Глава 17

Саймон подозрительно уставился на горшочек со свежим бальзамом, который протягивала ему Кассандра. Он открыл его и вдохнул тонкий аромат.

И сразу же почувствовал, как волна желания захлестнула его тело.

— Ариана, — хрипло произнес Саймон.

— Да, конечно, Ариана, — согласилась Посвященная.

Не прибавив более ни слова, Саймон решительно прикрыл горшочек крышкой и повернулся к постели больной.

— Тебе не понравился бальзам? — спросила Кассандра.

Саймон вздрогнул — прошедшая ночь внезапно всплыла в его памяти. Он изо всех сил старался не думать о том, как проснулся утром полуодетый, сжимая в объятиях свою обнаженную жену, старался не вспоминать опьяняющий аромат бальзама, разлившийся по комнате.

То, что произошло в прошлую ночь между ним и его женой, не поддавалось никакому объяснению — это нельзя было взвесить и измерить, познать разумом и рассудком. Бессмысленно было даже об этом думать.

Потому что этого просто не могло быть на самом деле.

«Я не мог проникнуть в ее целительный сон.

Как не мог чувствовать сжигавший ее огонь».

Но сам-то он горел в этом огне!

И она… она тоже.

— Трижды, — произнесла Кассандра.

Саймон резко обернулся к ней — как это она узнала?

— Что ты сказала? — переспросил он.

— Пока Ариана не проснется, ты должен растирать ее бальзамом три раза в день, — терпеливо объяснила Посвященная.

Она произнесла эти слова безразлично-спокойным тоном, но Саймону почудилось, что в ее живых серых глазах блеснуло любопытство.

— Да, я знаю — ты мне это уже говорила, — коротко ответил он.

Посвященная улыбнулась.

— Ты уже осматривал ее рану? — спросила она.

— Еще нет.

В его голосе послышались резкие нотки. Как бы он объяснил проницательной колдунье, что больше не доверяет своей сдержанности и поэтому боится даже прикоснуться к своей жене, а не то что втирать в ее перламутровую нужную кожу волшебный, непредсказуемый бальзам, источающий аромат роз и полночной луны, далекой грозы и всепоглощающей страсти?

Он глубоко вздохнул, пытаясь усмирить волновавшие его чувства.

«Это был сон — и ничего более.

Я просто случайно задремал и увидел все это во сне.

Но, Господи, как я желал бы видеть такие сны наяву!

Видеть их вместе с Арианой…».

Молча проклиная все на свете, Саймон приблизился к кровати и стал раздевать Ариану. Когда он расшнуровал ее платье и снял повязку, у него невольно вырвался возглас удивления.

Там, где раньше был багровый рубец раны, теперь виднелась еле заметная тонкая бледно-розовая полоса. На матовой коже не было и следа кровоподтека.

— Она скоро проснется, — с удовлетворением отметила Кассандра. — Ее исцеление почти закончилось.

— Почти? — переспросил Саймон. — Что же осталось?

— Это мы узнаем, когда она очнется, — загадочно произнесла Кассандра и, повернувшись, вышла из комнаты.

В наступившей тишине послышались яростные порывы вновь разбушевавшегося ветра, заглушаемые прочными каменными стенами замка. Саймон взял горшочек с лекарственной мазью и сел на постель рядом с Арианой.

— Хорошо, что Доминик и Мэг уехали в Блэкторн неделю назад — до того, как вновь разыгралась непогода, — сказал Саймон, втирая душистую смесь в бледный шрам в боку Арианы, оставшийся от раны. — Конечно, в терпении и силе духа Мэг не откажешь, но все равно ей пришлось бы тяжело — путь и так нелегкий и опасный, а тут еще внезапно нагрянувшие холода.

Саймон разговаривал вслух с самим собой — это вошло у него в привычку за те долгие девять дней, которые он провел у постели Арианы, безмолвно молясь, чтобы краски жизни вновь заиграли на ее бледном, осунувшемся лице. Он заметил, что звук его голоса действует на нее успокаивающе.

— Доминик сходил бы с ума от тревоги, — добавил Саймон. — Уж и не знаю, что бы с ним сделалось, если бы с его соколенком что-нибудь случилось в дороге.

Саймон слабо улыбнулся, вспомнив золотые путы глендруидской колдуньи.

— Знаешь, — обратился он к неподвижно лежащей девушке, — мне бы так хотелось вновь услышать мелодичное пение ее колокольчиков. И ее веселый переливчатый смех.

С нижнего этажа донесся звук голосов — мужчина и женщина звонко и весело смеялись чему-то.

— Это, наверное, Дункан и Эмбер, — произнес Саймон. — Веселятся, как зеленые юнцы после первого в жизни глотка вина.

Саймон отвернулся, чтобы прополоскать лоскут, служивший повязкой, в чаше с отваром вяжущих целебных трав. Он отжал лиловую полоску и хорошенько встряхнул — она просохла в одно мгновение. Он глядел на нее с удивлением, которое не покидало его все эти дни, пока он ухаживал за Арианой.

— Да, занятная вещица, как сказал бы Дункан.

Саймон посмотрел на лоскут ткани в своих руках, затем перевел взгляд на бледно-розовую царапину на коже Арианы.

— Нет, не буду ее сегодня перевязывать, — решил он. — Даже такая нежная ткань может оказаться грубой для заживающей раны.

Голос Саймона, о чем бы он ни говорил, оставался тихим и мягким. Еще выхаживая Доминика, он понял, что спокойный негромкий голос проникает в сознание больного и ускоряет его выздоровление.

Да и самому целителю тоже не мешало бы успокоиться.

Сознание медленно возвращалось к Ариане. И первое, что она почувствовала, пробуждаясь от долгого сна, были чьи-то сильные руки, осторожно приподнимающие ее. Прикосновение было нежным и согревающим, как ткань, обвившаяся вокруг ее руки.

Ариана вдруг поняла, что это было ее свадебное платье. И что на своей груди она чувствовала теплое дыхание Саймона.

Волна удовольствия охватила ее тело. На миг ей показалось, что именно он явился к ней в волшебном мерцающем сне.

«Нет, это невозможно. Глупо даже думать об этом! Я лежала без сознания, беспомощная, погруженная в целительный сон.

А уж мне ли не знать, как мужчина обращается с беззащитной женщиной!

До сих пор я вижу это в своих ночных воспоминаниях».

Эта отрезвляющая мысль обдала ее холодом — волшебное ощущение, которого она никогда прежде не знала, растаяло, как дым. Нет, пожалуй, оно было ей все же знакомо — она уже раз испытала это наслаждение в объятиях Саймона и в его волшебном чувственном поцелуе.

«Я целовала его.

А он — меня.

Неужели все это было на самом деле?»

Пламя обожгло ее и пробежало вниз от груди к бедрам. Испуганная, она тщетно пыталась разобраться в своих ощущениях. Матерь Божья, да что с ней происходит?

Натягивая платье на жену, Саймон старался не смотреть на ее опьяняюще прекрасное тело. И изо всех сил отводил взгляд от матовых белоснежных грудей, на вершинах которых выросли тугие розовые бутоны от случайного прикосновения его щеки.

Их соблазнительный вкус и аромат он тоже старался не вспоминать.

С мрачной сосредоточенностью Саймон расправил непокорную ткань на бедрах Арианы и принялся зашнуровывать лиф ее платья. Но как только он попытался ухватиться за серебряные тесемки, они стали неуловимыми, как ртуть. Никак ему не удавалось их удержать, не то что продеть в маленькие вышитые отверстия, которые протянулись по корсажу от бедер до мягкого выреза горловины.

— Вот проклятые завязки! — вскипел Саймон. — Хватит упрямиться! Я должен ее одеть, как бы прекрасна ни была, ее грудь.

Серебряная тесемка легко выскользнула из его крепко сжатых пальцев и сползла к бедрам Арианы, на мгновение задержавшись на треугольнике густых завитков, проглядывающем из складок платья. И прежде чем Саймон успел поймать кончик шнуровки, она скрылась между ног Арианы, блеснув, как серебряный ручеек.

Почувствовав, что пальцы Саймона шарят у нее между бедрами, Ариана стремительно выпрямилась — мрачное видение вновь вернулось к ней, будто никогда и не покидало.

— Нет! — хрипло выкрикнула она, вцепившись в запястье Саймона. — Остановись! Только бессердечное животное может так воспользоваться беспомощностью женщины!

Саймон резко вскинул голову — безумные, широко распахнутые дымчатые глаза уставились на него в упор. Но не на них он смотрел — он видел только всепоглощающий ужас на лице Арианы. И отвращение.

«И чего, спрашивается, я ожидал — чуда? — подумал он с насмешливой горечью. — Она такая же, какой была прежде. Холодна как лед».

— С пробуждением вас, моя дражайшая супруга, — язвительно произнес Саймон. — Надеюсь, девять дней беспробудного сна вас освежили?

При звуке его бесстрастного холодного голоса Ариану будто окатили ушатом ледяной колодезной воды. Она прерывисто вздохнула и взглянула на Саймона отрешенным взглядом, в котором застыл страх.

— Если ты соблаговолишь убрать свои острые коготки, — продолжал он, — я смогу наконец тебя одеть. Или, может быть, ты хочешь, чтобы я оставался в твоем теплом гнездышке?

Сказав это, Саймон прижал руку к теплому холмику и слегка погладил нежные лепестки, каждый изгиб которых он прошлой ночью изучил губами и омыл поцелуями.

«Да не приснилось ли мне все это?

Скорее всего так оно и было — во сне».

Ариана задохнулась от противоречивых ощущений, охвативших ее. Первым, без сомнения, был откровенный страх. Вторым — столь же сильное удовольствие.

И это испугало ее еще больше.

— Прошу тебя, не надо, — произнесла она срывающимся шепотом. — Я этого не вынесу.

Отвращение к самому себе стиснуло горло Саймона. Он быстро отдернул руку от мягкого ущелья.

— Тогда, сударыня, будьте столь любезны и сами отыщите шнурок от вашего платья, — бросил Саймон сквозь зубы.

Ариана метнула на него безумный, испуганный взгляд.

— Вы понимаете, о чем я говорю? — спросил он. — Я как раз собирался зашнуровать вас, но эта чертова тесемка, как угорь, выскользнула у меня из рук.

Ариана быстро оглядела свою одежду и застыла от ужаса — лиф ее платья был распахнут до самых бедер, а складки аметистового платья, обвивавшие тело, обнажали больше, чем скрывали.

— Моя рубашка… — Голос ее замер.

Саймон молчал, выжидая, что она скажет дальше.

Облизнув пересохшие губы, Ариана вновь попыталась заговорить.

— На мне же ничего нет, кроме платья, — произнесла она внезапно севшим голосом.

— Боюсь, что это именно так.

«Но, черт возьми, меня гораздо больше волнует другое: как может девушка, чье тело будто создано для любовного наслаждения, питать отвращение к самой страсти?

Или, может быть, несмотря на все ее протесты, ей противен я, а не страсть?

Да, скорее всего это так. Холодная женщина не стала бы так отвечать на мои ласки.

Это был сон.

Сон — и ничего более».

Ариана вспыхнула до корней волос при взгляде на собственную наготу.

— Я всегда надевала…

У нее запершило в горле, и она вновь облизнула губы.

При виде ее розового язычка Саймон почувствовал себя так, будто ее губы прикоснулись к его ноющей плоти.

— Разрази меня гром! — свирепо прохрипел он сквозь зубы.

Вскочив на ноги, он налил в чашу воду из стоящего на сундуке кувшина и вновь шагнул к кровати.

— Выпей это, — сказал он. — Если будешь облизывать губы, они потрескаются и будут болеть.

Ариана потянулась было к нему, чтобы взять чашу. Увидев, как дрожат ее пальцы, Саймон отвел ее руки.

— Да у тебя силы не больше, чем у котенка, — пробормотал он. — Пей.

Он поднес чашу к ее губам и слегка наклонил ее, чтобы Ариане было удобнее пить. Она поспешно глотнула, и холодные серебряные струйки потекли у нее по подбородку.

— Клянусь Крестом Господним, — сказал Саймон, опуская чашу. — Да мне в тысячу раз легче было ухаживать за тобой, когда ты лежала без чувств.

— Что… — Ариана смущенно откашлялась, — что ты имеешь в виду?

— Когда была в забытьи, я поил тебя со своих губ.

Рот Арианы раскрылся от удивления.

— Как это?

Саймон отпил немного жидкости из чаши, склонился к Ари-ане и по капле влил ей воду в рот, как он это уже делал бессчетное число раз, пока она лежала в целительном сне.

Все произошло так быстро, что Ариана не успела отказаться. И, прежде чем она сумела вымолвить хоть слово, ей пришлось сначала сделать глоток.

— Еще? — спросил Саймон, вновь поднося чашу к своим губам.

Ариана опять изумленно приоткрыла рот, поняв наконец, как заботливо Саймон ухаживал за ней, пока она лежала в беспамятстве.

Он снова отпил воды и склонился к ее лицу.

Она ошеломленно посмотрела на него своими загадочными дымчатыми глазами. Его движение пробудило в ней какое-то странное чувство — будто она уже видела это в каком-то волшебном сне.

Сделав поспешный глоток, она произнесла:

— У тебя это так… ловко получается.

— За эти девять дней я прямо в няньку превратился, — заметил он, усмехнувшись.

Ариана опять удивленно открыла рот, но тут же закрыла его, увидев, как Саймон вновь поднес чашу к губам.

— Ты? — прошептала она. — Ты выхаживал меня?

Он кивнул.

— Почему? — недоуменно спросила она.

— Так захотела Кассандра.

Ариана быстро заморгала от удивления.

— Кассандра, — медленно повторила она, как будто впервые услышав это имя. — Зачем, во имя всего святого, ей это понадобилось?

— Кто их разберет, этих Посвященных? — возразил Саймон. И добавил: — И раз уж мы решили задавать друг другу вопросы, то, будь добра, ответь мне, почему, во имя Господа, ты не помчалась к замку, когда я дал тебе возможность спастись?

— К замку?

— Да. Когда на нас напали изменники. Вспомнила?

Внезапно все всплыло в памяти Арианы: предупреждающий крик Саймона, разбойники, несущиеся к нему во весь опор, и страшное осознание того, что он остался защищать ее, в то время как мог преспокойно уйти от погони на своем резвом длинноногом коне.

— Ты ведь остался, — коротко произнесла она.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты остался защищать меня, хотя мог бы спастись, предав меня в руки изменников.

— За какую же скотину ты меня принимаешь? — ледяным тоном сказал Саймон.

И вдруг, вспомнив прошлую ночь, он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

— Может, я и животное, когда дело касается постели, — спокойно произнес он, — но не такой подлец, чтобы позволить этим подонкам, переодетым рыцарями, растерзать беззащитную девушку.

— Саймон! — прошептала Ариана с виноватым видом.

Она поняла, что, сама того не желая, причинила ему боль своими словами.

Он взглянул на тонкие, изящные пальчики, прикоснувшиеся к его плечу с бессловесной мольбой.

— Саймон Верный, — дрожащим голосом продолжала Ариана. — Ты остался защищать меня, прекрасно зная, что это может стоить тебе жизни. Ты был мне верен, в то время как другие предали бы меня.

У Саймона перехватило дыхание, когда он заглянул в дымчатую глубину обращенных на него аметистовых глаз.

— Ни один мужчина не предал бы тебя, — уверенно возразил Саймон. — И, уж конечно, ни один рыцарь не способен на такую подлость.

По губам Арианы скользнула горькая улыбка.

— Ты ошибаешься, Саймон. Я больше знаю о предательстве, чем ты. До сих пор ни один рыцарь — даже простой крестьянин — не поставил мою жизнь выше своего удовольствия.

— Ариана Преданная, — прошептал Саймон. — Кто это был, соловушка? Кто предал тебя и почему?

Ариана ничего не ответила на его слова — вместо этого она попыталась объяснить то, что только сейчас поняла:

— Когда я увидела, как ты встал на пути у изменников, то вдруг подумала, что на своем быстром коне ты мог бы легко от них скрыться.

— Но твоя-то кобылка не успела бы уйти от погони.

— Да. И поэтому ты остался на той узкой тропе, готовый отдать за меня жизнь.

— Я просто хотел сразиться с изменниками.

— Которые были вооружены до зубов, и сидели на боевых конях, и ты был один против пяти, и…

— Ты должна была послушаться меня и скакать прямо к замку, — прервал он ее.

— Нет! — выкрикнула она, прильнув к нему в отчаянном порыве. — Да я не смогла бы и дня пробить, зная, что предала единственного человека, который был мне верен!

Саймон взглянул в ее разгоревшееся румянцем лицо и сверкающие глаза — больше всего на свете хотел он сейчас понять, что движет ее чувствами.

— И все же ты избегаешь моих прикосновений, — заметил он.

Ариана прикрыла глаза.

— Не ты этому причиной, Саймон, а то, что однажды случилось.

— Это сделал я?

Она покачала головой. Пряди черных распущенных волос упали ей на грудь, скрывая наготу.

— Я… — Голос ее сорвался.

Саймон мягко накрыл ее руку своей ладонью. Она не отшатнулась от его пожатия, а только стиснула ему пальцы с силой, неожиданной для такой хрупкой девушки.

— Вот как это было, — прошептала Ариана. — Дочь одного барона воспитывалась в богатом доме. Она была мне ближе, чем сестра, — юная, доверчивая…

Ариана судорожно глотнула и на мгновение закрыла глаза.

Саймон поцеловал бледные пальчики, которые крепко сжали его руку.

— Ее хотели выдать замуж за одного рыцаря, — хрипло продолжала Ариана. — Но ее отец нашел ей более подходящую партию, и тогда рыцарь…

Девушка с трудом перевела дух — она вся дрожала, как лист на ветру.

— Соловушка, — ласково произнес Саймон. — Ты расскажешь мне это в другой раз, когда поправишься.

— Нет, — произнесла она с отчаянной решимостью. — Если я не скажу тебе сейчас, то потом у меня не хватит на это смелости.

— Тебе ли жаловаться на свою храбрость? Ты ведь безоружная влетела в самую гущу схватки.

— Проще сразиться с сотней врагов, чем рассказать тебе об этом.

Саймон с волнением вглядывался в ее напряженное лицо.

— Отвергнутый поклонник, — торопливо продолжала Ариана, — решил, что если он обесчестит девушку, то другой рыцарь не женится на ней. И он принудил ее силой. А потом пошел к ее отцу и сказал, что это она соблазнила его, но что он благородный человек и женится на ней.

Саймон пробормотал какое-то проклятие.

— Отец девушки вошел к ней в комнату, увидел дочь, раздетую, на постели, перепачканной кровью. Она клялась ему, что невиновна в случившемся, но он ей не поверил — назвал шлюхой и блудницей и отказался от нее.

— Она тебе все это рассказала? — осторожно спросил Саймон.

— Она?

— Да, та девушка.

Из груди Арианы вырвался прерывистый вздох.

— Да, — ответила она. — Она рассказала мне обо всем, что сделал с ней этот жестокий рыцарь.

— И ты после этого стала бояться супружеской постели.

Ариану передернуло от нахлынувших ужасных воспоминаний.

— Я ее мыла потом в ванне — кроме меня, никто не хотел к ней прикасаться.

Саймон вздрогнул — он повидал довольно войн и насилия и знал, что представилось невинным глазам Арианы, когда она обмывала свою подругу.

— Я поняла тогда, как жестоки мужчины: ты будешь умолять о пощаде, а в ответ тебе грубо раздвинут ноги, и все внутри тебя будет разрываться от боли и унижения, и…

Саймон быстро прикрыл ее рот ладонью, чтобы не слышать потока яростных слов, которые, как острые кижалы, пронзали ему душу и сердце.

— Успокойся, соловушка, — прошептал он. — У нас с тобой никогда так не будет. Да я лучше умру, чем соглашусь взять тебя силой.

Ариана взглянула в его черные непроницаемые глаза, и ей вдруг страстно захотелось поверить, что он говорит правду.

Хотя она твердо знала, что надеяться на это было бы глупо.

И все же…

— Ты сражался за меня, — шепнула она.

— А ты — за меня, — возразил он.

— Ты меня не покинул — ты был мне верен. — Ариана перевела дух. — Как только я поправлюсь, я…

Саймон ждал.

— Я исполню свой супружеский долг, — шепотом закончила она. — Я это сделаю ради тебя, мой верный рыцарь. Только ради тебя.

— Я не хочу от тебя холодных объятий, не хочу целовать твой стиснутый рот.

— Я отдам тебе все, что у меня есть.

Саймон прикрыл глаза. Он не мог просить о большем и знал это.

Но он хотел большего. Гораздо большего.

И это он тоже знал.