И мужчины и дамы одобрили Вольфарда за его проделку с алчной миланкой, а затем королева, с улыбкой обратясь к Панфило, сказала, что теперь его черед, и Панфило начал так:

— Приятные дамы! Я намерен предложить вашему вниманию небольшой рассказ, изобличающий тех, что на каждом шагу оскорбляют нас, зная заведомо, что мы не можем им отплатить; изобличающий тех духовных особ, которые воздвигли крестовый поход на наших жен, — ведь когда кому-нибудь из них удается овладеть замужней женщиной, он воображает, что ему за это будут отпущены грехи и божья кара его минует, как будто он самого султана доставил связанным из Александрии в Авиньон; между тем у бедных мирян нет возможности отплатить им той же монетой, — так они вымещают обиду на матерях, сестрах, приятельницах, дочерях обидчиков и берут их приступом, подобно как обидчики берут их жен. Так вот, я и хочу вам рассказать деревенскую любовную историю, не длинную, но зато с уморительным концом, — из нее вам, помимо всего прочего, будет ясно, что священникам нельзя доверять всегда и во всем.

Итак, надобно вам сказать, что в селе Варлунго, которое, как вы знаете или хотя бы могли слышать, находится недалеко отсюда, жил священник, неутомимый по части ублаготворения женщин крепыш, не бог весть какой грамотей, однако ж имевший обыкновение по воскресеньям, сидя под ольхою, поучать пасомых и обильно уснащать свою речь благочестивыми и душеполезными изреченьицами, что не мешало ему, когда те отлучались, навещать их жен чаще, чем кто-либо из его предшественников, под каким-либо благовидным предлогом: одной принести образок, другой — огарочек, третьей — святой водички, четвертую благословить. Более других прихожанок пришлась ему по сердцу некая монна Бельколоре, жена хлебопашца Бентивеньи дель Маццо, прехорошенькая, смуглая крестьяночка, свежая, в теле, как нельзя лучше приспособленная для накачивания. Кроме того, она лучше всех играла на цимбалах, пела Вода стекается в овраг и с красивым, дорогим платком в руке танцевала ридду и баллонкио. Священник прямо с ума по ней сходил и все старался попасться ей на глаза. Воскресным утром, если ему было известно, что она в церкви, он, когда произносил Kyrie или же Sanctus, выказывал столь совершенное певческое искусство, что можно было подумать, будто это верещит осел; если же он ее не видел, то из кожи вон не лез. При этом он действовал так, что и Бентивенья дель Маццо, и все прочие поселяне ничего не замечали. Для того чтобы задобрить монну Бельколоре, священник время от времени чем-либо ее одарял: то пошлет из своего огорода, который он возделывал собственноручно, связку свежего чесночку, — а лучше его чеснока не было во всем селе, — то корзинку фасоли, а иной раз пучок зеленого луку или же шарлота. При встречах он, если никто их не видел, запускал глазенапа или же любя щунял ее, а монна Бельколоре дичилась его и, делая вид, будто ничего не замечает, чинно проходила мимо, священник же оставался ни при чем.

Но вот однажды, когда его преподобие в полуденный час слонялся по селу, ему встретился Бентивенья дель Маццо, погонявший осла, навьюченного всякой всячиной; священник с ним поздоровался и спросил; куда он путь держит.

Бентивенья же ему на это ответил так: «Откровенно говоря, ваше преподобие, я направляюсь по своей надобности в город и вот это все везу мессеру Бонакорри да Джинестрето, чтобы он мне помогнул в одном деле, — из-за этого дела меня в срочном беспорядке вызывает через своего письмородителя судья по уловным делам».

Священник обрадовался. «Добро, сын мой, да будет с тобой мое благословение! — сказал он. — Возвращайся скорее, а если увидишь Лапуччо или же Нальдино, то не забудь сказать им, чтобы они принесли мне ремней для цепов».

Бентивенья обещал и пошел себе во Флоренцию, а священник подумал, что теперь самое время зайти к Бельколоре и попытать счастья. Духом домчался он до ее дома и, войдя, сказал: «Господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй нас! Есть кто дома?»

Бельколоре была в это время на чердаке. «Ах, это вы, отец мой! — услыхав его голос, сказала она. — Милости просим. Что это вы шатаетесь по такой жарище?»

«Да нет, что ты, бог. с тобой! — отвечал священник. — Это я только к тебе зашел ненадолго: твой-то ведь в город собрался — я его встретил».

Бельколоре слезла с чердака, села и принялась перебирать капустные семена, которые ее муж недавно насобирал. «Ну так как же, Бельколоре, — снова заговорил священник, — ты и дальше будешь меня мучить?»

«А что я вам делаю?» — усмехнувшись, спросила Бельколоре.

«Ты и сама ничего не делаешь, и мне не даешь сделать то, чего мне хочется и что сам бог велел делать», — отвечал священник.

«Ну-ну, перестаньте, перестаньте!» — сказала Бельколоре. — «Разве священники такие вещи делают?»

«Еще как делаем — получше других мужчин, — отвечал священник, — а почему бы нет? Я тебе больше скажу: мы лучше накачиваем. А знаешь почему? Потому что в наших насосах полно воды. Так вот, если ты не будешь противиться и предоставишь мне полную свободу действий, то тебе от этого будет только польза».

«Какая же мне от этого будет польза, если все вы скупее черта?» — спросила Бельколоре.

А священник ей: «Это уж я там не знаю, проси, чего тебе хочется: башмачки, ленту, доброго шелку поясок — что хочешь, того и проси».

«Эка невидаль! У меня все это есть, — заметила Бельколоре. — А вот если вы меня взаправду любите, окажите мне одну услугу — тогда я исполню ваше желание».

«А что за услуга? Для тебя я на все готов», — объявил священник.

Тут Бельколоре возьми да и скажи: «Мне, — говорит, — нужно в субботу сходить во Флоренцию — сдать шерсть, которую я выпряла, и отдать починять мою прялку. И вот, если вы мне дадите взаймы пять лир, — а у вас пять-то лир, уж верно, найдутся, — я выкуплю у ростовщика мое темно-красное платье и пояс, который я принесла в приданое мужу и который я ношу по праздникам, а то мне и в церковь, и в приличный дом стыдно показаться. А уж я тогда для вас расстараюсь».

«Видит бог, при мне таких денег нет, — сказал священник, — но ты можешь быть спокойна: до субботы они у тебя будут — я с величайшим удовольствием для тебя это сделаю».

«Да, жди! — молвила Белысолоре. — Обещать-то вы все мастаки, а слова своего не держите. Вы, верно уж, хотите обойтись со мной, как с Бильюццей, которая осталась на бобах? Со мной вам это не удастся, клянусь богом, — из-за этого она потом и стала гулящей бабенкой. Коли нет при вас денег — сходите и принесите».

«Нет, ты уж меня теперь не гони со двора, благо случай вышел такой, что ты одна дома, — взмолился священник, — ведь у меня дело зря стоит, а пока я за деньгами пробегаю — глядишь, кто-нибудь да явится и помешает. Когда-то еще мне выпадет такая удача!»

А она ему на это: «Воля ваша, — говорит. — Коль хотите, так идите; коли нет, тогда терпите».

Священник, видя, что она согласилась доставить ему удовольствие только при условии: salvum me fас меж тем как ему хотелось добиться от нее этого sine custodia, сказал: «Ну, раз ты мне не веришь, что я принесу деньги, я оставлю в залог свою синюю накидку».

Бельколоре подняла на него глаза. «Вот эту накидку? — спросила она. — Сколько же она стоит?»

«Сколько стоит? — воскликнул священник. — К твоему сведению, она из дуэйского сукна, плотного-расплотного, нет, пожалуй, — двуплотного или триплотного, а местные жители даже уверяют, что четырехплотного. Недели две тому назад я отдал за нее ветошнику Лотто целых семь лир, да еще выгадал пять сольдо, как мне сказала Бульетто д'Альберто, а он, сколько тебе известно, в синих сукнах толк понимает».

«Ах, вот оно что! — воскликнула Бельколоре. — Истинный господь, никогда бы не подумала. Ну ладно, только дайте мне ее сейчас».

Тетива у его преподобия была туго натянута; он мигом снял накидку и отдал Бельколоре. «Пойдемте, отец мой, вон в ту лачужку, — прибрав накидку, сказала Бельколоре, — туда никто никогда не заходит».

Что сказано, то и сделано. Здесь священник долго развлекался с Бельколоре: всласть нацеловался, породнил ее с самим богом, а от нее, в одной сутане, без накидки, как полагается духовным лицам ходить в особо торжественных случаях, направил стопы свои в церковь.

Тут его преподобие, подсчитав, что, сколько огарков ни удалось бы ему собрать за целый год, все равно это не составило бы и двух с половиной лир, решил, что дал маху; пожалев накидку, он стал думать, как бы это, выцарапать ее, не заплатив ни гроша. Человек он был продувной, а потому живо смекнул, как получить обратно накидку, и обделал это дело в наилучшем виде. На другой же день, — то был день праздничный, — он послал соседского мальчика к монне Бельколоре попросить у нее каменную ступку, а то, мол, у него сегодня обедают Бингуччо дель Поджо и Нуто Бульетти, и ему хочется сделать подливку. Бельколоре дала мальчику ступку. Подгадав к тому времени, когда Бентивенья дель Маццо и Бельколоре обыкновенно обедали, священник позвал служку и сказал: «Отнеси эту ступку Бельколоре и скажи: священник, дескать, очень благодарит и просит прислать накидку, которую мальчик оставил вам в залог». Служка пошел со ступкой к Бельколоре, — она и Бентивенья сидели в это время за столом и обедали. Служка поставил ступку и передал просьбу священника.

Бельколоре, услыхав, что у нее вытребывают накидку, хотела было возразить, но Бентивенья с сердитым видом прервал ее: «Ты берешь у отца в залог вещи? — вскричал он. — Так бы и дал тебе по зубам, ей-ей! Сейчас же верни накидку, паралич тебя расшиби! Да вперед смотри: чего бы отец ни попросил, хоть бы осла, — отказа ему ни в чем быть не должно».

Бельколоре с ворчаньем подошла к сундуку, достала накидку и отдала служке. «Передай от меня отцу, — сказала она, — Бельколоре, мол, клянется-божится, что вы никогда больше не будете тереть у нее в ступке, раз вы так хорошо отблагодарили ее за эту».

Служка отнес накидку священнику и передал ему слова Бельколоре. Священник засмеялся и сказал: «Когда ты увидишь Бельколоре, скажи ей: если, мол, она не даст мне ступки, то я не дам ей пестика, — как аукнется, так и откликнется».

Бентивенья решил, что Бельколоре сказала так в сердцах, — оттого, что он ее обругал, — и пропустил ее слова мимо ушей, а Бельколоре, лишившись рога, рассорилась со священником и не разговаривала с ним до самого сбора винограда, но во время сбора священник пригрозил, что отправит ее в пасть старшого черта, и тогда Бельколоре перепугалась насмерть, он же угостил ее молодым вином и горячими каштанами, и потом они еще много раз угощались. А в уплату пяти лир священник велел обтянуть новой кожей ее цимбалы и привесить к ним колокольчик, так что в конце концов она осталась довольна.