Глава 5

В институте тени прошлого меня не преследовали, даже тень Джейка. Я была уверена, что почувствую его присутствие, стройного и элегантного даже в рабочем костюме цвета хаки, одна бровь приподнята, что придавало ему насмешливый вид, который я так хорошо запомнила. Но он, казалось, покинул эти стены навсегда, изгнанный молчаливым приговором своих коллег.

Я не знала, сожалеть ли об этом или вздохнуть с облегчением.

Неприятности начались почти сразу же. И как обычно, по вине Джона.

Его намерение бросить все силы на поиски гробницы не было для меня неожиданностью. Однако его тактика создавала проблемы. Вместо того чтобы посвятить в свой замысел ту часть персонала, которая до сих пор оставалась в неведении, или же найти более или менее правдоподобное объяснение приостановке плановых сезонных работ, он бросил свое категорическое заявление, как бомбу, посреди завтрака на следующее утро, после того как я приехала: он забирает большую часть рабочих и нанимает еще и дополнительную для тщательного осмотра западных гор. Начатые ранее работы продолжаются только по одному-единственному проекту — расчистке гробницы вельможи в Гурнахе, но младший персонал сделает это без своего руководителя Майка.

Младшим персоналом были студенты последнего курса, впервые принимавшие участие в раскопках. Один из них, Эл Шнайдер, рыжеволосый увалень, который даже за столом, накрытым к завтраку, читал отчеты о раскопках, оторвался от целиком захватившего его изучения типов гончарных изделий, только чтобы с рассеянным видом согласно кивнуть. Марк Розен, еще один парнишка, нисколько не походил на своего товарища. Невысокий, плотный, с обаятельной улыбкой, он носил огромные очки в черепаховой оправе, которые увеличивали его светло-карие зрачки. Розен напоминал мне белку: проворную, прыгучую и любопытную. И недоумение, мелькнувшее в его глазах, когда Джон сделал свое объявление, насторожило меня.

Я уверена, что именно Марк положил начало слухам. К вечеру весь институт жужжал, как растревоженный улей, и даже штатный фотограф, сонный мужчина, который проводил зиму, читая каталоги семян и составляя планировку сада, который разобьет, когда вернется домой, зажал Ди в углу и попытался выудить у нее хоть какую-то информацию. Он так ничего и не добился, но только потому, что ее осведомленность была весьма поверхностной.

В тот же вечер мы принимали гостей — членов комиссии археологов из Европы, приглашенных за несколько недель до этого, так что званый ужин отменить было невозможно. Джон уделял гостям меньше внимания, чем обычно, что означало совсем скромное его количество. Он был полностью погружен в собственные мысли, и его поведение, в равной степени как и все остальное, подогрело растущие подозрения Марка.

Поэтому Марк скорее интуитивно, чем случайно задал тот памятный вопрос, который вызвал бурную дискуссию.

— Вы видели последний отчет об аутопсии Ахнатона? — спросил он одного из гостей, бородатого профессора из Хайдельберга.

По выражению лица Ди я могла судить, что она подумала, будто Ахнатон — недавняя жертва убийства, может, араб или китаец. Остальные, которые знали, что Ахнатон был, кроме всего прочего, еще и мужем Нефертити, вздрогнули, словно чуткие пантеры. Майк, который с отсутствующим видом смотрел в свою тарелку, вылил ложку дымящегося бобового супа себе на колени и вынужден был притвориться, что его цапнул москит. Когда первое потрясение прошло, Марк повторил свой вопрос. К сожалению, он не получил вежливого, беспристрастного ответа. Он задел за живое фанатика.

Не знаю почему, но Ахнатон вызывает в египтологии гораздо больше споров, чем что-либо или кто-либо. Благовоспитанные ученые, которые не станут ломать копья из-за религии, политики или личных дел, вступают в такую яростную полемику, что багровеют лицом, стоит завести разговор о человеке, который вот уже три тысячи лет как мертв. Была ли новая религия Ахнатона и в самом деле монотеизмом, идеей, которую принято приписывать иудеям? Почему его статуи и рисованные портреты изображают его в таком необычном виде? Неужели он действительно женился на собственной дочери и зачал ей ребенка? Находился ли он в недозволенных отношениях со своим приемным сыном? И, наконец, вопрос, поднятый Марком: принадлежал скелет, найденный в небольшом погребении в Долине царей, этому «фараону-еретику» или нет?

Как уверял профессор из Хайдельберга, кости принадлежали Ахнатону, и никто, даже хирург, не сможет доказать, что это не так. Немецкий археолог в защиту своего утверждения выдвинул множество мудреных аргументов, большинство из которых были малопонятны, ибо в пылу страсти его плохой английский стал еще хуже, однако все сводилось к тому, что нужно поверить ему на слово.

Тут он стал апеллировать к достойному герру директору. Я знала мнение Джона: он никогда не верил, что найденный скелет принадлежал мужу Нефертити, и недавнее посмертное вскрытие (Боже мой, сколько же времени прошло после этой смерти!) утвердило его в этой мысли. Но он не хотел распалять гостя возражениями, дабы не разгорелась жаркая дискуссия и кто-либо не ляпнул что-нибудь насчет Нефертити. Надо было сменить тему, но Джон не знал как. Он сидел молча и кивал, словно китайский болванчик, со страдальческой улыбкой на лице переводя взгляд с меня на Ди и с Ди на Майка. Радуясь его затруднительному положению, я не удержалась и, только чтобы насолить ему, взяла и сказала:

— И все же, герр профессор, вы не можете не согласиться, что врач, исследовавший кости, не мог ошибиться в возрасте покойного. Если тому было всего двадцать три года, он мог быть Ахнатоном, только если стал отцом ребенка в восьмилетнем возрасте.

Через пять минут сидящие за столом уже яростно спорили, крича друг на друга.

— Как вы можете называть это монотеизмом? — вопрошал Майк, игнорируя предостерегающий взгляд Джона. — Он заставлял людей поклоняться себе, а не богу Атону.

— "Нет другого пути ко Всевышнему, как только через меня", — процитировала я во всеуслышание, вовсе не имея намерения подливать масла в огонь. Майк одарил меня таким взглядом, которым, должно быть, Лютер наградил бы Папу Римского или наоборот, если бы им когда-нибудь довелось встретиться. А оппонент Майка из числа гостей, священник-иезуит, который считался крупнейшим в мире авторитетом в библейской археологии, подавил довольный смешок.

К счастью, в тот вечер обслуживание было спорым, и мы покончили с десертом раньше, чем Джона хватил апоплексический удар. Под его водительством мы вылетели из столовой со скоростью ветра.

Позднее, когда вся наша команда заговорщиков собралась в кабинете Джона, чтобы обсудить пути и средства, Джон предложил на время избегать Ахнатона как темы для разговоров. Свирепый взгляд, который он при этом устремил на меня, ясно говорил, что я одна в ответе за разгоревшуюся дискуссию. Тогда я отплатила ему обвинением в излишней конспирации.

— Этот парень, Марк, уже что-то подозревает, — предупредила я. — И могу поспорить, весь Гурнах взбудоражен слухами. У местных жителей нюх на секреты, особенно если они касаются ненайденных захоронений.

Джон налил себе виски из бутылки, одиноко стоявшей на краю письменного стола и бывшей его единственной уступкой традиции «коктейлей с директором».

— Ну и что! — откликнулся он. — Хотя ты, вероятнее всего, и права, мы, черт возьми, ничего не можем сделать. Вот разве что обнаружить гробницу до того, как один из местных умельцев обставит нас.

Я потянулась за бутылкой. Джон рассеянно убрал ее прямо у меня из-под носа и переставил на дальний край стола.

— Подпои меня, — предложила я. — Может, проболтаюсь.

— Что было в письме Абделала? — Джон размахивал бутылкой передо мной, как морковкой перед упрямым ослом.

— Пожелания всех благ и воспоминания о старых добрых временах. Я довольно равнодушна к скотчу. Попробуй, может, с джином дело лучше пойдет.

— А, дьявол! — Джон со всего размаху поставил бутылку на стол, и немного янтарной жидкости выплеснулось из горлышка.

Майк, осуждающе глядя на своего патрона, выхватил драгоценную бутыль из его рук.

— Если у тебя есть хоть какие-нибудь светлые идеи, Томми, может, ты их выскажешь? — кротко попросил он. — Мы готовы в любой момент поднять паруса и двинуться в путь. Одна беда — не знаем куда нам устремиться.

— А почему? — спросила Ди.

— Территория слишком большая, Ди. Нам неизвестно даже приблизительное направление.

— А я-то думала, что это само собой разумеется, — объявила Ди.

Четыре головы как по команде повернулись к ней.

— Само собой разумеется? — тихо повторил Майк.

— Конечно. — Ди взмахнула ресницами и улыбнулась ему. — Это же гробница царицы, правильно? Ну а на карте есть место, которое называется Долина цариц. Так в чем же проблема?

Все четыре головы поникли.

— Ну дает! — пробормотал Майк. — А я-то уж подумал... Послушай, детка! В Долине цариц действительно находятся гробницы цариц. Это гениально подмечено. Но той гробницы там не может быть.

— Но почему?

— Она не того периода, — ответил Джон, почему-то пристально вглядываясь в надутое лицо Ди. — Захоронения в Долине цариц более поздние.

— Тогда как насчет Долины царей? — предложила вариант сметливая Ди.

Я не знала, смеяться или плакать. Однако засмеялся-то Джон и не над Ди — оказывается, это я его так рассмешила.

— Томми, если бы ты видела свое лицо... Ну, расскажи барышне, как обстоит дело с Долиной царей.

— Во-первых, каждый камень в этой проклятой Долине перевернут сотни раз. Во-вторых, погребены там в основном цари, а не царицы...

— Постойте-ка, — перебил меня Майк, рассеянно обхватив бутылку скотча и в задумчивости слегка раскачивая ее, — есть вероятность, что некоторые царицы этой династии похоронены в гробницах своих мужей. Аменхотеп III...

— Ох, давайте не будем заводить еще одну нескончаемую археологическую дискуссию ни о чем. Ясно, что царица не похоронена в гробнице своего мужа, поскольку та находится в двухстах милях отсюда. Она не могла быть похоронена и в Долине цариц, потому что это место использовалось для погребений до... ну, скажем, до Девятнадцатой династии. Одним словом, она умерла раньше. Мы не можем также принимать во внимание гробницы других цариц Восемнадцатой династии, поскольку те немногие, которые обнаружены, разбросаны по всем скалам. Кроме того, есть одно обстоятельство...

Я замолчала, обнаружив на себе немигающий взгляд Джона. Кончики его усов нервно подергивались. Значит, он думает, что я увлекусь рассказом и раскрою свой предполагаемый секрет? Я закрыла рот на замок и ответила ему не менее пристальным взглядом.

— Верно, Томми, — задумчиво согласился Майк. — Эта проклятая штука может быть, черт побери, где угодно на территории в десять квадратных миль. Джон, откуда ты планируешь начать поиски?

— Гм-мм... — промычал Джон. Он отобрал бутылку у Майка и, развернув на столе карту, прижал один ее конец донышком бутылки, другой — какой-то толстенной книгой, а остальную работу проделали нетерпеливые руки его сообщников.

Все собрались вокруг стола. Мои глаза тоже были жадно устремлены в карту, но, в отличие от остальных, я точно знала, что ищу. Я изучала названия, нанесенные на карту. Результат, как я и ожидала, был отрицательным. Млечного места я среди них не обнаружила.

— Где-нибудь в этой области. — Джон смело обвел черной ручкой верхний левый угол карты. — Между Долиной цариц и основной частью Долины царей. Но и эти координаты только предположение, однако надо же откуда-то начинать! Территория выглядит не слишком большой, расстояние по прямой меньше мили. Да ведь и то, что мы ищем, по площади составляет всего несколько футов. И не забывайте, гробница так хорошо спрятана, что ее не могли обнаружить несколько веков. Сколько тысяч квадратных футов скал нужно обыскать, чтобы найти отверстие величиной в два-три фута! Если бы у нас была подсказка, где именно на этой территории искать, — указание на какую-то определенную долину или часть гор — можно было бы рассчитывать на успех.

Майк поднял на него глаза:

— Где обычно бывал Джейк?

— В отеле на другой стороне реки, — обронил Джон и покачал головой. — Это нам ничего не даст, Майк. Я точно помню, чем в том году занимался Джейк. Я поручил ему копировать тексты, что ему чертовски не нравилось делать.

Последовала неловкая пауза, во время которой я не отрывала взгляда от карты. Наконец Джон, прервав тягостное молчание, продолжил:

— Где бывал Джейк, к делу не относится. Я стопроцентно уверен, что это не он первым нашел гробницу.

— Ты прав, — вмешался Блоч. — Я и сам об этом подумывал.

— Джейк не так часто совершал пешие прогулки, — стал развивать свою мысль Джон. — Между тем Абделал знал каждую пядь этой земли. Он родом из Гурнаха, а там люди нутром чуют клады с сокровищами. Вы знаете, что он причислял себя к семейству Абд эль-Рассула?

— Это тех, кто нашли царские мумии еще в прошлом веке? — Глаза Блоча блеснули интересом.

— И массовое захоронение высших жрецов Амона несколькими годами позже. Не случайно на счету этих гурнахцев столько находок. Тут не простое совпадение. Я не верю в генетическую память, поэтому считаю, что их успех основан на детальном знании и на том, что они занимаются поисками гробниц из поколения в поколение. Так или иначе, я уверен, что это Абделал нашел гробницу первым.

— Занятно, — задумчиво сказал Майк, — я имею в виду поведение Абделала. Следовало бы ожидать, что он либо сам все распродал бы, либо сообщил нам о своем открытии официально. Вместо этого он частным образом обратился к Джейку. Почему?

— Всем известна обаятельность Джейка, — с кривой усмешкой предположил Джон.

— Ты слишком высокомерен и руководствуешься только логикой, — сказала я, зло глядя на Джона. — Никому из вас не дано знать образ мыслей египтян.

— А тебе дано? — с наигранным почтением спросил Майк.

— Ну, я была всего-навсего ребенком, когда водила знакомство с Абделалом. У ребенка ум гибче, чем у взрослого, ребенок способен разглядеть разные грани человеческой натуры. Я знала нравы старого поселения: подозрительность к иностранцам, преданность семье и общине, насмешливо-презрительное отношение к чудакам археологам, считавшим, что древности принадлежат музеям. Вот истоки Абделала, и они были сильны. Но за сорок лет обучения археологии он обрел представления и критерии, которые отрицали устои поселения.

— Валяй дальше, — вставил Джон.

— Ну вот, следовательно, мы находим в одном человеке два в равной степени сильных, но противоположных моральных начала. В обычных обстоятельствах они мирно уживались. Но когда дело коснулось сокровищ гробницы, в старике во весь голос заговорил житель Гурнаха, по традиционным представлениям которого они означали его добычу, и это сказочное богатство должно было принадлежать общине. Согласно же новомодным воззрениям Абделала, гробница — это археологическая находка, стало быть, должна принадлежать всем жителям Египта. Интересно, сколько лет назад он нашел гробницу? Сколько лет он колебался и спорил сам с собой?

— Бедняга, — пробормотал Блоч. — Значит, он в конце концов пришел к Джейку, чтобы найти компромисс?

— Вот именно, найти компромисс. Он любил Джейка и доверял ему. Что Джейк сказал, то он и сделал бы. И когда Джейк... когда Джейк отдал предпочтение традициям поселения, Абделал не стал спорить. После смерти Джейка эти неразрешимые противоречия возникли вновь. Поэтому Абделал опять не знал, что ему делать... И он не стал ничего предпринимать. По-моему, в этом нет ничего удивительного.

— Убедительно, — сказал Джон, — но практически ничем нам не может помочь.

— Я бы не сказал, — возразил Блоч. — Речь шла о преданности семье и поселению. Значит, если существует ключ к разгадке, то он наверняка должен храниться в памяти родственников старика или его друзей.

— Если это единственное место, где он может храниться, мы никогда его не найдем, — отрезал Джон, — ибо остальные жители поселения не ведают подобных душевных терзаний.

— А как насчет Ахмеда?

— Ну, он мог бы рассказать нам. Он — сколок той же скалы, ему достался отцовский ум и интерес к раскопкам...

— Он когда-нибудь сможет стать хорошим начальником над рабочими, — предположил Блоч.

Джон как-то странно посмотрел на него:

— Он когда-нибудь станет хорошим археологом. Я пытаюсь уговорить его начать учиться в университете с будущего года.

— А я думал, ты его уже убедил, — вставил Майк.

— Я тоже так думал. Однако в последнее время с ним творится что-то непонятное. — Джон задумчиво пожевал мундштук своей трубки. — Хотелось бы мне знать, что у него на уме... Нет, Сэм, я не думаю, что ему известно о гробнице, во всяком случае, о том, что тебя интересует. Шкатулочка, которую Абделал оставил для Томми, была не распечатана. Отсюда можно предположить, что Ахмед не только не ведает, откуда она, но что к тому же он честен. Следующий вывод таков: если Абделал не доверился даже своему сыну, значит, он не доверился никому.

Я знала, что за этим последует, и, когда Джон, повернувшись ко мне, раздраженно воскликнул:

— Черт возьми, Томми, что же было в этом письме? — ответ у меня был наготове.

— Пожелание всех благ и воспоминания о старых добрых временах, — любезно ответила я.

Небольшой садик окутывали густые тени, похожие на черный бархат, расшитый серебряными нитями лунного света. Буйно цветущий куст жасмина возле глинобитной ограды наполнял ночь сладким дурманящим ароматом, пышные соцветия белели в темноте.

Мне следовало бы сидеть запершись в своей комнате, но я была не в состоянии выносить это вынужденное заточение. Совещание в кабинете Джона закончилось обсуждением места, откуда утром должны начаться поиски. Обсуждение затянулось так надолго, что Ди уснула в разгар дебатов. Судя по всему, Майк находил ее посапывание очаровательным, и, сознаюсь, было что-то привлекательное в том, как она спала с открытым ртом и разметавшимися волосами, свернувшись калачиком в большом кожаном кресле.

По мере того как споры становились все горячее и для неспециалиста все непонятнее, я и сама не удержалась и пару раз зевнула. Джон и Майк спорили меж собой по поводу каждого квадратного фута десятифутового скалистого гребня, предлагая варианты и отвергая предложения друг друга. Блоч тоже норовил внести в обсуждение свой вклад. Не обладая знаниями настоящего исследователя, он, вероятно, почерпнул свои сведения о пещерах и гробницах из позабытых путеводителей прошлого века и теперь то и дело их цитировал. Стоило ему подать какую-нибудь реплику, как Майк или Джон, а иногда и оба сразу кричали: «Это была гробница Аменхотепа II» или «Это находится в Долине царей, нет смысла там искать!» — отвергая любое предложение почтенного господина.

Однако в конце концов все трое сошлись на каком-то участке, с которого следует начать, на чем собрание и завершилось.

Не знаю, почему я досидела до конца. Хотя все внимание Джона было сосредоточено на карте, я чувствовала, что он все время чего-то ждет от меня. Надо полагать, того, что я бухнусь на колени и завоплю: «Виновата, каюсь! Я скажу вам, где нужно искать!»

Но я не сделала этого. Частично из-за того, что не знала где. Тем не менее я понимала: по моим саркастическим замечаниям Джон догадался, что я что-то скрываю. Прогуливаясь вдоль ограды пустынного садика и время от времени поднося цветущие ветки жасмина к носу, я с тревогой размышляла, как мне быть.

Упоминание о Нефертити в письме Абделала не было случайным. Ощущая бремя лет и страшась превратностей судьбы, старик пытался сообщить нечто очень важное, облекая это в намек, понятный мне и недоступный непосвященным.

Он преуспел лишь наполовину, что характерно для всех благих намерений. Я была уверена, что намек непонятен посторонним, ибо он оставался загадкой и для меня тоже.

«...день, когда ты была великой царицей Нефертити...» Что это, ссылка на какой-то определенный день и определенное место или ловкий способ упомянуть имя, которое-то прежде всего и важно? Я пришла к заключению, что первый вариант достовернее. Упоминание странного названия «Млечное место» подтверждало этот вывод.

Подобного названия не было ни на одной карте, а я изучила их несколько. Следовательно, это не географическое название. Вероятно, так мы с Абделалом назвали однажды какое-то место, но потом это название больше не фигурировало, иначе я бы помнила его. Просто я один раз, должно быть, обронила его, возможно в шутку, навсегда позабытую мной. У Абделала же были веские причины запомнить ее. Рядом или в том самом Млечном месте он обнаружил гробницу — «предел тайных мечтаний каждого египтолога», как выразился Джон.

Молодец, похвалила я себя, рассуждаю я очень логично. Однако это никоим образом не приблизило меня к ответу, а привело лишь к еще одному вопросу: действительно ли я так уж хочу получить ответ?

Рассуждая здраво, говорила я себе, мне глубоко наплевать, найдет ли кто-нибудь когда-нибудь эту затерянную гробницу. Археолог из меня никакой, и я действительно имею немало серьезных оснований ненавидеть эту профессию и тех, кто ей занимается, и выбросить из головы все эти гробницы, сокровища и вообще Египет.

А подсознательно, в душе? Мне не хотелось исследовать эту опасную terra incognita, но я была в достаточной степени честна, чтобы признаться себе в том, что имелась и другая, менее уважительная причина наплевать на пресловутую гробницу. Джон хотел ее найти. Я ненавидела Джона, ненавидела его все больше, потому что он был прав, а я — постоянно не права, так как он пытался с присущей ему неуклюжестью помочь мне, а я превратно истолковывала его усилия. И вот, движимая ненавистью, я делала все, что было в моих силах, но не для того, чтобы активно помешать ему найти драгоценную гробницу, а для того, чтобы не внести своей собственной лепты в его успех.

Не исключалась возможность, что та крупица информации, которой я владела, была бесполезна как для меня, так и для остальных. Однако существовала отдаленная вероятность и того, что аллюзия, мною позабытая, может кое-что означать для моего старого знакомца, чье сознание не омрачено навязчивыми идеями. Пришла пора начать бороться с этими навязчивыми идеями, но не только потому, что я должна вести с Джоном честную игру, но и потому, что мое бесчеловечное обращение с ним унижало меня как личность. Мне не придется пресмыкаться перед ним и просить прошения. Достаточно рассказать Майку. Он, как оказалось, вполне порядочный парень. Майк не станет...

— Как нежно спит лунный свет на другом берегу! — продекламировал он у меня за спиной и пощекотал веткой жасмина по носу.

— На каком берегу? — спросила я, очнувшись и отводя белые соцветия от лица. — Ты что, всем девушкам подобное говоришь?

— Дело не в том, что я сказал, а как.

Я осторожно обернулась и увидела его силуэт. Тускло блеснули зубы на остававшемся в тени лице. Затем блеск померк, и он серьезным тоном сказал:

— Я забеспокоился, когда тебя не оказалось в комнате, Томми. Тебе не следует выходить в сад одной.

— Ворота на ночь закрываются. По крайней мере, так было раньше.

— Сейчас тоже. Но они не смогут защитить тебя от...

Я всматривалась в его лицо, сожалея, что оно так высоко от меня и скрыто густой тенью, это мешало разглядеть его выражение.

— От того, кто находится по эту сторону ограды? — докончила я за него, и он подтвердил мою догадку молчанием. — Майк, ту думаешь...

— Нет, — сказал он слишком поспешно. — Эти следы на запястьях Джона... Ты ведь не считаешь...

— Ты сам себе противоречишь. Если Джон — твой кумир, тебе ничего подобного не должно приходить в голову.

— Да, только... Ведь ты его не подозреваешь... что прошлой ночью вором был он?

— Нет, — ответила я и, размышляя вслух, продолжала: — И не потому, что он не стал бы воровать, если бы счел это необходимым, а потому, что красться и таиться — это не его стиль. Начнем с того, что он непременно разбудил бы меня, топая ножищами и на все натыкаясь в темноте. А разбудив, не стал бы отвлекаться на такие пустяки, как мои женские прелести. И наконец, если бы они его действительно интересовали...

Майк выдавил из себя улыбку:

— Ты не отделалась бы сувенирами в виде нескольких синяков. Я согласен со всеми твоими выводами. Тогда почему же ты не...

— Доверяю Джону? Разрази меня гром, если я знаю. Но что-то есть... просто в том, как он на меня смотрит иногда... Тебе я тоже не доверяю, — добавила я, — если тебя это хоть в малой степени утешает.

— Я не виню тебя, — сказал он мрачно. — Я хочу, чтобы ты знала одно, Томми, я восхищаюсь Джоном, он, наверное, самый лучший археолог из ныне живущих и вообще один из самых лучших археологов всех времен и народов. Но если окажется, что он ввязался в какое-то грязное дело, я первый отвернусь от него, особенно если эта затея будет представлять угрозу для тебя.

— Премного благодарна.

— Ты мне не веришь?

— Я хотела бы...

— Ты вся дрожишь, — сказал он и сделал шаг ко мне.

— А кто бы на моем месте не дрожал, — сказала я и отступила к ограде, — притом, что ты наговорил тут столько разных ужасов.

Он сделал еще один шаг, но мне больше некуда было отступать. Спина моя оказалась вплотную прижата к стене. Ветки жасмина кололи плечи через тонкую блузку, а от запаха чертовых цветов кружилась голова, — он был такой же дурманящий, как резкий запах клея для авиамоделей. Майк положил руки мне на плечи и привлек к себе.

Меня целовали не впервые, но этот поцелуй был нечто особенное — не простое умение, а тонкое искусство. Майк безошибочно знал, что делать: легкие движения его губ виртуозно совпадали с движениями гибких пальцев, осторожно изучавших какое-то весьма чувствительное место у меня между лопаток, о существовании которого я и не подозревала. Когда он поднял голову, я бы рухнула к его ногам, как вареная макаронина, если бы он отпустил меня.

— Где скамейка? — задыхаясь, прошептала я.

— Стыдись!

— Я просто хочу сесть.

Он дотащил меня до ближайшей скамейки, которая, к счастью, оказалась в самом темном уголке сада.

— А теперь, — сказал он, касаясь губами моих волос, — я начну исподволь задавать тебе хитрые наводящие вопросы.

— Вроде того навязшего в зубах: «Что было в письме?»

— Верно.

— Ты чересчур опытен, Майк, — сказала я, пытаясь скрыть, что все еще не могу отдышаться. — Я думала, археологи — сухие педанты, увлеченные только костями мертвецов.

Его рука так неожиданно сдавила мои ребра, что у меня перехватило дыхание.

— Теперь я понимаю, почему Джон время от времени хочет тебя придушить.

— Почему бы не захотеть и тебе, когда так многим этого хочется?

— Признаюсь, почему у меня нет такого желания. Потому, что ты ужасно трогательно беззащитна. Ну уж нет, ты останешься на этой скамейке, где я могу не отпускать тебя. Я вовсе не хотел тебя обидеть, ты по-своему восхищаешь меня. По крайней мере, не хнычешь и не скулишь по поводу того, что с тобой произошло. Ты стараешься ответить ударом на удар. А если и чувствуешь жалость к себе, то от других жалости не ждешь. Но, моя дорогая девочка, ты не сможешь справиться с этой проблемой только злыми шутками. И хотя я испытываю страстное желание защитить тебя от всяческих незнакомцев, в моем возрасте уже как-то неловко скакать по пустыне, словно юный рыцарь. Тебе нужно защищать себя самой. Секреты опасны для их обладателя, только пока они остаются секретами.

— Но письмо-то исчезло. Тот, кто его взял, знает, что в нем.

— Ты тоже знаешь. Послушай, Томми, ты не единственный знаток образа мыслей арабов. Я уверен, что Абделал никогда не сказал бы тебе ни о чем прямо. Он поступил бы умнее — намекнул бы на что-то, сослался на то, что понятно только вам двоим... Ха... Прямо в точку, не так ли?

— Отстань от меня! Это просто нахальство — обнимать, чтобы чувствовать мою реакцию. Я не собираюсь быть собственным детектором лжи.

— Кончай вилять и замолчи. — Он поцеловал меня снова, так что я на некоторое время потеряла дар речи, а потом мрачно продолжал: — Если старик оставил какой-нибудь загадочный намек, тебе грозит большая опасность, чем я думал. Ради Бога, Томми, неужели ты хочешь, чтобы тебя затащили в какую-нибудь пещеру и как следует допросили? Если тебе не страшно, то я боюсь!

— Но он же никому не понятен, — промямлила я, — я сама его не понимаю.

Он оставил меня в покое, во всяком случае в смысле продолжения беседы.

Свидание в саду имело два результата. В процессе тесного общения я поняла, что Майк никак не мог быть моим ночным визитером. Второй результат был, вероятно, неизбежен. Ведь я еще раньше почти решилась довериться ему.

— Это, черт ее забери, самая жаркая страна из всех, куда меня заносило! — воскликнула Ди со свойственной ей непосредственностью.

Мне ужасно не хотелось с ней соглашаться, но пот, стекавший с моего подбородка, был достаточно красноречив. Солнце стояло почти над головой, и добела выжженные им голые скалы дышали жаром, как гриль. Я чувствовала себя свиной отбивной на его решетке.

— По крайней мере, мы хотя бы в тени, — нашлась я что ответить.

Тень исходила, как и следовало ожидать, от скалы. Вокруг не было ничего, кроме подобных ей скал, и никаких других красок, кроме лазури неба над головой да красно-желто-зеленых пятен, мелькавших на лазоревом фоне, — это виднелись скуфейки рабочих.

Рабочие разбрелись далеко по скалам, обыскивая расщелины и отвесные склоны по обеим сторонам небольшой вади поблизости от Долины цариц. В Долину ведет нечто напоминающее дорогу, вот почему Ди вместе с гипсом и всем прочим была сейчас здесь. Когда поисковая группа двинется в более девственную местность, ей придется остаться в своей комнате в институте, и я горько сокрушалась, что она не осталась там сегодня.

— Я сейчас умру, — простонала она.

— Какого черта в таком случае ты поехала с нами?

— Мне было скучно. Тут совершенно некуда пойти. Я думала, это меня развлечет.

— Вон идет Майк, — сказала я, — Возможно, это зрелище тебя развлечет.

К своей досаде, я обнаружила, что, подобно ей, подалась вперед и с нетерпением наблюдаю, как, отделившись от кучки рабочих в белых балахонах, долговязая фигура прыжками движется вверх по склону в направлении нашей скалы. Благодаря мистеру Блочу у нас был целый герметичный контейнер охлажденных напитков, однако я подозревала, что, так резво карабкаясь сюда, Майк мечтал не только об отдыхе и освежающих напитках.

Он плюхнулся на землю, протянув свои длинные ноги чуть не до края скалы, и улыбнулся одинаково лучезарно нам обеим.

— Жарко, — выдохнул он.

— Бедный мальчик, торчать под этим сумасшедшим солнцем!

Надеюсь, нет нужды уточнять, что это восклицание исходило от Ди.

Она хлопотала вокруг него, подавая ему запотевший стакан и вытирая лоб обшитым кружевами носовым платочком. Пока все это происходило, я изображала жгучий интерес к деятельности поисковой группы внизу. Однако, как ни странно, при этом от меня не укрылось, как от частого дыхания вздымается грудь Майка, как на загорелой шее пульсирует кровь и подрагивают мышцы на тыльной стороне руки. Со времени нашего неожиданного рандеву в садике института мы виделись, по существу, впервые, если не считать мимолетной встречи утром на глазах у всех и обмена стандартными приветствиями.

Ди засыпала его идиотскими вопросами, на которые он терпеливо отвечал, а я тем временем размышляла, передал ли он Джону новость, выуженную у меня накануне вечером. Она поставила Майка в тупик не меньше, чем меня, но я была уверена, что он тут же побежал с ней к своему хозяину, как верный пес с костью. Интересно, думала я, рассказал ли он Джону, каким образом выудил из меня эту информацию. Возможно. Мужчины любят хвастаться своими победами, а это была впечатляющая победа, учитывая мое упорное нежелание говорить что-либо о содержании письма. Однако целовал он меня, пожалуй, не только для того, чтобы заставить проболтаться, но и для собственного удовольствия. И если бы я не была уверена, что он готов целоваться с любой женщиной, это возвысило бы меня в собственных глазах.

Я не сожалела ни о случившемся, ни о том, что проговорилась. В любом случае я созрела для того, чтобы рассказать правду, а аргументы Майка были очень убедительны. Я не имею в виду косвенные, а то, что он прямо заявил: искренность поможет мне спасти жизнь. Единственное, о чем я сожалела, — что не рассказала ему всего еще до того, как он меня поцеловал.

Я украдкой бросила на него быстрый взгляд. Он был очень хорош в профиль. У меня слабость к длинным прямым носам и острым подбородкам. И голос у него тоже приятный.

— Ты имеешь в виду бригаду, которая работает в северном секторе? — уточнил Майк, чтобы ответить на последний вопрос Ди. — Да, они ведут раскопки. Возможно, эти обломки скал и гравий извлечены из большого входа в гробницу, расположенную наверху. Мы подумали, что, возможно, скала закрывает собой еще один вход. Может, и нет, но мы должны проверить.

Я проследила за его указующим перстом и окаменела. Среди однообразных черно-белых полосатых балахонов бросалось в глаза вызывающе яркое пятно. Будто повинуясь моему взгляду, человек в яркой рубашке отделился от толпы рабочих и направился к нам.

— Это Хассан, сын Абделала. — Я вцепилась Майку в плечо.

Ди, сощурившись, посмотрела из-под руки:

— Какой красивый. А почему он одет не так, как все остальные?

— Он по достоинству оценил замечательный американский стиль одежды, — сухо ответил Майк, отряхивая пыль со своей рубашки песочного цвета.

— Что он тут делает? — требовательно спросила я. — Только не рассказывай, что он специалист по части археологических работ.

— Он не специалист и не имеет склонности ни к какому виду работ, — сказал Майк. — Но мы привлекли всех, кого возможно, а он перенял кое-какие навыки у своего отца, когда был еще ребенком.

— Но, Майк... Я думаю, он...

— Ты уверена? — Майк понял меня с полуслова. Такая проницательность заставила меня предположить, что он уже размышлял на эту тему.

— Нет, поклясться не могу. Но...

Но я была совершенно уверена. То, что это мог быть он, приходило мне в голову и раньше. Но только вчера вечером, поняв, что никогда не спутаю объятия Майка с прикосновением любого другого мужчины, я вспомнила, где прежде меня уже касались те руки, которые душили потом в темноте гостиничного номера. Хассан представлялся мне самым подходящим исполнителем роли ночного визитера, и при виде того, как он поднимается вверх по склону к нам, простодушно улыбаясь, я юркнула за плечо Майка.

— Спокойно, Томми, — тихо сказал Майк.

— Я все-таки не возьму в толк, зачем ты нанял его.

— Мне не слишком понравилась эта идея. Но Джон настоял.

Наши взгляды встретились. Выражение его глаз было хмурым и обеспокоенным.

— Не бойся его, — сказал он.

— Все нормально. Он вызывает у меня такое же чувство, как змея у некоторых людей. А насчет... того, я ведь могу ошибаться.

Хассан взбирался к нам на склон, его молодое тело было гибким, как у кошки. Я начала уже подумывать, что ошиблась. Его приветливая улыбка совсем не означала, что он невинный агнец, такому двуличному паршивцу, как он, ничего не стоит изобразить из себя само очарование, но в данный момент он смотрел не на меня. Он остановился перед Ди и щедро одарил ее откровенно восхищенным взглядом. Она уставилась на него, и, мне показалось, я услышала звук электрического разряда.

— В чем дело, Хассан? — недовольно спросил Майк.

Парень с театральной торжественностью начал:

— Возникла проблема, господин управляющий. — Он говорил с акцентом, певуче растягивая английские слова. — Вы бы пришли... Однако если вы сейчас отдыхаете от своего тяжкого труда...

Сарказм — оружие, которым эти люди хорошо владеют. Чтобы не уронить своего достоинства, начальник вынужден не замечать оскорбления в лживых восхвалениях его достоинств. Майк был достаточно молодым начальником, и лицо его стало пунцовым от ярости даже под слоем загара, но он ничего не сказал и, расцепив сложенные ноги, встал. Хассан не торопился уходить.

— Если благородные госпожи окажут честь бедному рабочему... На солнце жарко и так пыльно...

Зная Хассана, я могла предположить, что он по большей части стоял, опираясь на лопату, но вид у него был такой, что смягчилось бы самое черствое сердце. Переполненная состраданием Ди чуть не выронила костыли, протягивая ему стакан воды. Он намеренно сделал так, чтобы его пальцы коснулись ее руки, беря и возвращая стакан, и, когда двое мужчин спускались вниз по склону, глаза Ди следили уже не за тем, кто был выше ростом. Я вздохнула. Предчувствие неминуемой беды охватило меня с такой силой, что впору было сделать официальное заявление, по всей форме скрепленное подписью нотариуса.

Однако мое предчувствие не спешило реализовываться. За целую неделю не произошло ничего стоящего внимания, не считая все усиливавшейся жары. Я сидела в тени то одной, то другой скалы, череда которых казалась нескончаемой, однако это не спасло меня от того, что я стала коричневой, как свежевспаханное поле. Я кляла Джона и солнце, Майка и скалы и мечтала снова очутиться в своей милой, тихой комнатке в институте. Когда я заикнулась об этом Джону, он, даже не соизволив возразить, молча вручил мне мою широкополую шляпу.

Ни одна душа больше не вспоминала о письме Абделала, вероятно сочтя его бесполезной бумажкой. И ни одна моя неоднократная попытка вспомнить забытый эпизод из детства не увенчалась успехом.

Однажды утром поднялась суматоха, когда поисковая группа обнаружила вход в гробницу, не нанесенную ни на одну карту. Это оказалась гробница мелкого вельможи, которая была разграблена еще в древние времена, а после этого ее использовали для захоронений несколько поколений более бедного семейства. Поскольку гробница до сих пор не была обнаружена, в ней сохранилась дюжина саркофагов и коллекция дешевой похоронной утвари, что должно было представлять определенный интерес для сотрудников института. Чтобы не вызывать подозрений у поисковой группы рабочих, они чертыхались и закатывали глаза, когда Джон приказал закрыть ее снова, сделал пометку на своей карте и двинулся дальше.

Шесть дней спустя после моего переезда из гостиницы в институт бригады работали в нескольких милях от Долины цариц в пустынной вади, которая выглядела многообещающей с археологической точки зрения. На мой же непросвещенный взгляд, это была пустыня в полном смысле этого слова, более дикого и унылого места мне не доводилось видеть. Я не знаю, что побудило Джона сосредоточить все усилия на этом месте, и более того, мне было совершенно на это наплевать.

Рабочий день заканчивался, когда я услышала взволнованные крики рабочих, доносившиеся с противоположной стороны вади. Срывающиеся от волнения голоса пробудили меня от отупляющей летаргии жары, и я подняла голову.

В этом месте вади сужалась настолько, что я была на расстоянии не больше тридцати — сорока футов от рабочих и могла видеть все происходящее совершенно отчетливо. Я сразу заметила Хассана по его пурпурного цвета рубахе. Последние несколько дней он не работал, и меня удивило его появление сегодня утром. Он стоял на краю обрыва, почти напротив скалы, под которой я сидела, размахивал руками и показывал куда-то вниз.

То, что он видел, было от меня скрыто. Мне открывалась лишь привычно неровная поверхность скалы, испещренная резкими тенями. Естественные неровности отвесного склона затрудняли поиски, делали их почти невозможными. В любой расщелине мог скрываться вход в гробницу.

Майк первым добрался до Хассана. Он внимательно разглядывал что-то, а потом хлопнул парня по плечу и повернулся к Джону. Последовал оживленный разговор. Я слышала их голоса, но слов разобрать не могла. Получалось что-то вроде пантомимы, и мой интерес возрос. Наконец Джон — его седые волосы казались в лучах солнца серебряными — распластался на осыпающемся краю скалы и, бесстрашно свесившись до пояса, стал всматриваться вниз. Когда Джон поднялся на ноги, он тоже казался взволнованным. Последовала еще одна дискуссия, еще более оживленная, чем первая. Майк начал размахивать руками, словно протестуя, а Джон упрямо тряс головой.

К этому времени я была всерьез заинтригована. Определенно они нашли что-то обнадеживающее. Наверное, отверстие в скале, скрытое выступами пород так надежно, что его не видно ни под одним углом зрения. Я раздумывала, не пойти ли мне взглянуть, но это была бы долгая прогулка по жаре вокруг вади. А о том, чтобы пересечь каньон глубиной почти триста футов, не могло быть и речи.

Я откинулась назад и с улыбкой смотрела на взбудораженно суетящуюся поисковую группу. Мне всегда бывало забавно и трогательно видеть энтузиазм, который охватывал рабочих, когда появлялась надежда найти что-то многообещающее. Они бедны и неграмотны и неизменно норовят вас обмануть, но их волнение было неподдельным, а интерес — самым живым. Кучка людей в балахонах собралась у края скалы. Хассан, заметно выделявшийся среди них своей одеждой, стоял в центре и о чем-то им рассказывал. Я порадовалась, что осталась на месте. Наблюдать отсюда было словно из театральной ложи смотреть спектакль.

Добраться до отверстия можно только сверху. Кого-то должны были опустить на веревке. Началось бурное обсуждение, кого именно. Лично я не стала бы добиваться этой чести, особенно в той ситуации, когда вместо крепкого дерева веревку держит кучка ненадежных, взволнованных египтян, но Джон и Майк чуть не передрались за право на этот акробатический трюк.

Тогда Хассан, похожий на яркую тропическую птицу-самца среди невзрачных самок, прошествовал к спорящей парочке и вмешался в их разговор. Я забавлялась, гадая, насколько много пойму в этой сцене, не слыша их реплик. Майк повернулся и посмотрел на молодого египтянина. В первый раз я была на стороне Хассана и высказала бы вслух свое мнение, если бы они могли меня услышать. Маленький и шустрый, он гораздо больше подходил для того, чтобы болтаться на конце веревки, чем рослые, более тяжелые и не такие молодые американцы.

Однако, очевидно, на той стороне вади никто не разделял моего мнения. Наконец через несколько минут решение, по-видимому, было принято. Непокрытая голова Джона и шлем от солнца Майка возвышались посреди балахонов и жестикулирующих коричневых рук, как башни при осаде. Наконец рука Джона резко взметнулась, словно он отмахивался от надоедливых мух, и толпа рассеялась, все еще возбужденно переговариваясь. С американцами остались только двое: Хассан, чья поза выражала оскорбленное достоинство, и одетый в традиционную полосатую одежду его брат-близнец.

Итак, количество претендентов сократилось до двух. Мне, в роли наблюдателя, казалось, что костюм Хассана больше подходил для предстоящего дела. Лазить по скалам в юбке до пят не слишком удобно. Однако я настолько часто видела, как ловко это проделывают те, кто одет в балахон, что данное обстоятельство не могло ввести меня в заблуждение. И когда Джон бросил Ахмеду конец веревки, другой конец которой держали остальные мужчины, я поняла его замысел. Если в расщелине действительно окажется так долго разыскиваемая гробница, Хассан сможет заграбастать себе большую часть добычи, пока его никто не видит.

Возможно, Хассан тоже подумал об этом, его первой реакцией на решение Джона был поток таких пронзительных выкриков, что у меня заложило уши, хотя я находилась достаточно далеко. Затем, приняв неизбежное с большим достоинством, чем я могла ожидать, Хассан пожал плечами и помог своему брату опоясаться веревкой.

Ахмед продвинулся к краю обрыва и стал спускаться вниз. Пальцы его босых ног нащупывали точку опоры так же проворно, как пальцы рук. Майк, стоя на коленях и наклонившись вниз, так что его лицо оказалось на уровне лица Ахмеда, на всякий случай придерживал веревку.

Я оперлась спиной о камень и обхватила колени руками. Джон удалился руководить командой, которая держала веревку, а Майк, перегнувшись через край обрыва, давал указания. Хотя до сих пор Ахмед успешно спускался без помощи веревки, она была туго натянута, иначе, если мягкая порода начнет осыпаться, скалолаз, повиснув на веревке, может сильно стукнуться о скалу.

Похожий на большого полосатого жука с яркой разноцветной головой, Ахмед спускался вниз. Он опустился уже футов на пятьдесят, но, по-видимому, еще не достиг цели. Вдруг из-под его левой ноги выскочил камень и скатился, подпрыгивая, в каньон. У меня перехватило дыхание, но руки Ахмеда цепко держались за выступавший над головой обломок скалы, и Майку не понадобилось подавать сигнал рабочим на другом конце веревки.

Дальнейшее произошло так быстро, что я не успела опомниться. Правая рука Ахмеда сорвалась, когда обломок выскользнул из-под нее, Ахмед резко отшатнулся от пролетевшего у самой щеки камня и потерял равновесие. Я возблагодарила Бога за веревку и тут же вскочила с воплем, прозвучавшим как эхо криков на противоположной стороне вади. Тело Ахмеда извивалось и дергалось под неистово взметавшимися складками балахона, на который, поднимая облака пыли, с грохотом обрушивался град камней. Когда пыль рассеялась, я увидела Ахмеда, по-прежнему распластавшегося по отвесной стене каньона, но что-то в этой картине изменилось. Хотя веревка мне была не видна, я поняла, где она была и где она заканчивалась. Она кончалась чуть ниже вытянутой во всю длину правой руки Ахмеда. Тело его беспомощно болталось, левая рука отчаянно шарила по скале в напрасных поисках чего-то, за что можно было бы схватиться. По-видимому, веревка оборвалась либо развязался узел на поясе. Теперь единственной надеждой Ахмеда был обрывок веревки без узла и петли на конце, который мог в любой момент выскользнуть из руки, и тогда юноша покатится вниз и разобьется насмерть.

Я сорвалась с места и тут же остановилась, поняв, что ничем не смогу ему помочь, оставалось лишь наблюдать, терзаясь собственной беспомощностью. Ахмед больше не пытался нащупать левой рукой какую-нибудь неровность, понимая, что от малейшего движения другая его рука все больше соскальзывает к самому концу тонкой витой веревки. Джон бросился к краю обрыва, но Майк не стал ждать его указаний или советов, и, когда я увидела, что он делает, по моей спине, несмотря на палящий зной, побежал озноб.

Воспользовавшись той же самой веревкой, Майк передвигался по ней с осторожностью паука, спускающегося по паутине, стараясь как можно меньше трясти покачивающееся внизу тело человека, чья жизнь висела на волоске.

Я боялась вскрикнуть. Мне казалось, что даже от вибрации воздуха обе фигуры сорвутся с невидимой нити паутины. Я смотрела на Ахмеда, не отрывая глаз, словно мой взгляд мог удержать его на конце веревки. Я прижала руку к груди, но в этом жесте не было ничего театрального — я просто не могла вдохнуть воздух, точно он превратился в вязкую жидкость.

Когда обутые в ботинки ноги Майка оказались над головой Ахмеда, Майку предстояло самое трудное — нагнуться и схватить юношу, не выпуская веревки из рук. Я не представляла себе, как он собирается это проделать. Тело Ахмеда теперь было совершенно неподвижно, рукав левой руки казался пустым.

Обе фигуры застыли, будто нарисованные на стене какой-нибудь гробницы фигуры древних египтян. Я не сразу поняла, что голос, тихо бормочущий какие-то слова, которые, вероятно, должны были означать молитву, хотя скорее походили на проклятия, принадлежит мне. Я вцепилась зубами в нижнюю губу, и в этот самый момент Майк сделал движение. Он согнулся пополам, точно на шарнирах, и, дотянувшись длинной рукой до запястья Ахмеда, обхватил его пальцами. Когда Майк наклонился, его шлем от солнца слетел с головы и, глухо подскакивая, докатился до дна вади двумястами футами ниже.

Ахмед, по-прежнему безвольно висевший, словно тряпичная кукла, был на какое-то время спасен, но ситуация оставалась все такой же пугающе ненадежной. Будто переломившись пополам, Майк довольно крепко держался за веревку одной рукой, однако другую его руку всем своим весом тянуло вниз тело Ахмеда. Чтобы выпрямиться из такого положения, держа парня силой мускулов всего одной руки, нужно было быть Геркулесом.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как они будут падать. Но не смотреть было невозможно. Когда я открыла глаза, солнце на какое-то время ослепило меня.

Потом я увидела Джона. Он стоял на краю обрыва в своей излюбленной позе руки в боки и смотрел вниз. Его поза выглядела расслабленной и беспечной, несмотря на то что носки его ботинок выступали за край пропасти. Меня это настолько разозлило, что я не сдержала крик, который так долго подавляла.

Он бросил взгляд в моем направлении, как мне показалось, пожал плечами и не долго думая соскользнул вниз.

Я снова завопила, на этот раз протестующе и возмущенно. Его самонадеянность никогда не была столь вопиющей. Вероятно, он смело полагал, что без труда справится с ситуацией, а в действительности дело кончится только тем, что вместо двух бездыханных тел внизу на камнях будут лежать три.

Для человека без страховки он передвигался слишком быстро и неосторожно. Из-под его рук и ног то и дело выскальзывали обломки мягких пород и катились вниз, едва не задевая голову Майка. Джон спускался параллельно веревке в десяти или более футах от нее. Майк не двигался. Стоит ему сделать хоть движение, подумала я, и его руки разожмутся. Угол между его торсом и ногами, обхватившими веревку, казался все острее, словно его изо всех сил тащили вниз.

За считанные секунды Джон был на одном с Ахмедом уровне, но еще слишком далеко, чтобы дотянуться до него. Он поставил одну ногу всей подошвой на отвесную стену каньона и, оттолкнувшись от нее, воспарил в воздухе.

Именно так это выглядело с того места, где я стояла. Его руки и ноги выпрямились и напряглись, тело изогнулось так, что оказалось почти параллельно краю обрыва. Я попыталась снова закрыть глаза, но веки меня не слушались. Колени подогнулись, и я дрожа села на острый обломок скалы, даже не почувствовав его под собой. Все увиденное выглядело как в замедленной съемке, напомнив мне один из тех старых немых фильмов с участием Гарольда Ллойда, или Чаплина, или еще кого-то, когда герой висит на крыше небоскреба в нелепой, невероятной позе, держась только носками ботинок.

Но вот время ускорило свой бег, и я поняла, но слишком поздно, чтобы получить от этого удовольствие, что этот маньяк собирается делать. И ему это удалось. Его тело описало дугу и приземлилось на каменной стене как раз под Ахмедом. Когда правая рука юноши выпала из онемевшей руки Майка, Джон успел обхватить его за талию. От толчка они несколько секунд угрожающе раскачивались, но самое страшное было позади.

Я встала. И, шатаясь как пьяная, двинулась вдоль вади. К тому времени когда я добралась до противоположной стороны, они все уже были наверху, сидели на земле и глупо улыбались друг другу, как улыбаются люди, когда их обошла стороной неминуемая беда. Лицо Ахмеда было серым. Он лег, растянувшись во всю длину, однако глаза его были открыты, и, вероятно, он просто хотел всем телом ощутить под собой твердую почву. Джон, все еще обвязанный веревкой, наклонился над ним и, поочередно поднимая и опуская руки парня, спросил:

— Больно где-нибудь?

— Нет, все в порядке, — слабым голосом ответил Ахмед.

— Просто чудо, что ты не порвал мышцы, — проговорил Джон, ощупывая грудь и плечи Ахмеда. — Господи, как здорово, когда тебе восемнадцать. Ты в целости и сохранности, Ахмед. Возблагодарим Аллаха милостивого и милосердного!

Собравшиеся вокруг, включая меня, подхватили хвалу Богу.

Ободряюще улыбнувшись своему пациенту и легонько ткнув его в бок, Джон обратился к Майку:

— А ты ничего не порвал?

— Только нервы. — Майк отер потное и грязное лицо остатками правого рукава. — И рубашку. Шов на плече лопнул, когда я схватился за Ахмеда.

— У Джона и того хлеще, — проговорила я медленно, — весь перед...

Джон, повернувшись ко мне спиной, начал развязывать веревку на поясе.

— Ради святого Петра, разрежь ее! — воскликнула я. Меня начала бить дрожь. — Пошли из этого проклятого места.

— Погоди минутку.

Джон надавал Фейсалу Реису, мастеру, кучу указаний по-арабски и снова пошел к скале.

Я раскрыла рот. И закрыла его. Потом села на очередной обломок скалы и закрыла лицо руками.

— Дай мне знать, когда он вернется, — сказала я Майку, не отнимая рук от лица. — Просто интересно, что он там найдет.

Пещера оказалась только пещерой и ничем более.