Глава 37

Главный инспектор Лэм был вне себя от злости: его младшая и любимая дочь Виолетта недавно объявила родителям, что в самое ближайшее время намерена обручиться с заезжим латиноамериканским танцором. Мадам Лэм до сих пор не могла оправиться от шока. И напрасно другие дочери — респектабельная, рассудительная Лили и заканчивающая курсы медсестер Миртл — напоминали родителям, что их обожаемая Виолетта была помолвлена никто уже не помнит какое число раз, но до сих пор, однако, замуж почему-то не вышла. А если уж она не вышла замуж за восхитительного майора Ли, отвергла такого красавца, как полковник Лидэ и бросила юношу, дядя которого владел двумя гуталиновыми фабриками, то на что же может надеяться какой-то жалкий дон Педро? К сожалению, уже одно это имя действовало на инспектора Лэма как красная тряпка на быка. Его глаза тут же наливались кровью, а голову заполняли мысли о чудовищах-иностранцах, в числе которых фигурировали Гитлер и Муссолини. Инспектор Лэм был реалистом, то есть все-таки отдавал себе отчет, что, раз уж иностранцы существуют как явление, лучше всего было бы смириться с ними, как с неизбежным злом. Но, отдавая себе в этом отчет, смириться он все же не мог. «Привести ЭТО в семью! — бушевал он и передразнивал дочь: — „Папочка, посмотри, какие у него глазки!“ Да у любой обезьяны глаза умнее! — взрывался он». Виолетта, впрочем, была совершенно уверена, что рано или поздно сумеет умаслить отца ласковым обращением, и он подобреет. Возможно, но сейчас инспектору Лэму, человеку верующему, добропорядочному и семейному, хотелось выругаться как никогда в жизни.

Необходимость тащиться в Винъярдс лишь потому, что его подчиненный не сумел сам справиться с делом, настроения ему тоже не улучшала. Фрэнк Эбботт, едва заглянув в его выпученные и налитые кровью глаза, сильно напоминавшие маринованные помидоры, сразу понял, что дело плохо. Достаточно было не дерзости даже, а малейшего на нее намека, чтобы шефа прорвало и он разразился одной из своих знаменитых обличительных речей. Фрэнк знал их все наизусть и не испытывал ни малейшего желания повторять пройденное, вследствие чего весь путь от станции до кабинета в местном управлении полиции провел в кротком и смиренном молчании.

Устроившись за столом, инспектор Лэм фыркнул и хмуро сообщил, что терпеть не может такие штучки и что когда инспектор Эбботт молчит, ему делается не по себе скорее даже, чем когда тот несет обычную свою околесицу.

— Короче! — неожиданно заорал он. — Что вы тут успели сделать?

Фрэнк приподнял бровь.

— Ничего, сэр, — безмятежно сообщил он.

Ощущение надвигающейся грозы усилилось. Лэм поерзал в кресле, плотнее заполняя его собой, и побагровел. Короткий черный ежик на его голове злобно ощетинился, а густые брови поползли вверх.

— Ни-че-го, — повторил он по слогам. — Ну что же, у вас и в самом деле есть все основания собой гордиться. Девушку, которую насильно выдавали замуж, застают над телом ее жениха. Руки у нее в крови, орудие убийства лежит рядом. Чуть поодаль разгуливают ее любовник и друг детства. Сложная задачка, ничего не скажешь…

— Только одна рука, сэр.

— Одна? — взорвался инспектор Лэм, со свистом втягивая воздух. — А сколько их, по-вашему, нужно, чтобы ударить человека кинжалом?

— Тоже одна, сэр.

Лэм грохнул своим кулаком по колену.

— Так идите и арестуйте ее! И Уоринга этого не забудьте. Бог мой! Да ведь все ясно как день! Они собирались бежать. Сэр Уайтол застиг их, пытался им помешать, и кто-то из этой парочки его заколол. Я лично думаю, это была девушка. Уж больно она, знаете, впечатлительная.

— Понимаете, какое дело, сэр… — начал было инспектор Эбботт, и тут разразилась буря.

— Да куда уж мне! — взвился Лэм. — Хотя нет, еще как понимаю. Это дело недостаточно для вас сложно. Вам негде проявить свои таланты, негде развернуться во всю ширь, вам тоскливо и неинтересно, вот в чем все дело!

— Нет, сэр.

— Да что вы заладили, как попугай, Эбботт, — «Да, сэр», «Нет, сэр»! Меня уже стошнит сейчас от вашей праведности. И при этом я ведь прекрасно знаю, что вы со мной не согласны. Ну вот что: если вам есть что сказать, выкладывайте, а нечего — так проваливайте ко всем чертям! И уберите наконец с лица эту идиотскую ухмылку!

И Фрэнк Эбботт выложил. Для начала он выложил медицинское заключение, затем показания Адриана Грея, Маршама, профессора и мисс Уайтекер, потом копию завещания и в завершение чрезвычайно любопытный разговор между дворецким и Хэйли, подслушанный мисс Мод Силвер…

Лицо инспектора Лэма побагровело.

— Кем? — взревел он.

— Мисс Мод Силвер, — безмятежно сообщил Эбботт. — Вы должны ее помнить. Так вот она сейчас здесь и ни капельки не изменилась. Хотя нет, теперь у нее новая сумочка для вязанья. И вяжет она уже не чулки, а кофточки. Такие, знаете, бледно-розовые шерстяные кофточки.

— У… — Сделав над собой видимое усилие, Лэм остановился. Принципы не позволяли ему произносить таких слов вслух.

— Именно, сэр, — кивнул Эбботт и торопливо продолжил: — Гостит там по приглашению леди Драйден. И знаете, сэр, должен сказать, ее пребывание в доме оказалось весьма полезно. Я ведь помню, как вы сказали три года назад, что очень полезно иметь человека, который может оценить обстановку «изнутри», каждодневно общаясь с людьми в естественной обстановке.

— Что-то не припомню, чтобы я такое говорил, — мрачно возразил Лэм.

— Если не ошибаюсь, вы высказали эту мысль в связи с делом Леттер-Энда. Помню, я еще подумал тогда, как удачно вы это подметили.

— И вы действительно думаете, что я на это куплюсь? — вскипел Лэм. — Впрочем, мысль действительно удачная. Помните эту несчастную, которую обвиняли в двойном убийстве? Казалось бы, более подозрительного поведения нельзя себе и представить. Ну кто, скажите на милость, мог бы подумать, что она просто боялась, как бы муж не узнал, что у нее парик. Он, помнится, был намного ее моложе и страшно гордился ее волосами. Попила она нашей крови, ничего не скажешь. И должен признать, эта ваша мисс Силвер оказалась там весьма кстати. Людей — надо отдать ей должное — она видит насквозь. Живи она лет на двести пораньше, ее бы точно сожгли как ведьму. Тогда разговор с такими особами был коротким: или на костер, или в ближайший пруд. С прудом вообще было весело. Если бедняжка никак не тонула, ее вытаскивали и вешали. Если тонула — доказывала этим свою невиновность, и все расходились по домам счастливые и довольные. Эх, веселые были времена! Только вот старушек, конечно, жалко.

В дверь постучали, и на пороге появился здоровенный и румяный констебль.

— Прошу прощения, сэр, там звонит какая-то мисс Силвер. Хочет поговорить с инспектором Эбботтом. Говорит, дело совершенно неотложное.

Хотя в лице инспектора Эбботта не дрогнул ни один мускул, про себя он очень нехорошо выругался. «Ну надо же! Только шеф успокоился.».

— Пожалуй, пойду послушаю, что она скажет, — скромно сообщил он и поспешно вышел, стараясь не смотреть в глаза начальника, которые снова начали стремительно наливаться кровью.

Он проследовал вслед за констеблем к телефону, поднял трубку и услышал голос мисс Силвер:

— Инспектор Эбботт?

— Слушаю.

— Прости, что оторвала тебя от общения с инспектором Лэмом, Фрэнк, но тут появились новые сведения, которые на многое проливают свет. Думаю, вам с инспектором Лэмом следует незамедлительно с ними ознакомиться.

Фрэнк присвистнул.

— А вы уверены, что это важно? Шеф очень не любит менять свое мнение.

— Уверена, Фрэнк. У меня есть новый свидетель, и он готов давать показания. Это молодой слуга Фредерик. В ту ночь он, оказывается, выходил из дому и кое-что видел. В общем, лучше будет, если вы приедете и снимете показания на месте.

Фрэнк помолчал.

— Ну да. Я ведь просил вас что-нибудь придумать, вот вы и придумали. Боюсь только, уже поздно. Пойду скажу ему. Вы подождете?

После бурного объяснения он вернулся.

— Вы слушаете? Все в порядке, мы едем. Надеюсь только, это действительно важно. Иначе он просто лопнет со злобы. Ну, au revoir.

На его счастье, инспектор Лэм, заглянувший в эту минуту в комнату, услышал только последние два слова. Впрочем, ему хватило и этого — в течение следующих десяти минут Фрэнк Эбботт покорно выслушивал одну из знаменитых проповедей инспектора Лэма. Смысл ее состоял в том, что в английском языке более чем достаточно слов, чтобы выразить все, что когда-нибудь может потребоваться выразить офицеру полиции, и, если этот офицер прибегает к словам иностранным или заимствованным, это означает лишь, что офицер этот — гнусный и никчемный пижон, который стесняется родного языка и не может двух слов связать на нем без того, чтобы не опорочить свою речь какой-нибудь тарабарщиной.

Фрэнк, которому приходилось слышать это и раньше, слушал, кивал и надеялся только, что все это закончится прежде, чем они доберутся до Винъярдса.