— Итак, вчера вечером вы одна пошли в кино?

— Да, я же сказала вам.

— Смотреть повторный показ «Приключения»? Вероятно, вы считали, что тонкие психологические нюансы фильмов Антониони лучше прочувствовать без компании? Или может, вы просто не нашли никого, кто захотел бы пойти с вами в кино?

Против столь унизительного предположения она, конечно, не могла не возразить,

— Если бы я захотела, нашлось бы полно ребят, которые повели бы меня в киношку!

Киношка! Когда Делглиш был в ее возрасте, это называли киносеансом. Но разрыв между поколениями гораздо глубже, чем между лексиками, отчуждение гораздо сложнее. Он эту девушку просто не понимал. У него не было ни малейшего представления, что происходит под этим гладким детским лбом. Глаза удивительного фиалкового цвета, широко расставленные под изогнутыми бровями, смотрели на него внимательно, но без признаков волнения. Кошачья мордочка с маленьким круглым подбородком и широкими скулами абсолютно ничего не выражала, кроме смутного отвращения к допросу. Трудно представить, подумал Делглиш, более привлекательную и приятную фигурку, чем Джулия Пардоу, у постели больного, если только человек не страдает от сильной боли или уныния, когда здравый смысл сестер Бэрт или спокойная уверенность Мадлен Гудейл будут гораздо более уместны. Может, все дело в личном предубеждении, но он не мог представить, чтобы человек охотно доверил свою боль или физическую немощь этой бойкой и самовлюбленной барышне. И что ей, собственно, за дело до профессии медсестры? Если бы больница Джона Карпендера была при институте, он мог бы ее понять. Эта манера широко раскрывать глаза во время разговора, так что собеседник чувствует внезапный прилив желания, эти приоткрытые влажные губы, обнажающие ряд ровных белоснежных зубов, определенно подействовали бы на веселых студентов-медиков.

И как он заметил, ее кокетливые ужимки не оставили равнодушным сержанта Мастерсона.

Но что там сказала о ней сестра Рольф? «Способный, но неразвитый ум; мягкая и внимательная сестра».

Что ж, возможно. Но Хильда Рольф имела свое предубеждение. А у него, у Делглиша, — свое.

Он продолжил допрос, подавляя желание съязвить, выражая этим свою антипатию:

— Вам понравился фильм?

— Так себе.

— И когда вы вернулись в Найтингейл-Хаус, посмотрев этот «так себе» фильм?

— Точно не помню. Наверное, около одиннадцати. Выходя из кинотеатра, я встретила сестру Рольф, и мы пошли домой вместе. Думаю, она уже рассказала вам.

Выходит, утром они уже посоветовались и решили сказать об этом и девушка повторила эту версию, даже не делая вид, что ее заботит, чтобы ей поверили. Конечно, это можно проверить. Билетерша в кинотеатре должна вспомнить, вместе ли они пришли. Но не стоило даже труда проверять эту легенду. Какое в самом деле это имеет значение, если только они не замышляли убийство, одновременно приобщаясь к культуре? А если замышляли, то, значит, перед ним одна из участниц преступления, которая не проявляет ни малейших признаков беспокойства.

Делглиш спросил:

— Что произошло, когда вы вернулись?

— Ничего. Я пошла в гостиную, где все девушки смотрели телик. Точнее, когда я вошла, они его как раз выключили. Двойняшки Бэрт пошли в буфетную приготовить чай, а потом мы собрались в комнате Мории, чтобы выпить его. С нами была Дейкерс. Мадлен Гудейл осталась в гостиной с Фоллон. Не знаю, когда они оттуда ушли. Я ушла спать, как только выпила чай. И еще до двенадцати заснула.

Могло быть и так. Но это убийство было очень легко совершить. Ей ничего не мешало подождать, хотя бы в одной из кабинок туалета, пока Фоллон включит воду в ванной. Когда Фоллон принимала душ, Джулия Пардоу, как и все студентки, знала, что на столике у кровати ее ждет бокал виски с лимоном. Чего проще — проскользнуть в ее спальню и бросить что-то в бокал. Но что именно? Его выводила из себя эта необходимость работать вслепую и строить разные версии до установления фактов. До окончания вскрытия и получения результатов токсикологического анализа он даже не мог быть уверен, что расследует убийство.

Он внезапно изменил тактику, вернувшись к предыдущему убийству.

— Бас огорчила смерть Хитер Пирс?

Опять широко раскрытые глаза, гримаска сосредоточенности, а затем успокоенности — вопрос оказался довольно безобидным.

— Разумеется. — Маленькая пауза. — Ведь она не сделала мне ничего плохого.

— А кому-то другому?

— Вам лучше спросить у них. — Снова пауза. Вероятно, она поняла, что допустила неосмотрительную резкость. — А какой вред могла нанести кому-то сестра Пирс?

Это было сказано без признака презрения, почти безразлично, просто она констатировала факт.

— Но ведь кто-то ее убил. Значит, не такой уж безвредной она была. Кто-то ненавидел ее до такой степени, что решил убрать ее.

— Она могла сама покончить с собой. Когда она глотала ту кишку, она прекрасно знала, что с ней происходит. Она была испугана. Это любой мог заметить.

Джулия Пардоу была первой студенткой, которая упомянула про страх Пирс. До сих пор единственная, кто об этом говорил, была инспектор Главного совета медсестер мисс Бил, которая в своих показаниях отметила, что была потрясена испуганным видом девушки, чуть ли не паническим. Его удивила и заинтересовала неожиданная для Джулии Пардоу наблюдательность. Делглиш сказал:

— Неужели вы серьезно полагаете, что она сама положила этот жуткий кислотный яд в пищу?

Фиалковые глаза встретились с его взглядом, и девушка слегка улыбнулась.

—Нет. Пирс всегда боялась, когда ей приходилось играть роль пациентки. Она это ненавидела. Она никогда ничего не говорила, но любой мог видеть, что она чувствовала. Хуже всего для нее было глотание этой кишки. Как-то она сказала мне, что не может выносить и мысли об осмотре или операции горла. Когда она была ребенком, ей удаляли гланды, и хирург — а может, это была медсестра — отнесся к ней очень грубо и сделал ей больно. Во всяком случае, она тяжело это пережила и на всю жизнь затаила страх перед такими манипуляциями. Разумеется, она могла объяснить все сестре Гиринг, и тогда вместо нее вышла бы любая из нас. Она не обязательно должна была выступать в роли пациентки, никто ее к этому не принуждал. Но я думаю, что Пирс считала своим долгом пройти через это испытание. У нее было ужасно развито чувство долга.

Итак, любой мог видеть, что она чувствовала. Но на самом деле это заметили только двое. И одна из них — вот эта, по-видимому, совершенно бесчувственная девушка.

Делглиша заинтересовало, но не слишком удивило, что Хитер Пирс решила довериться Джулии Пардоу. Он наблюдал это и раньше, эту своеобразную притягательность, которой красивые и общительные люди обладают в глазах бесцветных и презренных членов общества. Иногда это чувство бывает взаимным; странное взаимное восхищение, которое, по его предположениям, создает базу многих приятельских и брачных союзов — их считают необъяснимыми. Но если Хитер Пирс пыталась трогательным рассказом о своих детских переживаниях вызвать у подруги симпатию и сочувствие, она ошибалась. Джулия Пардоу уважала силу, но не слабость. Она не восприимчива к жалости. И все же — кто знает? — что-то Пирс ожидала от нее получить. Не дружбу и не симпатию и, конечно, не сострадание, но нечто вроде понимания.

Подчиняясь внезапному импульсу, он спросил:

— Мне кажется, что вы были гораздо ближе с Хитер Пирс, чем остальные девушки, возможно, лучше понимали ее. Я не верю, что ее смерть была результатом самоубийства, да и вы тоже. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ней все, что может помочь нам найти мотив преступления.

Последовала секундная заминка. Показалось ему или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным детским голоском:

— Думаю, она кого-то шантажировала. Однажды она попыталась это проделать со мной.

— Расскажите мне об этом.

Она задумчиво посмотрела на него, будто оценивая его надежность или раздумывая, стоит ли рассказывать эту историю. Затем ее губы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Она невозмутимо сказала:

— Год назад мой друг провел со мной ночь. Это было не здесь — в сестринском доме. Я отперла один из пожарных выходов и впустила его. Собственно, мы затеяли это скорее ради смеха.

— Он из этой больницы?

— Гм… Один из ординаторов-хирургов.

— И как об этом узнала сестра Пирс?

— Это было за ночь до нашего первого экзамена на государственную аттестацию. Накануне экзаменов у Пирс всегда болел живот. Думаю, она брела по коридору в туалет и увидела, как я впускаю Найгла. Или она могла возвращаться к себе в спальню и подслушать под дверью. Вероятно, услышала, как мы хохотали, или еще что-нибудь. Наверное, она долго подслушивала. Интересно, зачем это ей понадобилось? Никто не выражал желания заниматься с Пирс любовью, так что, может, она просто дрожала от страсти, слыша, как кто-то возится в постели с мужчиной. Так или иначе, на следующее утро она пригрозила мне, что скажет обо всем Матроне и меня выгонят из школы.

Она рассказывала без негодования, чуть ли не со смешком. Это не беспокоило ее тогда. И сейчас — тоже.

Делглиш спросил:

— И какую цену она запросила за свое молчание?

Он не сомневался, что, какой бы ни была эта цена, она не была уплачена.

— Она сказала, что еще не решила, ей нужно подумать. Сумма должна быть соответственной. Нужно было видеть ее лицо! Оно все покраснело и пошло пятнами, как у индюшки! Я притворилась ужасно испуганной, каялась и просила ее поговорить об этом вечером. Мне было нужно время, чтобы связаться с Найглом. Он жил вместе с овдовевшей матерью за городом. Мать его обожала, и я знала, что ей не составит никакого труда поклясться, что эту ночь он провел дома. Она даже не возражала, чтобы мы были вместе, потому что считает, что ее ненаглядный Найгл имеет право брать все, что пожелает. Но я не хотела говорить с Пирс, пока обо всем с ними не договорюсь. Когда вечером мы увиделись, я сказала ей, что мы с Найглом будем решительно все отрицать, а у него есть подтверждение его алиби. Она забыла о его матери. И еще кое о чем. Найгл — племянник мистера Куртни-Бригса. Так что если она все расскажет, то мистер Куртни-Бригс выгонит из школы ее, а не меня. Пирс была ужасно глупой.

— Судя по всему, вы справились с этой проблемой удивительно ловко и с большим самообладанием. Значит, вы так и не узнали, какое наказание припасла для вас Пирс?

— А вот и нет, узнала! Я дала ей сначала рассказать об этом, а уж потом выложила ей все. Так было забавнее. Оказывается, она придумала вовсе не наказание, а скорее шантаж. Она хотела войти в мою команду.

— В вашу команду?

— Ну, это я, Дженифер Блейн и Диана Харпер. Я в это время встречалась с Найглом, а Диана и Дженифер дружили с его товарищами. Вы не видели Дженифер: она из тех студенток, которые заболели гриппом. Пирс хотела, чтобы мы подобрали ей мужчину, чтобы они могли стать четвертой парой.

— Вас это не удивило? Из того, что я о ней слышал, Хитер Пирс была не из тех, кто интересуется сексом.

— Каждый по-своему интересуется сексом. Но Пирс выразилась иначе. Она решила, что нам троим нельзя доверять и что мы должны иметь кого-то надежного, присматривающего за нами. Нечего и гадать, о ком она говорила! Но я знала, чего в действительности она добивалась. Она хотела быть с Томом Манниксом. В то время он работал здесь ординатором-педиатром. Он был прыщеватый и какой-то слюнявый, но Пирс его обожала. Они оба принадлежали к больнице Христианского братства, и Том собирался, кажется, стать миссионером после окончания двухгодичной практики. Он очень устраивал Пирс, и смею думать, что, если бы я нажала на него, он раза два пошел бы с ней погулять. Но только ничего хорошего для нее из этого не получилось бы. Он хотел не Пирс, а меня. Ну, вы знаете, как это бывает.

Делглиш это знал. В конце концов, это была самая распространенная, самая банальная личная трагедия. Вы кого-то любите. Он вас не любит. Еще хуже — следуя своим личным интересам и разрушая ваш покой, — он любит другого. Что бы делали поэты и романисты всего мира, если бы не эта всеобъемлющая трагикомедия! Но Джулию Пардоу это не трогало. Если бы в ее голосе, подумал Делглиш, прозвучала хоть нотка жалости или хотя бы любопытства! Но отчаянная просьба Пирс, тоска по любви, которая заставила ее сделать эту попытку шантажа, ничего не вызвала в ее жертве, даже веселого презрения. Она даже не побеспокоилась попросить Делглиша держать эту историю в тайне. И затем, словно отвечая на его мысли, она объяснила:

— Я не против того, чтобы вы теперь об этом узнали. Почему? В конце концов, Пирс умерла. Фоллон тоже. Я имею в виду, когда в больнице подряд случились две смерти, у Матроны и комитета управления больницей есть гораздо более важные причины для тревоги, чем вопрос о той нашей ночи с Найглом. Но когда я думаю о ней! Нет, честно, вот была умора! Кровать была слишком узкой и все время скрипела, так что мы с Найглом так хохотали, что едва могли… И подумать только, что Пирс подглядывала в замочную скважину!

И она рассмеялась. Это был внезапный взрыв веселья, невинный и заразительный. Глядя на нее, Мастерсон расплылся в широкой снисходительной ухмылке, и какую-то секунду Делглишу пришлось сдерживаться, чтобы громко не расхохотаться вместе с ней.