Глава 4

Утро сияло солнечным светом. Под окном пенсионе так радостно, словно сейчас стояла весна или лето, пели рабочие; за дверью в коридоре, проворно взмахивая мокрой шваброй, весело напевала девушка-уборщица; а напротив, через узенький канал, на окошке в здании представительства Монако заливалась в клетке канарейка.

Когда Рэй в половине десятого утра вышел из пенсионе, чтобы встретиться с Инес, в его кармане лежало два письма — одно к родителям, а другое к их садовнику Бенсону, приславшему ему на Мальорку свое выражение сочувствия. В письме к родителям Рэй благодарил их за приглашение приехать и пожить дома и отвечал на их предложение отказом, объяснив его тем, что в Европе у него еще непочатый край дел и что после этого он все-таки намерен продолжить совместную работу с Брюсом Мэйном по созданию галереи в Нью-Йорке. Это было уже второе письмо от родителей, пришедшее после полученной ими телеграммы, в которой Рэй сообщил им о смерти Пэгги, но только сейчас он смог ответить. На пьяцца он зашел в магазин, купил марки и бросил письма в почтовый ящик. У него оставалось еще десять минут. Рэй не торопясь обошел площадь и наконец увидел маленькую аккуратную фигурку Инес — проворно постукивая каблучками, она направлялась в его сторону от угла Святого Моисея.

— Доброе утро, — сказал Рэй, и только тогда она заметила его и остановилась.

— О! Здравствуйте! Я опоздала?

— Нет. Напротив, вы пришли даже раньше, — с улыбкой успокоил ее Рэй.

Прямо над ее головой, хлопая крыльями, пролетел голубь. На Инес была крохотная шляпка из желтых перьев с несколькими большими павлиньими, прикрепленными сбоку. При ярком свете дня Рэй разглядел маленькие морщинки у нее под глазами и чуть более крупные по уголкам рта, но они нисколько не уменьшали ее привлекательности. Рэй задумался, попытавшись представить, могла бы эта женщина заинтересоваться им как любовником. Такая женщина, как Инес, любила бы его очень сильно хотя бы потому, что он был моложе, и это льстило бы ей.

Под открытым небом у «Флориана» в этот час за столиками сидели немногочисленные посетители, закутанные в пальто и шарфы. Рэй отодвинул для Инес стул. Она попросила просто кофе. Положив руки на стол и скрепив пальчики в рыжеватых замшевых перчатках замочком, она проговорила:

— Итак, я повторюсь. Я считаю, что вам лучше уехать из Венеции. Если можно, сегодня.

В холодном прозрачном воздухе ее слова казались такими же сухими и ясными. Посмотрев друг на друга, они не смогли сдержать улыбки. Было просто невозможно иначе в такое утро и в таком месте.

— Ну что ж, возможно, я и уеду завтра. У меня нет особого желания здесь оставаться.

— Я знаю, вы хотите поговорить с Эдвардом, но повторяю вам, от этого не будет никакого толку. Вы можете даже предоставить ему личный дневник Пэгги, где будет написана вся правда, каковой бы она ни была, но Эдвард все равно будет верить в то, во что ему хочется верить. — Чтобы придать больше убедительности своим словам, она, сняв перчатку, взмахнула рукой.

— Я знаю, о чем вы говорите. Я все прекрасно понимаю, но… — Рэй поправил на себе пальто и чуть подался вперед. — Я мог бы снова изложить все Эду. Причем за пять минут.

— И что бы вы сказали ему?

— Я рассказал бы ему о Пэгги. И о себе. Об атмосфере, которая была между нами. О том, что мы делали и о чем говорили. Я думаю, его интересует именно это.

Инес покачала головой, пытаясь убедить его в безнадежности этой затеи:

— Это правда, что Пэгги пробовала наркотики? В частности ЛСД?

— Господи, конечно же нет! Кто угодно, только не Пэгги! Она не проявляла к этому ни малейшего любопытства. Я знаю это точно, потому что мы часто бывали в компаниях, где их употребляли. Причем многие, чуть ли не все.

— Видите ли, Эдвард думает, что она употребляла наркотики.

— Ну что ж, в этом я мог бы его разубедить.

Официант принес им кофе и положил счет под пепельницу.

— Кроме того, у него могут быть и другие мысли. Ну я не знаю… например, что у вас были другие женщины.

— Он уже интересовался этим вопросом на Мальорке. Встречался кое с кем из наших друзей, расспрашивал. Но боюсь, тут ему не повезло.

Несколько секунд они молчали. Рэй понимал всю бессмысленность этой встречи с Инес.

— Я чувствую, что вы желаете мне добра, — сказал он. — Но вы же видите, что Эд не прав. Я просто не могу оставить все как есть.

— А я думаю, будет лучше, если вы это сделаете и даже не попытаетесь изложить ему все это в письменном виде. — Она посмотрела на голубей, хорохорившихся друг перед дружкой на мостовой. — Я старше вас и немножко знаю Эдварда. Так что поверьте, я пытаюсь дать вам лучший совет.

— И я ценю его, — сказал Рэй, хотя по тону, с каким были произнесены эти слова, было совершенно ясно, что он не имеет ни малейшего намерения следовать ее совету.

— Эдварду хочется свалить всю вину на вас. Мне даже показалось, что он может попытаться убить вас, — сказала Инес, понизив голос.

Рэй откинулся на спинку стула и рассмеялся. Сердце его вдруг забилось быстрее.

— Но как? Разве у него есть пистолет?

— О нет, конечно! Но… за него это мог бы сделать кто-нибудь другой.

— Кстати, я хотел поинтересоваться у вас насчет Антонио. Как вы думаете, мог бы Эд нанять Антонио?

— О нет! Только не Антонио! В этом будьте уверены. Антонио не выносит ссор. От них ему делается дурно. Видите ли, он родом из какой-то аристократической семьи, и у него нет привычки к подобным вещам. Вчера вечером ему чуть ли не сделалось дурно. Он слушал, слушал и вдруг понял, что не может больше этого выносить. Он позвонил мне сегодня утром и извинился за то, что ушел так скоро.

Действительно ли Антонио испытывал дурноту от ссор? Инес явно была убеждена в этом.

— Как вы думаете, мог бы я увидеться с Эдом сегодня днем? И не могли бы вы помочь устроить эту встречу? А тогда я завтра уехал бы.

— Я уверена, что он будет тянуть время. Заставит вас ждать два или три дня, чтобы только вывести вас из себя. Ведь он знает, что вы хотите поговорить с ним.

— Но эту встречу не так уж трудно устроить. Я же виделся с ним в Риме. — Рэй вдруг повысил голос, так что даже оглянулся по сторонам посмотреть, не привлек ли этим чьего-либо внимания. — Плохо только, что он в тот вечер хотел говорить лишь о прошлом.

Несмотря на то, что слова эти были чистой правдой, Рэй чувствовал, что старается выкрутиться, чтобы не рассказывать о выстреле.

— Он был в отличном настроении, все время рассказывал о школьных годах Пэгги, о каникулах, которые они проводили вместе, когда она приезжала домой из Швейцарии, о том, как у него едва хватало денег, чтобы не ударить перед нею в грязь лицом, и о том, как ему приходилось копить на эти поездки в Венецию и Париж, потому что у нее самой всегда было денег в избытке.

— О, я могу это представить, — сказала Инес.

— Но когда я пытался заговорить о том, что произошло, он и слушать ничего не хотел. А теперь хочет. Вы сами видели.

— Он всего-навсего хочет выплеснуть наружу свою злость. Как вчера вечером. Помните? Сколько вам лет, Рэй?

— Двадцать семь.

— Мне было двадцать один год, когда вы родились. Понимаете? Хотя бы поэтому я знаю больше вас. Во-первых, потому, что у меня было два мужа. — Она подавила в себе неожиданный прилив веселости. — Мой последний муж бросил меня чуть больше года назад ради другой женщины. Они теперь расстались, и я знала, что так произойдет. Знала. Так я, например, знаю, что вы не могли напугать такую девушку, как Пэгги, постелью… сексом.

— Я сказал вам вчера то же самое.

— Нет, вы просто ответили на мой вопрос, боялась ли Пэгги секса. А это совсем разные вещи.

Рэй постарался собраться с мыслями.

— Нет, я бы не назвал это страхом. Ей очень нравился секс. Только не в его обычном понимании. Я хочу сказать, она всегда пыталась представить его как нечто таинственное, мистическое. Разумеется, в сексе и в самом деле есть что-то мистическое, но она все время ждала большего. Да-да, большего.

Этот словесный порыв отнял у Рэя много сил. Плоские, убогие слова не могли вместить того, что он хотел в них вложить. Они путались у него в голове, и он понимал, что выставляет то, о чем хочет сказать, в смешном и нелепом виде. Получалось так, будто Пэгги хотела попросту переменить в постели позу в то время, как на самом деле все было и так хорошо. Высказать это словами было невозможно. Рэй нервно кусал губы и в то же время пытался сдержать улыбку.

— Да, и это я тоже могу представить, — сказала Инес. — Что ей нравился секс.

Рэй был благодарен ей.

— Да, — сказал он. — Только не совсем в обычном его понимании. Я никогда не говорил этого Эду. Это очень непросто. Я даже не пытался говорить об этом с Пэгги. Точнее, я попробовал один раз, но она не поняла, что я имею в виду, а может быть, я просто плохо излагал свои мысли. Теперь понимаете, что я чувствую себя виноватым из-за того, что не поговорил с ней тогда? А ведь я намного старше ее и куда лучше знаю мир.

— А Пэгги, похоже, совсем не знала его, — заметила Инес, стряхнув пепел в пепельницу, откуда его сразу же унесло ветром.

Слова, которые выбирала Инес, и спокойный, ровный тон, с каким она их произносила, успокаивали Рэя, чего с ним не случалось с самого момента смерти Пэгги. Потом перед его мысленным взором снова возникла картина, преследовавшая его по десять раз на дню, — ванна, наполненная кровью. Глядя на выдержанную в желто-коричневых тонах одежду Инес, он вспомнил уродливую красно-белую картину ванной на Мальорке и длинные темные волосы Пэгги, медленно шевелившиеся под водой. Она вовсе не захлебнулась, потому что в ее легких оказалось совсем мало воды — так сказали в полиции. И ванна конечно же не была наполнена одной кровью, но эта картина, этот ужасный цвет!… Рэю казалось, будто из Пэгги выкачали всю кровь после того, как она приняла решение уйти из жизни.

— Вы любили ее, — сказала Инес.

— Да, любил. Жаль, что вы не были с ней знакомы. — Рэй сначала не решался, потом все-таки достал из кармана пальто сложенный шарф. — Вот… Это не ее шарф. Я купил его здесь вчера. Он почему-то напоминает мне о ней, словно какая-то ее частичка. Поэтому я и купил его.

Инес улыбнулась, коснувшись шарфа кончиками пальцев:

— Красивый и очень романтичный.

Рэй, почему-то вдруг смутившись, сказал:

— Знаете, для меня он словно ее фотография. — И, снова убрав шарф в карман, прибавил: — Хотя вы ведь, наверное, видели ее фотографии?

— А вы оставили себе другие ее вещи?

— Нет. Одежду я раздал в поселке бедным, украшения отдал Эду. Очень многие ее вещи были в его римской квартире.

Они некоторое время молчали, потом на площади заиграл струнный оркестр, и Инес спросила:

— В чем же вы чувствуете себя виноватым?

— Не знаю. Мне кажется, когда кто-то совершает самоубийство, тот или те, кто был к нему ближе всех, чувствуют себя виноватыми в этом. Разве не так?

— Да, обычно так и бывает, — согласилась Инес.

— Если я виноват, что вполне возможно, то только в том, о чем даже не подозревал, — признался Рэй.

— Значит, вы не должны чувствовать себя виноватым.

— Думаете?

— Конечно. Если вы не виноваты, то вам незачем выглядеть виноватым, — просто и непринужденно проговорила Инес.

Рэй улыбнулся:

— Спасибо. Я постараюсь.

— Если вы завтра соберетесь уезжать, не могли бы вы сначала позвонить мне в отель, а если меня не будет, то оставить сообщение? Просто передайте: «Все в порядке». Хорошо?

— Да.

— Если даже будете уезжать не завтра, все равно сначала позвоните мне. — Инес допила свой кофе.

— Скажите, что вам так нравится в Эде? — спросил Рэй, сознавая всю бестактность своего вопроса, но не в силах удержаться.

Инес улыбнулась и вдруг сделалась словно моложе.

— В нем есть смелость. Он ни на йоту не уступит этому миру. В нем есть уверенность.

— И вам это нравится? Только это?

— В нем есть какая-то сила, а женщинам нравится сила. Возможно, вы не способны этого понять. Во всяком случае, пока.

Рэй как раз мог понять это. Только если бы это был кто-нибудь вроде Эррола Флинна, бравирующего перед условностями и даже перед законом. Но такой сморчок, как Коулмэн… Нет, подобное не укладывалось в голове у Рэя, он чувствовал, что просто сбит с толку.

Инес это почувствовала и спросила:

— Вас, наверное, удивляет, что он совсем не похож на Пэгги? Или, вернее, она совсем не похожа на него.

— Да, судя по фотографиям, совсем. Она похожа на мать.

Рэй видел фотографию матери Пэгги, которая хранилась в римской квартире Коулмэна (у Пэгги на Мальорке не оказалось ни одной). Это была броской красоты брюнетка. Слегка тронутые едва заметной улыбкой губы напоминали ему Пэгги, а в глубоком взгляде чувствовалось несколько больше уверенности, нежели в мечтательном личике Пэгги. Она умерла в тридцатилетнем возрасте.

— Мне пора идти, — сказала Инес, поднимаясь. — Я сказала Эдварду, что иду покупать туфли. Теперь, пожалуй, скажу, что не смогла подыскать ничего подходящего.

Рэй, поискав глазами официанта, оставил деньги на столе.

— Я пройдусь с вами.

— Только не долго. Я не хочу, чтобы Эдвард застал нас вместе.

Они шли по площади.

— Я не думаю, что пробуду с Эдвардом всю жизнь, — сказала Инес, тряхнув головой. У нее была легкая, изящная походка. — С ним хорошо тому, кто одинок. Я была одинока полгода назад. Эдвард удобен для женщин тем, что не создает им осложнений. Он никогда не скажет: «Будь со мной навеки!» А когда он говорит: «Я люблю тебя!» — что бывает очень редко, я не верю ему. Зато он хороший партнер…

Она осеклась на полуслове, но Рэй понял, что она хотела сказать «в постели». В этом он был не судья.

— …и хороший спутник, — закончила она, причем ветер, подхватив, унес ее слова, так что Рэй едва расслышал их.

Да, он действительно был ее спутником. Женщины любят, когда их сопровождают.

— Вам не нужно идти дальше, — сказала Инес, останавливаясь.

Они пришли на улицу, где был расположен ее отель. Рэй проводил бы ее и до отеля, но понимал, что, если Коулмэн увидит их вместе, удар ей придется принимать на себя.

— Как долго вы еще здесь пробудете? — спросил он.

— Не знаю. Дней пять, наверное. — Она пожала плечами. — Вы должны обещать мне, что уедете завтра. Эдвард злится, что вы приехали сюда, и ваше присутствие в Венеции вряд ли поможет уладить что-либо. Поверьте мне.

— Тогда я хотел бы увидеться с ним сегодня. Инес покачала головой:

— Сегодня у нас поездка в Реццонику, а вечером мы все вместе ужинаем в Лидо. Я просто уверена, что Эдвард не сможет сегодня с вами встретиться. Не позволяйте, чтобы он вас так унижал.

При ярком солнечном свете глаза ее приняли огненно-желтый с зеленцой оттенок.

— Хорошо, я подумаю. — Рэй сделал ей прощальный знак рукой, резко повернулся и пошел.

Он решил, что пообедает в пенсионе, но перед этим, независимо от того, будет ли Инес в номере или нет, он все-таки позвонит Коулмэну и попробует договориться с ним о встрече. А после обеда напишет Брюсу о том, как нашел в Риме Гуардини, и назначит ему встречу в Париже в отеле «Поп Руайяль».

В «Пенсионе Сегузо» девушка за стойкой протянула Рэю ключ и записку, в которой он прочел: «В 11.00 звонил мистер Коулмэн. Пригласил на ужин в Лидо сегодня вечером. Звонить в отель «Бауэр-Грюнвальд».

Итак, Коулмэн предлагал ему провести еще один склочный вечер. Рэй собрался спросить телефон отеля «Бауэр-Грюнвальд», но его опередили две пожилые англичанки — они расспрашивали девушку за стойкой, как им лучше добраться до музея Ка д'Оро. Та объяснила им, тогда одна из дам спросила:

— Мы думали, не взять ли нам гондолу. Не подскажете, как нам ее найти? Или, быть может, у вас здесь есть свои?

— О да, мадам, мы могли бы договориться насчет гондолы для вас. На какое время желаете?

Рэй разглядывал в холле огромные часы с медным маятником, думая о том, что надо найти ателье, где бы ему залатали дырки на рукаве. Наконец девушка освободилась, и он изложил ей свою просьбу. Та дала ему номер отеля, и Рэй направился в одну из телефонных будок, стоявших неподалеку.

Трубку взял Коулмэн:

— А-а, Рэй! Мы сегодня ужинаем в «Эксельсиоре» в Лидо. Не хочешь присоединиться?

— С удовольствием приеду, только с условием, что мы сможем поговорить наедине после ужина, — сказал Рэй, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно вежливее.

— Не сомневаюсь, что мы сможем это сделать, — приветливо проговорил Коулмэн. — Отлично. Значит, договорились? В половине девятого или в девять в «Эксельсиоре».

— Большое спасибо, но я присоединюсь к вам после ужина. До свидания.

Рэй положил трубку.