Спасательный жилет, поддерживая его на плаву, поднял его с мостика, но опускающийся корпус судна тянул его книзу. “Казалось, какая-то гигантская рука вытаскивает весь корабль у меня из-под ног”, – говорил Тернер¹²¹. Когда он снова выплыл на поверхность, то увидел, что окружен островками разрушения и смерти. “Среди обломков крутились сотни тел, – рассказывал он. – Мужчины, женщины и дети плавали среди досок, спасательных шлюпок и невиданного мусора”.

Он сделал все что мог, полагал он, и теперь в нем проснулся инстинкт самосохранения. Он поплыл. Неподалеку от него оказался знакомый ему человек – Уильям Пирпойнт, полицейский из Ливерпуля. Внезапно Пирпойнт исчез. Его, подобно новобрачной Маргарет Гуайер, затянуло в трубу. “Я думал, ему конец”, – рассказывал Тернер¹²². Но Пирпойнт выскочил обратно с вырвавшимся из трубы паром и шипящим воздухом. Тело его было покрыто слоем сырой черной сажи, приставшей к нему, словно эмаль. Тут, по словам Тернера, Пирпойнт “до того перепугался, что поплыл к берегу, работая за десятерых”.

Корабль все еще двигался со скоростью около 4 узлов, по оценке Тернера. Тем временем нос корабля ударился o дно – в этом он был уверен. “Я заметил это, поскольку корпус на несколько секунд перестал тонуть, корма же была в воздухе. Корабль колыхался по всей своей 800-футовой длине, а потом пошел ко дну”¹²³.

Это был странный момент в жизни капитана дальнего плавания. Двадцатью минутами ранее Тернер стоял на мостике, командовал одним из величайших за всю историю океанских лайнеров. Теперь он, все еще одетый в форму, плавал там, где прежде был корабль, в спокойном море под ярко-голубым небом, а от палубы, каюты, корпуса и даже высоких мачт корабля не осталось и следа.

Они с Пирпойнтом поплыли вместе. Тернер увидел трупы кого-то из корабельных кочегаров, плавающие поблизости вверх ногами в спасательных жилетах; всего он насчитал сорок таких. Чайки ныряли среди тел, не разбираясь, кто мертв, а кто жив. Впоследствии Тернер рассказывал своему сыну Норману, что ему пришлось отбиваться от птиц, которые пикировали с неба и выклевывали глаза у трупов, плавающих на поверхности. Позже спасатели сообщали, что, увидев стайку чаек, они знали, что найдут там тела. После этого случая Тернер настолько возненавидел чаек, что, по словам Нормана, “до самого выхода в отставку носил с собой винтовку 22 калибра и стрелял по чайкам при любой возможности”¹²⁴.

Тернер провел в воде три часа, пока его не втащили в спасательную шлюпку; потом его перевели на рыболовецкий траулер “Блюбелл”.

Первое воспоминание Маргарет Макуорт после того, как она потеряла сознание в море, было пробуждение на палубе “Блюбелла”: она лежала раздетая под одеялом, зубы ее стучали, писала она, “словно кастаньеты”.

Над ней вырос какой-то матрос и сказал: “Так-то оно лучше”¹²⁵.

Она почувствовала раздражение. “У меня было смутное впечатление, будто что-то произошло, однако мне казалось, что я все еще на палубе «Лузитании», и меня немного раздражало, что мною занимается какой-то незнакомый матрос, а не моя собственная прислуга”.

Она пришла в себя; матрос принес ей чаю. Он сказал, не особенно беспокоясь о любезностях: “Мы вас тут бросили поначалу, решили было, что вы умерли, так что лезть с вами в каюту вроде бы не стоит”.

Моряк и двое других помогли ей спуститься в помещение внизу, где она испытала неожиданное головокружение. “Внизу было так замечательно тепло, – писала она, – что от этого можно было впасть едва ли не в горячку”. Все вокруг казались “слегка навеселе от тепла, и света, и от радости, что мы живы. Мы разговаривали во весь голос и много смеялись”.

Она понимала, до чего странен этот момент, в котором сочетается радость и трагедия. Вот ведь как, голова ее кружится от счастья, а она меж тем и понятия не имеет, жив ли ее отец. Другая пассажирка в каюте полагала, что ее собственный муж погиб. “Казалось бы, потеря должна была исковеркать всю ее жизнь, и все-таки в тот момент она полна была жизнерадостного веселья”.

Капитан Тернер общей радости не разделял. Он тихо сидел в одиночестве, не снимая мокрой формы.

Макуорт наблюдала, как к Тернеру подошла какая-то женщина и начала рассказывать ему о том, как потеряла ребенка. Голос ее звучал низко, едва ли не монотонно. Она посадила мальчика на плот, говорила она. Потом плот перевернулся, и сына не стало. В той же бесстрастной манере она сказала Тернеру, что смерти ее сына можно было избежать – это произошло из-за плохой организации и дисциплины среди экипажа.

Когда спасательные корабли дошли до Куинстауна, солнце уже давно село. “Флайинг фиш”, на борту которого был Чарльз Лориэт, прибыл в 21.15, “Блюбелл” – в 23.00. Причал был освещен газовыми фонарями, от которых вечерняя дымка окрашивалась в бледно-янтарный цвет. Солдаты, моряки и горожане выстроились в два ряда, растянувшись от трапа до города. Они встречали сходящих на берег аплодисментами¹²⁶. Были там и другие солдаты – они ждали группами по четыре человека, с носилками. Чарльз Лориэт нес на спине того самого мужчину со сломанной ногой, с которым он был столь груб. Человек оказался Леонардом Макмюррэем; в кораблекрушение он попал во второй раз¹²⁷. В 1909 году он выжил после того, как затонул “Репаблик”, лайнер компании “Уайт стар”, столкнувшись в тумане с другим лайнером.

Рисунки Теккерея и “Рождественская песнь” Диккенса, которые вез Лориэт, лежали где-то глубоко на дне Ирландского моря. Он послал жене телеграмму. “Сохранил фотографии младенца, – писал он. – Это мой талисман”¹²⁸.

Закончил он так: “Сожалею, что ты часами томилась в неведении”.

По прибытии в порт Маргарет Макуорт узнала, что ее отец жив. На ней было одно лишь одеяло, и она попросила у капитана “Блюбелла” английских булавок, однако мысль о булавках на борту корабля вроде этого заставила его рассмеяться вслух. Какой-то солдат дал ей свое пальто, “британское утепленное”; капитан дал ей свои домашние туфли. Она обвязала одеяло вокруг талии, так что получилась импровизированная юбка.

Отец ждал ее у трапа¹²⁹. Облегчение и радость, которые она испытала, напомнили ей о том, как месяц назад она прибыла в Нью-Йорк и увидела его на причале. Он одним из первых среди спасенных добрался до Куинстауна и ждал час за часом, пока в порт приходили суда, а дочери его ни на одном не было. С каждым следующим прибытием количество мертвых на борту, казалось, увеличивалось по сравнению с числом живых. Впоследствии кто-то из друзей отца говорил, что лицо его долгое время после того походило на лицо старика.

Дороти Коннер, бойкая молодая американка, соседка Макуорт по столу, которой хотелось “развлечения”, пришла повидать ее на следующее утро, в субботу. Вид у Коннер, по воспоминаниям Макуорт, был такой, будто ничего не произошло. “На ней по-прежнему было то же аккуратное светло-коричневое твидовое пальто, та же юбка, что и накануне, когда я видела, как она сходит с палубы, и с виду всё было таким щегольским и хорошо пошитым, словно только что купленное”¹³⁰.

Дуайт Харрис сошел на берег со своим обручальным кольцом и другими украшениями, по-прежнему висевшими у него на шее, и с деньгами в кармане. В тот вечер он отыскал лавку, которую не закрыли ради уцелевших пассажиров, и купил там нижнюю рубашку, носки, домашние туфли и пижаму. Он нашел номер в отеле, где поселился с еще шестью мужчинами, “и, перед тем как отправиться в постель, принял изрядную дозу виски”¹³¹. В субботу утром он купил себе костюм, рубашку, воротничок, плащ и кепи. Занимаясь покупками, он случайно заметил юношу лет восемнадцати, который спрашивал у хозяина лавки, нельзя ли ему взять кое-что из одежды, хоть ему и нечем заплатить. Вид у юноши был скорбный. Харрис вызвался заплатить за него. Он узнал, что юноша потерял мать. “Бедняга! – писал Харрис собственной матери. – Благодарю Господа за то, что тебя не было со мной!!!”

Когда пришел корабль с Теодатой Поуп, “Джулия”, на борт вызвали врача, чтобы тот ее осмотрел. С помощью двух солдат врач помог ей сойти на причал и посадил в автомобиль, а затем довез до отеля. Выйдя из машины, она рухнула на тротуар. Врач помог ей войти внутрь. “Я осталась на кушетке в комнате, полной мужчин, одетых во всевозможные странные наряды, а хозяйка тем временем поспешила принести мне бренди”, – писала она¹³². Один из мужчин был тот самый пассажир-англичанин, который тогда за столом пошутил, мол, обидно будет подорваться на торпеде, не съев мороженого. На нем был халат. Розовый.

Теодата выпила бренди, ее отвели в номер. Лицо ее распухло и изменило цвет. Она договорилась, чтобы ее матери отправили телеграмму из одного слова: “Спасена”¹³³.

Она попыталась заснуть. “Всю ночь я ожидала, что появится мистер Френд, что он меня ищет, – писала она. – Всю ночь напролет в наши номера входили люди, включали свет, приносили нам детей, чтобы мы их опознали, принимали телеграммы, вносили наши имена в список уцелевших, и проч.”¹³⁴.

Но мистер Френд так и не появился, как и горничная Теодаты мисс Робинсон.

Тернер сошел на берег, закутанный в одеяло. Ночь он провел в доме у местного банкира. На следующее утро, одетый в форму, он отправился на прогулку. Свою форменную фуражку “Кунарда” он потерял, поэтому зашел в шляпную лавку купить что-нибудь взамен. Уцелевшая пассажирка по имени Беатрис Уильямс, привезенная на борту “Блюбелла”, увидела его и вспыхнула. “Многие из нас потеряли все свое добро, а вы тут изволите беспокоиться о шляпе. Стыдитесь!”¹³⁵

В то утро с Тернером столкнулся еще и корреспондент газеты “Нью-Йорк уорлд”, который взял у него краткое интервью. В телеграмме редактору репортер написал, что у капитана “был ошарашенный вид”¹³⁶.

Репортер сообщил Тернеру, что на берег привезли тела нескольких американцев, включая бродвейского импресарио Чарльза Фромэна, с которым Тернер разговаривал в день отплытия “Лузитании”. Услышав это, Тернер, казалось, с трудом сдержал свои чувства. Глаза его наполнились слезами¹³⁷.