Мисс Сейерс попросила меня заполнить некоторые пробелы и исправить несколько незначительных фактических ошибок, допущенных в ее рассказе о карьере моего племянника Питера. Я с удовольствием сделаю это. Появиться публично в печати — это честолюбивая мечта каждого человека, и, даже играя роль бегущего рядом с каретой ливрейного лакея при триумфе моего племянника, я проявлю лишь скромность, подобающую моему преклонному возрасту.

Род Уимзи — древний род, даже слишком древний, если вы спросите меня. Единственная разумная вещь, которую когда-либо совершил отец Питера, состояла в том, что он породнил иссохший ствол своего генеалогического древа с сильной франко-английской ветвью рода Делягарди. Но и при всем при этом мой племянник Джеральд (нынешний герцог Денверский) представляет собой всего лишь тупоумного английского сквайра, а моя племянница Мэри была достаточно ветреной и глупой, пока не вышла замуж за полицейского и не остепенилась. Я рад отметить, что Питер пошел в меня и свою мать. Правда, весь он состоит из нервов и носа, но это лучше, чем представлять собой одни мускулы и никаких мозгов, как его отец и братья, или эмоций, как сын Джеральда Сент-Джордж. По крайней мере, он унаследовал мозги рода Делягарди и развил их, всегда подавляя в себе буйный темперамент рода Уимзи.

Питер родился в 1890 году. В то время его мать была сильно обеспокоена поведением своего мужа (Денвер всегда был надоедлив и скучен, хотя большой скандал разразился только в юбилейный год), и ее тревоги, вероятно, повлияли на развитие мальчика. Ребенком он казался бесцветной козявкой, был неугомонный и непослушный и всегда слишком сообразительный для своего возраста. У него не было ничего от грубой физической силы и красоты Джеральда, но он сумел развить в себе ловкость и быстроту реакции. Он превосходно играл в футбол и был отличным наездником. Обладал он и своего рода дьявольской смелостью — умной смелостью, которая оценивает риск, прежде чем пойти на него. Ребенком он страдал от ночных кошмаров. К ужасу своего папаши, он вырос со страстью к книгам и музыке.

Его первые школьные годы не были счастливыми. Он был разборчивым и утонченным мальчиком, и неудивительно, что товарищи по школе прозвали его Флимзи («слабак») и относились к нему насмешливо. И он вполне мог из чувства самосохранения принять эту позицию и превратиться в покорного шута, если бы какой-то тренер в Итоне не открыл в нем блестящего прирожденного игрока в крикет. Обитатели Итона до сих пор вспоминают Великого Флима и его игру против Хэрроу. Конечно, после этого все его причуды воспринимались как проявление остроумия и Джеральд претерпел целительный шок, видя, как его презираемый младший брат стал более крупной личностью, чем он. К тому времени, когда он перешел в шестой класс, Питер умудрился стать для итонцев образцом для подражания — атлетом, грамотеем, arbiter elegantiarum — пес pluribus impar. Крикет сыграл в этом большую роль, но есть тут и моя заслуга: я познакомил его с хорошим портным, научил весело проводить время и отличать хорошее вино от плохого. Отец мало заботился о нем — у него были свои трудности, как личные, так и связанные с Джеральдом, который в то время влип в какую-то неприятную историю в Оксфорде. По правде говоря, Питер никогда не ладил с отцом — он был безжалостным юным критиком отцовских проступков.

Нет нужды говорить о том, что герцог Денверский был из тех, кто ненавидит собственные недостатки в своих отпрысках. Ему стоило больших денег вытащить Джеральда из его оксфордской затеи, и у него достало ума передать своего второго сына на мое попечение. В сущности, в свои семнадцать лет Питер пришел ко мне по своей собственной воле. Для своего возраста он казался слишком взрослым и чрезмерно рассудительным, и я обращался с ним как со светским человеком. В Париже я передал его в заслуживающие доверия руки и проинструктировал насчет амурных дел, посоветовав не растрачивать попусту свое здоровье, всегда проявлять великодушие и щедрость и следить за тем, чтобы романы заканчивались по доброй воле обеих сторон. Он полностью оправдал мое доверие. Я верю, что ни одна женщина ни разу не нашла повода жаловаться на обращение Питера; и по крайней мере две из них удачно вышли замуж за отпрысков королевской семьи (довольно неясно связанных с королевской семьей, должен это отметить, но некоторым образом причастных к ней). И здесь я должен отметить свою роль в его воспитании — сколь бы ни был хорош материал, с которым приходится работать, было бы смешно полагаться на случай в таком деле, как социальное воспитание любого молодого человека.

В этот период своей жизни Питер был поистине очарователен, очень искренен, скромен, остроумен и к тому же отличался хорошими манерами. В 1909 году он достиг такого уровня учености, что его пригласили читать историю в Бэллиоле, и там, я должен в этом признаться, он стал довольно заносчив. Мир был у его ног, а он начал важничать. В нем появилось какое-то жеманство, преувеличенно оксфордская манера держаться и монокль. Он стал слишком часто высказывать свои мнения, как внутри, так и вне нашего Соединенного Королевства, хотя надо воздать ему должное в том отношении, что он никогда не пытался держаться покровительственно с матерью или со мной. Он был на втором курсе, когда герцог Денверский сломал себе шею во время охоты и Джеральд унаследовал титул. В управлении имением Джеральд проявил больше ответственности, чем я ожидал от него. Самая большая его ошибка состояла в том, что он женился на своей кузине Хелен — сухопарой перекормленной ханже, провинциалке от головы до пят. Она и Питер от всего сердца ненавидели друг друга, но он всегда мог найти убежище у своей матери в Денвер-Хаус.

И как раз в это время — в свой последний год в Оксфорде — Питер влюбился в девчушку семнадцати лет и тотчас забыл все, чему его когда-либо учили. Он обращался с этой девушкой словно с осенней паутинкой, а со мной — как с закоренелым старым монстром, воплощением развращенности, который сделал его недостойным касаться ее нежной чистоты. Не стану отрицать — они составляли изысканнейшую пару, белое с золотым, принц и принцесса из лунного света, как их называли. Точнее было бы сказать — из лунного сияния. Что Питеру было делать в свои двадцать лет с женой, у которой не было ни мозгов, ни характера, об этом никто, кроме его матери и меня, не потрудился спросить, а он, конечно, был полностью одурманен. К счастью, родители Барбары решили, что она еще слишком молода, чтобы выходить замуж, так что Питер, подобно сэру Иглмору, отправился в свою последнюю школу характера и убил своего первого дракона — положил, словно голову дракона, к ногам своей леди свидетельство об отличной сдаче последних экзаменов и успокоился, чтобы добропорядочно выждать свой испытательный срок.

Затем пришла война. Конечно, юный идиот возымел безумное желание жениться перед уходом на фронт. Но врожденные совестливость и щепетильность сделали его игрушкой в руках других. Ему было сказано, что если он вернется с войны покалеченным, то это будет нечестно по отношению к девушке. Он не подумал об этом и устремился в крайность самоотречения, решив отменить помолвку. В этом я не участвовал: цель была хорошая, но средства отвратительные.

Он отлично показал себя во Франции, стал хорошим офицером, и подчиненные любили его. А затем пожалуйста — в шестнадцатом году он вернулся в отпуск в звании капитана, чтобы узнать, что его девушка вышла замуж за тощего, как кочерга, майора Важная Шишка, за которым она ухаживала в военном госпитале и чей девиз в отношении женщин гласил: «Хватай побыстрее и обращайся с ними грубо». Для Питера это был удар, поскольку девушка даже не набралась смелости предупредить его обо всем заранее. Они поженились второпях, когда услышали, что он возвращается домой, и все, что он получил после высадки на берег, было письмо, объявляющее о свершившемся факте и напоминающее ему, что он сам освободил ее от обязательств.

Что касается Питера, то он приехал ко мне и признал, что вел себя как дурак. «Ладно, — сказал я, — ты получил свой урок. Не надо делать из себя дурака в противоположном смысле». И вот он вернулся на фронт с твердым намерением (я уверен в этом) быть убитым, но все, чего он добился в этом направлении, был чин майора и орден «За боевые заслуги», которого он удостоился за какую-то дерзкую и удачную агентурную операцию в тылу германского фронта. В 1918 году он взлетел на воздух при взрыве неприятельского снаряда и был заживо погребен в воронке близ Кодри. В результате этого он получил нервный срыв, продолжавшийся, исчезая и возвращаясь, два года. После этого он поселился в квартире рядом с площадью Пикадилли-Серкус с преданным ему слугой по имени Бантер, с которым они вместе служили, и начал потихоньку приходить в себя.

Я был потрясен изменениями, произошедшими с Питером. Он полностью утратил свою чарующую искренность, лишил всех своего доверия, включая мать и меня, усвоил развязные манеры и превратился, в сущности, в дешевого комика. Он был богат и мог делать все, что угодно, и я не без некоторого сардонического удовольствия наблюдал за усилиями женской половины послевоенного Лондона охмурить его. «Очень нехорошо, — сказала одна заботливая матрона, — что бедный Питер живет как отшельник». — «Мадам, — возразил я, — если бы он так жил, это было бы неплохо». Нет, с этой точки зрения он не давал мне повода для беспокойства. Но я не мог не видеть определенной опасности в том, что человеку его способностей нечем занять свой ум, и я сказал ему об этом.

В 1921 году полиции пришлось заняться поисками пропавших изумрудов семейства Эттенбери. Об этом деле никогда не было ничего опубликовано, но оно наделало много шума, даже в тот шумный период. Суд над вором дал целую серию самых горячих сенсаций, но самой большой сенсацией из этого букета оказался момент, когда перед судом присяжных появился лорд Питер Уимзи в качестве главного свидетеля обвинения.

После этого он стал знаменитостью. Я не думаю, что для опытного следователя это дело представляло особо большие трудности. Но «благородный сыщик» — это было нечто новое, захватывающее. Герцог Денверский был в ярости. Что до меня, то мне было все равно, чем занимается Питер, при условии, что он действительно что-то делает. Я заметил, что, распутывая преступление, он выглядел почти счастливым, и мне понравился инспектор из Скотленд-Ярда, с которым он подружился во время расследования. Чарльз Паркер оказался спокойным, здравомыслящим, хорошо воспитанным человеком, который стал для Питера добрым другом, а затем и зятем. Он обладает ценным качеством делать добро людям, не требуя ничего взамен.

Единственным затруднением, связанным с этим новым хобби, было то, что ему предстояло стать больше, чем хобби, если у джентльмена может вообще быть какое-то хобби. Нельзя помогать правосудию вешать убийц для личного развлечения. Ум Питера тянул его в одну сторону, а его чувства — в другую, пока я не стал опасаться, что его разорвет на части. В конце каждого расследования к нему снова возвращались старые кошмары и последствия контузии. А затем и самого герцога Денверского, этого великого болвана, гневно осуждавшего унижающее честь рода занятие Питера, угораздило предстать перед судом по обвинению в убийстве и выдержать разбирательство, да еще публичное, в палате лордов. Питер с огромным трудом вытянул своего брата из этой передряги и, к моему облегчению, оказался достаточно человечным, чтобы напиться после такого напряжения. Сейчас он признает, что его «хобби» приносит пользу обществу, и у него появился достаточный интерес к общественным делам, чтобы время от времени выполнять мелкие дипломатические поручения для министерства иностранных дел.

В последние годы он стал несколько охотнее проявлять свои чувства. Самым последним чудачеством с его стороны было влюбиться в ту девушку, которую он освободил от обвинения в убийстве своего возлюбленного. Она отказалась выйти за него замуж, что сделала бы на ее месте любая женщина с характером. Благодарность и зависимость — это не основа для брака, и у Питера хватило здравого смысла внять моему совету. «Мальчик мой, — сказал я. — То, что было неправильно для тебя двадцать лет назад, сейчас правильно. Это не невинное юное создание, которое нуждается всего лишь в нежном обращений, — это женщина, пережившая настоящую душевную травму! Можешь снова начать с самого начала, но я предупреждаю, что тебе понадобится вся самодисциплина, которой ты научился за всю жизнь».

Вот он и попробовал. Не думаю, что я когда-либо наблюдал такое терпение. У этой девушки есть и ум, и характер, и порядочность, но ему пришлось научить ее принимать заботу, тепло, участие, что гораздо труднее, чем научить отдавать. Я думаю, что они все-таки найдут путь друг к другу, если удержат свои страсти от стремления бежать впереди воли.

Сейчас Питеру сорок пять лет, и это как раз тот возраст, когда уже пора остепениться. Как вы видите, я оказал серьезное влияние на его карьеру, и, в общем и целом, я чувствую, что он мне за это благодарен. Он истинный представитель рода Делягарди с небольшой примесью черт рода Уимзи, за исключением, говоря честно, лежащего в основе его характера чувства социальной ответственности, которое не дает английским дворянствам стать полными банкротами в духовном смысле. Детектив он или не детектив, но он прежде всего ученый и джентльмен; мне будет интересно увидеть, не прогадает ли он, став мужем и отцом. Сейчас я уже почти старик, и у меня нет сыновей (насколько мне известно), и я буду рад видеть Питера счастливым. Как говорит его мать, «у Питера всегда было все, кроме того, чего он действительно хотел», но я полагаю, что он все же счастливее многих.

Пол Остин Делягарди