Посвящается членам нашей «старой компании» — Люси и Бев, Мардж и Луизе

— Если бы я только знала... — пробормотала Дайна себе под нос.

С балкона гостиничного номера она созерцала вид, способный взволновать и менее романтическую натуру. Средиземное море было спокойно, как деревенский пруд. Отделенное от отеля только окаймленной пальмами авеню де Пари, оно отражало все великолепие восточного заката. Алые, золотые, медные краски неба выглядели смягченными на водной глади, волшебно переливаясь, когда едва заметные волны медленно скользили к берегу.

Опершись локтями на перила балкона и подперев ладонями подбородок, девушка продолжала бормотать:

— Если бы я знала, то не ждала бы с таким нетерпением приезда сюда. Этот закат выглядит просто оскорбительно. Что толку наблюдать такое зрелище в одиночестве? А еще говорят, что Бейрут — самый оживленный город к востоку от Суэца...

Краски заката развернулись вдоль горизонта словно павлиний хвост. На их фоне темнели причудливые силуэты пальм. Наконец лицо Дайны смягчилось, подобно тускнеющему блеску солнца, и ее недовольное бормотание стихло. Она осознала, что произносит монолог или, как это называют менее чувствительные люди, говорит сама с собой. Признак слабоумия.

Дайна горько усмехнулась. Вся беда, дорогой Горацио, не в городе, а в пей самой. Бейрут — чудесное место, яркое, колоритное, романтическое и, вполне возможно, оживленное. Но респектабельной молодой женщине, к тому же дочери священника, путешествующей по библейским местам в одиночестве на родительские средства, вряд ли следовало ожидать избытка развлечений.

Дайна с тоской посмотрела направо, где освещенная фонарями авеню де Пари изгибалась дугой вдоль берега. Где-то там находился центр Бейрута с его шикарными отелями, знаменитыми ресторанами и ночными клубами. Она надеялась остановиться в «Финикии» или каком-нибудь другом новом отеле, так как слышала, что там происходит много интересного. К сожалению, ее отец читал те же путеводители. Он читал вообще все путеводители, так как был фанатичным путешественником в кресле в самом печальном смысле этого слова — кресло было инвалидным, и он был прикован к нему почти десять лет.

Подвижное лицо Дайны изменило выражение — уголки рта горестно опустились. На «Финикию» нечего было и рассчитывать. Это путешествие предназначалось не для нее, а для ее отца. Сам он считал подобные сентиментальные соображения незаслуженным бременем для живших с ним людей, поэтому его голос во время обсуждения предстоящего путешествия звучал сухо и прозаично. Но Дайна слишком хорошо его знала, чтобы не обратить внимания на полутона.

— Увидеть чужими глазами то, на что мечтал взглянуть всю жизнь, едва ли может доставить удовольствие, — говорил он, глядя не на дочь, а на туристические проспекты, которые держал в руках. — Но это никоим образом не должно на тебя влиять. Я просто подумал...

Яркие разноцветные буклеты пестрели старозаветными названиями: Святая Земля, Иерусалим, Дамаск, стены Иерихона — «розово-красного города, древнего, как само время»... Топкие, испещренные голубыми венами руки держали буклеты веером, словно карты.

— Разумеется, я просто умираю от желания побывать там, — услышала Дайна собственный голос. — Разве ты не внушал мне это желание годами?

Старик бросил буклеты на стол, устремил на дочь пытливый взгляд карих глаз и усмехнулся. Широкая улыбка плохо сочеталась с аскетическими чертами лица, но она выражала ту сторону характера отца Дайны, которую она любила больше всего.

— Вот и отлично, — быстро сказал он. — И не трать время на то, чтобы посылать мне открытки. Я их терпеть не могу.

— Я даже не буду вести дневник, — пообещала Дайна — ее улыбка была точным отражением отцовской.

Яркие краски заката постепенно сменились бледно-лиловой дымкой. Дайна крепче оперлась локтями на перила. Путешествие по местам, которые столь тщательно изучал ее отец, никогда бы не состоялось, если бы ранее не произошло чудо. Благослови, Боже, фрау Шмидт, или как там ее фамилия, — во всяком случае, она, несомненно, была фрау, ибо только ее замужество предоставило Дайне шанс, о котором мечтало так много молодых певцов. Конечно, оперный театр Хильдесберга это вам не Зальцбург и не «Метрополитен-опера», но тем не менее хорошее начало, настоящая профессиональная работа и ступенька к более престижным местам.

Дайна знала, что ей повезло. Возможностей представлялось не так много, а конкурс жесткий. Если бы ее педагог по вокалу не оказался знакомым дирижера, если бы она не пела для герра Брауна, когда он в прошлый раз был в Штатах... Он вспомнил о ней, когда фрау Шмидт в самый разгар сезона обнаружила, что собирается стать матерью. К счастью, материнство в качестве причины ухода со сцены имело преимущество перед более внезапным поводом: оставался месяц, пока фрау Шмидт достигнет таких пропорций, что не сможет кланяться публике.

Хильдесберг, Германия. Не в первый раз Дайне хотелось улучшить знание немецкого языка. Она обладала тренированным слухом вокалиста и могла в совершенстве воспроизводить каждый умляут в текстах опер Вагнера, Вебера и «Волшебной флейты», по ее словарь был ограничен. Ведь с богами из «Кольца Нибелунга» трудно было практиковаться в разговорной речи. Дайна улыбнулась, вспоминая знакомые либретто.

«Zu Hilfe! Zu Hiife! Sonst bin ich verloren! Der listigen schlange zum Opfer erkoren!»

Начальный речитатив тенора в ее любимой опере Моцарта всегда казался ей особенно веселым — в полумраке балкона она забылась и вложила в него слишком много Angst. Из соседней комнаты донеслись испуганный вздох, а потом хихиканье. Покраснев, Дайна поспешно удалилась к себе в помер. Она даже не думала, что соседний номер, балкон которого примыкал к ее собственному, обитаем. Дайна надеялась, что живущие в нем знают своего Моцарта. Женский голос, призывающий из темноты на помощь, мог напугать любого, незнакомого с первоисточником.

Жаль, что здесь нельзя практиковаться. Голос Дайны, когда она давала ему волю, был весьма звучным, учитывая ее скромный рост в пять футов два дюйма. На производимый им эффект жаловались даже дома — отец уверял, что в буфете дребезжит посуда. В отеле же, где стены были далеко не самыми толстыми, он мог послужить причиной позорного изгнания. Дайна явственно слышала невнятный говор в соседней комнате — не в той, обитателей которой она потревожила упоминанием о змее, а расположенной с другой стороны. Мужской голос звучал настолько тихо, что Дайна не могла распознать язык, за исключением того, что английским он явно не был.

Отодвинув стул, Дайна прижала ухо к стене. Судя по булькающим и гортанным звукам, мужчина говорил по-арабски. Вроде бы он не ругался и не молился — примерно такими фразами исчерпывались познания Дайны в арабском плюс заимствованные из путеводителя вопросы насчет железнодорожных станций и туалетов. Итак, она не могла разобрать ни слова. Дайна протянула руку к разговорнику на столике у кровати — раз уж тут нельзя петь, то почему бы не развлечься иным способом?

Но прежде чем она раскрыла книгу, дверь в коридор начала вибрировать, и Дайна поспешила отозваться на громкий стук. Казалось, по панели барабанят кулаки страстного любовника, жаждущего объятий возлюбленной. Впрочем, Сальва неоднократно похвалялась, что никогда не сдерживает своих чувств.

Сальва была горничной, а также студенткой Американского университета в Бейруте и дочерью бедного, но честного торговца. Она была единственным другом, которого Дайне удалось завести в Бейруте, — не так уж плохо, если учесть, что пробыла она здесь чуть более суток. Если Сальва кого-нибудь любила, то делала это со всем пылом своей щедрой души. Она сама объявила это Дайне и продемонстрировала своим отношением к ней.

— А, ты здесь! — воскликнула Сальва, влетая в комнату. — А я думала, ты пошла в... в...

— Посмотреть город? — предположила Дайна.

Как объясняла Сальва, она устроилась на работу в отель, только чтобы получить возможность практиковаться в языках.

— Посмотреть город, — послушно повторила она. — Я пришла постелить в постель.

— Надо говорить «постелить постель», "в" тут не нужно.

— Vraiment? А мне казалось, что нужно. — Французский язык Сальвы был куда лучше английского, поэтому она часто прибегала к нему, когда другие языки ее подводили.

Говоря, девушка носилась по комнате, без всякой необходимости смахивая пыль с кафельных плиток ванной и дергая покрывало па постели. Обнаружив под подушкой белую пижаму Дайны, Сальва взяла ее и покачала головой.

— Это не эффектно, — печально промолвила она.

— Откуда ты взяла это слово?

— Из книжки «Киносценарии». Я всегда читаю киносценарии, чтобы улучшить мой английский. Там сказано, что нейлоновое неглиже — эффектное. Оно длинное, красивое и прозрачное, сквозь него видно все тело... Его носила une jeune fille, belle et petite.

Сальва с таким недовольным выражением лица взмахнула пижамой, что Дайна рассмеялась.

— Chacun a son gout, — сказала она. — Боюсь, что у тебя сложилось превратное представление об Америке, Сальва.

— Comment?

— Не важно. Присядь, если у тебя есть минутка.

Сальва села. Казалось, времени у нее полно. Дайну интересовало, когда же она выполняет работу, за которую получает деньги, по Сальву это не заботило. Ей хотелось услышать о Соединенных Штатах, а Дайне побеседовать о жизни в Ливане. Разговор часто прерывался смехом — Сальва была всего на два или три года моложе Дайны и обладала более чем развитым чувством юмора, искрившимся в ее блестящих черных глазах. Дайна расспрашивала ее о положении образованных молодых женщин в странах, где всего одно или два поколения назад женщины проводили жизнь в гаремах. Сальва пыталась учить Дайну арабскому в обмен на уроки английского и восхищалась способностями новой подруги. Дайна старалась объяснить, что хороший слух необходим для певца и что ее учили имитировать звуки, но Сальва, пробовавшая обучать других постояльцев, рассматривала талант Дайны как нечто волшебное. Между тем для Дайны, которой приходилось заучивать оперные партии на полудюжине языков, не составляло особого труда запоминать цветистые арабские фразы. Вскоре обе девушки уже могли беседовать по-арабски в течение нескольких минут, хотя одна из них понимала только одно слово из десяти.

— Старая сука будет ругать меня, если я не уберу в других комнатах, — наконец сказала Сальва, неохотно вставая.

— Не следует пользоваться такими некрасивыми словами, — заметила Дайна, верная своему воспитанию, но в душе она согласилась с этой характеристикой, так как утром имела возможность созерцать экономку в гневе, — это была седая крючконосая швейцарка, похожая на ведьму из сказок братьев Гримм.

— Некрасивые? Зато правильные! Bonne nuit, schlafen Sie wohl.

Когда Сальва ушла, комната вдруг показалась Дайне очень тихой, и она без особого энтузиазма взялась за путеводитель.

Это было весьма подробное издание, посвященное Ближнему Востоку. Как и большинство хороших путеводителей, оно включало маленькую крупицу информации, способной заинтересовать любого, кто увлекается обилием порою скучных деталей. Дайна упорно пробиралась сквозь страницы о Бейруте, а проснувшись через некоторое время, обнаружила себя тупо смотрящей на описание маршрута к какому-то неизвестному городу, куда она не имела никаких намерений ехать. «Через сто километров дорога в Рас-эль-Айн сворачивает направо...»

Дайна с раздражением закрыла книгу и осознала, что пробудило ее от дремоты. Дверь в соседний номер открылась и с шумом захлопнулась. В комнату вошел кто-то еще, прервав все тот же монолог на арабском.

Вошедший стал делать красноречивые комментарии также по-арабски. Дайна, беззастенчиво подслушивая, вдруг улыбнулась — голос явно принадлежал не вполне трезвому человеку. Счастливчику удалось развлечься в городе. Она искренне желала оказаться на его месте.

Зевнув, Дайна снова взялась за путеводитель. Завтра она собиралась осмотреть развалины древнего торгового города Библоса, который продавал египетским фараонам кедровую древесину в обмен па золото. Так как ее отец был авторитетом в области библейской археологии, она немного знала о Библосе, но хотела освежить память перед экскурсией.

Очередной могучий зевок едва не сломал ей челюсти. Библос может подождать. Дайна засыпала в кресле, несмотря на громкие голоса в соседней комнате, где, по-видимому, разгорелся спор. Она решила лечь, надеясь, что они уладят свои разногласия и тоже лягут спать, тем более что усталость так или иначе поможет ей заснуть.

Отель был далеко не из лучших в городе, но обладал определенными достоинствами, в частности, в большинстве номеров были отдельные ванные. Их устроили позднее — по две между соседними комнатами. Сохранившиеся от первоначальных помещений высокие потолки делали маленькие ванные похожими на коробки из-под обуви, поставленные вертикально, а новые перегородки были куда тоньше прежних стен. Протянув руку за зубной щеткой, Дайна еще более четко услышала голоса из соседнего номера. Она застыла со щеткой в руке, ощущая непонятный озноб, впрочем, возможно, не такой уж непонятный. Один из мужчин был пьян, и оба пребывали в бешеном гневе — голоса звучали чуть тише, но в одном из них слышалось прямо-таки змеиное шипение.

«Чепуха!» — твердо заявила себе Дайна и начала чистить зубы. Дверь заперта, а если спор станет чересчур бурным, она позвонит дежурному и пожалуется — вот и все.

И тем не менее Дайна напрягала слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь смысл в неразборчивых звуках. Она негромко повторила услышанную фразу — жаль, что ей не удастся обогатить ею свой лексикон; судя по топу, фраза не принадлежала к тем, которыми леди могут пользоваться в обществе. Внезапно какой-то тяжелый предмет ударился в стену прямо перед ней с внезапностью выстрела из пистолета.

Зеркало задрожало, стакан упал с полочки и разбился в раковине. Дайна отскочила, все еще сжимая зубную щетку и чувствуя, как быстро и громко колотится сердце. Звук не повторялся, по было слышно то ли постукивание, то ли царапанье, сопровождаемое странным бормотанием. Дайна плотно стиснула губы. С нее довольно! Пора звонить дежурному!

Она не успела добраться до телефона, когда ее ушей достиг новый звук, едва приглушенный перегородкой. Этот звук был еще более пугающим и состоял из одного английского слова: «Помогите!»

Забыв о телефоне, здравом смысле и зубной щетке, все еще зажатой в кулаке. Дайна побежала к двери и распахнула ее настежь.

Обыденность обстановки снаружи замедлила ее инстинктивный отклик па призыв о помощи. Час был поздний. Коридор с белыми оштукатуренными степами освещала одна только тусклая лампочка. Всюду царило молчание. Из-за двери справа не доносилось пи звука.

Дайна стояла, глядя на темную лакированную панель и медную табличку с номером 26... Быть может, ей просто почудился этот мелодраматический крик? В коридоре никого не было, ни одна другая дверь не открылась. Но Дайна тотчас поняла, что напугавшие ее звуки могла слышать только она. Ведь переделке подверглись не все степы отеля — это вполне логично, так как ванные было куда дешевле сооружать парами, рядом одну с другой. Таким образом, каждая комната имела одну старую плотную стену и одну более тонкую перегородку. Обитатели комнаты с другой стороны от номера 26 и не должны были ничего услышать. Она сама не слышала никаких звуков из номера 22, расположенного по другую сторону от ее комнаты. Открыты ли балконные двери номера 26? Она нахмурилась, пытаясь вспомнить свое пребывание иа балконе перед заходом солнца. Нет, двери были закрыты.

Эти бессвязные мысли быстро промелькнули у Дайны в голове. Чувствуя себя несколько глупо, она подошла к двери номера 26 и приложила ухо к толстой филенке.

Изнутри доносились звуки менее слышимые, чем те, которые проникали сквозь тонкую перегородку в ванной, но, безусловно, не внушающие тревоги. Какие-то движения, слишком неопределенные, чтобы их можно было назвать шагами... Слабые щелкающие звуки — возможно, открываемые и вновь задвигаемые ящики стола или комода.

Вновь обретя уверенность, Дайна выпрямилась. Нельзя, чтобы ее застали в такой нелепой позе. Нужно позвонить дежурному, как она и намеревалась ранее, и сообщить обо всем услышанном. Возможно, он над ней посмеется, прикрыв ладонью трубку, успокоит ее и обо всем забудет, но она, по крайней мере, сделает то, что считает необходимым.

Однако ее разумные намерения несколько запоздали. Из-за угла беззвучно возникла человеческая фигура.

Позже Дайна удивлялась, почему ее не напугало это внезапное появление. Она была смущена, удивлена, но не испугана. Возможно, причиной послужил респектабельный облик незнакомца; к тому же он был одним из самых красивых мужчин, каких она когда-либо видела.

Должно быть, это служащий отеля, скорее всего ночной администратор, так как на нем были черные костюм и галстук — неофициальная униформа высших эшелонов гостиничного персонала. Костюм отлично сидел на его обладателе — высоком мужчине, ростом более шести футов, атлетического сложения, с широкими плечами и тонкой талией. Темные, коротко остриженные волосы обрамляли загорелое лицо с точеными чертами; большой рот наверняка был способен приятно улыбаться. Впрочем, в данный момент улыбка отсутствовала. Черные глаза изучали Дайну таким холодным и пытливым взглядом, что она болезненно ощутила свое невымытое лицо и спутанные волосы.

— Я как раз собиралась вам звонить... — начала она.

Чем дальше, тем хуже. Во взгляде незнакомца появилось явное подозрение.

— Полагаю, вы ночной администратор, — поспешила сказать Дайна. — Люди в этой комнате, соседней с моей, спорили и ссорились. Потом один из них позвал на помощь. Поэтому я выбежала...

— Вы услышали ссору, крик о помощи и выбежали? Не было ли это несколько опрометчиво?

Голос, как и рот, обладал потенциалом, который в настоящее время не реализовался. Он был тихим и мягким, слегка растягивающим гласные и глотающим согласные, однако строгим и лишенным сочувствия.

— Интересно, — продолжал мужчина, — как вы узнали призыв о помощи? Вы понимаете по-арабски?

— Он говорил по-английски.

— Вот как?

— Да, он... — Дайна не окончила фразу. Она начинала сердиться, и гнев помог ей избавиться от смущения. — Если не хотите, можете мне не верить, — заявила она. — Меня это нисколько не заботит. Только заставьте этих пьяниц не шуметь, пока я сплю. Спокойной ночи.

— Подождите минуту. — Длинная рука вытянулась вперед, и загорелые пальцы стиснули ее плечо, но Дайну остановило не это, а внезапная улыбка — самая привлекательная, какую она только могла вообразить. — Прошу прощения, мисс...

— Ван дер Лин.

— Да, конечно. Я должен был запомнить.

— Едва ли вы можете помнить всех постояльцев.

— Не всех, по в данном случае... — Рука, все еще лежащая па ее плече, несколько ослабила хватку. — Меня самого беспокоили эти двое, поэтому я и нажал на вас.

— Попятно. — Дайна улыбнулась в ответ. Исходившее от него очарование было ощутимым, как волна теплого воздуха. Она шагнула назад, подальше от его руки, и посмотрела на дверь. — Кажется, они угомонились. Так что... еще раз спокойной ночи.

— Нет, погодите. Я только взгляну, хорошо?

Он стоял неподвижно, прямой как копье, и не сводил с нее глаз.

— Вам решать, — промолвила Дайна.

— Я должен убедиться, что наших гостей не беспокоят. Но прежде чем войти к двум храпящим шейхам, я хотел бы получить от вас дополнительные сведения. Что еще вы слышали, помимо призыва о помощи?

— Разве этого было недостаточно?

— Для вашего рыцарского порыва, очевидно, да. — Улыбка стала еще шире, но показалась Дайне менее привлекательной. — Понимаете, — продолжал администратор, — полиция разыскивает пару воров. Я подумал, что вы, возможно, слышали что-нибудь, что могло бы указать...

— Но они говорили по-арабски.

— По-моему, вы сказали...

— Черт возьми! — Дайна напрочь избавилась от симпатии к администратору и своих благородных побуждений. — Они говорили по-арабски, исключая слово «помогите». Я не понимаю по-арабски. Судя по тону, они ссорились, но это все, что я могу сказать. Потом что-то тяжелое ударилось о стену ванной, а после раздался крик — почти вопль — на английском: «Помогите!» Вот и все. Если вы хотите постучать в дверь и узнать, в чем дело, я не возражаю. Но меня это больше не интересует. Я устала и жалею, что ввязалась в эту историю. Ясно?

— Совершенно, — огорченно промолвил высокий мужчина, проведя рукой по волосам. — Моя дорогая мисс ван дер Лии, мне постоянно приходится ввязываться в подобные истории. Если вы только...

Внезапно он напрягся и сделал резкий жест рукой. Кто-то приближался, но на сей раз отнюдь не беззвучно, а громко напевая по-арабски весьма немузыкальным голосом. Дайна расслабилась, только теперь осознав, насколько она была напряжена. Это оказалась Сальва, которая несла кипу полотенец, — ее пение демонстрировало полное пренебрежение поздним часом и сном подопечных. Увидев Дайну, она перестала петь и обрушила на подругу поток арабских слов, в которых они практиковались ранее.

Дайна машинально отвечала. Сальва продолжала болтать, не смущаясь присутствием высокого молчаливого мужчины. Любое занятие было лучше, чем работа, а она всегда радовалась, встречая подругу. Наконец Сальва перешла на английский и осведомилась с любопытством:

— Что случилось? Ты меня искала?

Дайна рассказала о том, что слышала. Сальва громко расхохоталась.

— Мужчины всегда дерутся. Уфф! — Она изобразила драку, скорчив гримасу и размахивая смуглыми кулачками. — А вот женщины ссорятся по-другому — словами.

— Ты права, — промолвила Дайна. Ей оставалось только одно — удалиться к себе, сохранив остатки достоинства. Кивнув Сальве и облаченной в черное безмолвной фигуре, она шагнула в комнату и закрыла дверь.

Было достаточно скверно ощущать, что она выставила себя полной дурой, по то, что это произошло в присутствии молодого и красивого мужчины, удваивало недовольство собой. Пока Дайна брызгала холодной водой на раскрасневшиеся щеки, мертвая тишина в соседней комнате усилила ощущение неловкости. Несомненно, тамошние постояльцы завершили дружескую потасовку и спокойно улеглись спать. Неужели она никогда не научится держать свой любопытный нос подальше от чужих дел?

Уже сквозь сон Дайна слышала, как потихоньку открылась дверь номера 26. Возможно, администратор все-таки решил заглянуть туда, не будя постояльцев. Она навострила уши, но все было тихо. Значит, ложная тревога. Удовлетворенная Дайна закрыла глаза и уже не слышала, как та же самая дверь так же тихо открылась и закрылась снова.