Глава 23

Уэксфорд много раз наблюдал рассвет в Кингсмаркхеме, но в Лондоне это было впервые. Он раздвинул шторы на окне кабинета Говарда и посмотрел на сине-фиолетовое небо, рассеченное полосками зеленоватого света, проглядывавшего между тяжелыми облаками. На легком ветру, слишком слабом для того, чтобы поколебать деревья, росшие на кладбище, трепетал флаг на крыше стоявшего на отдалении здания. Заворковали голуби, взлетая и лениво описывая круги перед фасадами высотных домов-башен, которые они, глупые и медленно соображающие создания, продолжали принимать за скалы Южной Италии, откуда их и привезли римляне две тысячи лет назад. Шум машин, почти затихший на несколько часов, снова усиливался до своей привычной дневной громкости.

Кроме Уэксфорда, в офисе никого не было. Пробиваясь сквозь красновато-черные складки тумана, поднимался большой красный шар солнца, и один за другим стали гаснуть уличные фонари. Уэксфорд пересек кабинет и выключил свет. Однако едва он успел оказаться в приятной успокаивающей полутьме, как свет зажегся снова, и в кабинет, прихрамывая, вошел Говард с Мелани Дербон. Лицо ее было совершенно изможденным, а глубоко запавшие глаза — красными от усталости и страха. Она была в брюках, свитере и накинутой сверху дубленке мужа. Однако, несмотря на пережитые страдания и беспокойство, женщина не забыла о хороших манерах. Слегка щурясь от яркого света, она подошла к Уэксфорду и протянула ему руку.

— Мне очень жаль, — начала Мелани, — что нам снова пришлось встретиться при таких обстоятельствах. Все это так ужасно!

Уэксфорд покачал головой, затем принес стул и помог ей сесть. Когда он взглянул на Говарда, тот, поджав губы, слегка кивнул.

— Как ваш муж?

— Он поправится, — ответил за нее Говард. — Сейчас Дербон в больнице. В сознании, но очень утомлен. С ним все будет в порядке.

— Слава богу! — искренне порадовался Уэксфорд.

Мелани взглянула на него и едва заметно улыбнулась:

— Зачем я, глупая, позвонила ему вчера вечером? Но, знаете, я сама была в панике. Даже подумать не могла, что он может приехать и не найти Александру дома! Он рассказал мне обо всем, что сделал для того, чтобы она осталась с нами.

Уэксфорд сел, придвинув свой стул к ее:

— Что он сделал, миссис Дербон?

— Я боюсь говорить вам, — прошептала она, — потому что, если об этом станет известно… у нас могут… я хочу сказать, у нас могут отобрать Александру и не позволить нам…

Уэксфорд взглянул на Говарда, но тот не шелохнулся.

— Будет лучше, если вы скажете, — продолжал Уэксфорд. — Всегда лучше сказать правду, и если взятка не имела места…

Говард закашлялся, а Мелани бросила на Уэксфорда тяжелый взгляд. Она еще глубже укуталась в дубленку, потому что это была одежда ее мужа, а значит, как бы частица его самого.

— Взятка была предложена, — подтвердила она.

— Сколько? — коротко, но вежливо поинтересовался Говард.

— Пять тысяч фунтов. Уэксфорд кивнул.

— Она пообещала не возражать против постановления, когда приходила в офис моего мужа. Тогда же они и договорились встретиться на кладбище в Кенберн-Вейл двадцать пятого февраля в четверть третьего.

— Почему она изменила свое решение?

— Это не совсем так. По мнению Стивена, она была очень скромной и непритязательной девушкой. Когда они встретились в тот день, она стала рассказывать Стивену, как собирается использовать эти деньги, то есть отдать их тому, кто будет присматривать за Александрой, пока она будет на работе. Она даже не понимала, о чем идет речь. Тогда Стивен сказал: «Но Александры не будет с вами! Я даю вам деньги, а значит, Александра остается у меня». Тогда она прикрыла рот рукой — вы себе представляете? — и возразила: «Но как же, мистер Дербон, она должна быть со мной! Александра — все, что есть у меня на этом свете, так что ваши деньги не пропадут». Она просто не понимала, о чем идет речь.

Уэксфорд кивнул, но ничего не сказал. Он видел ту девушку, или ее призрак, ее двойника. Обе они воспитывались в рамках строгой морали, однако в этой морали отсутствовало то, что обычные люди именуют этикой.

— Стивен был в полном смятении, — продолжала миссис Дербон. — Он сказал, что даст ей больше денег — столько, сколько она скажет. Я думаю, он готов был дать ей — ну, я не знаю! — и пятьдесят тысяч, но она просто не могла представить себе такое количество денег.

— И он не дал ей ничего?

— Конечно, ничего. Она болтала о том, как даст тысячу кому-то, кто будет присматривать за Александрой, а остальные четыре оставит на будущее. Стивен понял, что из этого ничего не выйдет, поэтому повернулся и ушел. В этот вечер он был очень тихим и угрюмым — думаю, потому, что устал от моей раздражительности из-за проблем с Луизой. Но к середине следующей недели снова был на седьмом небе. Теперь я знаю почему: Стивен узнал, кем была убитая девушка.

Говард слушал рассказ Мелани не перебивая, но после этих слов проговорил спокойным холодным тоном:

— Если вы собираетесь поехать навестить мужа, миссис Дербон, мы позаботимся о транспорте для вас.

— Благодарю вас. Мне очень жаль, что я доставляю вам столько хлопот. — Мелани колебалась, но затем порывисто спросила: — Что я скажу ему об Александре?

— Это зависит от решения суда.

— Но мы любим ее, — умоляющим топом произнесла она. — У нее будет хороший дом. Стивен хотел убить себя! Ведь она брала не взятку! В ее понимании это было что-то вроде подарка, вроде тех вещей, которые мы дарили ее тете.

— Ну и что? — задал вопрос Уэксфорд после того, как Мелани ушла, бросив через плечо последний умоляющий взгляд.

— Я думаю, суд может рассмотреть дело и с этой точки зрения. Но когда Дербону будет предъявлено обвинение…

— А что вы собираетесь предъявить ему, Говард? Подарок в форме денег бедной девушке — племяннице их бывшей служанки, чтобы помочь им содержать ребенка, в котором он души не чаял? А затем отказ сделать подарок, поскольку предложенные опекуны его не устроили?

— Но ведь дело обстояло совершенно не так, Рэдж, ты говоришь прямо как иезуит. Дербон убил ее. Шарф принадлежал его жене и лежал в кармане его дубленки, которую они носили оба. У него мотив был гораздо более веским, чем у кого бы то ни было. Кроме того, он обладает профессиональными знаниями. Он положил тело в гробницу, которую, как ему было известно, не навестят до того дня, когда он получит постановление об усыновлении.

— Знал? — спросил Уэксфорд. — Он не мог не помнить, что нынешний год — високосный. Двадцать девятого февраля — его день рождения.

— Не понимаю вас, мистер Уэксфорд, — заявил Бейкер, только что вошедший в кабинет и слышавший его последние слова. — Согласно вашему отчету, вы полностью согласны с нашей точкой зрения.

— Откуда вы это знаете? Вы ведь не потрудились дочитать его до конца.

Слегка улыбнувшись, Говард посмотрел на дядю, словно понимая, что это был триумф. Это был ответ, который он искал, и больше, чем Уэксфорд, надеялся найти. Он взял два последних листа голубой бумаги и, кивком подозвав к себе Бейкера, стал быстро читать.

— Мы до этого не додумались, — произнес он, закончив чтение. — Нужно ехать на Гармиш-Террас.

— Вы должны ехать, — сказал Уэксфорд. Он посмотрел на часы и зевнул. — У меня в десять — поезд.

Бейкер шагнул к нему. Он не протянул руки, не предложил взять свои слова обратно и даже не попытался улыбнуться. Просто сказал:

— Не знаю, что чувствует сейчас мистер Форчун, но лично для меня будет большой честью, если вы поедете с нами.

И Уэксфорд понял, что это были искренние и исчерпывающие извинения.

— В конце концов, есть и другие поезда, — проговорил он и надел плащ.

Ранним утром слабые бледные лучи солнца освещали дома на Гармиш-Террас, демонстрируя все их убожество. Кто-то корявыми буквами написал на стене храма: «Бог мертв», и теперь пастырь пытался смыть эту надпись щеткой, обмакивая ее в ведро с водой. Рядом с домом номер 22 Пегги Поуп, стянув волосы шарфом, грузила в фургон какие-то мелкие предметы мебели.

— Куда-то собираетесь? — поинтересовался Уэксфорд.

Она пожала плечами:

— На будущей неделе. Думаю, я должна предупредить хозяев за неделю до отъезда. — Ее довольно грязное, неумытое и ненакрашенное лицо отличалось какой-то удивительной одухотворенной красотой молодой праведницы. — Вот хочу перевезти кое-какие вещи.

Уэксфорд посмотрел на водителя: это был квартирант-индиец.

— С ним уезжаете, да?

— Я уезжаю одна — только я и ребенок. Он просто разрешил мне воспользоваться его фургоном. Я собираюсь домой, к матери. Куда еще я могу поехать? — Она затолкала в фургон ободранный проигрыватель, вытерла о джинсы руки и пошла к ступенькам лестницы, ведущей в подвал. Трое полицейских последовали за ней. Громоздкие старые книжные шкафы с фолиантами еще оставались здесь. От стены отвалилось чуть больше краски, благодаря чему увеличилась «карта» таинственного континента Утопия. Лэмонт лежал на кровати; ребенок беспокойно ворочался, а он придерживал его согнутой рукой.

Пегги не проявила ни одного из качеств, которые положено демонстрировать соблюдающей приличия хозяйке дома, но сегодня она была не респектабельной домохозяйкой, а странствующей девушкой, покидающей своего любовника. Видимо вспомнив, что Уэксфорд как-то раньше помог ей перетаскивать тяжести, она восприняла его появление как знак того, что может снова использовать его в этом качестве, и протянула ему корзину с кухонными принадлежностями, но Уэксфорд только покачал головой. Он подошел к кровати и внимательно посмотрел на Лэмонта, который вначале попытался зарыться с головой в подушки, но потом медленно сел на кровати.

Говард и Бейкер подошли ближе; Пегги смотрела на них. Она понимала: что-то не так, потому что ей перестали задавать вопросы, однако ничего не сказала. Пегги уезжала с Гармиш-Террас, и все, что здесь оставалось, ее больше не заботило.

— Вставайте, Лэмонт, — приказал Бейкер. — Вставайте и одевайтесь.

Лэмонт не ответил ему. Он сидел голый, укрывшись грязной простыней. Пустые глаза отражали его полную несостоятельность, крайнюю бедность, недостаток любви, возможностей и воображения. «Вот тебе и твое искусство, — подумал Уэксфорд. — Неприспособленный ты человек, как и твое искусство».

— Ну, давайте. Вы знаете, почему мы здесь.

— У меня никогда не было денег, — прошептал Лэмонт. Он опустил простыню, взял ребенка на руки и протянул его Пегги. Это было окончательное отречение. — Теперь тебе придется ухаживать за ней, — проговорил он. — Тебе. Я сделал это для тебя и для нее. Ты бы осталась, если бы у меня были деньги?

— Не знаю, — заплакав, ответила Пегги. — Не знаю.

— Хотел бы я чувствовать себя так же, как ты выглядишь, — сказал Говард. — Говорят, смена деятельности — лучший отдых. У тебя этого не получилось, однако выглядишь ты прекрасно.

«И чувствую себя прекрасно, — подумал Уэксфорд, но не сказал этого вслух. — И все же буду рад вернуться домой».

— Это здорово — снова читать и не чувствовать, что ты слепнешь.

— Кстати, ты мне напомнил, — спохватился Говард. — У меня тут есть кое-что для тебя почитать в поезде. Подарок на прощание. Памела сходила и принесла его. Очень симпатичное издание «Утопии» в переплете из телячьей кожи с золотым обрезом.

— Наконец-то у меня есть эта книга. Большое спасибо! Как ты думаешь, когда мы поедем обратно в Челси, мы сможем заехать к нему, чтобы попрощаться?

— Почему бы и нет? А по пути ты, Рэдж, прояснишь для меня кое-какие моменты.

День собирался быть славным — первый действительно погожий день за весь отпуск Уэксфорда. Он попросил Говарда опустить стекло, чтобы почувствовать на своем лице ласковый ветерок.

— Когда я допустил свой первый промах, — начал он, — я понял, что Дербон не стал бы осквернять свое кладбище, а потом вспомнил, как он говорил мне, что у него день рождения — двадцать девятого февраля. Человек никогда не забывает своего дня рождения, особенно если он бывает раз в четыре года. Лэмонт положил ее тело в склеп Монфортов, потому что встречался с ней возле склепа и там убил ее.

— Когда ты впервые заподозрил его?

— На мысль о нем меня навело то, о чем Лавди, — а я думаю о ней как о Лавди, потому что она всеми силами пыталась хоть как-то выбраться из мрака на свет, — так вот, то, о чем она разговаривала с ним и хотела что-то доверить ему. Ей нечего было доверить, кроме Александры. Она сблизилась с ним, а не с Пегги еще и потому, что Лэмонт очень заботился о своей дочке. — Они въехали в Гайд-парк, где зацвело целое море ранних нарциссов — не меньше десятка тысяч… — Она сказала ему, что скоро получит пять тысяч фунтов, и, видимо, убедила его (несмотря на то, что это могло показаться неправдоподобным) проконсультироваться в агентстве недвижимости. Я видел у него спецификацию на дом стоимостью около пяти тысяч фунтов.

— Но она собиралась дать ему только одну тысячу.

— Я знаю. Не думаю, что он собирался прибегнуть к насилию, скорее просто хотел выманить остальные деньги.

— Итак, она позвонила Дербону, — продолжил Говард, когда они проезжали мимо музеев, у которых в это субботнее утро уже скопилась масса туристов. — Позвонила ему двадцать пятого февраля в четверть второго, чтобы назначить встречу.

— Они уже встретились в его офисе. Она звонила Лэмонту, а тот находился в пабе «Великий князь» — он всегда адресует туда свои звонки. Лавди сказала ему, что получит деньги сегодня во второй половине дня на кладбище. Видимо, он поджидал ее н видел, как они расстались с Дербоном, и, естественно, решил, что Лавди получила деньги.

— Потом он подошел к ней, — продолжил Говард, — и попросил свою тысячу, но она не дала. Ей нечего было дать.

Уэксфорд кивнул.

— Он отчаянно хотел обеспечить Пегги и дочь. Ничто не могло заставить его свернуть с этого пути, и тогда он задушил Лавди ее собственным шарфом.

— Нет, Рэдж, я не согласен. Это был шарф миссис Дербон.

— Вначале — да, — пояснил Уэксфорд. — А потом Дербон подарил его тете Лавди.

Река сверкала и переливалась золотисто-коричневой рябью — старшая сестра его реки — Кинсбрук, только грязнее, шире и мощнее. «Сегодня, — подумал Уэксфорд, — после того, как распакуем чемоданы и вручим подарки внукам, пойду полюбоваться моей рекой». Он вышел из машины и направился к сэру Томасу. Этим утром его золотая шляпа и цепь были просто ослепительны!

Повернувшись к Говарду, который, прихрамывая, брел следом, Уэксфорд нащупал в кармане свою новую книгу и сказал:

— Больше четырехсот лет назад он написал эту книгу, однако не думаю, что все, о чем в ней говорится, так уж изменилось к лучшему, да и происходило все это совсем не так, как он надеялся. И слава богу, что он не знает об этом, иначе встал бы с этого кресла и вернулся обратно в Тауэр.

— Ты не собираешься читать свою новую книгу? — спросила Дора, когда они сидели в поезде и мимо окон проплывали пригороды, серые улицы, красные жилые кварталы, белые башни…

— Через минутку, — ответил Уэксфорд. — Что это у тебя, еще какие-то подарки?

— Чуть не забыла! Сегодня утром пришли эти два пакета.

Два пакета: один — толстый, другой — тонкий. Кто бы это мог прислать их? Надпись на коричневой обертке ни о чем не говорила. Он развязал бечевку на тонком пакете, и оттуда выпала «Утопия» в мягкой обложке вместе с открыткой, изображавшей кролика на фоне деревенского пейзажа, и надписью: «С любовью, от невестки Дениз».

Уэксфорд фыркнул.

— С тобой все в порядке? — с беспокойством спросила Дора.

— Конечно, в порядке, — проворчал Уэксфорд. — Не начинай все сначала.

В другом пакете тоже была книга. Уэксфорд совершенно не удивился, обнаружив еще один экземпляр «Утопии» — не новый, но прекрасно сохранившийся. Карточка была с сиреневой каймой, а имя на ней было вытиснено золотом. «Вы забыли это, — прочитал Уэксфорд. — Кое-что, чтобы почитать в поезде. Можете оставить себе — не каждый день встречаешь человечного полицейского. A.M.Т.».

Кое-что, чтобы почитать в поезде…

Он буквально падал от усталости, но упорно боролся со сном и, прижав к себе все три книги, смотрел в окно, где уже показались сельские пейзажи. Полосы зелени между расположенных клином кирпичных построек сменились сплошной зеленью. Скоро пойдет типично английский холмистый ландшафт… А теперь — за «Утопию», наконец-то…

Дора наклонилась и молча подняла книги с пола вагона. Ее муж спал.