Книга: Интеллектуальное убийство
Назад: Глава 6
Дальше: Примечания

Глава 7

Два часа спустя, вернувшись в свой кабинет в Скотленд-Ярде, Дэлглиш обсуждал дело с сержантом Мартином. Открытая папка лежала перед ним на столе.
— Показания миссис Фентон послужат хорошим доказательством, да, сэр?
— О да. И полковник оказался человеком весьма общительным. Теперь, когда оправился после тяжелых испытаний — операции и признания жене, — он вознамерился относиться к обоим этим событиям легко и просто. Полковник даже решил, что деньги и правда могли требовать от него с благородной целью и было бы вполне логично предположить, что так и было. Мне пришлось напомнить ему об убийстве женщины, прежде чем он трезво посмотрел на ситуацию. Тогда он рассказал мне всю историю целиком. Она соответствовала тому, что я услышал от миссис Фентон, за исключением одного интересного добавления. Угадайте с трех попыток, какого именно.
— Это как-то связано с кражей? Вором оказался Фентон, как я полагаю?
— Черт вас побери, Мартин, могли бы хоть иногда притвориться удивленным! Да, это был наш полковник. Но он не брал пятнадцати фунтов. Да я бы и не обвинил его, если бы он их взял. В конце концов, это были его деньги. Он признался, что забрал бы их обратно, если бы увидел, но, конечно, он их не нашел. Он пробрался в клинику с другой целью — завладеть медицинским архивом. Может, что-то он и воспринимал не совсем адекватно, но он полностью осознавал: история болезни — единственное достоверное свидетельство того, что произошло, когда он лечился у психиатров. Разумеется, попытка ограбления провалилась, несмотря на то что он тренировался резать стекло в собственной оранжерее и позорно бежал, когда послышались шаги Нейгла и Калли. Полковник и близко не подобрался к архиву. Он решил, что документ находится в какой-нибудь папке в общем кабинете и даже ухитрился их достать и открыть. Когда он увидел, что архивы расположены по номерам, то понял: у него ничего не получится. Он давно забыл номер своей истории болезни. Думаю, он стер его из памяти сразу же, когда почувствовал, что вылечился.
— По крайней мере хоть это клиника для него сделала.
— Полковник никогда этого не признает, точно могу сказать. Мне кажется, это типично для страдавших расстройством психики. Должно быть, это чрезвычайно огорчает психиатров. В конце концов, бывшие пациенты хирурга вряд ли станут утверждать, что могли бы сами сделать себе операцию, будь у них такая возможность. Нет, полковник не испытывает особой благодарности к клинике Стина, равно как и желания воздать этому заведению должное за то, что его вовлекли во все эти неприятности. Я полагаю, что, возможно, он прав. Не думаю, что доктор Этридж осмелился бы утверждать, что для больного с серьезными проблемами можно многое сделать за четыре месяца, а именно столько времени Фентон посещал сеансы. Его проблемы, вероятно, были связаны с уходом из армии. Трудно судить, ждал он этого с нетерпением или боялся. В любом случае нам лучше устоять перед искушением попробовать себя в роли психиатров-дилетантов.
— Что за человек этот полковник, сэр?
— Мужчина маленького роста. Вероятно, он кажется еще ниже из-за того, что его подкосила болезнь. Песочно-желтые волосы, кустистые брови. Похож на свирепого маленького зверька, который выглядывает из норки. Далеко не такая сильная личность, как его жена, я бы сказал, несмотря на очевидную на первый взгляд моральную неустойчивость миссис Фентон. Хотя вообще довольно трудно показать себя с наилучшей стороны, когда лежишь на больничной койке в полосатой пижаме, а угрожающего вида медсестра сурово предупреждает, что ты должен быть хорошим мальчиком и не разговаривать слишком долго. Полковник мало что прояснил по поводу голоса звонившего. Он утверждает, что этот голос всегда казался ему женским и ему никогда в голову не приходило, что он может ошибаться. С другой стороны, он не удивился, когда я предположил, что голос могли и имитировать. Но он был честен со мной, и, очевидно, ему больше нечего сказать. И все же у нас есть мотив. Это одно из тех редких дел, когда, узнав, для чего совершили преступление, понимаешь, кто его совершил.
— Вы уже попросили выдать вам ордер на арест?
— Пока нет. Мы еще к этому не готовы. Если сейчас мы не будем вести себя крайне осторожно, то все дело может рассыпаться.
И вновь Дэлглиша охватило ужасающее предчувствие надвигающейся беды. Он осознал, что анализирует дело так, словно уже проиграл. В чем он ошибся? Он раскрыл свои карты убийце, когда, ни от кого не таясь, пронес диагностическую картотеку в кабинет главного врача. Эта новость достаточно быстро могла распространиться по клинике. Он на это и рассчитывал. Иногда полезно попугать преступника. Но относился ли этот убийца к тому типу преступников, которых можно запугать так, что они себя выдадут? Ошибся ли он в своих суждениях, решив действовать настолько открыто? Некрасивое честное лицо Мартина вдруг приняло раздражающе глупый вид, он беспомощно переминался с ноги на ногу, ожидая дальнейших указаний.
Дэлглиш сказал:
— Вы же ездили домой к семейству Придди, как мне кажется. Давайте поговорим об этом. Девушка замужем, я полагаю?
— В этом нет сомнения, сэр. Я был там раньше сегодня и поговорил с ее родителями. К счастью, мисс Придди дома не было, она пошла купить на ужин рыбу с картофелем фри. Они едва сводят концы с концами.
— Это non sequitur. Однако продолжайте.
— Докладывать особенно нечего. Они живут в типовом доме, таких там полно, они рядами спускаются к южной железнодорожной линии в Клэпхеме. У них очень чисто и уютно, но нет телевизора и другой бытовой техники. Полагаю, это противоречит их религиозным убеждениям. Обоим родителям Придди за шестьдесят, как мне показалось. Дженнифер — их единственный ребенок, ее матери, наверное, было уже за сорок, когда она родилась. А сама мисс Придди вышла замуж по вполне обычной причине. Я удивился, что ее родители мне об этом рассказали, тем не менее именно так и было. Ее муж — заведующий складом, они познакомились на предыдущем месте работы. Потом она забеременела, и им пришлось пожениться.
— Это происходит столь часто, что таких людей даже жаль. Иной раз подумаешь, что женщины ее возраста, которые думают, что знают все ответы на вопросы о сексе, могли бы и усвоить ряд простых истин. Однако, говорят, в наши дни такие мелочи уже никого не волнуют.
Дэлглиш и сам поразился, как горько прозвучали его слова. Неужели действительно необходимо, подумал он, бурно протестовать против настолько банальных вещей? Что с ним происходит?
Мартин бесстрастно произнес:
— Они волнуют людей вроде Придди. В беду попадают детишки, но, как правило, именно презренному старшему поколению приходится все расхлебывать. Родители Придди постарались на славу. Они, конечно, заставили детей пожениться. В доме не так много места, но они отдали весь первый этаж молодой паре, превратив его в отдельную маленькую квартирку. И очень мило ее обустроили. Они водили меня туда.
Дэлглиш задумался о том, насколько сильно ему не нравилось выражение «молодая пара», имеющее милейший подтекст — намек на романтичную семейную жизнь и связанные с ней неизбежные разочарования.
— Похоже, ты произвел на них хорошее впечатление за время своего короткого визита.
— Они понравились мне, сэр. Хорошие люди. Брак их дочери, конечно, продлился недолго, и, я думаю, теперь они задаются вопросом, стоило ли вообще устраивать его. Парень уехал из Клэпхема более двух лет назад, и они не знают, где он сейчас. Они сообщили мне его имя и показали фотографию. Он никак не связан с клиникой Стина, сэр.
— Я и не считал, что связан. Мы едва ли рассчитывали обнаружить, что Дженнифер Придди была когда-то миссис Генри Этридж. Ни ее родители, ни супруг не имеют никакого отношения к преступлению.
Если не считать того, подумал Дэлглиш, что линии их жизни, словно по касательной, пролегли над кругом смерти. В расследовании любого убийства появлялись такие люди. Огромное количество времени Дэлглиш провел в гостиных, спальнях, пабах и полицейских участках, разговаривая с людьми, которые, пусть всего на мгновение, соприкоснулись с убийством. Насильственная смерть была катализатором, раскрывающим комплексы, чем-то вроде судорожного удара ногой, разрушающего муравейник человеческих чувств. Работа детектива позволяла ему проникнуть в потаенную жизнь женщин и мужчин, которых он мог никогда не увидеть снова, а лишь встретить их смутно знакомые лица в лондонской толпе. Иногда Дэлглиш презирал свой собственный образ терпеливого, безучастного, снисходительного исследователя несчастья и терзаний других людей. «Как долго можно оставаться равнодушным, — подумал он, — прежде чем потеряешь собственную душу?»
— Что произошло с ребенком? — спросил он.
— У нее был выкидыш, сэр, — ответил Мартин.
«Конечно, — подумал Дэлглиш. — Иначе и быть не могло». У таких, как Придди, ничто не может пройти нормально. Сегодня он почувствовал, что их невезение передалось и ему. Он спросил, что Мартин выяснил о мисс Болем.
— Не многое из того, что нам до сих пор оставалось неизвестно. Они посещали одну церковь, и Дженнифер Придди входила в группу гайдов под руководством мисс Болем. Старики отзывались о погибшей с большим уважением. Она помогала им, когда они ожидали появления малыша. У меня создалось впечатление, что именно мисс Болем оплатила перепланировку дома, а потом, когда брак Дженнифер распался, предложила устроить ее на работу в клинику Стина. Думаю, старики были рады, что кто-то решил присмотреть за Дженни. Они не смогли много рассказать мне о личной жизни мисс Болем, по крайней мере сообщить то, чего мы не знали. Однако я стал свидетелем одного непонятного инцидента. Это произошло, когда девушка вернулась с продуктами для ужина. Миссис Придди пригласила меня поесть с ними, но я сказал, что мне лучше вернуться на работу. Знаете, как это бывает с рыбой и картошкой фри — всегда покупаешь определенное количество порций, так что еще одну выделить не так-то легко. Как бы там ни было, родители позвали Дженнифер попрощаться со мной, и она пришла из кухни бледная как полотно. Она постояла там секунду-другую, и старики, казалось, ничего не заметили. Но от меня это не укрылось. Что-то сильно напугало ее.
— Вероятно, то, что она увидела там вас. Может, она подумала, что вы упомянули о ее отношениях с Нейглом.
— Думаю, причина крылась не в этом, сэр. Дженнифер заглянула в гостиную, когда только вернулась из магазина, и сказала «добрый вечер», глазом не моргнув. Я объяснил, что пришел поговорить с ее родителями, поскольку они дружили с мисс Болем и могли поделиться с нами какими-нибудь полезными сведениями о ее личной жизни. Казалось, это ее не беспокоило. И только через пять минут она вернулась с таким странным видом.
— Никто не заходил в дом и не звонил по телефону за это время?
— Нет. По крайней мере я никого не слышал. Старики не подходят к телефону. Полагаю, что-то пришло Дженнифер в голову, когда она находилась на кухне. Я не мог расспросить ее об этом: я собирался уходить, и мне не за что было зацепиться. Я просто сказал им всем, что если они вспомнят о чем-нибудь, способном помочь нам, то пусть тут же сообщат.
— Нам нужно снова с ней встретиться, и, естественно, чем скорее, тем лучше. Алиби необходимо опровергнуть, и она единственный человек, который может это сделать. Не думаю, что девушка лгала сознательно или даже намеренно скрывала факты. Просто она никогда не догадывалась о правде.
— Как и я, сэр, до тех пор пока мы не выяснили мотив. Что вы хотите предпринять сейчас? Заставить его немного понервничать?
— Я бы не стал рисковать, Мартин. Это слишком опасно. Надо продолжать работу. Думаю, сейчас самое время пойти и немного потолковать с Нейглом.
Но когда через двадцать минут они добрались до дома в Пимлико, то обнаружили, что дверь в квартиру заперта, а под дверное кольцо вставлен свернутый клочок бумаги. Дэлглиш развернул его и прочитал вслух:
— «Дорогой, жаль, что мы с тобой разминулись. Мне нужно с тобой поговорить. Если сегодня вечером мы не увидимся, то я буду в клинике завтра с самого утра. С любовью, Дженни».
— Есть ли смысл ждать его, сэр?
— Сомневаюсь. Думаю, я могу догадаться, где он сейчас. У коммутатора дежурил Калли, когда мы звонили сегодня утром, но я позаботился о том, чтобы Нейгл и, вероятно, остальные сотрудники клиники узнали: я заинтересовался медицинскими архивами. Я попросил доктора Этриджа убрать их обратно, когда ушел. Нейгл приходит в клинику вечером один или два раза в неделю, чтобы посмотреть, все ли в порядке в котельной, и выключить печь для обжига в отделении творческой терапии. Полагаю, сегодня он как раз отправился туда, решив воспользоваться возможностью и посмотреть, какие документы передвигали. В любом случае нам стоит туда заглянуть.
Когда они ехали в машине на север, по направлению к реке, Мартин сказал:
— Несложно прийти к выводу, что ему нужны были деньги. Невозможно снимать такую квартиру на зарплату дежурного. А потом еще эти его принадлежности для живописи…
— Да. Студия весьма впечатляет. Жаль, вы там не побывали. К тому же он брал уроки у Сагга. Возможно, Сагг с Нейглом и сошлись на низкой цене, но мэтр никого не учит даром. Не думаю, что вымогательство было особенно прибыльным. Вот где он проявил смекалку. Вероятно, у него была не одна жертва, и он очень точно рассчитал необходимое количество денег. Но даже если он получал от пятнадцати до тридцати фунтов в месяц без всяких налогов, этого должно было хватить на безбедное существование, до тех пор пока он не получил бы стипендию Боллинджера или не стал знаменитым художником.
— Он хорошо пишет? — поинтересовался сержант Мартин. По некоторым вопросам он никогда не выражал собственного мнения, но принимал как должное то, что его шеф был в них экспертом.
— Доверительные управляющие траста Боллинджера, очевидно, полагают, что да.
— В этом почти нет сомнения, не правда ли, сэр? — И Мартин имел в виду отнюдь не талант Нейгла к живописи.
Дэлглиш ответил с раздражением:
— Конечно, сомнение есть. И оно всегда присутствует на этой стадии расследования. Но давайте обдумаем то, что нам известно. Вымогатель потребовал отправлять ему деньги в конверте, подписанном так, чтобы он отличался от остальных, предположительно с той целью, чтобы вытаскивать конверт, прежде чем начнут разбирать почту. Нейгл приходит в клинику первым и отвечает за сортировку и раскладывание почты. Полковника Фентона просили отправлять деньги так, чтобы конверт доставляли первого числа каждого месяца. Нейгл пришел в клинику первого мая, хотя и был болен, а потом ушел домой раньше. И я не думаю, что туда его привело волнение из-за предстоящего визита герцога. Единственный раз он не успел приехать на работу первым — в тот день, когда застрял в метро, и именно в тот день мисс Болем получила пятнадцать фунтов от неизвестного благодарного пациента.
Теперь перейдем к убийству, и факты уступят место предположениям. Нейгл помогал на коммутаторе тем утром, потому что у Калли болел живот. Он подслушал сообщение миссис Фентон. Он знал, как отреагирует мисс Болем, и почти наверняка затем к нему поступила просьба перевести звонок в головной офис. Он снова подслушал разговор и узнал, что мистер Лодер будет в клинике после заседания объединенного консультационного комитета. До его появления мисс Болем должна умереть. Но как? Едва ли он мог надеяться на то, что выманит ее из клиники. Какой предлог он мог использовать и как обеспечить себе алиби? Нет, это следовало сделать в клинике. И вероятно, это был не такой уж плохой план, в конце концов. Заведующую административно-хозяйственной частью не любили многие. У полиции наверняка появится куча подозреваемых, которыми сможет заняться полиция, думал он, и у некоторых из них найдутся достаточно веские причины желать мисс Болем смерти.
Итак, он все тщательно спланировал. Разумеется, в кабинет мисс Болем совсем не обязательно звонили с телефона на полуподвальном этаже. Почти в каждом кабинете клиники есть аппараты. Но если убийца не собирался поджидать жертву в архиве, как мог он рассчитывать на то, что она останется там до тех пор, пока он не спустится вниз? Вот для чего Нейгл разбросал повсюду документы. Он достаточно хорошо знал мисс Болем и не сомневался: она не сможет удержаться, чтобы не собрать их. Доктор Бейгли предположил: ее первой реакцией мог стать звонок Нейглу, чтобы попросить его о помощи. Но конечно, этого она не делала, так как ожидала, что он и так вот-вот появится. Мисс Болем стала собирать документы сама, предоставив убийце те самые две или три минуты, которые и были ему нужны.
И вот, как я думаю, все произошло. Примерно в десять минут седьмого он спустился в комнату отдыха дежурных, чтобы надеть пальто для выхода на улицу. Именно тогда он открывал ключом дверь архива и разбросал на полу документы. Он оставил свет включенным и захлопнул дверь, но не запер ее. Потом он открыл заднюю дверь. Затем преступник отправился в общий кабинет забрать исходящую почту. Мисс Придди находилась там, но периодически отлучалась в смежную комнату, где хранятся текущие документы. Ему требовалось всего полминуты, чтобы позвонить мисс Болем и попросить ее спуститься в архив, так как ему надо было показать ей что-то важное. Мы знаем, как она отреагировала на это сообщение. Нейгл успел сбросить звонок, прежде чем вернулась Дженнифер Придди. Нейгл, сохраняя полное спокойствие, придержал телефонный рычаг и притворился, что разговаривает с сестрой Болем о белье. Затем, не теряя ни минуты, он ушел с почтой. Ему нужно было лишь дойти до ящика, находившегося через дорогу. Потом он стремглав бросился к конюшням, попал в здание через открытую заднюю дверь, положил стамеску в карман, взял идола Типпета и зашел в архив. Мисс Болем, как он и ожидал, сидит на коленях, собирая разбросанные и порванные документы. Она подняла на него глаза, совершенно точно собираясь спросить, где он был. Но прежде чем она успела заговорить, он нанес удар. Как только она потеряла сознание, он мог, не торопясь, заколоть ее стамеской. Ошибки быть не могло, и он собирался ее не допустить. Нейгл пишет с обнаженной натуры и, вероятно, разбирается в анатомии так же, как и большинство психиатров. А со стамеской он обращаться умел. Для столь важного дела он избрал инструмент, которым умел пользоваться.
Мартин сказал:
— Он не успел бы спуститься в подвал, если ходил на угол Бифстик-стрит за своей «Стандард». Но продавец газетного киоска не может поклясться, что видел его. Он держал в руках газету, когда вернулся в клинику, но мог купить ее во время обеда и спрятать в кармане.
— Думаю, так он и поступил, — согласился Дэлглиш. — Вот почему Нейгл не дал Калли посмотреть результаты скачек. Старик тут же понял бы, что это полуденный выпуск. Нейгл унес газету вниз, а потом завернул в нее еду кота, прежде чем сжечь ее в котельной. Естественно, он недолго пробыл в подвале один. Дженнифер Придди следовала за ним по пятам. Но у него было время, чтобы вновь запереть дверь и зайти к сестре Болем спросить, готово ли чистое белье, чтобы забрать его наверх. Если бы Придди не спустилась, Нейгл присоединился бы к ней в общем кабинете. Он постарался бы не оставаться в одиночестве в подвале дольше, чем на минуту. Убийство должно было прийтись на то время, когда он выходил с почтой.
Сержант заметил:
— Интересно, почему он не открыл заднюю дверь после убийства, но скорее всего просто не мог набраться смелости сделать это. В конце концов, если посторонний мог проникнуть в здание таким образом, то вскоре все заговорили бы о том, что «так же мог проникнуть и Нейгл». Он, несомненно, забрал пятнадцать фунтов лишь после вторжения в клинику полковника Фентона. Полицейским из местного отделения всегда казалось странным, что вор знал, где их искать. Полагаю, Нейгл думал, у него есть право на эти деньги.
— Еще более вероятно, что таким образом он хотел скрыть истинную причину вторжения незнакомца, создав впечатление, будто это было банальное воровство. Нейгл совсем не хотел, чтобы полиция задалась вопросом, с какой стати таинственный незваный гость решил завладеть медицинскими архивами. Стащив пятнадцать фунтов, Нейгл — а только он мог это сделать — сбил с толку всех. Так же как и когда постарался с лифтом, разумеется. Милый штришок. Он потратил всего минуту, чтобы загнать лифт на третий этаж, прежде чем выскользнул из полуподвальной двери. При этом существовала вполне отчетливая вероятность: кто-то услышит грохот и запомнит его.
Сержант Мартин подумал, что все эти догадки логичны и прекрасно сходятся одна с другой, но доказать это будет дьявольски трудно, и высказал свою мысль вслух.
— Вот почему я показался в клинике вчера и продемонстрировал свои намерения. Нам нужно привести его в замешательство. Вот почему стоит сегодня вечером заглянуть туда. Если Нейгл там, попробуем немного на него надавить. По крайней мере мы хотя бы знаем, в каком направлении двигаться.
* * *
За полчаса до того, как Дэлглиш с Мартином навестили квартиру в Пимлико, Питер Нейгл вошел в парадную дверь клиники Стина и закрыл ее за собой. Не включая свет, он стал пробираться в подвал, освещая дорогу тяжелым фонарем. Ему не так много предстояло сделать — отключить печь для обжига и осмотреть котельную. И еще оставалось одно маленькое личное дельце, которому следовало уделить пару минут. Для этого ему пришлось бы зайти в архив, и это место недавней смерти, где от стен всегда отдавалось эхо, не вселяло в него дикого ужаса. Мертвые были мертвыми, бессильными, лишенными дара речи навеки. Даже в мире всеобщей неопределенности в этом можно было не сомневаться. Человеку настолько хладнокровному, чтобы он мог совершить убийство, было чего опасаться, если размышлять здраво. Но Нейгл не боялся, что ему могут причинить какой-то вред мертвые.
В этот момент он услышал звонок на парадной двери. Это был неуверенный, словно пробный звонок, но он прозвучал неестественно громко в тишине пустой клиники. Когда он открыл дверь, Дженни юркнула в помещение так быстро, что, казалось, пролетела мимо него, подобно духу, прозрачному призраку, рожденному темнотой и туманом осенней ночи. Она сказала, тяжело дыша:
— Прости, милый. Мне надо было тебя увидеть. Когда я поняла, что тебя нет в студии, то подумала, ты можешь оказаться здесь.
— Кто-нибудь видел тебя в студии? — спросил он, чувствуя, что этот вопрос важен, хотя и не осознавая почему.
Она удивленно посмотрела на него:
— Нет. Похоже, в доме никого не было. Я никого не видела. А что?
— Ничего. Не имеет значения. Пойдем вниз. Я разожгу газовую плиту. Ты дрожишь от холода.
Они спустились в полуподвал, их шаги эхом отдавались от стен безмолвного дома, таившего в себе зловещее предзнаменование, дома, который уже завтра наполнится голосами, движением и непрестанным шумом. Она встала на мысочки и перешла на шепот. На верху лестницы она взяла его за руку, и он почувствовал, как мелко дрожат ее пальцы. На полпути вниз внезапно послышался какой-то слабый шум, и она вздрогнула.
— Что это? Что за шум?
— Ничего. Тигра возится со своей банкой, я думаю.
Когда они оказались в комнате отдыха и огонь уже горел, Нейгл опустился на одно из кресел и улыбнулся Дженни. Чертовски досадно, что она вздумала появиться сейчас, но он должен как-то скрыть раздражение. Если ему хоть чуть-чуть повезет, он сможет довольно быстро от нее избавиться. Она покинет клинику задолго до десяти.
— Так что? — спросил он.
Она вдруг бросилась на коврик к его ногам и обхватила руками его колени. Ее тусклые глаза в страстной мольбе искали его взгляда.
— Милый, я должна знать! Я не стану осуждать тебя за то, что ты сделал, если буду обо всем знать. Я люблю тебя и хочу помочь. Милый, ты должен сказать мне, если попал в беду.
Это оказалось еще хуже, чем он ожидал. Непонятно каким образом, но она что-то узнала. Но как и что? Пытаясь сохранять непринужденный тон, он спросил:
— В какую беду, ответь, пожалуйста! Скоро ты будешь утверждать, что это я ее убил.
— О, Питер, пожалуйста, не шути так! Я переживаю. Что-то не так, я точно знаю. Дело в деньгах, правда? Это ты взял те пятнадцать фунтов.
Он едва не рассмеялся от облегчения. В порыве чувств он обнял Дженни, притянул к себе и прошептал, уткнувшись губами в ее волосы:
— Ты глупая девчонка! Я мог бы забраться в мелкую кассу в любой момент, если бы захотел что-то украсть. Что, черт возьми, навело тебя на такую мысль?
— Вот об этом и я думаю. С чего бы тебе их брать? О, милый, не сердись на меня. Я так волновалась. Понимаешь, все дело в газете.
— В какой газете, скажи на милость?
Этим вопросом он хотел помешать ей мыслить логически. Он был рад, что она не видела его лица. Пока ему не приходилось встречаться с ней глазами, он мог прятать злость и предательскую панику. Что, ради всего святого, она пытается сказать?
— В «Стандард». Сержант приходил к нам сегодня вечером. А я ходила за рыбой с картошкой фри. И когда я разворачивала еду на кухне, то посмотрела на газету, в которую она была завернута. Это была пятничная «Стандард» с огромной фотографией той самой аварии самолета на первой странице. Потом я вспомнила, что мы взяли твою «Стандард», чтобы завернуть в нее еду Тигры, и там первая страница выглядела совсем по-другому. Этой фотографии я раньше не видела.
Нейгл чуть крепче сжал ее в объятиях и очень тихо спросил:
— Ты сказала что-нибудь об этом полиции?
— Любимый, конечно, нет! А вдруг они заподозрили бы тебя! Я никому ничего не сказала. Но мне нужно было встретиться с тобой. Меня не волнует, куда пропали пятнадцать фунтов. Мне все равно, видел ли ты мисс Болем в подвале. Я знаю, что ты ее не убивал. И единственное, чего я хочу, — это чтобы ты доверял мне. Я люблю тебя и хочу помочь. Не вынесу, если ты будешь что-то от меня скрывать.
Так говорили все женщины, но на миллион не нашлось бы и одной, которая действительно хотела бы узнать всю правду о мужчине. На секунду-другую он испытал искушение рассказать Дженни все, выплеснуть страшную историю прямо в ее глупое скорбное лицо, а потом понаблюдать, за тем, как любовь и жалость растают без следа. Вероятно, она и смогла бы выслушать рассказ о мисс Болем. Но чего она точно не смогла бы вынести, так это осознания того, что он занимался вымогательством не ради ее блага, действовал так не для того, чтобы сохранить их любовь, что между ними нет любви, которую стоило бы сохранять, и никогда не было. Ему, конечно, пришлось бы жениться на ней. Он всегда знал, что это может оказаться необходимым. Только она могла дать достоверные показания против него, а женитьба была верным способом заставить ее молчать. Но времени оставалось мало. Он планировал быть в Париже к концу недели. Теперь же создавалось впечатление, что ему предстоит путешествовать не одному. Он быстро все обдумал. Усадив Дженни на подлокотник кресла, он прижался лицом к ее щеке и мягко сказал:
— Послушай, милая. Ты должна кое-что узнать. Я не говорил раньше, поскольку не хотел волновать тебя. Это действительно я взял пятнадцать фунтов. Чертовски глупо, но теперь уже нет смысла об этом беспокоиться. Полагаю, мисс Болем могла об этом догадаться. Но я не знаю наверняка. Она ничего мне не говорила, и это не я ей звонил. Но я был в подвале после того, как ее убили. Я оставил заднюю дверь открытой и вошел туда через нее. Меня уже тошнит от того, что этот старый дурак Калли постоянно записывает, когда я пришел и ушел, словно я такой же невменяемый, как пациенты, да еще требует газету, стоит мне только переступить порог. И почему он не может купить ее сам, старый бес! Я подумал: дай-ка хоть раз его одурачу. Когда я вошел через заднюю дверь, то увидел, что в архиве горит свет и дверь полуоткрыта, поэтому я туда заглянул. Ее тело лежало на полу. Я знал, нельзя допускать, чтобы меня там застали, особенно если выяснится, кто взял пятнадцать фунтов, поэтому я ничего не сказал и вышел на улицу через заднюю дверь и вновь вошел через парадный вход как обычно. С тех пор я об этом молчал. И я должен был молчать, милая. Я получаю стипендию Боллинджера в конце недели, а полиция не отпустила бы меня, если бы я попал в круг подозреваемых. Если я не уеду сейчас, у меня больше никогда в жизни не будет такой возможности.
По крайней мере последние слова Нейгла были правдой. Теперь ему необходимо было уехать. Это стало навязчивой идеей. И дело было не только в деньгах, свободе, солнце и ярких красках. Это было последнее оправдание прожитым им унылым скучным годам борьбы и унижений. Ему нужно воспользоваться стипендией Боллинджера. Другие художники могли провалиться на этом этапе и все равно в конце концов добиться успеха. Но только не он.
Но даже сейчас он мог потерпеть фиаско. Это была малоубедительная история. Рассказывая ее, он и сам поражался ее нестыковкам и неправдоподобию. Но в принципе все звучало приемлемо. Нейгл не представлял, как Дженни может доказать, что его версия событий не соответствует действительности. Да она и не будет пытаться. Однако ее реакция сильно удивила его.
— В конце недели! Хочешь сказать, ты уезжаешь в Париж почти со дня на день? А как же клиника… твоя работа?
— Умоляю, Дженни, какое это теперь, черт возьми, имеет значение? Я уйду, ничего не сказав, и администрация найдет кого-то другого. Справятся без меня.
— А я?
— А ты, конечно, поедешь со мной. Я всегда подразумевал, что так и будет. Ты ведь наверняка об этом знала?
— Нет, — возразила она, и ему показалось, что в ее голосе послышалась глубокая грусть. — Нет, я никогда об этом не знала.
Он попытался заговорить уверенным тоном с легкой ноткой упрека:
— Я никогда не поднимал эту тему, думая, что нам не следует говорить кое о чем. Знаю, у нас мало времени, но было бы намного легче, если бы тебе не пришлось торчать дома в ожидании отъезда слишком долго. Это может вызвать подозрения. У тебя ведь есть паспорт? Разве ты не ездила во Францию с гайдами на прошлую Пасху? Что я предлагаю сделать сейчас — так это пожениться по специальному разрешению в скорейшем времени — в конце концов, у нас теперь есть деньги — и написать твоим родителям письмо, когда мы доберемся до Парижа. Ты же хочешь поехать со мной, правда, Дженни?
Дженни затряслась в его объятиях, и он ощутил, как теплая влага ее слез разъедает ему лицо.
— Я думала, ты собираешься оставить меня здесь. Дни все шли и шли, а ты не говорил ни слова. Конечно, я хочу поехать. Мне все равно, что происходит вокруг, пока мы вместе. Но мы не можем пожениться. Я никогда не говорила тебе об этом — боялась, что ты разозлишься. А ты никогда не спрашивал меня о том, что было раньше. Я не могу выйти за тебя замуж, ведь я… уже замужем.
* * *
Машина свернула на Воксхолл-Бридж-роуд, но движение оказалось очень интенсивным, и они не успевали к намеченному времени. Дэлглиш расслабленно откинулся на спинку сиденья, словно впереди у него был еще целый день, но его терзало беспокойство. Он не мог найти рациональную причину своему нетерпению. Решение вновь посетить клинику Стина было продиктовано исключительно предположениями гипотетического характера. Существовала вероятность, что Нейгл, даже если он действительно заходил в клинику, уйдет, прежде чем туда прибудут они. Быть может, сейчас он уже осушал свою ежевечернюю пинту пива в каком-нибудь пабе Пимлико. На следующем перекрестке светофор опять загорелся красным, и машина замедлила ход, остановившись в третий раз на протяжении последних ста ярдов.
Мартин сказал:
— Он не смог бы надолго отвести от себя подозрения в шантаже, даже убив мисс Болем. Рано или поздно миссис Фентон — или, возможно, другая жертва — появилась бы в клинике.
Дэлглиш ответил:
— Но Нейгл вполне смог бы отвести от себя подозрения на время, до тех пор, пока не получил стипендию Боллинджера. Но даже если бы правда о вымогательстве стала известна до его отъезда, что мы могли бы доказать? Да и что можем доказать сейчас, раз уж об этом зашла речь? Теперь, когда мисс Болем мертва, какой суд присяжных удастся убедить в том, что это не она занималась шантажом? Нейгл скажет только, что помнит, как ему попался странный конверт с адресом, написанным зелеными чернилами, и он положил его в почту, пришедшую на имя заведующей административно-хозяйственной частью. Фентон подтвердит, что, как он думает, по телефону ему звонила женщина. А вымогатели часто умирают не своей смертью. Нейгл не станет продолжать шантаж после звонка миссис Фентон. Одно это уже значительно улучшит его положение. Болем умирает, и шантаж прекращается. О, я знаю, сколько фактов говорит в пользу обратного! Но кто сможет доказать хоть что-нибудь?
Мартин невозмутимо ответил:
— Он попытается обойти нас хитростью. Они всегда так делают. Девчонка, конечно, во всем его слушается, маленькая чертовка. Если она будет продолжать настаивать на своей версии и утверждать, что, пока он находился один, у него не было времени на звонок…
— Она будет на этом настаивать, можете не сомневаться, сержант.
— Я почти уверен, что он не знает о ее замужестве. Если поведение Дженни вызовет у Нейгла опасения, он, вероятно, решит, что сможет заставить ее замолчать, женившись на ней.
Дэлглиш тихо произнес:
— Что нам надо сделать — так это остановить его, прежде чем он поймет, что это невозможно.
* * *
В комнате дежурных сидел Нейгл и писал письмо. Цветистые лживые фразы вылетали из-под пера с необычайной легкостью. Он бы скорее умер, чем послал кому-то подобное письмо. Ему была невыносима даже мысль о том, что какой-то человек может прочитать этот поток эмоциональной бессмыслицы и догадаться, что ее автором был он, Нейгл. Но это письмо никто никогда не увидит, за исключением Дженни. Меньше, чем через полчаса оно будет брошено в котел, выполнив свое предназначение, а глупейшие фразы останутся лишь неприятным воспоминанием. Пока же он может постараться и написать его так, чтобы оно выглядело убедительно. Было несложно догадаться, что от него хотела бы услышать Дженни. Он перевернул листок бумаги и написал:
К тому времени, когда вы будете читать это письмо, мы уже будем во Франции вместе. Я знаю, это приведет вас в глубокую печаль, но, пожалуйста, верьте моим словам, когда я говорю, что мы жить не можем друг без друга. Я уверен: когда-нибудь мы сможем свободно пожениться. До тех пор Дженни будет со мной в безопасности, и я посвящу жизнь тому, чтобы сделать ее счастливой. Пожалуйста, попытайтесь понять и простить.
Хороший финал, подумал Нейгл. Дженни понравится, а больше этот бред в любом случае никто не увидит. Он позвал ее и подвинул к ней бумагу.
— Подойдет?
Она молча прочитала написанное.
— Думаю, вполне.
— Черт возьми, крошка, что не так? — Он ощутил прилив злости из-за того, что его тщательные усилия не были вознаграждены по достоинству. Он ожидал и даже подготовился принять изумленную благодарность с ее стороны. Она лишь тихо сказала:
— Все так.
— Знаешь, лучше тебе написать что-нибудь самой. Только не тут. Возьми чистый лист.
Нейгл подтолкнул Дженни бумагу через стол, стараясь не встречаться с ней глазами. На письмо требовалась время, а он точно не знал, много ли его оставалось.
— Лучше написать покороче, — посоветовал Нейгл.
Дженни взяла ручку, но к бумаге не притрагивалась.
— Я не знаю, что сказать.
— Тебе особенно и нечего говорить. Я уже все сказал.
— Да, — произнесла она с глубокой грустью. — Ты уже все сказал.
Поборов нараставшее раздражение, Нейгл произнес:
— Просто напиши, что не хочешь заставлять их страдать, но ничего не можешь с собой поделать. Что-то вроде этого. Черт возьми, ты же едешь не на край земли! Так что им выбирать. Если они захотят тебя увидеть, я не буду им мешать. Не надо нагнетать обстановку. Я пойду наверх починить замок в кабинете мисс Саксон. Когда спущусь, мы с тобой отметим начало новой жизни. Здесь есть только пиво, но сегодня вечером ты будешь пить именно пиво, моя дорогая, и оно тебе понравится.
Он вытащил отвертку из ящика с инструментами и быстро вышел, прежде чем она успела что-либо возразить. Последним, что увидел Нейгл, было испуганное лицо Дженни и ее глаза, провожавшие его взглядом. Но она не позвала его вернуться.
Наверху у него ушла лишь какая-то минута на то, чтобы натянуть резиновые перчатки и взломать дверцу шкафа, где хранились сильнодействующие лекарства. Она поддалась с ужасающе громким скрипом, так что Нейгл застыл на мгновение, ожидая, что Дженни вот-вот окликнет его. Но повсюду было тихо. Он ясно помнил, как полгода назад один из пациентов доктора Бейгли стал вести себя буйно и потерял всякий контроль над собой. Нейгл помогал держать его, пока Бейгли кричал, чтобы старшая сестра принесла паральдегид. В голове Нейгла звучали слова доктора: «Мы добавим его в пиво. У него довольно противный вкус, но в пиве он почти не чувствуется. Даже странно. Две драхмы, старшая сестра, на два кубических сантиметра».
А Дженни, которая не любит пиво, вообще его не почувствует.
Он быстро положил отвертку и маленький голубой пузырек паральдегида в карман куртки и выскользнул из комнаты, освещая дорогу фонарем. Все шторки в клинике задернули, но было бы лучше, чтобы свет с улицы не был виден вообще. Нейглу требовалось еще полчаса.
Дженни удивленно подняла глаза, поразившись его столь быстрому возвращению. Он подошел и поцеловал ее сзади в шею.
— Прости, солнышко, мне не следовало оставлять тебя одну. Я не подумал, что ты можешь разволноваться. Как бы там ни было, замок может подождать. Как продвигается письмо?
Она подтолкнула к нему листок. Нейгл специально повернулся к ней спиной, чтобы не спеша прочитать несколько аккуратно выведенных ручкой строк. Удача вновь улыбнулась ему. Это была столь же ясная и убедительная предсмертная записка, как и любая другая, что когда-либо зачитывалась в суде. И под его диктовку она не написала бы лучше. Он ощутил прилив уверенности и возбуждения, как всегда происходило, когда ему удавалась картина. Теперь ничто не могло нарушить его планы. Дженни написала:
Я не могу сказать, что сожалею о своем поступке. У меня не было выбора. Я очень счастлива, и все было бы вообще идеально, если бы я не осознавала, что причиняю вам боль. Но для меня это единственное и наиболее правильное решение. Пожалуйста, попытайтесь понять. Я очень вас люблю.
Дженни.
Он положил письмо обратно на стол и пошел наливать пиво, скрывшись за дверцей буфета. Боже, ну и запах у этого лекарства! Он быстро добавил пенистого легкого напитка и обратился к ней.
— Ты счастлива?
— Ты же знаешь, что да.
— Тогда выпьем за это. За нас, милая.
— За нас.
Она поморщилась, пригубив пиво. Он рассмеялся:
— Ты выглядишь так, словно пьешь яд. Давай, глотай, крошка. Распробуй вкус!
Нейгл мгновенно осушил свой стакан. Засмеявшись, Дженни едва заметно вздрогнула и залпом выпила свое пиво. Он забрал пустой стакан и приобнял ее. Она крепко схватилась за него, ее руки, как холодный компресс, легли ему на шею сзади. Высвободившись из объятий, Нейгл потянул Дженни к себе на кресло. Потом они, не отпуская друг друга, сползли на пол и оказались на ковре у плиты. Он выключил свет — ее лицо так светилось в горячем красном отблеске огня, словно она лежала на полуденном солнце. Шипение газа было единственным звуком, который нарушал тишину. Нейгл взял подушку с одного из кресел и положил Дженни под голову. Только одну подушку — другую ему еще предстояло использовать. Пока девушка могла лежать у ножек газовой плиты. Она вряд ли проснется, если он удобно устроит ее, просто тихо перейдет от краткого забвения к смерти. Он обнял ее и они лежали, не говоря ни слова. Она повернулась к нему, и он почувствовал, как ее язык, мокрый и скользкий, как рыба, проник между его зубов.
— Милый, — прошептала она, — милый.
О Боже, подумал он, только не это. Он не может заниматься с ней любовью сейчас. Это заставило бы ее замолчать, но он не мог. Не было времени, и, конечно, полицейский патологоанатом сможет определить, насколько давно женщина занималась любовью. Он впервые с облегчением вспомнил о том, что она жутко боится забеременеть, и прошептал:
— Не получится, любимая. У меня с собой ничего нет. Сейчас мы не можем так рисковать.
Дженни пробормотала что-то, выразив согласие, и прижалась к нему, потирая левой ногой его бедра. Они лежали на полу, отяжелевшие и неподвижные, но он не осмеливался пошевелиться или заговорить, чтобы не прервать ее погружение в коварное забытье. Теперь дыхание Дженни, еще более глубокое, горячее и раздражающее, обдавало его левое ухо. Господи, сколько еще времени на это уйдет! Задержав собственное дыхание, он прислушался. Дженни внезапно издала тихий храп, и Нейгл заметил, как изменился ритм ее дыхания. Можно было почти физически ощутить, как ее тело оставляет напряжение, как она расслабляется. Теперь она крепко спала.
Лучше дать ей пару минут, подумал он. У него не было лишнего времени, но и спешить он не осмеливался. Было важно, чтобы на ее теле не осталось синяков, и к тому же он знал, что не сможет бороться с ней. Пути назад не было. Если она проснется и начнет сопротивляться, ему все равно придется сделать это.
И он ждал, тихо лежа рядом с ней. Со стороны могло показаться, будто это два мертвых тела, коченеющие вместе в последнем несколько театральном объятии. Через какое-то время Нейгл осторожно привстал, оперевшись на локоть, и посмотрел на Дженни. Ее лицо рделось румянцем, а рот был приоткрыт, чуть обнажая мелкие белые зубы. Нейгл почувствовал в ее дыхании запах паральдегида. Он на мгновение остановил на девушке взгляд, обратив внимание на длинные светлые ресницы, на брови вразлет и на тени под широкими скулами. Странно, что ему никогда не приходило в голову написать ее портрет крупным планом. Но теперь было слишком поздно думать об этом.
Он аккуратно поднял ее и понес по комнате к черной пасти газовой плиты, бормоча:
— Все в порядке, Дженни, милая. Это всего лишь я. Хочу, чтобы тебе было удобно. Все хорошо, милая.
Но на самом деле он успокаивал себя.
В большой старой духовке было полно места, даже подушка свободно помещалась. Низ духовки находился всего в нескольких дюймах от пола. Поддерживая Дженни за лопатки, Нейгл осторожно подвинул ее вперед. Когда голова оказалась на подушке, он удостоверился, что отверстия, через которые поступает газ, ничто не перекрывает. Голова Дженни плавно повернулась набок, ее полуоткрытый рот, влажный как у младенца, приблизился к ним, словно в ожидании порции смертоносного вещества. Когда он высвободил руки, она чуть слышно вздохнула, словно ей наконец-то стало удобно.
Нейгл посмотрел на нее в последний раз, довольный своей аккуратной работой.
А теперь надо было спешить. Нащупав в кармане резиновые перчатки, Нейгл начал передвигаться с фантастической скоростью, ступая легко и набирая воздух в легкие понемногу, как будто больше не мог выносить звука собственного дыхания. Предсмертная записка лежала на столе. Он взял отвертку и осторожно вложил ее в правую руку Дженни, прижав ладонь к блестящей ручке, а кончик большого пальца — к основанию острия. Могла ли она держать инструмент так? Вероятно. Он положил отвертку на предсмертную записку.
Потом Нейгл помыл свой стакан и поставил обратно в буфет, подержав кухонное полотенце над огнем пару секунд, чтобы мокрое пятно испарилось. Он выключил огонь. Можно не беспокоиться об отпечатках на плите. Невозможно будет установить, когда ее включали в последний раз. Он вспомнил о пузырьке из-под паральдегида и стакане Дженни, но решил оставить их на столе вместе с запиской и отверткой. Было бы естественно, если бы она выпила яд, сидя за столом, а потом подошла к духовке, почувствовав первые признаки сонливости. Нейгл стер с пузырька свои отпечатки и вложил его девушке в руку, придавив пробку большим и указательным пальцем. Он словно боялся прикасаться к Дженни, но теперь она спала глубоким сном. На ощупь ее рука казалась очень теплой и такой расслабленной и мягкой, словно была без костей. У него вызвала отвращение ее дряблость, ее состояние беспомощности и полного отсутствия чувств и желаний. Он испытал радость, когда проделал ту же операцию со стаканом и бутылкой пива.
Наконец Нейгл взял свое собственное письмо к чете Придди и пару перчаток и бросил все в котел. Оставалось лишь включить регулятор газа в духовке. Он располагался справа от самой духовки в зоне досягаемости ее безвольной правой руки. Он поднял руку, прижал большой и указательный палец к регулятору и повернул его. Послышалось легкое шипение выходящего газа. Как долго, подумал он, ему придется ждать? Наверняка недолго. Быть может, всего пару минут. Он выключил свет и, попятившись, вышел, закрыв за собой дверь.
Именно тогда он и вспомнил о ключах от парадной двери. Их должны найти у Дженни. Его сердце сковало холодом, когда он осознал, что эта единственная ошибка могла стать роковой. Вытащив ключи из кармана и задержав дыхание, чтобы не отравиться газом, Нейгл вложил их в левую руку девушки. Не успел он добраться до двери, как услышал мяуканье Тигры. Должно быть, кот спал под буфетом. Теперь он медленно расхаживал вокруг спящей и вытянул лапу, пытаясь потрогать ее правую ногу. Нейгл понял, что не может заставить себя вновь приблизиться к Дженни.
— Иди сюда, Тигра, — прошептал он. — Иди сюда, хороший мальчик!
Кот посмотрел на него огромными янтарными глазами и, казалось, погрузился в раздумье, без эмоций и лишней спешки. Потом он медленно пошел к двери. Нейгл подставил ногу под мягкий живот и одним быстрым движением перенес кота через порог.
— Иди-ка отсюда, ты, чертов дурак! Хочешь потерять все свои девять жизней сразу? Эта гадость смертельна.
Он закрыл дверь, и кот, неожиданно проявив небывалую активность, тут же растворился в темноте.
Нейгл, не включая фонарик, пробрался к задней двери, нащупал засов и открыл ее. На мгновение он остановился, оперевшись спиной на дверь, желая удостовериться, что в конюшнях никого не было. Теперь, когда все было кончено, он осознал, что его лоб и ладони мокрые от пота и ему тяжело дышать. Он несколько раз глубоко вдохнул сырой и сладостно-прохладный ночной воздух. Туман был негустой, едва ли более плотный, чем тяжелая дымка, и проникавший сквозь него свет уличных фонарей, которые отмечали конец конюшен, сливался в темноте в размытое желтое пятно. Свет этот на расстоянии каких-то сорока футов олицетворял для него безопасность. Однако пройти даже столь короткий путь казалось Нейглу невозможным. Словно животное из логова, он, завороженный ужасом, смотрел не мигая на этот манящий свет и заставлял ноги двигаться. Но они его не слушались. Скрючившись в темноте под дверью, он оперся на деревянную поверхность и попытался побороть панику. В конце концов, так сильно спешить незачем. Через какое-то мгновение он покинет это ненадежное убежище и пройдет через конюшни. Потом дело за малым — зайти на площадь с другой стороны и подождать, пока случайный прохожий не увидит, как он колотит в парадную дверь клиники. Он даже продумал слова, которые собирался при этом произнести: «Дело в моей девушке. Думаю, она там, но не хочет открывать. Она была со мной сегодня вечером, а когда ушла, я обнаружил, что ключи пропали. Она была в странном состоянии. Лучше позовите копа. Я собираюсь разбить окно».
Потом на землю со звоном полетят осколки разбитого стекла, он бросится в подвал и должен будет успеть вновь запереть заднюю дверь, прежде чем торопливые шаги идущего за ним человека послышатся где-то совсем рядом. С этого момента все пойдет хорошо, будет легче некуда. К десяти часам тело уберут, клиника опустеет. Через пару мгновений он перейдет к финальному акту. Но не сейчас. Еще не сейчас.
* * *
По набережной Эмбанкмент машины почти не двигались — видимо, в отеле «Савой» праздновали какое-то событие. Дэлглиш неожиданно сказал:
— В клинике, конечно же, нет охраны?
— Нет, сэр. Вы наверняка помните, как я спрашивал у вас сегодня утром, не оставить ли там своего человека, а вы сказали «нет».
— Я помню.
— В конце концов, сэр, это едва ли казалось необходимым. Мы тщательно обыскали здание, и у нас нет лишних людей.
— Знаю, Мартин, — раздраженно ответил Дэлглиш. — Как ни удивительно, именно по этой причине я принял такое решение. — Машина снова остановилась. Дэлглиш выглянул из окна. — Что это они там делают?
— Думаю, они делают все от них зависящее, сэр.
— Вот это меня и удручает. Сержант, вылезайте! Оставшуюся часть пути пройдем пешком. Быть может, я веду себя сейчас как полный идиот, но когда мы доберемся до клиники, то перекроем оба выхода. Вы обойдете здание и встанете сзади.
Если Мартин и удивился, то не в его правилах было как-то это демонстрировать. Похоже, шефа посетила какая-то мысль. Скорее всего Нейгл уже вернулся домой, а клиника заперта и пустынна. И они будут выглядеть как пара дураков, украдкой пробираясь вдоль стен пустого здания. Однако скоро все выяснится. И он постарался не отставать от суперинтенданта.
* * *
Нейгл не знал, насколько долго простоял у двери, согнувшись почти вдвое и тяжело дыша, как измученное животное. Но через какое-то время спокойствие вновь вернулось к нему, а с ним и способность управлять своими ногами. Он тихо пошел вперед и, перемахнув через заднюю ограду, отправился в конюшни. Он двигался машинально, держа руки строго по швам и закрыв глаза. Вдруг послышались шаги. Он открыл глаза и увидел, как в свете фонаря возник знакомый силуэт коренастого человека. Медленно и неумолимо этот человек пробирался к нему сквозь туман. Сердце Нейгла дрогнуло, а потом забилось равномерными, ритмичными ударами, сотрясавшими все тело. Ноги вдруг отяжелели, эта тяжесть помешала ему немедленно пуститься бежать, что могло стать для него роковой ошибкой. Но по крайней мере ум не подвел его. Пока Нейгл мог думать, еще оставалась надежда. Он умнее их. Если повезет, они не догадаются войти в клинику. Да и с какой стати им туда входить? И конечно, к тому времени Дженни уже испустит дух! А когда она будет мертва, пусть они подозревают все, что угодно. Доказать в любом случае ничего не удастся.
Теперь свет фонаря бил ему прямо в глаза. Полицейский медленно произнес невыразительным голосом:
— Добрый вечер, молодой человек. Мы надеялись увидеть вас здесь. Выходите или готовитесь войти?
Нейгл не ответил. Он изобразил некое подобие улыбки. Он мог лишь догадываться о том, как выглядел в этом слепящем свете: осунувшееся лицо, сжатый в ужасе рот, широко раскрытые глаза.
Именно тогда он ощутил, как кто-то трется о его ноги. Полицейский наклонился и поднял с земли кота. Тигра тут же заурчал и задрожал от удовольствия, согревшись в тепле огромной ладони.
— А вот и Тигра. Это вы выпустили его, не правда ли? Вы вышли вместе с котом.
Вот оно, главное доказательство. Они оба осознали это, и их взгляды встретились. От теплой кошачьей шерсти исходил слабый, но вполне определенный запах газа.
Следующие полчаса пролетели для Нейгла жестоким вихрем, где смешался шум и слепящий свет, перед ним с необычайной четкостью возникли несколько ярких картин, на всю жизнь отпечатавшись в его мозгу. Он не помнил, как сержант перетаскивал его обратно через железные заграждения, зато помнил хватку, такую крепкую, как будто ему наложили жгут, из-за которого у него онемела рука. Еще он помнил хриплое дыхание Мартина, обжигавшего ему ухо. Потом последовал удар и грустный запоздалый звон бьющегося стекла, когда кто-то вышиб окно в комнате отдыха дежурных. Вот раздался пронзительный визг свистка, затем беспорядочный топот людей, бегущих по ступенькам, и вспышка света, от которой стало больно глазам. Вот Дэлглиш склонился над телом девушки с широко раскрытым, как у горгульи, ртом, впившись в ее губы и силясь вдохнуть воздух в ее легкие. Казалось, он боролся с ней, слившись в непристойном объятии, наводившем на мысль о надругательстве над мертвой. Нейгл молчал. Он почти ничего не соображал, но чувствовал, что не должен произносить ни слова. Прижатый к стене сильными руками, он как зачарованный смотрел на лихорадочно подергивавшиеся плечи Дэлглиша и вдруг почувствовал, как у него на глаза наворачиваются слезы. Энид Болем мертва, и Дженни тоже мертва, и теперь он ощущал усталость, невероятную усталость. Он не хотел убивать ее. Это мисс Болем втянула его в историю и вынудила совершить гнусное убийство. Она и Дженни, вставшая между ними, не оставили ему выбора. И он потерял Дженни. Дженни мертва. Осознав всю чудовищность и несправедливость того, что две женщины заставили его совершить, он без всякого удивления ощутил, как теплыми струйками по лицу потекли слезы жалости к самому себе.
Вдруг в комнату набилось множество людей. Большинство были одеты в форму, один из них словно сошел с полотна Хольбейна — мясистый, медлительный и со свиными глазками. Потом раздалось шипение выпускаемого кислорода и бормотание людей, советовавшихся о чем-то. Затем они начали укладывать что-то на носилки своими осторожными и опытными руками, тюк, завернутый в красное одеяло, который стал перекатываться с боку на бок, когда они взялись за ручки. Почему они так аккуратно его несут? Мертвые все равно не чувствуют ни толчков, ни тряски.
Дэлглиш молчал, до тех пор пока Дженни не унесли. Потом, не глядя на Нейгла, он произнес:
— Сержант, ведите его в участок. Мы выслушаем его рассказ там.
Нейгл открыл рот. Его губы пересохли настолько, что он почувствовал, как они треснули, когда он попытался заговорить. Но когда прозвучали первые слова, его уже было не остановить. Тщательно отрепетированная история полилась бессвязным потоком слов, дерзких и неубедительных:
— Рассказывать особенно нечего. Дженни пришла ко мне домой, и мы провели вечер вместе. Мне пришлось сказать ей, что я собираюсь уехать без нее. Она отреагировала на это весьма болезненно и, когда она ушла, я увидел, что пропали ключи от клиники. Я знал, что она не в самом лучшем состоянии, поэтому подумал, что лучше последую за ней. На столе лежит записка. Дженни оставила записку. Я увидел, что она мертва, а я ничем не могу помочь, и ушел. Не хотел иметь к этому никакого отношения. Мне нужно думать о стипендии Боллинджера. И мне отнюдь не пошло бы на пользу, если бы выяснилось, что я причастен к чьему-то самоубийству.
Дэлглиш сказал:
— Лучше бы вам ничего не говорить. Потом придется сочинить историю поубедительнее. Понимаете, это не совсем соответствует тому, что мы уже узнали. Записка на столе не единственное послание, которое оставила Дженнифер Придди.
С размеренной неторопливостью он достал из нагрудного кармана маленький свернутый листок бумаги и раскрыл его в дюйме от зачарованных, остекленевших от страха глаз Нейгла.
— Если сегодня вечером вы были вместе у вас дома, то как вы объясните наличие записки, которую мы обнаружили под вашим дверным кольцом?
Именно в этот момент Нейгл с горьким отчаянием осознал: мертвые, столь бессильные и столь презренные, все же могли свидетельствовать против него. Он инстинктивно потянулся к записке, но быстро отдернул руку. Дэлглиш положил записку в карман. Пристально глядя на Нейгла, он спросил:
— Значит, вы бросились сюда сегодня ночью, потому что переживали за ее безопасность? Очень трогательно! В таком случае позвольте мне вас успокоить: она будет жить.
— Она мертва, — вяло произнес Нейгл. — Она покончила с собой.
— Она дышала, когда ее увезли. Завтра, если все пойдет хорошо, она сама сможет рассказать о случившемся. И не только о том, что произошло сегодня вечером. У нас также будут вопросы об убийстве мисс Болем.
Нейгл громко рассмеялся:
— Об убийстве Болем! Этого вы на меня никогда не повесите! И я скажу вам почему, вы, тупые ослы! Потому что я не убивал ее! Если хотите и дальше изображать дураков, то — вперед. Я не собираюсь вас останавливать, но предупреждаю: если вы арестуете меня за убийство Болем, я позабочусь о том, чтобы каждая газета страны облила вас грязью. — Он протянул к Дэлглишу руки. — Давайте, суперинтендант! Действуйте дальше и наденьте мне наручники. Что вам мешает? Вы все так тщательно продумали? Больно умный выискался, паршивый надутый коп!
— Я не обвиняю вас, — сказал Дэлглиш. — Я лишь приглашаю вас проследовать в участок, ответить на пару вопросов и сделать заявление. Если вы потребуете присутствия адвоката, то у вас есть на это право.
— И я им воспользуюсь. Но только не сейчас. Я не спешу, суперинтендант. Видите ли, я ожидаю посетителя. Мы договорились встретиться здесь в десять, а сейчас на часах где-то около того. Должен сказать, мы планировали встретиться один на один, так что, я думаю, мой посетитель не будет особенно рад увидеть вас. Но если хотите познакомиться с убийцей мисс Болем, то вам лучше оставаться поблизости. Много времени на это не потребуется. Человек, которого я ожидаю, привык всегда приходить вовремя.
Всякий страх, казалось, покинул его. Большие карие глаза вновь стали невыразительными, как два мутных пруда, в которых лишь черные зрачки сверкали искорками жизни. Мартин, державший Нейгла за руки, почувствовал, как напряглись его мышцы, почти физически ощутил, как к нему вернулась уверенность. Прежде чем кто-то успел заговорить, все они одновременно уловили звук шагов — кто-то вошел через заднюю дверь и начал тихо спускаться по лестнице.
Дэлглиш передвинулся к двери одним широким тихим шагом и прижался к ней спиной. Человек, поступь которого была робка и нерешительна, остановился за дверью. Три пары глаз внимательно следили за тем, как повернулась дверная ручка, сначала вправо, потом влево. Затем раздался тихий голос:
— Нейгл! Нейгл, ты здесь? Открой дверь.
Дэлглиш мгновенно отскочил в сторону и распахнул дверь. Хрупкая фигурка шагнула вперед в яркий свет флуоресцентных ламп. Огромные серые глаза расширились — они растерянно смотрели то на одно лицо, то на другое. Жалобно заплакав, женщина прижала сумку к груди во внезапном порыве защититься, словно в руках у нее был ребенок, которого она пыталась укрыть. Вывернувшись из цепких рук Мартина, Нейгл выхватил у нее сумку и бросил ее Дэлглишу. Она тяжело приземлилась в руки детектива; дешевый пластик тут же прилип к его рукам. Нейгл старался говорить ровно, но в его голосе проскакивали дребезжащие нотки торжества и возбуждения:
— Загляните в нее, суперинтендант. Все там. Я скажу, что вы там увидите. Признание в убийстве Энид Болем и сотню фунтов в банкнотах — первый платеж авансом за мое молчание. — Он повернулся к женщине: — Прости, детка. Я не собирался этого делать. Я и правда хотел держать язык за зубами и не рассказывать о том, что видел. Но с вечера пятницы обстоятельства изменились. Мне теперь нужно решать собственные проблемы, и никому не удастся повесить на меня убийство. Наша маленькая договоренность отменяется.
Но Мэрион Болем уже потеряла сознание.
* * *
Через два месяца суд магистрата начал слушание дела по обвинению Мэрион Грейс Болем в убийстве кузины. Капризная осень сменилась безжалостной зимой, и Дэлглиш, направлявшийся в Скотленд-Ярд, шагал по улице под огромным шатром неба, прогнувшегося под тяжестью снега. Первые мокрые хлопья уже начали падать и медленно таяли у него на лице. В кабинете его шефа горел свет и были задернуты шторы, скрывая от него искрящуюся реку, ожерелье фонарей вдоль набережной Эмбанкмент и прохладную вялость зимнего вечера. Дэлглиш быстро обо всем доложил. Помощник комиссара слушал молча, а потом заговорил:
— Они попытаются сослаться на ограниченную ответственность, я полагаю. Как вела себя девушка?
— Совершенно спокойно, как ребенок, который знает, что нашалил, а теперь старается вести себя хорошо, в надежде что взрослые все ему простят. Она не испытывает угрызений совести, как я подозреваю, только характерное для женщины чувство вины из-за того, что попалась.
— Это было совсем простое дело, — заметил помощник комиссара. — Очевидный мотив, очевидный подозреваемый.
— Видимо, слишком очевидный для меня, — горько произнес Дэлглиш. — Если это дело не излечит меня от самоуверенности, вероятно, мне уже ничего не поможет. Если бы я обращал больше внимания на очевидные факты, то, возможно, спросил бы, почему она вернулась на Реттингер-стрит только после одиннадцати, когда даже телевидение прекратило трансляцию. Конечно, они были с Нейглом, договаривались о плате за его молчание. Судя по всему, они встретились в Сент-Джеймском парке. Он сразу осознал, какой шанс дала ему судьба, когда зашел в архив и увидел сестру Болем, склонившуюся над трупом кузины. Должно быть, он подкрался к ней, прежде чем она услышала хоть какой-то звук. Затем он взял все на себя и, как обычно, начал действовать со знанием дела. Несомненно, именно он так искусно расположил идола на теле покойной. Эта деталь ввела меня в заблуждение. Я почему-то не мог представить, что Мэрион Болем способна нанести этот финальный и столь неприятный штрих. Но это и правда было вполне заурядное преступление. Мэрион Болем едва ли старалась что-то скрыть. Резиновые перчатки, которыми она воспользовалась, были вновь помещены в карман халата. Орудия убийства, которые она избрала, просто оказались под рукой в нужный момент. Она не пыталась инкриминировать это преступление кому-то другому. Она даже не пыталась вести себя умнее. Примерно в шесть двенадцать она позвонила в общий кабинет и попросила Нейгла пока не спускаться за бельем; он, между прочим, не смог устоять перед соблазном солгать насчет этого звонка, что дало мне еще один повод проявить чрезмерное внимание к мелочам. Потом она позвонила кузине. Она не могла быть полностью уверена в том, что Энид придет одна, для этого нужна была веская причина, и она разбросала архивы по полу. Далее она поджидала жертву в архиве с идолом в руках и стамеской в кармане халата. Ей крупно не повезло в том, что Нейгл тайно вернулся в клинику, после того как вышел на улицу с почтой. Он успел подслушать телефонный разговор мисс Болем с секретарем комитета и решил завладеть историей болезни Фентона. Ему казалось, будет безопаснее спалить документ в печи в подвале. Убийство мисс Болем заставило его изменить планы, к тому же у него не было возможности претворить свою идею в жизнь, когда обнаружили тело и опечатали архив. У сестры Болем, конечно, не было времени. В среду вечером она узнала, что Энид хочет изменить завещание. Ближайший сеанс ЛСД-терапии, когда весь подвал оказывался в ее распоряжении, был запланирован на вечер пятницы. Она не могла совершить преступление раньше, но не осмелилась бы совершить его позже.
— Это убийство было чрезвычайно выгодно для Нейгла, — заметил шеф. — Вы не можете винить себя в том, что подозревали его. Но если вы и впредь собираетесь жалеть себя, то не буду мешать вам.
— Выгодно — возможно, но вовсе не необходимо, — ответил Дэлглиш. — Да и с чего бы ему убивать мисс Болем? Его единственной целью, за исключением легкой добычи денег, было получить стипендию Боллинджера и уехать в Европу без лишней суеты. Должно быть, он знал, что будет сложно повесить на него шантаж Фентона, даже если бы секретарь комитета решил позвонить в полицию. И по сути, у нас до сих пор недостаточно доказательств для предъявления обвинения. Но убийство — другое дело. Любой человек, имеющий отношение к убийству, рискует тем, что все его личные планы будут сорваны. Даже невиновным не так легко стряхнуть с себя отравляющую пыль подозрений. Убить Болем значило бы для него оказаться в еще большей опасности. Но с убийством Придди дело обстояло иначе. Одним ударом Нейгл мог спасти свое алиби, избавиться от обузы и получить шанс жениться на наследнице состояния почти в тридцать тысяч фунтов. Он знал, что едва ли сумеет завоевать расположение Мэрион Болем, если ей станет известно о его романе с Придди. Не зря же Мэрион — кузина Энид Болем.
Помощник комиссара сказал:
— По крайней мере мы привлекли его за сокрытие преступления и введение полиции в заблуждение, и это позволит упрятать его за решетку на какое-то время. Я совсем не сожалею о том, что мы избавили чету Фентон от неприятной необходимости давать показания. Но я сомневаюсь, что получится обвинить его в попытке убийства, только если Придди не передумает. Если она будет и дальше поддерживать его версию, то мы далеко не уедем.
— Она не передумает, сэр, — горько произнес Дэлглиш. — Конечно же, Нейгл не хочет ее видеть, но это не имеет никакого значения. Единственное, о чем она может думать, — это о планах на их совместную жизнь, когда его выпустят из тюрьмы. И да поможет ей Бог, когда это произойдет.
Тучный помощник комиссара раздраженно заерзал на стуле; наклонившись вперед, он закрыл папку и толкнул ее через стол Дэлглишу. Он сказал:
— Ни вы, ни кто-либо другой ничего не сможете изменить. Она из тех женщин, которые стремятся к самоуничтожению. Между прочим, ко мне приходил этот художник, Сагг. Какие странные бывают у людей представления о судебных процедурах! Я сказал ему, что от нас больше ничего не зависит, и направил к нужным людям. Он хочет оплатить защиту Нейгла, подумать только! Говорит, мы сделали ошибку и мир лишится величайшего таланта.
— Лишится, так или иначе, — ответил Дэлглиш. Размышляя вслух, он добавил: — Интересно, насколько хорош должен быть художник, чтобы ему могло сойти с рук такое преступление, как совершил Нейгл? Он должен быть равен Микеланджело? Веласкесу? Рембрандту?
— О да, — легко ответил помощник комиссара. — Если бы нам приходилось задавать себе такие вопросы, мы бы не были полицейскими.
* * *
Вернувшись к себе в кабинет, Дэлглиш увидел, что сержант Мартин убирает документы. Он лишь один раз посмотрел в лицо своему шефу, невозмутимо произнес «Спокойной ночи, сэр» и удалился. Бывали такие ситуации, которые, как человек бесхитростный, он считал благоразумным избегать. Едва за ним закрылась дверь — зазвонил телефон. Это была миссис Шортхаус.
— Здрасьте! — прокричала она. — Это вы? Было дьявольски трудно связаться с вами. Я сегодня видела вас в суде. Но не думаю, что вы заметили меня. Как вы?
— Что ж, спасибо, неплохо, миссис Шортхаус, — ответил Дэлглиш.
— Не думаю, что мы встретимся снова, поэтому решила позвонить вам, пожелать доброго здравия и рассказать все новости. В клинике столько всего происходит, я точно говорю. Мисс Саксон покидает нас по одной простой причине. Она собирается работать в приюте для детей с отклонениями где-то на севере. А управляют им римские католики. Только представьте — работать в монастыре! Никто из наших сотрудников такого раньше не делал.
Дэлглиш сказал, что охотно в это верит. Она продолжала:
— Мисс Придди перевели в клинику грудной хирургии. Мистер Лодер подумал, что перемена пойдет ей на пользу. Она сильно повздорила с родителями и теперь живет в однокомнатной квартире в Килберне. Но вы и так все об этом знаете, без сомнения. Миссис Болем отправилась доживать свои дни в дорогостоящий дом престарелых у Уэртинга. И все за счет своей покойной Энид Болем, разумеется. Бедняжка. Я вообще удивляюсь, как она смогла решиться взять хоть пенни из этих денег.
Дэлглиш нисколько этому не удивлялся, но ничего не сказал. Миссис Шортхаус не унималась:
— А потом еще и доктор Штайнер. Он женится на своей бывшей жене.
— Что вы сказали, миссис Шортхаус?
— Повторяю, он снова женится. Они так быстро все это решили. Они развелись, а теперь снова вступают в брак. Что вы об этом думаете?
Дэлглиш ответил, что было бы лучше узнать мнение доктора Штайнера по этому вопросу.
— О, он доволен, как собака, которой купили новый ошейник. И ошейник — единственное, что он получит от этого брака, как я понимаю. Ходят слухи, что региональный совет может закрыть клинику и перевести всех на амбулаторное лечение при отделении какой-нибудь больницы. Что ж, неудивительно! Сначала кого-то зарезали, потом отравили газом, а теперь еще начали процесс по обвинению в убийстве. Ничего хорошего в самом деле. Доктор Этридж говорит, пациентов это расстраивает, но, если честно, я ничего подобного не заметила. Количество посетителей не особенно уменьшилось с прошлого октября. Это порадовало бы мисс Болем. Она всегда волновалась о цифрах. Имейте в виду, есть такие, кто утверждает, что не случилось бы той беды с Нейглом и Придди, если бы вы с самого начала пошли по верному пути. Ведь вполне понятно было, откуда ветер дует. Но я вот что вам скажу: вы сделали все, что могли, и никто не пострадал так, чтобы об этом стоило говорить.

 

«Никто не пострадал так, чтобы об этом стоило говорить!» Так вот каковы, подумал Дэлглиш, возвращая трубку на место, последствия провала. Ему и без того было противно от ощущения этого кислого разъедающего чувства жалости к себе, а тут еще приходилось терпеть морализаторство помощника комиссара, тактичное поведение Мартина и соболезнования Эми Шортхаус. Если бы он только мог вырваться из-под тяжелого гнета уныния! Он нуждался в отдыхе от преступлений и смерти, нуждался в возможности хоть на один вечер забыть о шантаже и убийствах. Ему пришло в голову, что неплохо бы поужинать с Деборой Рискоу. По крайней мере, сухо сказал он себе, это хотя бы позволит ему подумать о чем-то другом. Он прикоснулся к трубке, а затем замер, прислушавшись к голосу присущей ему осторожности, смущенный давними сомнениями. Он даже не был уверен, что она захочет отвечать на звонок на работе, и не знал, где именно она работала у Герна и Иллингуорта. Потом он вспомнил, как она выглядела, когда они в последний раз виделись, и все-таки поднял трубку. Конечно, он может пообедать с привлекательной женщиной, не подвергая себя предварительно смертельному самоанализу. Приглашение не обяжет его ни к чему особенному, кроме заботы о том, чтобы вечер ей понравился, и оплаты счета. И еще у человека уж точно есть право на звонок собственным издателям.

notes

Назад: Глава 6
Дальше: Примечания