Глава 10
— Пожалуйста, Питер, — сказал главный инспектор Паркер, — это леди, с которой вы так хотели встретиться. Миссис Булфинч, разрешите представить вам лорда Питера Уимзи.
— Я уверена, что ему очень приятно. — Миссис Булфинч хихикнула и припудрила свое крупное бледное лицо.
— Миссис Булфинч до брака была душой салун-бара в «Девяти кольцах» на Грейз-Инн-роуд, — сказал мистер Паркер, — и была всем известна своим очарованием и остроумием.
— Ну-ну, — сказала миссис Булфинч. — Вы тот самый человек, правда? Не обращайте на него внимания, ваша светлость. Вы же знаете, какие эти парни из полиции.
— Гнусные псы, — подтвердил Уимзи, кивнув. — Но мне не нужны его рекомендации, я доверяю своим собственным глазам и ушам, миссис Булфинч, и могу только сказать, что, если бы я имел счастье познакомиться с вами до того, как стало слишком поздно, то целью всей моей жизни стало бы утереть слезы мистеру Булфинчу.
— Вы точно так же хороши, как и мистер Булфинч, — ответила леди, очень польщенная, — а что бы он вам сказал, я уж и не знаю. Он очень обеспокоился, когда к нам зашел офицер и попросил меня заглянуть в Ярд. «Мне не нравится это, Грейси, — сказал он, — у нас здесь всегда было респектабельное место и никаких проблем с порядком, никаких спиртных напитков в неположенное время, а как только попадешь к этим парням, так уже и не знаешь, какие тебе могут задать вопросы». — «Не будь таким глупым, — сказала я, — мальчики все меня знают и ничего против меня не имеют, а если мне нужно только рассказать им о том джентльмене, который забыл пакетик в «Кольцах», то я не имею никаких возражений, так как мне не в чем себя упрекнуть. Что они подумают, — сказала я, — если я откажусь прийти? Десять к одному, они подумают, что в этом есть что-то странное». — «Хорошо, — сказал он, — я пойду с тобой». — «Да? — сказала я. — А как насчет нового бармена, которого ты собирался принять на работу сегодня утром? Потому что я никогда не привыкну подавать графины и бутылки, и ты можешь делать с этим что хочешь». Я ушла и оставила его заниматься этим делом. Заметьте, именно за это я его и люблю и, вообще, не скажу ничего плохого о Булфинче. А полиция там или не полиция, я считаю, что смогу за себя постоять.
— Именно так, — терпеливо сказал Паркер. — Мистеру Булфинчу не стоило беспокоиться. Единственное, что нам от вас нужно, — это чтобы вы рассказали нам все, что сможете вспомнить о том молодом человеке, и помогли нам найти белый бумажный пакетик. Вы можете спасти невинного человека от осуждения, против чего, я уверен, ваш муж не стал бы возражать.
— Бедняжка! — сказала миссис Булфинч. — Я помню, когда я прочла отчет о заседании суда, я сказала Булфинчу...
— Минуточку. Если вы не возражаете, начнем именно с начала, миссис Булфинч, лорду Питеру будет понятнее.
— Ну конечно, милорд, до того, как я вышла замуж, я была барменшей в «Девяти кольцах», как сказал главный инспектор. Мисс Монтейг я была тогда — эта фамилия лучше, чем Булфинч, и мне было почти жаль расставаться с ней. Но Боже мой! Девушка вынуждена стольким жертвовать, когда выходит замуж, что еще одна жертва ничего не значит. Я работала только в салун-баре, потому что там, где пьют пиво, не очень изысканное общество, а в бар все-таки по вечерам очень часто заглядывали милые джентльмены-юристы. Ну, как я уже сказала, я работала там до свадьбы, которая состоялась в банковские выходные в августе, и я помню, как однажды вечером вошел джентльмен...
— Вы не можете вспомнить дату?
— Точный день не могу, не буду врать, но это было где-то около самого длинного летнего дня, потому что, я помню, что-то говорила об этом джентльмену, ну, чтобы поддержать разговор, понимаете?
— Это достаточно близко, — сказал Паркер, — где-то около двадцатого или двадцать первого июня?
— Да, примерно так. А что касается времени, это я могу сказать вам — я знаю, какое значение вы всегда придаете стрелкам часов.
Миссис Булфинч снова хихикнула и лукаво оглянулась в поисках одобрения:
— Там сидел джентльмен — я его не знала, и он спросил, в котором часу мы закрываем. Я сказала ему, что в одиннадцать часов, а он обрадовался: «Слава Богу! Я думал, что меня выпроводят в десять тридцать!» А я посмотрела на часы и сказала: «О! У вас еще есть время, сэр. Мы ставим эти часы на четверть часа вперед». На часах было двадцать минут одиннадцатого, поэтому я знала, что на самом деле было пять минут одиннадцатого. И мы немного поговорили о том, как все время пытаются сократить нашу лицензию до десяти тридцати, но у нас есть хороший друг в суде, мистер Джадкинс... и пока мы обсуждали это, я хорошо помню, вошел молодой джентльмен, можно даже сказать, почти ввалился, и прокричал: «Дайте мне двойной бренди, быстрее!» Но я не хотела сразу его обслуживать, он выглядел таким бледным и странным, что я подумала: он уже выпил один или два бренди после восьми часов, а наш хозяин очень строго следил за этим. И все же он разговаривал нормально — ясно, не повторял слова, ничего такого, а его глаза, хоть они и могли показаться немного странными, все-таки не смотрели в одну точку, если вы понимаете, что я хочу сказать. Знаете, в нашем деле очень быстро начинаешь разбираться в людях. Он вроде как оперся на бар, весь сжался, согнулся пополам и говорит: «Сделай покрепче, милая, мне ужасно плохо». Джентльмен, с которым я разговаривала, говорит ему: «Послушайте! Что случилось?» — а тот ему отвечает: «Я чувствую, что заболел». И он вот сюда положил руки!
Миссис Булфинч схватила себя за талию и драматически повела глазами в сторону.
— Ну, тогда я увидела, что он не пьян, и смешала ему двойной «Мартель» и капельку содовой, а он проглотил это и сказал: «Вот, уже лучше». А другой джентльмен обнял его за плечи и помог ему сесть. В баре было еще много народу, но они вряд ли что-то заметили, потому что говорили о новостях с бегов. А потом джентльмен попросил у меня стакан воды, и я принесла его, а он сказал: «Извините, если я вас испугал, но у меня только что был сильный стресс, и, наверное, он дошел внутрь. Я подвержен желудочным приступам, — сказал он, — и любой стресс или беспокойство всегда влияют на мой желудок, возможно, это снимет боль». И он вытащил белый бумажный пакетик с каким-то порошком, высыпал его в стакан с водой, размешал авторучкой и выпил.
— Он зашипел или что-нибудь в этом роде? — задал вопрос Уимзи.
— Нет, обычный порошок. Он выпил его и сказал: «Это все улаживает», или «Это все уладит», или что-то подобное. А потом он сказал: «Большое спасибо. Мне сейчас лучше, и я, наверное, пойду домой, вдруг меня снова прихватит». И он приподнял шляпу — он был вполне джентльменом — и ушел.
— Как вы думаете, много он положил в стакан порошка?
— Да, довольно много. Он не отмерял его, ничего, высыпал прямо из пакета. Где-то около десертной ложки, я думаю.
— А что с пакетом? — подтолкнул ее рассказ Паркер.
— А, да, — миссис Булфинч взглянула в лицо Уимзи и, казалось, осталась довольна производимым ею эффектом, — мы как раз проводили последнего клиента — минут в пять двенадцатого, наверное, — и Джордж закрыл дверь, когда я заметила что-то белое на сиденье. Я подумала, что это чей-то носовой платок, но это был белый бумажный пакетик. И я сказала Джорджу: «Смотри! Джентльмен забыл здесь свое лекарство». Это был обычный аптечный пакетик, ну, вы знаете, с загнутыми концами и приклеенной поперек этикеткой, но там не осталось ни кусочка этикетки.
— Вы даже не смогли определить, была ли она напечатана черными или красными буквами?
— Сейчас, сейчас, — миссис Булфинч задумалась. — Пожалуй, нет. Мне кажется, где-то на пакетике было что-то красное, но я не могу ясно вспомнить. Нет, я бы не поклялась в этом. Я только знаю, что там не было никакого имени и ничего не было напечатано, потому что я внимательно осмотрела его, чтобы понять, что же это такое.
— Я надеюсь, вы не пытались его пробовать?
— Ну уж нет. Это ведь мог быть яд или что-нибудь еще. Я же говорю вам — он был очень странным клиентом.
(Паркер и Уимзи обменялись взглядами.)
— Вы подумали об этом еще тогда, — спросил Уимзи, — или это пришло вам в голову позже — после того как вы прочли об этом деле в газетах, например?
— Я подумала об этом в тот же момент, конечно, — раздраженно ответила миссис Булфинч. — Я же говорю вам, что именно поэтому и не попробовала порошок. Я это же сказала и Джорджу. И кроме того,, если и не яд, это мог быть «снежок» или что-нибудь подобное. «Лучше не прикасаться к нему», — вот что я сказала Джорджу, а он предложил: «Брось его в огонь». Но я не захотела — джентльмен мог вернуться за ним. Поэтому я засунула его на полку за стойкой бара, где держат спиртное, и больше не думала о нем, пока не зашел ваш полицейский и не начал меня расспрашивать.
— Его там ищут, — сказал Паркер, — но кажется, нигде не могут найти.
— Ну, не знаю. Я туда его положила, а в августе я ушла из «Колец», поэтому я не могу сказать, что с ним случилось. Наверное, они его выбросили, когда делали уборку. Хотя, минутку, я ошиблась, когда сказала, что больше не вспоминала о нем. Когда я читала отчет о заседании суда в «Ньюс оф зе уорлд», я сказала Джорджу: «Я не удивилась бы, если бы оказалось, что это тот самый джентльмен, который зашел в «Кольца» однажды вечером и так ужасно выглядел, — ты только представь себе!» Я прямо так и сказала. А Джордж сказал: «Не фантазируй, Грейси, девочка моя; ты ведь не хочешь оказаться замешанной в уголовном деле». Джордж привык всегда ходить с гордо поднятой головой.
— Очень жаль, что вы не обратились в полицию и не рассказали об этом, — сурово сказал Паркер.
— Ну, откуда мне было знать, что это важно? Водитель такси видел его через несколько минут, и тот чувствовал себя очень плохо, вряд ли порошок мог так быстро подействовать, — если это вообще был тот самый человек, в чем я бы не могла поклясться. И я ничего не слышала об этом, пока процесс не был завершен.
— Однако состоится новый процесс, — сказал Паркер, — и вам, возможно, придется дать показания.
— Вы знаете, где меня искать, — храбро сказала миссис Булфинч. — Я не убегу.
— Мы весьма благодарны вам, что вы пришли, — любезно добавил Уимзи.
— Не за что, — сказала леди. — Это все, что вы хотели, мистер главный инспектор?
— Пока — все. Если мы найдем пакет, мы можем попросить вас опознать его. И кстати, постарайтесь не обсуждать это со своими друзьями, миссис Булфинч. Иногда леди начинают говорить о чем-нибудь, одно замечание влечет за собой другое, и в конце концов они вспоминают происшествия, которых никогда не было. Вы понимаете, о чем я говорю.
— Я никогда не болтаю, — обиженно сказала миссис Булфинч. — И по моему мнению, если надо так сложить два и два, чтобы получить пять, то в этом деле леди намного уступают джентльменам.
— Полагаю, я могу передать содержание нашей беседы защите? — спросил Уимзи, когда свидетельница удалилась.
— Конечно, — сказал Паркер, — именно для этого я и пригласил вас прийти и послушать, стоит оно того или нет. Тем временем мы, конечно, как следует поищем пакет.
— Да, — сказал Уимзи задумчиво, — да, вам придется, естественно, это сделать.
Мистер Крофтс не выглядел довольным, когда услышал эту историю.
— Я предупреждал вас, лорд Питер, — сказал он, — что может случиться, если мы будем раскрывать наши карты перед полицией. Сейчас, когда они получили информацию об этом случае, у них есть все возможности, чтобы повернуть его к собственной выгоде. Почему вы не предоставили нам провести расследование?
— Проклятье! — сердито сказал Уимзи. — Вам на это было дано три месяца, и вы абсолютно ничего не сделали. Полиция раскопала это за три дня. В этом деле очень важно время, и вы об этом знаете.
— Вполне вероятно, но разве вы не понимаете, что полиция теперь не остановится, пока не найдет этот драгоценный пакетик?
— И что же?
— А предположим, что это был вообще не мышьяк? Если бы вы дали эту информацию нам, мы бы обрушили ее на них в последний момент, когда уже поздно что-либо расследовать, и тогда мы бы смогли выбить почву из-под ног обвинения. Дайте присяжным историю Булфинч в том виде, как она выглядит сейчас, и они будут вынуждены допустить, что покойный отравился сам. Но теперь, конечно, полиция найдет что-нибудь или сама подбросит и продемонстрирует на суде, что порошок был совершенно безвредным.
— А предположим, они выяснят, что это — мышьяк?
— В таком случае, конечно, — сказал мистер Крофтс, — нашу клиентку оправдают. Вы верите в вероятность этого, милорд?
— Совершенно очевидно, что вы не верите, — горячо сказал Уимзи. — Вы уверены в виновности вашей клиентки. А я уверен в обратном.
Мистер Крофтс пожал плечами.
— В интересах нашей клиентки, — сказал он, — мы обязаны рассматривать неблагоприятную сторону всех показаний, а также предвидеть заявления, которые может сделать обвинение. Я повторяю, милорд, вы действовали неблагоразумно.
— Послушайте, — сказал Уимзи, — моя цель — не получение оправдания за недоказанностью вины. С точки зрения достоинства и счастья мисс Вейн ей абсолютно все равно, будет ли она обвинена в убийстве или оправдана за недостатком улик. Я хочу, чтобы она была совершенно свободна от всяких подозрений и чтобы было выдвинуто обвинение против действительно виновного человека. И я не хочу, чтобы осталась даже тень сомнения.
— Это было бы весьма желательно, милорд, — согласился адвокат, — но позвольте напомнить вам, что это не просто вопрос достоинства или счастья, а вопрос спасения шеи мисс Вейн от виселицы.
— А я вам скажу, — парировал Уимзи, — что для нее лучше сразу же быть повешенной, чем остаться в живых и дать всем возможность считать ее убийцей, сумевшей по счастливой случайности избежать наказания.
— В самом деле? — спросил мистер Крофтс. — Боюсь, что подобное отношение к делу не может быть принято защитой. Могу ли я спросить, разделяет ли сама мисс Вейн ваше мнение?
— Я не удивлюсь, если выяснится, что да, — сказал Уимзи. — Она невиновна, и я заставлю вас поверить в это еще до того, как завершу это дело.
— Прекрасно, прекрасно, — вежливо заметил мистер Крофтс. — Никто не будет более счастлив, чем я. Но я повторяю, что, по моему скромному мнению, ваша светлость поступили бы мудрее, не особенно доверяя главному инспектору Паркеру.
Уимзи все еще кипел от негодования, вызванного этой встречей, когда входил в офис мистера Эркварта на Бедфорд-роу. Старший клерк помнил его и приветствовал почтительно, как высокопоставленного и ожидаемого гостя. Он попросил его светлость присесть на минутку и исчез в кабинете.
Машинистка со строгим, некрасивым, почти мужским лицом, как только закрылась дверь, подняла глаза от машинки и коротко кивнула лорду Питеру. Уимзи узнал в ней одну из «кошечек» и мысленно похвалил мисс Климпсон за быструю и эффективную организацию дела. Однако ни одного слова произнесено не было, и через несколько секунд старший клерк вернулся и пригласил лорда Питера пройти в кабинет.
Норман Эркварт поднялся из-за стола и дружески протянул руку. Уимзи видел его в суде и отметил его аккуратную одежду, густые, гладкие темные волосы и общее производимое им впечатление деловой респектабельности. Глядя сейчас на него вблизи, он заметил, что тот на самом деле старше, чем ему показалось. Он определил, что Эркварту где-то между сорока и пятьюдесятью. Его кожа была бледной и необыкновенно чистой, если не считать небольших веснушек, довольно неожиданных в это время года у человека, во внешности которого не было никаких других признаков воздействия солнца и свежего воздуха. Глаза, темные и проницательные, выглядели немного усталыми, а веки потемнели, указывая на пережитое.
Юрист приветствовал гостя высоким приятным голосом и спросил, чем может быть полезен.
Уимзи объяснил, что заинтересован в деле Вейн и уполномочен господами Крофтсом и Купером побеспокоить мистера Эркварта вопросами, добавив при этом, как обычно, что он боится надоесть хозяину.
— Вовсе нет, лорд Питер, вовсе нет. Я был бы очень рад помочь, хотя, на самом деле, боюсь, вы уже слышали все, что я знаю. Естественно, я был ошеломлен результатами вскрытия, и я должен признать, что почувствовал значительное облегчение, когда выяснилось, что на меня не может упасть никакое подозрение, хотя обстоятельства были весьма необычны.
— Это действительно было для вас ужасным испытанием, — согласился Уимзи, — но вы, кажется, вовремя предприняли самые похвальные предосторожности.
— Я полагаю, у нас, юристов, уже входит в привычку принимать предосторожности. У меня тогда конечно же не было даже и мысли о яде — в противном случае, и я считаю излишним даже упоминать об этом, я бы сразу же настоял на расследовании. Я думал тогда о каком-то виде пищевого отравления: не ботулизм — симптомы были совершенно другими, — а какое-нибудь заражение, инфекция, перешедшая с кухонной посуды или из самой пищи. Я рад, что ошибался, хотя реальность оказалась еще хуже. Я считаю, что в случае внезапной и непонятной болезни совершенно необходим анализ выделений больного, но доктор Уэар выглядел вполне спокойным, а я полностью ему доверял.
— Естественно, — сказал Уимзи. — Мысль о том, что человек умер насильственной смертью, не приходит в голову ни с того ни с сего, однако осмелюсь предположить, что это происходит гораздо чаще, чем мы склонны думать.
— Вероятно, так и есть, и, если бы мне пришлось хоть раз заниматься уголовным делом, у меня еще могло бы появиться подозрение, но моя работа практически целиком состоит из оформления актов передачи имущества и подобных дел — утверждение завещаний, разводы и так далее.
— Кстати, об утверждении завещаний, — заметил Уимзи небрежно, — не ожидал ли мистер Бойз каких-либо финансовых поступлений?
— Насколько я знаю, совершенно никаких. Его отца не назвать состоятельным, он обычный сельский священник с маленьким содержанием, огромным ветхим домом и полуразрушенной церковью. Фактически вся семья его принадлежит к несчастному работающему среднему классу — задавленному налогами, с очень маленьким финансовым запасом. Я не думаю, что Филипу Бойзу досталось бы больше нескольких сотен фунтов, даже переживи он их всех.
— Я слышал, что где-то у него есть богатая тетка.
— О нет, если только вы не думаете о старой Креморне Гарден. Она — его двоюродная тетка с материнской стороны. Но у нее не было с ним ничего общего на протяжении очень многих лет.
В этот момент к лорду Питеру пришло одно из тех озарений, которые случаются внезапно, когда два не связанных между собой факта контактируют в сознании. В волнении, вызванном новостями Паркера о белом бумажном пакетике, он невнимательно выслушал отчет Бантера о чаепитии с Ханной Уэстлок и миссис Петтикан, но сейчас он вспомнил что-то об актрисе с именем, похожим на «Гайд-парк» или что-то в этом роде. Перегруппировка мыслей произошла механически и так мягко, что его следующий вопрос последовал почти без паузы:
— Это не миссис Рейберн из Уиндля в Уэстморленде?
— Да, — сказал мистер Эркварт. — Я только что ездил к ней. Ну да, вы же писали мне туда. Она почти совсем впала в детство, бедная старушка, за последние пять лет или около того. Ужасно, так влачить свое существование — несчастье и для себя, и для других. Мне всегда казалось жестоким, что мы не можем усыплять этих бедных стариков, как мы это делаем с любимым животным, — но закон не позволяет нам быть настолько милосердными.
— Да уж, общество защиты животных не дало бы нам пощады, оставь мы кота доживать свой век в страданиях, — сказал Уимзи. — Глупо, не правда ли? Это то же самое, что с людьми, которые пишут в газеты, как некто содержит собак в питомнике со сквозняками, но им наплевать, когда домохозяин сдает семье из тринадцати человек сырой подвал без стекол и даже без окон, куда эти стекла можно было бы вставить. Иногда это действительно возмущает меня, хотя я в общем-то довольно мирный тип. Бедная Креморна Гарден — она, должно быть, очень стара сейчас и конечно же долго не протянет.
— Мы все думали, что она скончается два дня назад. Ее сердце давно сдает — ведь ей за девяносто, бедной старушке, и у нее время от времени случаются приступы. Но в некоторых из этих древних старушек заключена поразительная жизненная сила.
— Я полагаю, вы сейчас ее единственный родственник?
— Думаю, что да, не считая моего дяди в Австралии. — Мистер Эркварт подтвердил этот факт, не спрашивая, откуда Уимзи об этом знает. — Не то чтобы от моего пребывания там ей была какая-то польза, но я являюсь ее поверенным, поэтому мне все равно лучше находиться там на всякий случай.
— Да, конечно, конечно. И, будучи ее поверенным, вы, наверное, знаете, как она распорядилась своими деньгами.
— Разумеется. Только я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к настоящей проблеме.
— Ну, видите ли, — ответил Уимзи, — мне только что пришло в голову, что Филип Бойз мог ввязаться в какую-нибудь финансовую махинацию — это случается даже с самыми лучшими людьми, — нашел, прошу прощения, легчайший путь, чтобы выбраться из всего этого. Но если он ожидал чего-либо от миссис Рейберн, а бедная старушка была так близка к тому, чтобы сбросить эту бренную оболочку, он мог бы подождать или раздобыть денег, ссылаясь на скорое получение наследства, или придумать что-нибудь еще. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— О да! Вы пытаетесь доказать, что это самоубийство. Ну, я согласен с вами, что это — самый удачный способ защиты, который могут использовать друзья мисс Вейн, и в этом направлении я могу вас поддержать. Дело в том, что миссис Рейберн не завещала Филипу ничего. И, насколько я знаю, у него не было ни малейшего повода думать иначе.
— Вы уверены в этом?
— Вполне. Я могу также сообщить вам, — сказал мистер Эркварт, — что он однажды спрашивал меня об этом, и я был обязан сказать ему, что у него нет ни малейшего шанса получить от нее что-либо.
— О, он действительно спрашивал?
— Да, конечно.
— Это интересный момент, не так ли? Как давно это было?
— Около восемнадцати месяцев назад, я думаю. Я не могу сказать точнее.
— И, так как миссис Рейберн теперь впала в детство, он, я полагаю, не мог лелеять надежду на то, что она когда-либо изменит завещание?
— На это не могло быть ни малейшей надежды.
— Ясно, не было. Так, я думаю, мы сможем что-то из этого сделать... Он очень рассчитывал на это — потом огромное разочарование... Кстати, а велико ли состояние?
— Весьма приличное. Около семидесяти или восьмидесяти тысяч.
— Очень больно видеть, как все это богатство уплывает из рук, и не иметь возможности получить хотя бы небольшую его часть. Между прочим, а как насчет вас? Вы разве ничего не получаете? Прошу прощения, я неприлично любопытен и все такое, но я хотел сказать, я имел в виду то, как вы ухаживали за ней в течение многих лет, и что вы — ее единственный близкий родственник, так сказать, доступный родственник. Вы ведь должны получить довольно солидную сумму, так?
Юрист нахмурился, и Уимзи снова извинился:
— Я знаю, знаю, я ужасно дерзок со своими вопросами. Это моя слабость. Тем более все это будет в газетах, когда старая леди скончается, поэтому я даже не знаю, чем оправдать свою настойчивость. Забудем это — извините меня.
— Да нет, почему же, — медленно сказал мистер Эркварт, — хотя профессиональный инстинкт и возражает против раскрытия дел своего клиента. Собственно говоря, я и являюсь наследником.
— О, — протянул Уимзи разочарованно. — Но в таком случае это весьма ослабляет версию, не правда ли? Я хочу сказать, что ваш кузен вполне мог бы надеяться, что обратись он к вам, чтобы... то есть... ну, я, конечно, не знаю-, что вы думаете обо всем этом...
Мистер Эркварт покачал головой:
— Я вижу, к чему вы клоните, и это вполне естественная мысль. Но на самом деле такое распоряжение деньгами прямо противоречило бы выражению воли завещательницы. Даже если бы я смог юридически это оформить, я был бы обязан воздержаться от этого, и я вынужден был сказать об этом Филипу довольно ясно. Возможно, я помогал бы ему определенными суммами время от времени, но, по правде говоря, вряд ли. По моему мнению, Филипу для собственного морального спасения необходимо было зарабатывать на жизнь собственным трудом: он был склонен — хоть я и не люблю говорить плохо о мертвых — слишком полагаться на других людей.
— Понятно. Без сомнения, так же думала и миссис Рейберн?
— Не совсем. Нет. Все это было гораздо глубже. Она считала, что ее семья очень плохо к ней относилась. Короче говоря, если мы уж зашли настолько далеко, цитирую ее собственные слова.
Он позвонил.
— У меня нет здесь самого завещания, но есть его черновик. О, мисс Мерчисон, будьте любезны, принесите мне папку с документами, подписанную «Рейберн». Мистер Понд покажет ее вам, она не тяжелая.
Леди из «кошечек» молча отправилась на поиски папки.
— Все это несколько незаконно, лорд Питер, — продолжал мистер Эркварт, — но бывают случаи, когда излишняя скрытность так же вредна, как и недостаточная, и мне хотелось бы, чтобы вы в точности поняли, почему я был вынужден сделать столь бескомпромиссный шаг по отношению к своему кузену. Спасибо, мисс Мерчисон.
Он открыл папку ключом из связки, которую достал из кармана брюк, и перелистал несколько бумаг. Уимзи наблюдал за ним с глупым выражением терьера, ожидающего чего-нибудь вкусненького.
— Бог мой! — воскликнул юрист. — Кажется, его нет... О, конечно, как я мог забыть! Прошу извинить меня, но он в моем сейфе дома. Я взял его для справки в июне, когда впервые возникла тревога из-за болезни миссис Рейберн, и в суматохе после смерти кузена совершенно забыл принести его обратно. Как бы то ни было, суть этого документа...
— Не беспокойтесь, — сказал Уимзи, — нет никакой необходимости спешить. Если я загляну к вам завтра утром, может быть, я смогу увидеть черновик?
— Конечно, если вы считаете это необходимым. Еще раз прошу прощения. Могу ли я тем временем быть вам чем-либо полезен?
Уимзи задал несколько вопросов в направлении, уже разведанном Бантером, и ушел. Мисс Мерчисон снова сидела за машинкой. Она не посмотрела на него.
— Очень любопытно, — размышлял Уимзи, быстрым шагом идя по Белфорд-роу. — Все так стараются помочь. Они с радостью отвечают на вопросы, задавать которые ты не имеешь никакого права, и бросаются в объяснения там, где в этом нет никакой необходимости. Такое впечатление, что всем нечего скрывать. Это просто удивительно. Возможно, парень действительно совершил самоубийство. Надеюсь, что да. Хотелось бы мне расспросить его. И черт его побери, но я закончу это дело! У меня уже есть около пятнадцати анализов его характера — совершенно разных... Это не по-джентльменски — совершить самоубийство и даже не оставить записки с уведомлением, что это сделал ты. А потом у людей возникает куча проблем. Прежде чем я прострелю себе голову...
Он остановился.
— Надеюсь, я не захочу этого, — сказал он. — Надеюсь, у меня не будет такой необходимости. Маме бы это не понравилось, и столько беспорядка и грязи. Но мне начинает не нравится эта работа — посылать людей на виселицу. Это так ужасно для их друзей... Не буду думать о виселице... Это нервирует.