Мистер Понд поцокал языком.

Мисс Мерчисон подняла на него взгляд от машинки:

— Что-нибудь случилось, мистер Понд?

— Ничего особенного, — брюзгливо сказал старший клерк. — Глупое письмо от глупого представителя вашего пола, мисс Мерчисон.

— В этом нет ничего удивительного.

Мистер Понд нахмурился, уловив дерзость в тоне подчиненного. Он взял письмо и приложение к нему и пошел в кабинет.

Мисс Мерчисон быстро и бесшумно подошла к его столу и бросила взгляд на конверт от заказного письма, который открытым лежал на столе. На штемпеле было написано: «Уиндль».

«Это удачно, — сказала себе мисс Мерчисон. — Мистер Понд будет лучшим свидетелем, чем я. Я рада, что его открыл именно он».

Она снова заняла свое место. Мистер Понд вышел из кабинета, слегка улыбаясь.

Через несколько минут мисс Мерчисон, которая уже некоторое время сидела, нахмурившись, над своим блокнотом со стенограммами, поднялась и подошла к нему.

— Вы читаете стенографию, мистер Понд?

— Нет, — ответил старший клерк. — В мое время это не считалось необходимым.

— Я не могу разобрать эту строчку, — сказала мисс Мерчисон. — Это похоже на «выразить согласие», но может быть также «выразить сомнение» — есть разница, не так ли?

— Есть, конечно, — сухо согласился мистер Понд.

— Наверное, мне лучше не рисковать, — сказала мисс Мерчисон. — Это нужно отослать сегодня утром. Я лучше спрошу у него.

Мистер Понд фыркнул, убедившись — не в первый раз — в неосторожности машинистки.

Мисс Мерчисон быстро пересекла комнату и без стука распахнула двери кабинета — это была фамильярность, которая снова заставила мистера Понда что-то проворчать.

Мистер Эркварт стоял спиной к дверям, делая что-то возле камина. Он резко обернулся, и у него вырвалось раздраженное восклицание.

— Я уже говорил вам, мисс Мерчисон, что мне бы хотелось, чтобы вы стучали, прежде чем войти.

— Прошу прощения, я забыла.

— Пожалуйста, в другой раз не забывайте. В чем дело?

Он не подошел к своему столу, а продолжал стоять, опираясь на каминную полку. Его прилизанная голова, четко очерченная на фоне желто-коричневых панелей, была откинута назад, как будто он защищал или прятал кого-то.

— Я не могу разобрать одну строчку стенограммы вашего письма Тьюку и Пибоди, — сказала мисс Мерчисон, — и подумала, что лучше спросить у вас.

— Мне бы хотелось, — сказал мистер Эркварт, пристально глядя на нее, — чтобы вы делали записи аккуратнее. Если я говорю слишком быстро для вас, вам следовало бы сказать мне об этом. Это сэкономило бы время в конце концов, не правда ли?

Мисс Мерчисон вспомнила небольшой свод правил, который лорд Питер Уимзи — наполовину в шутку, наполовину всерьез — подготовил для своих «кошечек». А если говорить конкретно, она вспомнила правило седьмое, которое гласило: «Никогда не доверяйте человеку, который смотрит вам прямо в глаза. Он хочет что-то скрыть. Ищите это».

Она опустила глаза под взглядом начальника:

— Прошу прощения, мистер Эркварт. Постараюсь, чтобы этого больше не случилось, — пробормотала она.

Как раз за его головой у края панели проходила странная темная щель, как будто сама панель была плохо состыкована с рамой. Раньше она никогда этого не замечала.

— Так в чем же дело?

Мисс Мерчисон задала вопрос, получила ответ и вышла. Уходя, она бросила взгляд на стол. Завещания на нем не было.

Она вернулась на свое место и закончила печатать письма. Когда она понесла их в кабинет на подпись, то пригляделась к панели. Щели не было.

Мисс Мерчисон торопливо вышла из офиса в половине пятого. Она подумала, что расхаживать в окрестностях конторы было бы неразумно. Поэтому быстро пересекла Хэнд-Корт, повернула направо по Холборн-стрит, затем снова направо, прошла через Фезерстоун-Билдингз, в обход по Ред-Лайон-стрит и вышла на Ред-Лайон-сквер. Не прошло и пяти минут, как она вновь вернулась к своему обычному маршруту вокруг площади и вверх по Принстон-стрит. Вскоре она увидела с безопасного расстояния, как вышел из конторы худой и сутулый мистер Понд и направился вниз по Бедфорд-роу к станции метро «Ченсери-Лейн». Вскоре вышел и мистер Эркварт. Он постоял немного на пороге, посмотрел налево и направо, а затем перешел улицу и пошел прямо к ней. Она подумала, что он ее увидел, и торопливо спряталась за фургон, который стоял у обочины. Под его прикрытием она отошла к углу улицы, где был мясной магазин, и принялась изучать витрину, заполненную новозеландской бараниной и охлажденной говядиной. Мистер Эркварт приближался. Его шаги становились все слышнее и вдруг затихли. Мисс Мерчисон приклеилась взглядом к куску мяса с этикеткой: «4/2 фунта, 3 шиллинга, 4 пенса».

Голос рядом с ней произнес:

— Добрый вечер, мисс Мерчисон. Выбираете себе отбивную на ужин?

— О! Добрый вечер, мистер Эркварт. Да, я как раз думала о том, что неплохо бы Провидению обеспечить одиноких людей небольшими отбивными и — по разумным ценам.

— Да, говядина и баранина быстро приедаются.

— А свинина вызывает несварение.

— Именно так. Что ж, вам пора перестать быть одинокой, мисс Мерчисон.

Мисс Мерчисон хихикнула:

— Но это так неожиданно с вашей стороны, мистер Эркварт.

Мистер Эркварт покраснел, и его странная, покрытая веснушками кожа стала как будто прозрачной.

— До свидания, — сказал он резко и чрезвычайно холодно.

Мисс Мерчисон смеялась в душе, когда он удалялся.

— Надеюсь, избавилась. Не надо фамильярничать с подчиненными. Они оказываются в более выгодном положении.

Мистер Эркварт, обойдя площадь, уже почти исчез вдалеке. Она же вернулась вдоль Принстон-стрит, пересекла Бедфорд-роу и снова вошла в здание конторы. Уборщица как раз спускалась по лестнице.

— Миссис Ходжес, это опять я! Вы не против, если я войду? Я потеряла образец шелка. Наверно, оставила на столе или уронила на пол. Вы его не видели?

— Нет, мисс, я еще не убирала ваш офис.

— Тогда я зайду поищу. Я хотела бы добраться до «Бурнза» до половины седьмого. Какая досада!

— Да, мисс. Такая всегда толпа на автобусах и везде. Пожалуйста, мисс.

Она открыла дверь, и мисс Мерчисон быстро вошла.

— Мне помочь вам, мисс?

— Нет, спасибо, миссис Ходжес, не беспокойтесь. Я, надеюсь, недолго.

Миссис Ходжес взяла ведро и пошла на задний двор за водой. Как только ее тяжелые шаги затихли, мисс Мерчисон вошла в кабинет.

«Я должна посмотреть, и я посмотрю, что находится за этой панелью».

Дома на Бедфорд-роу были хогартовского типа, высокие, симметричные, и они знавали лучшие времена. Панели в кабинете мистера Эркварта были обезображены многими слоями краски, но когда-то они были хороши, а над камином красовались барельефы из цветов и фруктов, достаточно пышные для того времени, с корзиной и лентой в центре. Если панель управлялась скрытой пружиной, то искать ее нужно было именно здесь. Подтащив стул к камину, мисс Мерчисон взобралась на него и начала обеими руками быстро ощупывать резные лепестки и листики, одновременно прислушиваясь к шагам в коридоре.

Знания о секретных механизмах мисс Мерчисон почерпнула из шпионских романов; она долго не могла найти пружину. Прошло почти четверть часа, и она начала отчаиваться.

Раздались шаги — миссис Ходжес поднималась в офис.

Мисс Мерчисон отшатнулась от панели так резко, что стул покачнулся, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться на стену. Она спрыгнула со стула, поставила его на место, бросила взгляд на панель — и увидела, что она открыта.

Сначала она подумала, что это чудо, но потом поняла, что, опираясь на стену, сдвинула в сторону небольшой участок рамы, под которым оказалась внутренняя панель с замочной скважиной в центре.

Мисс Мерчисон услышала, что миссис Ходжес вошла в приемную, но была слишком возбуждена и отступать не собиралась. Она придвинула тяжелый стол углом к дверям, так что войти в комнату стало невозможно. Через секунду у нее в руках уже были отмычки Отчаянного Билла — какая удача, что она их не вернула! Какая удача, что мистер Эркварт понадеялся на тайну панели и не оборудовал свой тайник патентованным замком!

Несколько мгновений торопливого орудования отмычками — и замок поддался. Она открыла маленькую дверцу.

Внутри лежала пачка бумаг. Мисс Мерчисон просмотрела их — сначала быстро, затем еще раз. Расписки в получении ценных бумаг, акции, «Мегатериум траст» — эти названия были конечно же знакомы ей — где же?..

Внезапно, все еще держа пачку бумаг в руке, мисс Мерчисон села, почувствовав слабость во всем теле.

Она поняла, куда пошли деньги миссис Рейберн, которыми Норман Эркварт распоряжался на основании постановления об опеке, и почему завещание имело для него такое огромное значение. Она схватила со стола лист бумаги и принялась торопливо стенографировать пункты финансовых операций, свидетельством которых были эти документы.

В дверь постучали.

— Вы здесь, мисс?

— Минуточку, миссис Ходжес, я думаю, я уронила его где-то здесь.

Мисс Мерчисон спешила. Как бы то ни было, она записала достаточно, чтобы убедить лорда Питера в необходимости присмотреться к финансовым делам мистера Эркварта. После этого положила бумаги обратно в шкаф, точно на то же место, откуда взяла... и заметила, что там же лежит и завещание, отдельно от остальных бумаг. Она заглянула в глубину шкафчика, — там что-то белело, — сунула туда руку и вытащила таинственный объект: белый бумажный пакетик, на котором была прикреплена этикетка с именем аптекаря из Парижа. Пакетик вскрывали, потому что край его был подвернут и уголки аккуратно загнуты. Она отвернула уголок и увидела, что там есть еще около двух унций мелкого белого порошка.

Если не считать спрятанных сокровищ и таинственных документов, ничто не вызывает стольких сенсационных предположений, как пакетик неизвестного порошка, тем более если он обнаружен в тайнике. Мисс Мерчисон взяла со стола конверт, отсыпала туда немного порошка, положила пакетик на место и закрыла дверцу отмычкой. Затем дрожащими пальцами задвинула панель, стараясь, чтобы не осталось предательской щели.

Она отодвинула от двери стол и весело воскликнула:

— Нашла, наконец, нашла, миссис Ходжес!

— И слава Богу! — отозвалась та, появившись в дверях.

— Вы только представьте себе, — сказала мисс Мерчисон, — я как раз просматривала образцы для блузки, когда мистер Эркварт позвонил. Наверное, этот кусочек прилип к моему платью и упал здесь на пол.

Она триумфально подняла руку, в которой был зажат кусочек шелка. Сегодня после обеда она оторвала его от подкладки своей сумки — это могло бы служить доказательством, если бы таковое потребовалось, ее самоотверженного отношения к работе, так как сумка у нее была очень хорошая.

— Бог мой! — сказала миссис Ходжес. — Как хорошо, что вы его нашли, не правда ли, мисс?

— Я уже почти совсем отчаялась, — ответила мисс Мерчисон, — он был в этом темном углу, и даже пришлось отодвигать стол. Ну что ж, я должна бежать, пока магазин не закрылся. До свидания, миссис Ходжес.

И задолго до того, как услужливые господа Бурнз и Холлингсворт закрыли свой магазин, мисс Мерчисон звонила в дверь дома номер 110а, Пикадилли.

Она застала совет в самом разгаре. Там были достопочтенный Фредди Арбатнот, выглядевший благожелательным; главный инспектор Паркер, выглядевший обеспокоенным; лорд Питер, выглядевший сонным, и Бантер, который, представив ее, удалился на периферию собрания и застыл там с приличествующим случаю видом.

— Вы принесли нам какие-нибудь новости, мисс Мерчисон? Если так, то вы пришли в самый момент, когда все орлы собрались вместе. Мистер Арбатнот, главный инспектор Паркер, мисс Мерчисон. А теперь давайте присядем и повеселимся. Вы уже пили чай? Или, может быть, вы будете что-нибудь есть?

Мисс Мерчисон отклонила предложение.

— Хм! — сказал Уимзи. — Пациентка отказывается от пищи. Ее глаза сверкают. Выражение лица озабоченное. Губы приоткрыты. Пальцы теребят застежку сумки. Симптомы указывают на острый приступ общительности. Скажите нам самое худшее, мисс Мерчисон.

Мисс Мерчисон не нужно было упрашивать. Она рассказала о своих приключениях, и, к ее удовольствию, аудитория была совершенно поглощена ее рассказом, от первого до последнего слова. А когда она вытащила из сумки конверт с порошком, все присутствующие принялись аплодировать. Тайком к ним присоединился и Бантер.

— Это для вас убедительно, Чарльз? — спросил Уимзи.

— Я допускаю, что моя прежняя уверенность сильно пошатнулась, — ответил Паркер. — Конечно, порошок нужно подвергнуть анализу...

— Сейчас, о, воплощение осторожности, — сказал Уимзи. — Бантер, приготовь необходимое оборудование. Бантер брал уроки по выполнению теста Марша и проводит его просто восхитительно. Вы ведь тоже все о нем знаете, Чарльз, не так ли?

— Достаточно для приблизительного анализа.

— Тогда вперед, дети мои. Тем временем подведем итоги.

Бантер вышел, и Паркер, который делал заметки в записной книжке, прокашлялся.

— Итак, — начал он, — насколько я понимаю, дело выглядит следующим образом. Вы утверждаете, Питер, что мисс Вейн невиновна, и вы пытаетесь доказать это, выдвигая убедительное обвинение против Нормана Эркварта. До настоящего момента ваши обвинения против него практически полностью касаются только мотива и доказываются его желанием ввести следствие в заблуждение. Вы утверждаете, что ваше расследование действий мистера Эркварта дошло до той точки, когда полиция может и должна взять его в свои руки, и я склонен с вами согласиться. Однако я напоминаю, что вам еще необходимо раздобыть доказательства относительно средства и возможности совершения преступления.

— Это я знаю. Скажите нам что-нибудь новенькое.

— Что ж, если вы это знаете, то все в порядке. Очень хорошо. Итак, Филип Бойз и Норман Эркварт были единственными оставшимися в живых родственниками миссис Рейберн, или Креморны Гарден, которая очень богата и которой есть что завещать. Много лет тому назад миссис Рейберн доверила ведение своих дел отцу Эркварта — единственному члену семьи, с которым она находилась в дружеских отношениях. После смерти отца ведение дел перешло к Норманну Эркварту, и в 1920 году миссис Рейберн оформляет постановление об опеке, предоставляя ему полное право распоряжаться собственностью. Она также составляет завещание, согласно которому ее собственность делится на две неравные части и переходит к ее племянникам: Филипу Бойзу достается недвижимое имущество и пятьдесят тысяч фунтов, а Норману Эркварту — оставшаяся часть. Последний назначается единственным ее душеприказчиком. Когда Норману Эркварту был задан вопрос об этом завещании, он намеренно сказал вам неправду: что основная часть имущества завещана ему, и даже зашел в своем обмане настолько далеко, что продемонстрировал вам якобы черновик завещания. Предполагаемая дата составления черновика оказывается более поздней, чем дата составления самого завещания, которое найдено мисс Климпсон. Нет никакого сомнения в том, что этот черновик был составлен самим мистером Эрквартом не раньше чем три года назад, а возможно, и в один из последних дней. Более того, тот факт, что обнаруженное завещание находилось в месте, доступном мистеру Эркварту, но не было уничтожено, дает основание предполагать, что в действительности никакого более позднего завещательного распоряжения просто не было. Между прочим, Уимзи, почему он не уничтожил завещание? Как единственный оставшийся в живых наследник, он и так получил бы все без всяких разговоров.

— Может быть, это просто не пришло ему в голову. Или, возможно, есть еще какие-нибудь родственники. Он говорил о каком-то дяде в Австралии.

— Правда? Итак, он не уничтожил завещание. В 1925 году миссис Рейберн впала в старческое слабоумие, была парализована и, таким образом, потеряла возможность контролировать свое финансовое положение или составить другое завещание.

Приблизительно в это же время, как мы узнали от мистера Арбатнота, мистер Эркварт вступил на опасный путь финансовых спекуляций. Он допустил ряд ошибок, потерял деньги, пустился в еще более рискованные спекуляции, чтобы покрыть убытки, и в конце концов оказался глубоко втянутым в катастрофическое банкротство «Мегатериум траст». Он конечно же потерял больше денег, чем мог себе позволить. Сейчас мы из открытия, сделанного мисс Мерчисон, — которое, надо заметить, я не должен официально принимать во внимание, — видим, что он постоянно злоупотреблял своим положением опекуна и использовал деньги миссис Рейберн для своих личных спекуляций. Он выставил ее имущество в качестве залога для получения займов и раздобытые таким образом деньги вложил в «Мегатериум траст» и другие сомнительные предприятия.

Пока миссис Рейберн была жива, он находился в относительной безопасности, так как должен был лишь выплачивать ей определенную сумму для покрытия расходов на содержание дома и ведение хозяйства. В качестве ее доверенного лица он оплачивал все счета и платил слугам жалованье. До тех пор пока он выполнял эти обязанности, никто не имел права спрашивать у него, что он сделал с основным капиталом. Но как только миссис Рейберн умрет, ему будет необходимо отчитаться перед другим наследником, Филипом Бойзом, за капитал, который он присвоил.

Итак, в 1929 году, приблизительно в то же время, когда Филип Бойз и мисс Вейн поссорились и разошлись, у миссис Рейберн был серьезный приступ, и она едва не умерла. Опасность миновала, но могла возобновиться в любой момент. Почти сразу же после этого Эркварт завязывает дружбу с Филипом Бойзом и приглашает его поселиться в своем доме. За время, пока тот живет в доме Эркварта, у него случаются три приступа, которые доктор приписывает гастриту, но которые по своим проявлениям сходны с симптомами отравления мышьяком. В июне 1929 года Филип Бойз уезжает в Уэльс, и его здоровье улучшается.

За время отсутствия Филипа Бойза у миссис Рейберн случается еще один сильный приступ, и Эркварт спешит в Уиндль, возможно намереваясь уничтожить завещание, если произойдет самое худшее. Но приступ минует, и он возвращается домой вовремя, чтобы встретить Бойза по его возвращении из Уэльса. В этот же вечер у Бойза случается приступ болезни, по симптомам схожий с теми, что были весной, но гораздо более сильный. Через три дня он умирает.

Сейчас Эркварт в полной безопасности. Как наследник оставшейся части имущества, после смерти миссис Рейберн он получит все деньги, завещанные Филипу Бойзу. То есть фактически он не получит их, потому что он их уже присвоил и растратил, но отчитываться о них ему уже не понадобится, и его мошеннические действия останутся в тайне.

Таким образом, свидетельства относительно мотива преступления представляются гораздо более убедительными, чем те, которые были выдвинуты против мисс Вейн.

Но здесь возникает проблема, Уимзи. Где и как яд попал в организм Филипа Бойза? Мы знаем, что у мисс Вейн был мышьяк и что она могла легко и без свидетелей его отравить. А единственная у Эркварта возможность сделать это была за обедом, но если в этом деле и есть что-то неоспоримое — так это то, что Филип Бойз был отравлен не за обедом. Все, что он пил или ел, также пили или ели Эркварт и прислуга, за единственным исключением бургундского, которое было сохранено, подвергнуто анализу и признано безвредным.

— Я знаю, — сказал Уимзи, — но это-то как раз и подозрительно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы еда сопровождалась такими предосторожностями? Это неестественно, Чарли. Тут вам и шерри, налитое из только что распечатанной бутылки; тут и суп, и рыба, и тушеная курица — блюда, где совершенно невозможно отравить одну порцию, без того чтобы не отравить все остальное; омлет, как нарочно, приготовленный за столом руками самой жертвы; вино, запечатанное и подписанное; все остатки доедаются на кухне — можно подумать, что он сделал все возможное и невозможное, чтобы соорудить обед, против которого не может возникнуть никаких подозрений; и вино — как последний штрих всего этого неправдоподобия.

Представьте себе: самое начало болезни, все уверены, что это очередной приступ гастрита, а любящий кузен вдруг приходит к мысли, что это — отравление. Почему он в таком случае не сказал об этом врачам? Почему не поднял всех на ноги? Почему не добился срочных анализов выделений больного? Почему он решил, что его могут заподозрить? Почему вообще — вместо всего этого — он решил защищать от обвинения себя, если был невиновен?! Вести себя так мог только виновный. А потом — это дело с медсестрой.

— Совершенно верно. У медсестры возникли подозрения.

— Я не думаю, что он знал о них. Я говорю о том, что вы рассказали нам сегодня. Полиция снова допросила медсестру, мисс Уильямс, и она рассказала им, что Норман Эркварт предпринимал все возможные меры, чтобы никогда не оставаться наедине с пациентом и никогда не давать ему еду или лекарство даже в присутствии медсестры. Разве это не говорит о нечистой совести?

— Вы не найдете ни одного юриста или присяжного, который поверил бы в это, Питер.

— Да, но послушайте, разве это не кажется вам странным? Послушайте, мисс Мерчисон, однажды медсестра была чем-то занята в комнате, а лекарство, уже готовое, стояло на каминной полке. Она было стала извиняться, а Бойз говорит: «О, не беспокойтесь, сестра. Норман может подать мне мой допинг». Вы думаете, Норман отвечает: «Конечно, старина!» — как сказали бы вы или я? Нет! Он говорит: «Я могу что-то сделать не так. Лучше я предоставлю это сестре». По-моему, это довольно неубедительно, так ведь?

— Множество людей не умеют ухаживать за тяжелобольными, — сказала мисс Мерчисон.

— Да, но большинство людей в состоянии налить лекарство из бутылочки в стакан. Тогда Бойз не был на грани смерти — он говорил вполне сознательно и тому подобное. Я утверждаю, что Эркварт тщательно себя ограждал.

— Возможно, — сказал Паркер, — но в конце концов, старина, когда же он отравил Бойза?

— А может быть, совсем не за обедом, — предположила мисс Мерчисон, — принятые предосторожности весьма очевидны. Возможно, они были направлены на то, чтобы сконцентрировать внимание на обеде и заставить забыть о других возможностях. Не пил ли он виски, когда приехал, или перед тем, как ушел, или не виски, а что-нибудь другое?

— Нет. Бантер ухаживал за Ханной Уэстлок и даже с трудом избежал обещания жениться. И вот что она ему рассказала: когда Бойз приехал и она открыла ему дверь, он тут же поднялся к себе в комнату. Эркварта в этот момент дома не было, он пришел только за четверть часа до обеда, и впервые мужчины встретились в библиотеке за знаменитым стаканом шерри. Двери между библиотекой и столовой были открыты, и Ханна все время сновала туда-сюда, накрывая на стол, и она уверена, что Бойз пил только шерри, и ничего, кроме шерри.

— Даже никакой таблетки для пищеварения?

— Ничего.

— А после обеда?

— Когда они доели омлет, Эркварт сказал что-то насчет кофе. Бойз посмотрел на часы и ответил: «Нет времени, старина; я уже должен ехать на Доути-стрит». Эркварт сказал, что он вызовет такси, и пошел к телефону. Бойз тем временем свернул салфетку, поднялся и вышел в холл. Ханна прошла за ним и подала ему пальто. Подошло такси. Бойз сел в него и уехал, так и не встретившись больше с Эрквартом.

— Мне кажется, — сказала мисс Мерчисон, — что Ханна — необычайно важный свидетель для защиты мистера Эркварта. Не думаете ли вы — мне не хотелось бы предполагать это, — но не думаете ли вы, что на суждения Бантера могли повлиять его чувства.

— Он говорит, — ответил лорд Питер, — что уверен в искренней религиозности Ханны. Они сидели рядом в церкви и пользовались одним молитвенником.

— Но это может быть простым лицемерием, — весьма мягко против обыкновения заметила мисс Мерчисон, воинствующая рационалистка. — Я не верю этим набожным людям с вкрадчивыми голосами.

— Я привожу это не как доказательство достоинств Ханны, — возразил Уимзи, — а как доказательство отсутствия чувств у Бантера.

— Да он и сам выглядит как священник.

— Вы никогда не видели Бантера не на службе, — сказал лорд Питер мрачно, — а я видел, и могу вас заверить, что молитвенник так же смягчающе действует на Бантера, как неразбавленный виски на английскую печень. Нет, если Бантер утверждает, что Ханна говорит правду, значит, она говорит правду.

— Тогда обед и напитки можно определенно отмести, — сказала мисс Мерчисон. Она не была убеждена, но хотела быть непредвзятой. — А как насчет графина с водой в спальне?

— Черт! — воскликнул Уимзи. — Один — ноль в вашу пользу, мисс Мерчисон. Мы не подумали об этом. Графин с водой — да, весьма плодотворная идея. Помните, Чарльз, в деле Браво выдвигалось предположение о том, что недовольный слуга подсыпал винно-каменную рвотную соль в графин с водой. О, Бантер, вот и ты! В следующий раз, когда будешь держать за руку Ханну, поинтересуйся у нее, не пил ли мистер Бойз воды из графина у себя в спальне?

— Извините, милорд, но я уже думал об этом.

— Уже думал?

— Да, милорд.

— Ты никогда ничего не пропускаешь, Бантер?

— Я прилагаю все усилия, чтобы доставить вам удовольствие, милорд.

— Что ж, тогда не разговаривай, как Дживз. Это раздражает меня. Так что там с графином?

— Я как раз собирался рассказать, милорд, когда прибыла эта леди, что мне удалось выяснить некоторые необычные обстоятельства, относящиеся к графину с водой.

— Итак, что-то начинает проясняться, — сказал Паркер, открывая чистую страничку в своей записной книжке.

— В этом я не уверен, сэр. Ханна рассказала мне, что, когда мистер Бойз прибыл, она проводила его в его спальню и удалилась, как и положено. Но не успела она дойти до лестницы, как мистер Бойз высунул голову из дверей и позвал ее. Затем он попросил ее наполнить водой его графин в спальне. Ханна была очень удивлена, так как прекрасно помнила, что только что сделала это, приводя комнату в порядок.

— Он мог сам опустошить графин? — быстро спросил Паркер.

— Только не себе вовнутрь, сэр. Для этого было недостаточно времени. А также было видно, что стаканом для питья не пользовались, а графин был не только пустым, но и сухим внутри. Ханна извинилась за небрежность, немедленно сполоснула и наполнила графин.

— Любопытно, — сказал Паркер, — но вполне вероятно, что она его и не наполняла.

— Прошу прощения, сэр. Ханна была настолько удивлена происшедшим, что рассказала об этом миссис Петтикан, кухарке, а та отчетливо помнила, что Ханна в то утро наполняла графин водой.

— Что ж, — сказал Паркер, — тогда Эркварт или кто-то другой должны были вылить из него воду и вытереть его. Зачем? Что сделает человек, если обнаружит, что в его графине нет воды?

— Позвонит в звонок, — быстро ответил Уимзи.

— Или просто позовет прислугу, — добавил Паркер.

— Или, — сказала мисс Мерчисон, — если человек не привык, чтобы ему прислуживали, он может воспользоваться водой из кувшина для умывания.

— Ага! Конечно, Бойз привык к более или менее богемному образу жизни.

— Но, — сказал Уимзи, — это какой-то идиотски окольный путь. Было бы гораздо проще отравить воду в графине. Зачем все усложнять и этим привлекать внимание? Да и сомнительно полагаться на то, что жертва станет пить воду из кувшина для умывания, чего он, кстати, и не сделал.

— Но Бойз был отравлен, — возразила мисс Мерчисон, — значит, яд был или в графине, или в кувшине.

— Нет, боюсь, нам не много удастся извлечь из этого кувшинно-графинного происшествия. «Преходящее, преходящее, преходящее наслаждение» — Теннисон.

— Все равно, — сказал Паркер, — этот инцидент меня убедил. Все это как-то уж очень сложно, Уимзи прав: если человек защищается настолько тщательно, это уже подозрительно.

— Бог мой! — воскликнул Уимзи. — Мы убедили Чарльза Паркера! Больше ничего не нужно. Он более несокрушим, чем все присяжные, вместе взятые.

— Это так, — скромно подтвердил Паркер, — зато я рассуждаю логичнее. И меня не сбивают с толку выступления прокурора. Но я чувствовал бы себя счастливее, если бы получил какое-нибудь более объективное доказательство.

— Получите. Вы хотите реального мышьяка. Что ж, Бантер, как там дела?

— Аппарат готов, милорд.

— Пойдем посмотрим, можем ли мы предоставить мистеру Паркеру то, что он хочет. Веди нас, мы пойдем за тобой.

В маленьком помещении, где Бантер обычно занимался фотографией и которое было оборудовано раковиной, лабораторным столом и бунзеновской горелкой, был установлен аппарат, необходимый для проведения теста Марша. Дистиллированная вода уже булькала в колбе, и Бантер установил стеклянную трубочку над пламенем горелки.

— Вы видите, милорд, — сказал Бантер, — что в самом аппарате мышьяк отсутствует.

— Я вообще ничего не вижу, — вздохнул Фредди.

— Это именно то, как сказал бы Шерлок Холмс, что вы и могли увидеть в случае, если перед вами ничего нет, — мягко сказал Уимзи. — Чарльз, вы подтверждаете, что вода, колба и трубка не содержат мышьяк?

— Подтверждаю.

— Будете ли вы любить ее, беречь и заботиться о ней, в горе и радости — простите, перевернул сразу две страницы! Где же этот конверт? Мисс Мерчисон, вы подтверждаете, что в моих руках именно тот, который вы принесли из офиса и в котором был белый порошок из тайника мистера Эркварта?

— Подтверждаю.

— Поцелуйте эту книгу. Спасибо. Итак...

— Минутку, — сказал Паркер, — вы не проверили сам конверт.

— Правильно. Постоянно какие-нибудь неувязки. Я полагаю, мисс Мерчисон, у вас нет еще одного конверта из офиса?

Мисс Мерчисон покраснела и полезла к себе в сумку.

— Ну, у меня есть небольшое письмецо, которое я черкнула после обеда подруге...

— В рабочее время и на бумаге работодателя! — воскликнул Уимзи. — О, как прав был Диоген, когда он днем с фонарем в руках искал честную машинистку! Ладно! Давайте его сюда. Цель оправдывает средства.

Мисс Мерчисон вытащила из сумки конверт и извлекла из него письмо. Бантер, почтительно приняв конверт на поднос, порезал его на мелкие кусочки и опустил в колбу. Вода бурно кипела, но трубочка оставалась чистой по всей своей длине.

— А скоро что-нибудь начнет происходить? — спросил мистер Арбатнот. — Мне кажется, это шоу становится немного скучноватым, а?

— Если ты не будешь тихо сидеть, я удалю тебя из зала, — ответил Уимзи. — Продолжай, Бантер. Конверт мы проверили.

Бантер открыл второй конверт и высыпал белый порошок в широкое горлышко колбы. Все пять голов склонились над аппаратом. И сразу, как по волшебству, внутри трубочки, в том месте, где огонь сильнее всего нагревал ее, появилось маленькое серебристое пятнышко. Секунда за секундой оно росло и становилось темнее, пока не превратилось в черно-коричневое пятно с металлическим блеском в центре.

— О, замечательно, отлично! — воскликнул восхищенный Паркер.

— У вас, наверное, лампа чадит или что-нибудь в этом роде, — предположил Фредди.

— Это мышьяк? — тихо выдохнула мисс Мерчисон.

— Надеюсь, что да, — сказал Уимзи, осторожно отсоединяя трубку и рассматривая ее на свет. — Это или мышьяк, или сурьма.

— Разрешите мне, милорд. Если мы добавим сюда небольшое количество раствора хлористой извести, то мы, без всякого сомнения, решим этот вопрос.

Все взволнованно затихли, и опыт был продолжен. Когда отбеливающий раствор попал на пятно, оно растворилось и исчезло.

— Тогда это мышьяк, — профессионально констатировал Паркер.

— Да, — небрежно сказал Уимзи, — конечно, мышьяк. Разве я вам не говорил? — Его голос немного дрожал от сдерживаемого триумфа.

— Это что — все? — Фредди был разочарован.

— Разве этого недостаточно? — спросила мисс Мерчисон.

— Не совсем, — ответил Паркер. — Но это большой шаг в нужном направлении. Это доказывает, что мистер Эркварт имел в своем распоряжении мышьяк, а сделав официальный запрос во Франции, мы, надеюсь, установим, был ли он у него уже в июне. Кстати, я обратил внимание на то, что это обычный белый мышьяк без примеси древесного угля или индиго. Однако было бы еще лучше, если бы мы могли доказать, что у мистера Эркварта была возможность им воспользоваться. Все, чего нам удалось достичь до сих пор, — это ясно продемонстрировать, что он не мог отравить Бойза ни до, ни в течение, ни после обеда, то есть в то время, которое необходимо для развития симптомов. Я согласен, что невозможность, настолько подкрепленная свидетельствами, сама по себе подозрительна, но, чтобы убедить жюри, я предпочел бы иметь что-нибудь получше одного лишь утверждения, что преступление было невозможно совершить.

— Ничего страшного, — сказал Уимзи безмятежно,— мы что-то проглядели — только и всего. Дайте мне удобный халат и унцию табаку, и я попытаюсь избавить вас от этой проблемы. Тем временем вы конечно же постараетесь узаконить доказательства, которые наши добрые друзья так ловко собрали несколько нетрадиционными методами, а также подготовитесь к аресту некоего человека, когда наступит для этого время?

— Конечно, — сказал Паркер, — с радостью. Даже если отбросить личные соображения, мне было бы приятнее увидеть на скамье подсудимых этого парня с прилизанными волосами, нежели какую-либо женщину. А если уж полиция допустила ошибку, то, чем скорее она будет исправлена, тем лучше.

Уимзи допоздна засиделся этой ночью в своей библиотеке, где на него с полок вполне доброжелательно смотрели тома книг. Они содержали накопленный веками запас мудрости всего мира, а также запас поэтической красоты, и стоили тысячи фунтов. Но они молчали. На стульях и столах лежали алые фолианты «Знаменитых британских процессов» — Палмер, Притчард, Мейбрик, Седдон, Армстронг, Мадлен Смит — великие практики в использовании мышьяка. Тут же громоздились самые авторитетные труды по судебной медицине и токсикологии.

Театралы разъехались по домам на такси, огни освещали пустынную площадь Пикадилли, изредка по дороге медленно, с грохотом проезжали тяжелые ночные грузовики, долгая ночь растаяла, и бледная зимняя заря неохотно занялась над островерхими крышами Лондона. Обеспокоенный Бантер молча сидел у себя на кухне, беспрерывно варя кофе и глядя в одну и ту же страницу «Британского фотографического журнала».

В половине девятого в библиотеке прозвенел звонок.

— Милорд?

— Ванну, Бантер.

— Хорошо, милорд.

— И кофе.

— Сейчас, милорд.

— И положи на место все книги, кроме этих.

— Да, милорд.

— Я понял, как это было сделано.

— Правда, милорд? Разрешите мне принести вам мои поздравления.

— Мне еще нужно это доказать.

— Это второстепенный вопрос, милорд.

Уимзи зевнул. Когда Бантер через минуту-другую вернулся с кофе, он уже спал.

Бантер поставил на место книги и с некоторым любопытством посмотрел на те, что были оставлены открытыми на столе: «Процесс над Флоренс Мейбрик», «Судебная медицина и токсикология» Диксона Манна, книга на немецком языке, название которой Бантер не смог прочесть, и «Парень из Шропшира» А.Э. Хаусмана.

Бантер несколько мгновений смотрел на них, а потом легонько хлопнул себя по бедру.

— Ну конечно! — тихо воскликнул он. — Какими же баранами мы все были! — Он мягко прикоснулся к плечу своего хозяина. — Ваш кофе, милорд.