытой дверью больничной кухни, до них донеслись голоса. Одна из студенток устанавливала на тележку поднос с чаем. Сержант Мастерсои облокотился на раковину и наблюдал за ней с видом человека, находящегося у себя дома. Когда в дверном проеме появились мистер Куртни-Бригс и сестра Брамфет, девушка покраснела, тихо пробормотала приветствие и торопливо и неловко вытолкнула тележку. Сержант Мастерсон снисходительно посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на медсестру. Он явно не замечал мистера Куртни-Бригса.

— Добрый день, сестра. Я могу перекинуться с вами парой слов?

Возмущенная фамильярностью предложения, сестра Брамфет резко отетила:

— Если угодно, сержант, в моем кабинете. То есть именно там, где вам и следовало меня подождать. Людям не разрешено расхаживать по моему отделению, когда им заблагорассудится, и это относится также и к полиции.

Нисколько не огорченный выговором, сержант Мастерсон скорее выглядел удовлетворенным, как будто эта речь подтвердила какие-то его подозрения. Сестра Брамфет устремилась в свой кабинет, поджав губы и готовая к схватке. К ее огромному удивлению, мистер Куртии-Бригс последовал за ней.

Сержант Мастерсон сказал:

— Я хотел бы, сестра, если можно, просмотреть книгу записей вашего отделения за период, когда здесь дежурила студентка Пирс. Особенно меня интересует последняя неделя.

Мистер Куртии-Бригс бесцеремонно вмешался:

— Разве это не конфиденциальные записи, сестра? Уверен, что полиция должна обратиться за разрешением, прежде чем вы предоставите им ваши книги.

— Ну, я так не думаю, сэр. — Спокойный голос Мастерсоиа, даже слишком почтительный, содержал все же нотку удовольствия, которая не ускользнула от слушателя. — Записи медицинских сестер определенно не являются медицинским документом в собственном смысле. Я только хочу посмотреть, кто находился здесь на лечении за этот период и не случилось ли здесь чего-то такого, что может представлять интерес для старшего инспектора. Есть предположение, что во время дежурства в вашем отделении студентку Пирс что-то расстроило. Если помните, она прямо отсюда прошла в школу.

Сестра Брамфет, чье лицо пошло пятнами, а руки задрожали от злости, вытеснившей страх, наконец обрела голос:

—В моем отделении ничего не произошло. Ничего! Это все идиотские зловредные сплетни! Если студентка добросовестно делает свою работу и выполняет приказания, ей не из-за чего расстраиваться. Старший инспектор находится здесь, чтобы расследовать убийство, а не лезть в дела моего отделения.

Мистер Куртни-Бригс вежливо вмешался в разговор:

— И даже если она была… расстроена — по-моему, сержант, вы употребили это слово? — не вижу, какое это имеет отношение к ее смерти.

Сержант Мастерсон улыбнулся ему, как будто ублажал своенравного упрямого ребенка:

— Все, что произошло с Пирс за неделю, предшествующую дню ее убийства, может иметь отношение к смерти, сэр. Вот поэтому-то я и прошу позволения взглянуть на книгу записей.

Поскольку пи сестра Брамфет, пи хирург не сделали и движения, чтобы выполнить его просьбу, он добавил:

— Это только для подтверждения полученной нами информации. Я знаю, что в течение той недели она дежурила в вашем отделении. Мне сказали, что она посвящала все время уходу за одним особенным пациентом. За мистером Мартином Деттинджером. «Ограничиваясь» уходом за ним — кажется, вы так это называете. Согласно моим данным, она редко выходила из его комнаты, когда дежурила здесь в последнюю неделю своей жизни.

Так, подумала сестра Брамфет, ему наболтали студентки. Ну конечно! Полиция так и работает. Бесполезно и пытаться что-либо скрыть от них. Все, даже медицинские тайны ее отделения, уход за ее частными пациентами, будет разнюхано этим нахальным субъектом, а потом доложено его старшему офицеру. Нет ничего в книгах записей, чего он не смог бы выяснить окольным путем: разнюхать, преувеличить, неверно истолковать и использовать во вред. От ненависти потеряв дар речи и чуть ли не впав в состояние полной паники, она услышала вежливый и успокаивающий голос мистера Куртпи-Бригса;

— Тогда вам лучше передать эти книги, сестра. Если полиция настаивает на том, чтобы попусту тратить свое время, мы не должны в угоду им тратить свое.

Молча сестра Брамфет подошла к своему столу и из глубокого ящика извлекла толстую книгу в твердой обложке. Все так же молча и не глядя на сержанта Мастерсона, она передала ему книгу. Сержант горячо ее поблагодарил и обратился к мистеру Куртни-Бригсу:

— А теперь, сэр, если мистер Деттинджер все еще находится в больнице, я хотел бы поговорить с ним.

Мистер Куртни-Бригс не дал себе труда скрыть удовлетворение.

— Я думаю, это желание вы не сможете осуществить даже с вашей невероятной изобретательностью, сержант. Мистер Деттинджер умер в тот день, когда Пирс оставила это отделение. Если я не ошибаюсь, она была при нем, когда он умер. Так что, к счастью для них обоих, они уже недоступны для ваших инквизиторских расспросов. А теперь, если вы нас извините, мы с сестрой должны работать.

Он придержал открытую дверь, и сестра Брамфет с достоинством выплыла из нее. Сержант Мастерсои остался один, держа в руках увесистую книгу записей.

— Проклятый ублюдок! — громко выругался он. Некоторое время он стоял в задумчивости. Затем углубился в изучение записей.