Глава III

К 38 годам Зыкина довольно много исполнила народных и современных песен, в большинстве своем посвященных русской женщине. В целом ряде из них российская история, нравы пропускались через ее восприятие: тут и труд, и быт, и свадьба, и разлука, и любовь… Так зародилась идея показать через песню путь тяжких испытаний и великих побед, выпавших на женскую долю. Композиция называлась «Тебе, женщина!».

– Я ощутила, – говорила певица, – потребность сказать моему слушателю нечто более цельное, значительное и весомое на ту тему, которая, если отбросить случайные песни (а у кого из певцов их не бывает!), проходит красной нитью через все мои годы в искусстве. Вспоминая историю создания программы «Тебе, женщина!», могу сказать, насколько важно для меня было работать с режиссером. Я в полной мере оценила, как следует понимать не только смысл слов и точно передать эмоциональное содержание песни, но и знать возможности сценического пространства, света, костюма. Работа над программой шла чрезвычайно сложно. Я часто не соглашалась с режиссером, спорила, но истину все-таки находила. Совместный труд принес желаемый результат: литературно-музыкальная композиция концерта оказалась удачной и на годы обеспечила мой успех. И зрителям, слушателям, она пришлась по душе, и критикам.

В общем-то, казалось, на первый взгляд немудреные указания режиссера сослужили Зыкиной службу: они дали ей возможность самой ориентироваться в художественных поисках в будущем.

Вот эти указания на первой репетиции композиции «Тебе, женщина!».

«После вступительной увертюры выходишь с правой стороны и останавливаешься в глубине сцены. Поешь «Не по реченьке».

На тексте чтеца медленно проходишь несколько шагов к середине сцены. Останавливаешься в нескольких шагах от ее середины. После музыкального вступления исполняешь без сопровождения плач «Не бушуйте ветры буйные».

Исполнив плач, остаешься в том же положении, в том же состоянии скорби и печали и только на непосредственном отыгрыше к песне «Матушка, что во поле пыльно» быстро подходишь к микрофону на середине сцены, и песня летит прямо в зрительный зал.

Закончив «Матушку», медленно уходишь за кулисы налево.

После исполнения разработки песни на революционные темы на последних аккордах выходишь с левой стороны сцены и степенно проходишь к левой кулисе основного занавеса на авансцену. Строго исполняешь песню «Это – правда» и так же степенно, строго уходишь обратно за кулисы налево.

После исполнения оркестром фантазии на темы песен Гражданской войны и после текста чтеца выходишь с правой стороны кулис из глубины оркестра, проходишь к центральному среднему микрофону и исполняешь песню об «Анке-пулеметчице».

После исполнения спокойно оборачиваешься и набрасываешь на себя цветной платок. На последних словах чтеца: «Ей наказы дают, наставляют…» поворачиваешься к зрительному залу, подходишь к центральному микрофону и задорно, с огоньком исполняешь песню «Депутатка».

Здесь же, как продолжение мысли депутатки, исполняешь «Веселые подруги». Закончив петь, уходишь за кулисы налево.

На последних аккордах вступления к песне «Ох ты, сердце» выходишь с левой стороны (на плечах другая косынка) и исполняешь первый куплет песни у левой кулисы, на отыгрыше медленно проходишь до середины сцены к основному микрофону на авансцене. Исполняешь второй куплет. После исполнения идут аккорды «войны». Тут же резко поворачиваешься к задней кулисе, где в это время возникает огонь пожарищ, и медленно уйдешь в глубину сцены: «Ушла на войну».

После слов чтеца: «Они взрастали за родных отцов» выходишь «с настроением партизанки» с правой стороны сцены и исполняешь «Женьку» в середине оркестра (первоначальная мизансцена к песне «Не по реченьке»). После «Женьки» на тексте ведущего проходишь к стулу, на котором находятся твои аксессуары, и набрасываешь на себя платок – «Рязанские мадонны».

После исполнения отходишь в глубину сцены, где находятся театральные принадлежности, набрасываешь на голову черный газовый шарф, одним концом обвиваешь его вокруг шеи, делаешь это смело, так как свет с тебя будет снят.

На реплике «…и Родины наказ» высвечивается твое лицо, поешь «Ариозо матери», отступив на два шага назад от основного центрального микрофона. Пусть тебя не смущает это расстояние, «Ариозо» очень сочное, все время идет с перегрузкой.

После исполнения «Ариозо» обязательно нужно выключиться из этого образа. Не торопясь, но оперативно, повернуться к своему стулу, на котором находятся платки, как можно мягче, незаметнее снять шарф и набросить на плечи «веселый платок». С хорошим настроением пропеть один куплет песни «Зелеными просторами» на проходке к левой кулисе, допеть песню и уйти за кулисы налево.

На апофеозе России (оркестровом) с левой стороны быстро надеть на себя белое платье, перейти за кулисами на правую сторону сцены. И на фанфарах, степенно, величественно, строго, торжественно выйти с правой стороны сцены. Идти медленно до конца вступления к песне «Лишь ты смогла, моя Россия» к центральному микрофону.

Людмила Зыкина на сцене

Песня «Лишь ты смогла, моя Россия» исполняется как гимн России, как торжество ее справедливых побед.

После исполнения не кланяться. Медленно закрывается занавес. Тебе – стоять, как памятнику, как изваянию.

Затем занавес снова открывается, и только здесь раскланиваешься».

По признанию Зыкиной, самой тяжелой, трудной для нее за все 60 лет творческой жизни в песне оказалась работа над сложнейшим сочинением Родиона Щедрина под названием «Поэтория». И об этом хочется рассказать.

«Надо отдать должное, – говорил Щедрин, – она всегда была человеком чрезвычайно смелых решений. Чрезвычайно смелых. Когда я пригласил ее для участия в «Поэтории», она тут же согласилась. Но возникли трудности отнюдь не творческие. В те годы идеологическая цензура была очень бдительна. А вся вторая часть «Поэтории» была посвящена Владимирской Божьей Матери, тему которой исполняла Зыкина. В те времена это считалось крамолой. В день премьеры, когда все билеты были распроданы, пришла комиссия ЦК КПСС и порекомендовала концерт отменить. До начала оставалось четыре часа. Людмила Георгиевна боролась, знаете, как тореадор с быком, с этой комиссией. Она была настойчива, категорична, убеждала, что это сочинение, которое надо обязательно исполнить. И хорошо, что нашим союзником был Д.Д. Шостакович. В конце концов, вечером концерт состоялся».

– Людская боль, – вспоминала певица, – межчеловеческая солидарность, Родина как твердая опора в жизни каждого человека – вот основные темы «Поэтории», знаменовавшей качественно новый этап в моей творческой биографии. А с чего все началось? Пришла как-то в Большой театр на «Кармен-сюиту» Бизе – Щедрина. Смотрю – в ложе Родион Константинович, нервничает, комкает в руках программу, танцевала-то Плисецкая! В антракте подошел, взял под руку и бросил шутливо, как бы невзначай: «Ну, Зыкина, в аферу со мной пойдешь? Крупная авантюра намечается…»

Добавил, что в «авантюру» пускается не один – с поэтом Андреем Вознесенским и дирижером Геннадием Рождественским. И название новому сочинению придумал мудреное: «Поэтория» – для женского голоса, поэта, хора и симфонического оркестра.

«Под монастырь не подведете?» – поинтересовалась я.

«Не бойся! Вот тебе клавир, через недельку потолкуем».

Через неделю сама разыскала Щедрина.

«Нет, мне не подойдет. Невозможно такое спеть: целых две октавы и все время – вверх, вниз и опять вверх, продохнуть некогда».

На Щедрина мои сомнения, как видно, не произвели никакого впечатления, потому что, не говоря ни слова, он усадил меня к роялю.

«Смотри, у тебя же есть такая нота – вот это верхнее «ре»…»

И в самом деле напомнил мне «ре» из «Ивушки».

«А эту, низкую, я слышал у тебя в песне «Течет Волга», – не отступал Щедрин. – Ты ведь еще ниже взять можешь».

«Все равно не потяну. Не смогу…»

«Не сможешь? – вдруг рассердился он. – Знаешь что, вот садись и учи!»

Те часы, что я прозанималась с ним, были для меня трудной школой, а пролетели они незаметно – с такой радостью я его слушала.

Щедрин уверял, что особых сложностей в «Поэтории» нет. Просто мой вокализ вторит поэту: характер партии – народный, интонация – тоже…

Начались репетиционные будни в Большом зале консерватории. Вокруг сразу сложилась благожелательная обстановка, я не чувствовала себя здесь чужой.

Щедрин, зная вокальные возможности Зыкиной, был уверен, что она справится с партией, предназначенной для оперной певицы. Ему была нужна зыкинская искренность и естественность звучания фольклорного плача, на котором, как известно, была основана главная тема всего сочинения.

Щедрин настойчиво просил от нее большей исполнительской свободы, личностного отношения к зашифрованной нотной строчке – и это придавало ей уверенности в работе над чрезвычайно сложной в техническом отношении вокальной партией в «Поэтории».

«Шутка сказать, – вспоминала Зыкина, – похудела к премьере на 4 килограмма, какая интенсивная работа шла».

На всю жизнь она запомнила премьеру в Большом зале консерватории, когда напряженную тишину ожидания разорвал одинокий и печальный звук альтовой флейты и полился ее голос – плач с дребезжащим «всхлипыванием» клавесина, создавая неповторимый вокально-инструментальный эффект.

– «Поэторию» долго не разрешали к исполнению, – вспоминала Зыкина, – и знаменитые дирижеры Евгений Светланов, Юрий Темирканов, Геннадий Рождественский не один день ждали – разрешат или не разрешат? Разрешающий звонок последовал за несколько секунд до звонка в зрительном зале.

– Людмила Георгиевна, – спрашивал я, – а правда ли, что Щедрин, помимо сведения песнопения с концертной музыкой, впервые ввел какую-то авангардную сирену, звук ее почти как при пожаре?

– Похоже на пожарную, действительно. Был момент, что часть публики, не поняв, что происходит, во время последней генеральной репетиции ринулась к выходу, думая, что начался пожар. Такой звук в «Поэтории» был. Много чего было. И церковные колокола, и хоры, и «Матерь Божия»…

Сначала «Поэтория» редко появлялась в концертных афишах. В перерывах между исполнением нового для нее сочинения Зыкина то и дело заглядывала в ноты: ей казалось, что ее работа в щедринском опусе далека от совершенства. Но когда «Поэтория» была исполнена в Англии, в Бостоне, на Международном фестивале и получила признание за высочайший уровень исполнения, за оригинальное использование фольклора в симфоническом произведении, тогда она поняла окончательно, какую творческую высоту взяла. «Словно академию закончила», – говорила она.

– Людмила Георгиевна, а при чем тут был Эрнст Неизвестный? Газеты английские и о нем писали. По крайней мере, судя по публикациям в прессе, его тоже лаврами не обошли…

– После эмиграции Неизвестного имя его было запрещено. Но Родион Константинович оставил стихи о нем в «Поэтории». И Бостонский фестиваль пригласил на исполнение Эрнста как героя «Поэтории».

– Ну хорошо, о вашей «Поэтории» я теперь кое-что знаю. Но «живьем» ни разу не слышал…

– Так слушай…

И Зыкина встала и запела тут же, в кабинете:

Закончив петь, спрашивает:

– Ну как?

– Нет слов! Но с оркестром, наверно, еще лучше!

– Еще бы, – согласилась Зыкина.

История создания песни «Течет Волга», ставшей визитной карточкой певицы, такова (за рубежом конферансье или ведущий программы концерта Зыкиной объявлял зрительному залу: «Исполняет мисс Волга из Москвы»).

Поэт Лев Ошанин, родившийся на Волге и проводивший «вечера юношества», как он говорил, на Волге, годы вынашивал мысль написать стихотворение или поэму, посвященную великой русской реке.

Лев Иванович Ошанин (1912–1996) – поэт, автор более 70 поэтических сборников, стихотворных повестей и пьес, лауреат Сталинской премии первой степени (1950), а также лауреат Всемирных фестивалей молодежи и студентов. Композитор песни «Течет река Волга»

«Долго не решался взяться за волнующую тему, – рассказывал поэт, – очень уж боязно было после «Из-за острова на стрежень» или «Вниз по матушке по Волге» браться за перо. И вот как-то позвонил мне Марк Григорьевич Фрадкин, известный всем композитор, и сказал, что для панорамного кинофильма о Волге режиссер Яков Сегель, который по заказу Парижа его снимает, просит написать песню. Это было заманчиво и страшновато одновременно. Но я без раздумий согласился: надо так надо. Мы приехали с Фрадкиным к съемочной группе в Волгоград и там на борту парохода «Аргунь» строка за строкой, поворот за поворотом создавали песню. Вот каким был самый первый вариант песни:

И снова: «Мой причал позади…».

Была в этом варианте и такая строфа:

Была готова музыка, насколько я вспоминаю сейчас, очень привлекательная. Фрадкину долго казалось, что «Мой причал…» – это и есть припев песни. А та музыкальная фраза, которая сейчас является рефренной, – «Издалека долго течет река Волга…» – сначала казалась вступлением к песне.

Четвертая строка рефрена была длиннее. И у меня было так:

Мне это очень нравилось, а Фрадкину – нет. Но я не сдавался. Кончилось тем, что Фрадкин сократил музыку, и влезло только «конца и края нет»… Я сначала обиделся. Но музыка и песня в целом стали значительно лучше. Когда песня в первый раз прозвучала по радио, мне позвонил поэт Владимир Дыховичный и, похвалив песню, сказал: «Слушай, это же очень трудно. Там все слова рифмуются».

Оказалось, что в рефрене действительно все рифмуется. А я этого не заметил.

Так часто бывает в песне – некоторые формальные особенности используются поэтом интуитивно, без заданной схемы. Но, конечно, если бы была хоть маленькая натяжка, хоть одно неестественное слово, все надо было бы переделывать и отказаться от рифмы. Помню, что во второй части припева никак не находилась третья строка:

Нужна была еще одна, такая же точно по ритму. А потом уже шло: «А мне семнадцать лет…». Я перепробовал разные строки с рифмой к словам «спелых и белых». Но сразу все получилось, когда нашлась повторная строка из первой части припева:

Кстати, далеко не все песни выдерживают такую поголовную рифмовку. В «Волге» рифма оказалась на месте…

Песню для фильма записал Владимир Трошин. Но когда редакция «Доброго утра» попросила разрешения передать песню перед выходом картины на радио, Сегель разрешение дал, а ролик с записью не дал. И для радиослушателей первым исполнителем песни «Течет Волга» был Марк Бернес.

Через некоторое время на декаде русской литературы и искусства в Узбекистане на прощальном вечере неожиданно для всех «Течет Волга» спела Людмила Зыкина. Трудно объяснить, что я испытал. Она пела эту песню так, как будто ее поет сама Волга, сама Россия, подняла в ней пласты глубины и правды. И после Зыкиной не было, по-моему, ни одной певицы, которая могла сравниться с ней в исполнении «Волги». Мне, как автору текста, было приятно слушать еще и потому, что пела она, не тронув ни одного слова, ни одной запятой. Да и Марк Григорьевич, насколько я знаю, пришел в восторг от зыкинского исполнения «Волги». Вот рассказ самой певицы: «После Бернеса и Трошина популяризацией песни «Течет Волга» занялись Майя Кристалинская и Капитолина Лазаренко. А я все никак не могла решиться – казалось, нет у меня ровного звучания в низком и высоком регистрах. Но сама себе потихоньку внушала: надо пробовать. Стала осторожно подбираться ко все еще «засекреченной», но уже разжигавшей мое самолюбие «Волге». Как видно, шел процесс узнавания песни, проникновения в ее глубинные тайны. Смущало меня и одно немаловажное обстоятельство, что эта песня – мужская. Но затем решила – не так уж это важно. Шло время. Песня словно магнитом тянула меня к себе, и я находила в ней все новые грани и достоинства. Наступил какой-то миг, и я почувствовала, что не могу не спеть ее. Если попытаться кратко сформулировать мое впечатление от этой песни, то я бы сказала – стирание грани между зрительным залом и сценой, между исполнительницей и слушателями. Песня словно перелетает через рампу и входит в душу людей независимо ни от чего – возраста, профессии, характера…»

Слова Зыкиной в одном из интервью по поводу исполнения песни: «На одном из фестивалей слышу – Капа Лазаренко эту песню поет. Думаю: «Надо же, она поет, а я нет». И уже в Москве в концертной программе «Ветры весенние» я ее исполнила».

Певица считала, что и было на самом деле, что популярность ей принесла не «Течет Волга», а «На побывку едет» на музыку А. Аверкина и «Мама, милая мама», исполненные в конце 50-х годов под несмолкаемые аплодисменты тысяч и тысяч зрителей как в концертных залах, так и на стадионах больших и малых городов страны. «Волга» лишь прибавила известности в 1963 году.

Как-то разговор с Зыкиной зашел о ее досуге, увлечениях, о том, как она проводила свободное время и много ли у нее этого свободного времени было.

– Да откуда оно, свободное время? В бесконечной кочевой моей жизни, гастрольной круговерти не остается порой ни минутки, чтобы «оглядеться, оглянуться». Может быть, что-то записать из долгого и трудного прожитого дня. И все же, память хранит самые примечательные, самые запоминающиеся события. Конечно, в свободный день хочется и в театр сходить, и музыку хорошую послушать, и много-много чего хочется. Я сейчас покажу мой «маршрутный лист». Тебе за какой год?

– За любой.

Зыкина извлекала из ящика стола папку, а из нее – наугад лист с напечатанным на пишущей машинке текстом.

«1974 год. География гастролей.

Тюмень – Москва – Ленинград – Москва – Новороссийск – Анапа – Геленджик – Кранодар – Горячий ключ – поселок Афинский – Кореновск – станица Динская – Усть-Лабинск – Славянск – Тимашовск – Симферополь – Севастополь – Симферополь – Евпатория – Ялта – Алушта – Ялта – Москва – Калинин – Москва – Калинин – Москва – Черновцы – Ивано-Франковск – Моршанск – Трускавец – Львов.

Югославия: Копер – Опатия – Панчево – Аранджеловац – Чачак – Крушевац – Белград – Копривница – Белый монастырь – Тузла – Добой – Загреб – Брчко – Борово.

Москва – Саратов – Ижевск – Воткинск – Горький – Дзержинский. Япония: Майябаси – Иокогама – Осака – Одовара – Хакодатэ – Такигава – Токио.

Всего: 60 городов (населенных пунктов). Сольных концертов – 164, выступлений – 13, сольных концертов за рубежом – 21. Итого: 198 концертов.

– Еще за какой год тебе показать мои выступления? – спрашивает. – Разница небольшая по количеству концертов.

Я поблагодарил и лишний раз для себя убедился в огромном запасе духовных и физических сил, которыми обладала Зыкина на протяжении многих лет. Вряд ли кто в стране мог с ней сравниться и по этим показателям.

Людмила Зыкина на отдыхе

Самым «урожайным» на концерты был 1973 год – 221 выступление по стране и за рубежом: в ГДР, ФРГ, Болгарии, Югославии.

Творческая жизнь Зыкиной на протяжении 32 лет неотделима от Государственного академического русского народного ансамбля «Россия», который она после долгих раздумий и размышлений и создала в августе 1977 года при поддержке Министерства культуры России.

Окончив летом Институт имени Гнесиных и поняв, как она говорила, что «находится во всеоружии», ей захотелось попробовать передать свой опыт и знания другим, создав коллектив, который должен был стать своеобразной школой русской песни для молодежи, пропагандируя не только ее, но и шедевры национальной инструментальной музыки. Прежде чем осуществить мечту она поделилась своими мыслями со многими известными мастерами культуры, среди которых были И.А. Моисеев, А.Г. Новиков, Л.О. Утесов, Ю.Л. Юровский, один из основателей знаменитого Омского русского народного хора и молодежного симфонического оркестра, ставший на общественных началах первым директором коллектива. (В 2004 году в журнале «Огонек», № 23 было замечено, что французский импресарио Бруно Кокатрикс якобы посоветовал Зыкиной создать свой ансамбль, когда она была на гастролях в Париже в 1964 году, в чем я очень сомневаюсь. У 35-летней Зыкиной даже близко такой идеи не было в те годы, насколько я знаю.)

Разумеется, Зыкина начинала не с пустого места, брала в коллектив сложившихся мастеров. Здесь и А. Соболев (виртуоз игры на струнных инструментах – домра малая, домра альтовая, домра басовая, балалайка-контрабас, превосходный аранжировщик, играл в оркестре имени Осипова, был на первых ролях среди музыкантов в ансамбле «Березка», впоследствии главный дирижер «России», народный артист России), и Г. Разуваев (гитарист с огромным репертуаром, аккомпанировал Клавдии Шульженко и Леониду Утесову), и В. Калинский (домрист, владеющий уникальной техникой, работавший в оркестре Всесоюзного радио), А. Федоров (балалаечник, неподражаемый виртуоз, ученик знаменитого Павла Нечипоренко). Здесь и Д. Царенко, В. Пирский, Е. Калашникова, С. Дятел и многие другие, ставшие либо народными, либо заслуженными артистами России.

Уже в самом начале творческого пути критика отмечала «заметность в новых поисках акварельности и полутонов в исполнительской палитре» ансамбля, «безупречный вкус» и «масштабность создаваемых и выносимых на суд слушателей сочинений». «Это, – говорила Зыкина, – вселяло уверенность в правильности выбора, художественных методов, которыми мы руководствовались. Да и сама атмосфера требовательности, творческого энтузиазма сослужила нам хорошую службу. Поэтому наши концерты – всегда необходимость серьезной подготовки, налаженность и стабильность репетиционного процесса». Чтобы артисты ансамбля были в хорошей форме и не теряли навыков владения инструментом, поддерживали творческий тонус, Зыкина ежегодно после отпуска проводила внутренний конкурс. Каждый музыкант должен был перед коллективом доказать свое право солировать с оркестром. Она поощряла инициативу, когда любой музыкант мог предложить свою аранжировку, инструментовку исполняемых произведений либо свое оригинальное произведение. «Нельзя останавливаться, – говорила она, – иначе смерть всем нашим успехам».

За дирижерский пульт встал муж Зыкиной Виктор Гридин, пришедший к ней из ансамбля песни и пляски имени Александрова, где он считался едва ли не лучшим баянистом армейского коллектива. Автор многих произведений для народных инструментов, великолепный баянист простоял за дирижерским пультом семнадцать лет. «Перед конкурсом, который я объявила на вакантное место дирижера, – рассказывала Зыкина, – я сомневалась, что найду подходящего музыканта. Все знаменитости дирижерского искусства были заняты, и кто из них решился бы пойти в мой ансамбль? Да никто. Тем более в новый, неизвестный коллектив. Когда Виктор сыграл на баяне и продирижировал, я думала: «Господи, только бы согласился на мои условия». Талант у парня сверкал всеми гранями. Слава богу, он согласился. Слава богу, я не ошиблась. В его пьесах, в обработке народных песен с удивительной красотой переплетались черты народного мелоса и острые современные гармонии. Народность стиля, богатство оркестровой фактуры, знание всех секретов и возможностей народных инструментов – все это было ему присуще. Посмотри, как он репетирует, на каком творческом подъеме». «Класс» он вел действительно мастерски. Он всегда работал стоя и, играя на баяне, руководил оркестром буквально поворотом головы, движением корпуса, взглядом или улыбкой подчеркивал характер исполняемого произведения или сочинения. Чтобы добиться высоких художественных результатов – ритмичности ансамбля, динамики, характера, нужных темпов – он многократно повторял отдельные эпизоды, а уже затем оркестр играл все произведение от начала до конца. Мне пришлось еще много раз сталкиваться с творчеством Гридина, и Зыкина, почуяв, что я кое-что, и весьма существенное, знаю о нем, поручила мне готовить документы на присвоение звания народного артиста России, которого он и был удостоен.

Зыкина не уставала говорить всем и вся, что народная музыка нашла в Гридине своего страстного, убежденного и вдохновенного интерпретатора и что он делал все возможное и невозможное для того, чтобы ее сокровища стали подлинным достоянием народа, чтобы о них не только имели представление, а и знали, любили всем сердцем. Иногда они бранились, спорили из-за тех или иных просчетов, ошибок, то и дело возникающих проблем, но всегда, или почти всегда, находили выход из тупика. Порой шли на компромисс ради решения общей задачи или цели.

С ансамблем Зыкина вошла в свой прежний гастрольный режим. Вновь замелькали города, отели, аэродромы, концертные залы, сцены Дворцов и Домов культуры, полевые станы, поля стадионов…

29 стран мира объехала Зыкина с ансамблем «Россия», и ни в одной из них не было ни единой капли дегтя в бочке с медом (что, конечно, и удивительно, и почти нереально, но что поделаешь, так было на самом деле). И зрители, и пресса были единодушны в оценке. «А как иначе? – обращала свой взор на меня певица. – Мы откуда приехали? Мы приехали из великой страны, и будьте любезны аплодировать все, кто бы ни был, – премьер-министр, поп-звезда, швея…». Чтобы не утомлять читателей, приведу лишь несколько цитат из зарубежных газет, выбранных из пачки газетных вырезок.

«22 концерта за 20 дней и тысячи новых поклонников у ансамбля «Россия» – таков итог гастролей коллектива, возглавляемого популярной русской певицей Людмилой Зыкиной. Особенно потрясло публику исполнение артисткой цикла детских народных песен на датском языке. Выступления ансамбля собрали большую аудиторию, чем на недавних выступлениях артистов Большого театра».

«Телевидение» (Дания).

«Мастерство артистов ансамбля под художественным руководством Зыкиной чувствовалось в каждом номере. Это больше, чем развлечение. Это демонстрация того, что уровень музыкальной культуры в России чрезвычайно высок».

«Оттава джорнэл» (Канада).

«Результат гастролей гостей из России превзошел все ожидания. Это поистине жемчужина национального фольклора России».

«Илта-саномат» (Финляндия).

«Русские разрушили миф о том, что Россия холодна и безжизненна. Центр искусства ожил, публика была просто в восторге. По мастерству исполнения музыка была блестящей. Виктор Гридин вел оркестр за баяном изумительно, и об этом выступлении можно сказать: «Чертовски здорово!».

«Нозерн територи ньюс» (Новая Зеландия).

«Звучание московского оркестра народных инструментов «Россия» временами было волшебным, почти гипнотическим. Сильный голос Зыкиной свободно летел от самых низких глубин до хрустальных высот, пленяя слушателей. Это прекрасное представление, длившееся больше двух часов, и удовольствие, полученное публикой, вполне стоило денег, затраченных на билет».

«Ивнинг стандарт» (Австралия).

– За границей, – говорила мне Зыкина, – если выступишь неудачно, второй раз уже никто не пригласит. И если не понравишься публике в каком-то городе – будь ты хоть близкой родственницей Папы Римского – тебя все равно ждет такая же участь.

– Кстати, Людмила Георгиевна, Папа Римский Иоанн Павел II любил слушать записи концертов ансамбля Александрова, где и ваш голос есть вместе с Евгением Беляевым, – вспомнил я о привязанности Папы.

Евгений Михайлович Беляев (1926–1994) – советский и российский певец (лирический тенор). Народный артист СССР (1967). Лауреат Государственной премии СССР (1978)

– Ничего удивительного нет, – отвечала Зыкина, – я часто пела с Евгением в сопровождении ансамбля и дома, и за рубежом. В Загребе под открытым небом вдвоем концерт устроили. Я знаю, что Папа в молодости, когда ансамбль гастролировал в Польше, всегда приходил на концерт, стараясь не пропустить выступления александровцев при каждом удобном случае.

…Смерть Гридина в 1997 году Зыкина перенесла достойно. Сожалела лишь, что бывший муж не оставил ничего из наследства первой жене и двум детям. «Не ожидала от Виктора», – сокрушалась она с ноткой осуждения в голосе.

Пришлось искать нового дирижера. И она его нашла. На Смоленщине. «Даровитый малый», – говорила мне, когда я впервые увидел нового дирижера Николая Степанова, ставшего впоследствии заслуженным артистом России.

Казалось, жизнь кипела и бурлила, с новым дирижером появлялись и новые исполнители, выступавшие с ансамблем. Но тут пришла беда – врачи обнаружили у Зыкиной застаревшую раковую опухоль интимного характера. Да еще диабет стал преследовать ее организм. О гастролях за рубежом она стала забывать – последние, с ансамблем в Китай, были в 1998-м. Урезала график гастролей по стране – в 1999-м концерты ансамбля прошли лишь в семи городах страны. Забросила она и работу по совместительству на часть ставки профессора в Московском государственном институте культуры, в котором сотрудничала вместе с Гридиным с 1986 года. Хотя такой мощный спонсор, как «Газпром», с помощью В.С. Черномырдина и помогал, настроение ее было совсем другое, нежели прежде. («После «Газпрома» Зыкину спонсировал Лукойл. «Я совсем не собиралась идти в эту компанию, но мне сказали: «Людмила Георгиевна, за вами стоит большой и высоко профессиональный коллектив, великолепные, удивительные по своему таланту артисты, которым, конечно же, дополнительная поддержка не помешает. В Лукойле вас все очень любят». Ну как после этого не пойти? В общем, оказалась я в Лукойле и… смутилась, а Вагит Юсуфович (Алекперов) увидел мое состояние и говорит: «Людмила Георгиевна, вы что же, и на сцене так теряетесь?». Ну, на сцене я не теряюсь, а здесь растерялась, не так это легко с просьбами обращаться… Короче говоря, Вагит Алекперов сам не рассказал о том, что может сделать для «России» Лукойл. Ведь опыт работы с другими музыкальными коллективами у нефтяников был. Например, они поддержали симфонический оркестр под управлением Владимира Федосеева, которого я считаю одним из лучших дирижеров современности»).

Запас внутренних – и духовных, и физических – сил, несмотря на жестокий диагноз врачей, у нее все же был, и она не думала сдаваться на милость болячкам. Перед юбилеем в июне 1999 года на вопрос журналистов одной из газет: «Как вам удается сохранить прекрасную спортивную форму?» она ответила: «Силы обретаю на сцене. Здесь забываю обо всех горестях и печалях. Каждое утро тренируюсь – пою, не берегу себя, не ленюсь, даже когда плохое настроение или не выспалась. Потому что знаю: нужен постоянный тренаж голосу. В июле надеюсь съездить в отпуск – отдохнуть перед туром по 80 городам России до конца 2000 года».

«Зачем вы, Людмила Георгиевна, наобещали тур по 80 городам? Откуда вы взяли такую фантастическую цифру? – наседал я с вопросами. – Найдутся такие читатели, что и поверят, еще будут восторгаться: «Смотрите-ка, Зыкина-то хочет 80 городов объехать. Во дает!». – «Ну и что, пусть знают, что у Зыкиной есть еще порох в пороховнице», – отвечала она. «Пороху» хватило на десяток городов, не более.

Она понимала, что лицо ансамбля «Россия» – это она и без нее ансамбль совсем не то, не то. И все оставшиеся силы отдавала ему без остатка. 36 человек держались на ее крепких пока что плечах, и нужно было работать и работать вместе с ними – способными, талантливыми, одержимыми. Организовала «Фонд Зыкиной» для целей спонсорства и поддержки слабых мира сего (замечу попутно: одного из бывших директоров фонда по фамилии Никитин убили как бы невзначай).

С опухолью она не знала, что делать. Советчиков набралась куча. Все всё знают, все понимают, хотят искренне помочь. Вдруг откуда ни возьмись, объявились два «специалиста» (точнее, два афериста, было бы сказать) с юга России, которые стали избавлять Зыкину от недуга. И что же они делали? Колотили грудь певицы то ли кулаками, то ли ладонями, то ли еще чем-то, я не знаю, не видел. Почти месяц били и отбили… до болезненных синяков. И она думала, что таким способом избавится от опухоли раз и навсегда. В Кремлевке у специалистов-онкологов, когда она рассказала потом об этом «лечении», чуть глаза из орбит не вылетели от недоумения. Неожиданно пришло озарение. На видном месте в квартире на Котельнической набережной висела потемневшая от времени икона Николая Угодника. Зыкина взмолилась перед ней: «Укажи, святой Николай, что мне делать, как поступить?». И вдруг она увидела: очи его просияли и моргнули, что означало – можно ложиться на операционный стол. И она легла на него без раздумий. Несколько часов длилась сложнейшая хирургическая процедура по удалению опухоли не в одном месте.

После всего пережитого в придачу с сахарным диабетом она продолжала утверждать, что чувствует себя вполне здоровым человеком. Говоривший открыто и часто о ее болезнях за пределами круга близких людей становился недоброжелателем или лжецом. «Я абсолютно здорова и проживу 120 лет», – заявляла она всем, кто интересовался ее самочувствием. Однажды, лет двадцать назад, я рассказал Людмиле Георгиевне о моем интервью с С.М. Буденным, известным полководцем времен Гражданской войны. На мой вопрос: «Как вы себе чувствуете в 90 лет?» маршал ответил: «Раньше я был молодой и красивый, а теперь только красивый». Зыкиной понравился ответ Буденного, и она с улыбкой сказала: «Когда мне будет девяносто, я буду и молодая, и красивая». Кстати, в 60-е годы Буденный, любивший народные песни, частенько наведывался на зыкинские концерты и иногда заходил за кулисы, благодарил певицу за доставленное удовольствие.

Когда швы после операции затянулись, она приободрилась, но в прессе стала просачиваться информация, что Зыкина часто болеет после перенесенной операции, у нее давление скачет, она простужается то и дело и т. д. Ее поклонники отреагировали быстро. Привожу строки из двух (их было тысячи) посланий Зыкиной, присланных ей весной 2000 года.

«Добрый день, дорогая Людмила Георгиевна! Прошло 12 дней после Вашего замечательного концерта. Большое спасибо Вам за полученное удовольствие – слушать Вас и Ваших коллег. За дорогую память, за автограф, оставленный Вами в прекрасной и глубоко содержательной книге «Течет моя Волга». Находясь в концертном зале «Украина», мы внимательно следили за Вами и очень переживали, что Вы выступали в болезненном состоянии. Видимо, и артериальное давление было у Вас на пределе. Я, как врач и как Ваш многолетний, бескорыстный и искренний поклонник, можно сказать друг, убедительно прошу Вас: не истязайте себя и не выступайте с концертами через силу, на грани своих возможностей. Тем более что Вы выступали после бессонной ночи в поезде и нервотрепки с таможней. Всей семьей просим Вас беречь себя и выступать еще долго, на благо народов бывшего СССР.

Людмила Зыкина после… выздоровления с помощью чесночной настойки

Высылаем Вам рецепт на приготовление и использование чесночной настойки. Ее положительное действие испытали на себе 6 лет назад, сейчас проводим повторный курс лечения. Чувствуем себя значительно лучше, как стали принимать ее. Хотим видеть Вас всегда здоровой и жизнерадостной. С любовью к Вам. Семья Черемухиных, Киев».

Надо отдать должное и многим врачам, что ее лечили, как могли, после тех злополучных аферистов, что отбивали грудь до синяков. Над ее здоровьем колдовали и делали все, что могли, лучшие специалисты и врачи Кремлевки. Были использованы всевозможные методы и средства народной медицины, пришел на помощь опытный травник, бывший артист Большого театра А. Дерябин, основавший на Пречистенке в Москве лечебную фирму. Боролись за здоровье Зыкиной и другие профессионалы от медицины. И сам ее мощный организм сопротивлялся как мог. Она стала более внимательна к рациону питания, в нем стало больше овощей, фруктов, соков, и уже, конечно, о длительных и частых гастролях по городам страны не могло быть и речи. Вся ежегодная концертная программа укладывалась в рамки 8—10 городов в год, а часто и того меньше.

Но вот наступил 2004 год, певице исполнилось 75 лет. В связи с юбилеем президент В. Путин вручает Зыкиной орден Святого апостола Андрея Первозванного, восстановленный указом Б. Ельцина под петровским девизом «За веру и верность». Зыкину поздравляют лидеры Государственной и Московской дум, Совета федерации, Назарбаев, Лукашенко, губернаторы Б. Громов, В. Матвиенко, митрополит Алексий II, Щедрин, Плисецкая, Кобзон, Пахмутова – всех не перечесть. Настроение у Зыкиной было превосходным. Она проводит юбилейный благотворительный гала-концерт в музее-заповеднике «Коломенское», где прозвучали самые любимые и дорогие ее сердцу песни. (Коломенское для певицы являлось символическим местом: здесь зарождалась Москва, слагались народные песни, получали развитие народные промыслы). И на этом празднике она сильно простужается. Может, осложнение сказалось после простуды или что-то в организме повернулось не в нужную сторону, но после юбилея в Коломенском появились боли в ногах, стал расти сахар в крови. И тут на горизонте появились очередные лекари. Один, хирург с высшим образованием, делал уколы и ставил капельницы, другой, из Азербайджана, большой любитель шахмат, занимался подбором нужных лекарств. Лечили они Зыкину года три и на первых порах сахар в крови все же снизили. Получали зарплату в 50 тысяч рублей в месяц. Одному из них машину купила, дала миллион рублей на покупку квартиры, обоих отправила в туристическую поездку в Париж. А они в ответ вымогали деньги на медицинского профиля помещения, на рекламу.

Тут еще подоспела операция на бедре, вставленный имплантант не прижился в организме, и Зыкина стала с трудом передвигаться, а потом и вовсе села в коляску. Увидев, что дело со здоровьем у подопечной обстоит не лучшим образом, эти двое ретировались, и где-то за год до кончины появились двое братьев-близнецов Константиновых, которые до конца жизни Зыкиной и занимались ее лечением. Беда не приходит одна – она споткнулась, упала и сломала ключицу правой руки. Осколок кости уперся в нерв. Врачи побоялись делать операцию, давать наркоз. Кость так и не срослась. Писать она не могла. При попытке поставить свою подпись на документах получались невообразимые каракули. (На юбилейных торжествах никто не подозревал, что правая рука и правая нога у Зыкиной не двигались вовсе). В таком состоянии она давала интервью, в котором утверждала, что проживет еще много-много лет, что чувствует себя способной поехать в юбилейный год по всей стране, правда, с прощальными гастролями, как бы заканчивая свой творческий путь.

В годы неурядиц со здоровьем Зыкиной, ансамбль «Россия», тем не менее, хотя и в урезанном гастрольном пайке, гастролировал на прежнем высоком художественном уровне. Москва, Ижевск, Воронеж, Набережные Челны, Киев, Липецк, Пенза, Иваново, Екатеринбург… Мастера остались мастерами. Народные артисты России Владимир Красноярцев и Михаил Кизин, заслуженные артисты РФ Иван Пальчук и Виктор Кармаков, Вячеслав Семиков и Эфнан Ибадлаев, виртуоз-балалаечник Алексей Архиповский… Вместо покинувшего ансамбль Н. Степанова за дирижерский пульт встал народный артист России Анатолий Соболев. Кто из выдающихся деятелей искусства страны займет (и займет ли) место Зыкиной – не мне судить. Ясно одно: найти личность, равнозначную великой певице, будет архисложно и, по моему убеждению, почти невозможно. Пока такой нет.

Когда на пресс-конференции заходила речь об ошибках или неудачах в творчестве, Зыкина никогда не объясняла, в чем они конкретно заключаются. «Ошибки? А у кого их не было?» – вот и весь ответ. Если все-таки журналисты пытались узнать, какие именно неудачи у нее были, певица уходила от прямого ответа и отделывалась такими фразами: «Был период, когда слезливые, с надрывом произведения выдвинулись в моем репертуаре чуть ли не на первый план». «Я пела много песен – бесхитростных и нередко слащавых». «Сказывалось отсутствие глубокого художественного вкуса». «Освоение песен современных композиторов было процессом мучительным. Как теперь неловко вспоминать некоторые, пусть даже популярные произведения тех лет…»

В апреле 1986 года по телевидению транслировался концерт Зыкиной, посвященный старинному русскому романсу, под названием «Мечтой любви, мечтой прекрасной». После эфира, как из рога изобилия, посыпались в ее адрес письма. Одни – с критикой исполнения романсов, другие – с восторгом и восхищением.

– Каких писем больше? – спрашивает.

– Хвалебных.

– Значит, романсы полюбились большинству зрителей.

– Это ни о чем не говорит. Когда вы поете «Течет Волга» или «Оренбургский платок», все сходят с ума, ни одного критического, даже малейшего, замечания ни в прессе, ни в вашей почте нет. Здесь же ситуация другая. Критикуют не болваны стоеросовые, а люди просвещенные, знающие толк в старинном русском романсе. И писем таких не одно-два, а гораздо больше.

– Ну и что?

– А то, что у самого гениального человека не всегда все идет гладко. И когда вас журналисты спросят, а они обязательно спросят, что вы думаете о вашей интерпретации старинного романса, вы объясните им, что захотелось попробовать себя в новом амплуа, но не все получилось, как задумывалось. Так будет лучше для вас же.

Зыкина слушала меня и молчала. Молчание я расценил как согласие с моими доводами. И продолжал:

– «Лишь в неудаче художник познает свое подлинное отношение к творчеству», – говорил Стефан Цвейг. «Живая неудача лучше мертвого шедевра», – утверждал Бернард Шоу. «Все люди ошибаются, но великие люди сознаются в ошибках», – писал Бернар Фонтенель, французский писатель и ученый. Могу еще привести примеры высказываний известных личностей по поводу неудач и ошибок.

Мои слова если и возымели какое-то действие на Зыкину, то весьма незначительное. Она была по-прежнему немногословна, когда речь заходила о неудачах. Вот реакция певицы на вопрос корреспондента журнала «Крестьянка» (№ 2, 1997 год) о неудачах в творчестве:

– Когда-то Александра Николаевна Пахмутова и Николай Николаевич Добронравов принесли мне песню «Нежность», а я ее не поняла. Не ощутила. Она у меня не получилась. Сколько ни пела – никак! А сейчас пою…

Примерно так, коротенько, она отвечала на вопросы представителей прессы по прошествии нашего с ней разговора в 1986 году. И еще я заметил: чем старше становилась певица, тем меньше было разговора о неудачах. Возможно, проистекло это от двух вещей: приобретенной мудрости и опыта, научившего ее тому, что не нужно исправлять в творчестве слишком много.

В 1964 году Зыкина оказалась в компании с Плисецкой и Гагариным на торжествах в честь Дня космонавтики в Кремле. «Я всегда волнуюсь, – делилась балерина с космонавтом номер один тайнами своей профессии, – независимо от того, танцую в первый раз или в сотый. Волнение лежит в основе всякого творчества. Не то волнение, когда дрожат руки и ноги, хотя и оно бывает, а волнение за результат, за реакцию зрителей». На вопросы журналистов о ее волнении во время выступлений на концертных площадках мира Зыкина говорила то же самое, что и Плисецкая, но с поправкой: «Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит, но руки и ноги никогда не дрожали».

Людмила Зыкина с великой русской балериной Майей Плисецкой

Волновалась Зыкина больше всего в самые кульминационные моменты творческой жизни. Первое потрясение, почти, как говорила, стресс, она испытала весной 1964 года на первых ее гастролях во Франции на сцене знаменитого зала «Олимпия».

Готовилась к ним основательно. Поменяла прическу, изменила детали туалета, выбрала нужный сценический макияж, сшила три платья, в тон к ним подобрала красивые цветастые платки-полушалки, выучила несколько песен на французском языке…

(Перед очередными зарубежными турне Зыкина разучивала песни на языке той страны, куда ее гнал ветер гастролей. В Японии, Индии, Корее, Вьетнаме, Новой Зеландии и ряде стран Европы она исполняла их популярные песни в самом конце представления, что всегда вызывало взрыв ликования сидящих в зале).

Заглянув из-за кулисы в зал перед выходом на сцену, она почувствовала вдруг, как по всему телу волной пробежала нервная дрожь. Еще бы! Ведь на концерт явился «весь Париж»: кабинет министров в почти полном составе, видные представители политического, культурного и литературного мира – Луи Арагон, Морис Торез, Пьер Карден, Ив Сен-Лоран, Кристиан Диор, Жан-Поль Бельмондо, Мишель Мерсье, Фернандель, де Фюнес, Серж Лифарь, Мирей Матье, Шарль Азнавур…

– Ходила за кулисами туда-сюда, – вспоминала певица, – пила теплый чай из термоса, как могла успокаивала себя. Люди-то какие в зале! И надо было им всем сразу выдать песню так, чтобы не только мурашки у них по коже бегали, но чтобы они запомнили, что такое русская певица. «Течет Волга» и «Письмо к матери» сделали свое дело: две с половиной тысячи парижан, и каких парижан, стоя устроили овацию. Охапки цветов лежали у моих ног. То были минуты счастья и победы над собой в том числе.

За кулисы после концерта зашел великий мим Марсель Марсо, сказал, что нигде не слышал таких голосов, как в России, и сделал певице комплимент: «Эдит Пиаф пела душой. Не буду сравнивать ваши голоса, но в вашей душе много отзвуков Пиаф…». Выражали за кулисами свое восхищение Шарль Азнавур, Анри Ришар, Серж Лифарь… (Пресса тоже не скупилась на похвалы. «С необозримых просторов России привезла в Париж необыкновенно сердечные и задушевные русские песни Людмила Зыкина. Ее голос – радужная игра бриллиантов», – заключал статью обозреватель «Монд». «Песня звучит в высшей степени классически в исполнении Людмилы Зыкиной», – резюмировала «Юманите-Диманш»).

В Париже Зыкина была шесть раз и всегда концерты проходили с не меньшим успехом, но именно тот первый, в «Олимпии», она считала самым волнительным, главным, открывшим ей дорогу в Европу и Америку.

Осенью того же 1964 года она впервые вылетела в Штаты. И снова кошки скребли на душе. Как сложатся гастроли? Что ее ждет? Что напишут газеты? «Знаешь, что меня успокаивало? – говорила она. – Арифметика гастролей. Пятнадцать штатов, двадцать восемь городов, сорок концертов за пятьдесят дней. Волноваться некогда. Но все же, когда публика собралась в новом зале «Нью-Йорк филармоник холл», я чувствовала себя не очень-то уютно. Поймут ли мои песни здесь? Как их воспримет публика? Что напишут газеты?». Зыкиной никогда не приходилось жаловаться на зарубежную прессу. Она не припомнила даже какого-нибудь малюсенького штриха или намека со стороны репортеров, критикующих ее певческие способности, в чем я убедился, прочитывая зарубежные отклики в газетах на выступления певицы. Возможно, такое положение вещей не всегда оправдано: от недостатков нет свободных в мире.

«Слава богу, оценили, – продолжала Зыкина. – Зрители неистовствовали. Грохот, топот, визг, свист… Раз десять я выходила на бис, пела «Оренбургский платок», «Течет Волга»… В других городах Америки волнение уже не так сказывалось – стала привыкать к публике. Обычно волнуюсь больше всего, когда первый раз выхожу на сцену в той или иной стране. Но все равно, каждый выход к зрителям – всегда экзамен».

Однако по прошествии лет певица, окончательно завоевав публику на разных широтах и привыкнув к аплодисментам, все меньше страдала от волнений и переживаний – к ней пришли спокойствие, невозмутимость и уверенность в себе, что является, по утверждению В. Белинского, признаком и силы, и достоинства.

Осенью 1981 года Зыкина с Гридиным вернулись с гастролей по Уралу и городам Сибири.

Спрашиваю Гридина:

– Ну как гастроли прошли? Шухеру, небось, наделали столько, что до сих пор аплодисменты аукаются в горах и предгорьях Урала.

– Как всегда, в полном порядке – аплодисментов хоть отбавляй. Людмила Георгиевна в Томске на концерте такое выдала, что вот спроси ее сейчас, сама не вспомнит.

– Ты о чем, Котик? (Так Зыкина называла мужа в кругу близких людей. – Ю.Б.) – вмешалась в разговор Зыкина.

– Все о том же. Придумала новую разновидность грибов – веснушки называются. Надо записать в Красную книгу.

– Ну так ведь никто не заметил…

– И хорошо, что не заметили твои «веснушки» с «темнушками».

А произошло в Томске вот что. К певице пришла руководитель областного управления культуры и спросила: «Нет ли в вашем, Людмила Георгиевна, репертуаре какой-нибудь песни, имеющей отношение к лесу? Завтра, в воскресенье, День работников леса, и на концерте весь зал заполнят труженики лесного хозяйства». Зыкина ответила, что в ее репертуаре такой песни нет. Но тут вмешался Гридин:

– Как же нет? А песня «грибочки-ягоды» Темнова? Она же вся про лес! Завтра вызову оркестр за два часа до начала концерта, мы все отрепетируем!

– Но я совсем не помню слов, особенно финальный блок. Там столько всего наворочено, – возразила Зыкина.

На что Гридин ответил:

– Выучишь! Тебе не впервой. Ты же уникально талантлива!

На другой день на репетиции Зыкина несколько раз пропела песню, поглядывая в шпаргалку (в песне Виктора Темнова на стихи Петра Черняева было такое обильное количество грибов и ягод, что Зыкина не смогла все сразу запомнить). Но потом все-таки шпаргалку отбросила и пропела песню наизусть.

Два отделения концерта прошли на ура. Много бисировали. Песня про грибочки-ягоды исполнялась в финале. Зыкина уверенно пропела три куплета, а в последнем припеве, не сбавляя темпа, вместо:

спела:

К счастью, набор ягод в следующем припеве она пропела в авторской редакции, и труженики леса не заметили невольной импровизации, а если и заметили, то, скорее всего, не придали ей значения. Как всегда, успех и тут сопутствовал Зыкиной. Позже Виктор Темнов шутил: «Не от моей ли фамилии произошли эти «темнушки»?

«Просто так», для себя, Зыкина никогда не пела, когда бывала дома и хлопотала по хозяйству, и часто заявляла, что голос свой не любила. Но все же, если собиралась солидная компания в день рождения, скажем, космонавты старшего поколения, гвардия времен Гагарина, могла спеть несколько старинных романсов под гитару. Последнее десятилетие стала уставать от друзей. «Раньше, – говорила она, – когда все собирались, мы от друг друга ничего не хотели, просто было хорошо вместе. А сейчас… Каждому, к сожалению, что-то надо. Я не осуждаю людей. Нет. Но… опять работа, опять не отдых. Ты же меня знаешь не первый год: если я возьмусь за что-то – обязательно сделаю».

Виктор Иванович Темнов (1934–2014) – советский и российский композитор; танцор, баянист и куплетист. Народный артист Российской Федерации (1996), кавалер ордена Почета (2013)

Бывали времена, что она не отдыхала и пять, и семь лет подряд, в годы, когда появился ансамбль «Россия». Говорила: «Вот на дачу уеду, телефон отключу и немножко побуду без забот». Не получалось – через пару-тройку дней отпуск заканчивался и начинались опять хлопоты. «А кто будет делать? Когда я работала с баянистами, отрабатывали по 8—10 концертов и отдыхали. Могла в Большой театр сходить на Плисецкую или послушать Огнивцева в Большом зале консерватории, почитать что-нибудь. А теперь…» – «Как загнанная лошадь», – отвечал я. «Да нет, до загнанной далеко, но забот просто невпроворот. Каждый день, каждый час».