Рано утром в пятницу несколько пассажиров проснулись, оделись и взобрались на верхние палубы посмотреть, как встает солнце¹. Хотя оно должно было взойти лишь в 5.30, небо на востоке уже начинало светлеть. Элбридж и Мод Томпсон из Сеймура, штат Индиана, оба тридцати двух лет – пассажиры первого класса, были на месте к 4.30, как и двое пассажиров второго класса: сорокадевятилетняя Белль и пятидесятидевятилетний Теодор Нейш из Канзас-Сити. Около пяти часов обе пары заметили слева по борту военный корабль, который шел в отдалении, курсом, параллельным курсу “Лузитании”. Миссис Томпсон назвала его “броненосцем”, хотя на деле это был корабль британского флота “Партридж”, быстроходный миноносец с тремя трубами. Офицеры и команда, несущие раннюю утреннюю вахту на борту “Партриджа”, тоже увидели “Лузитанию”.

На ранних пташек вроде Нейшей и Томпсонов вид этого мощного боевого корабля подействовал успокоительно. Его присутствие подтверждало обнадеживающие слова капитана Тернера, сказанные на концерте прошлым вечером. Миссис Нейш говорила: “Нам сказали, что всю дорогу нас защищают военные корабли и радио, а в проливе нас будут сопровождать, защищая от субмарин, миноносцы”². Под проливом она имела в виду пролив Святого Георга.

“Партриджу” таких приказов никто не давал. Миноносец, способный развивать скорость выше 30 узлов, прошел мимо на быстром ходу.

Около 6.00 “Лузитания” попала в густой туман. Капитан Тернер снизил скорость до 15 узлов и приказал включить корабельную сирену. Как и другие пассажиры, Нейши обычно засекали время тех или иных событий на борту корабля, что, вероятно, объяснялось нехваткой других занятий. Если верить их часам, сирена звучала раз в минуту. У Теодора этот звук вызвал беспокойство. “Не нравится мне это, – сказал он жене, – как бы не накликать беду”³.

В то утро пассажиры, проснувшись и выглянув в иллюминатор, неожиданно увидели лишь молочную муть. Чарльз Лориэт пролежал в постели до восьми, как обычно во время вояжа, затем встал и принял свою обычную морскую ванну. Но эта процедура на сей раз не вызвала в нем большого энтузиазма. “Гудела сирена, стоял густой туман, так что я вернулся к себе в каюту подремать еще пару часов. Я велел стюарду, чтобы он позвонил мне в полдень, если я к тому времени не встану, – тогда мне вполне хватит времени подготовиться к обеду в час”⁴. Сирена, похоже, не беспокоила Лориэта, возможно, потому, что у него была внутренняя каюта без иллюминатора.

Капитан Тернер поставил двух дополнительных вахтенных высматривать, не покажется ли корабль. Одним из них был Лео Томпсон, матрос, заступивший на “особую дозорную вахту”, двухчасовую, начинавшуюся в 10.00. Он влез по лестнице на наблюдательный пост – площадку на передней мачте, примерно на трети ее высоты. Там ему и еще одному матросу, Джорджу Клинтону, предстояло провести два часа, всматриваясь в туман, иногда через морской бинокль – у Томпсона был свой, – а то и попросту невооруженным глазом. Работа была скучная, но крайне важная. Туман был опасен, особенно в водах вроде этих, где ходило столько судов. Но при этом он защищал от субмарин. В сильном тумане командир субмарины мог подойти близко к кораблю, чтобы его можно было увидеть в перископ или из боевой рубки, лишь по случайности, а подойдя на такое расстояние, он оказывался слишком близко, велика была угроза столкновения. Пока стоял туман, у капитана Тернера не было особых оснований бояться субмарин.

В одиннадцать часов туман начал рассеиваться.

Теперь Томпсон с Клинтоном на наблюдательном посту испытывали небывалые ощущения: они плыли сквозь рассеивающийся туман, словно летели на аэроплане в облаках. Солнце время от времени нагревало их площадку, прогоняя утренний холодок. Где-то между одиннадцатью и полуднем Томпсон впервые заметил ирландское побережье. Он увидел его через завесу тумана, в бинокль, и то нечетко, в дымке. Как говорил он впоследствии, это были “просто неясные очертания земли в тумане”⁵.

Он крикнул вниз, людям на мостике: “Земля слева на траверзе”.

Туман поредел, и вскоре палубы накрыла желтоватая дымка, предвестница солнца.

В Лондоне разведывательное подразделение Холла и Комната 40 к тому времени накопили достаточно сведений о том, что в водах у графства Корк находится лишь одна субмарина, и это наверняка U-20 под командованием капитана Вальтера Швигера, командира умелого и агрессивного.

За утро появилась новая информация – два сообщения, где содержались дополнительные подробности гибели “Сентюриона”. На корабль напали в четверг, в 13.00; все сорок четыре человека команды провели десять часов на море, в шлюпках, и были спасены. В одном сообщении говорилось: “Количество и курс субмарин неизвестны”⁶.

Но к тому времени новости о нападениях на “Сентюрион”, “Кандидейт” и на шхуну “Эрл оф Лэтом” уже были в ливерпульских газетах. Альфред Аллен Бут, председатель “Кунарда”, узнал об этом из утренней газеты, которую читал дома за завтраком. Смысл был ясен, во всяком случае, ему. Он знал, что флагман его компании должен был в тот самый день идти в тех же водах.

Не закончив завтрака, Бут кинулся к командующему ливерпульской военно-морской базой⁷. Попав на прием к контр-адмиралу Харри Стайлмену, он умолял его принять меры, чтобы защитить “Лузитанию”. Бут настоятельно просил отправить Тернеру сообщение, предупредить его о том, что два корабля компании “Харрисон” торпедированы и затонули. По законам военного времени сам Бут не был уполномочен посылать предупреждения или какие-либо другие команды Тернеру напрямую. В начале войны все корабли, приписанные к британским портам, были переданы под начало подразделения торговли Адмиралтейства, чтобы Адмиралтейству проще было затребовать тот или иной корабль для военных целей. Кроме того, это позволяло избежать путаницы, которая могла бы возникнуть, если бы корабль получил противоречивые команды от своих владельцев и от Адмиралтейства; председатель “Кунарда” Альфред Бут согласился, что такое положение дел может быть “очень опасно”.

Неясно, что именно еще произошло во время встречи Бута с адмиралом Стайлменом, но Бут ушел от него в полной уверенности, что подробное сообщение будет послано и что Адмиралтейство даст “Лузитании” команду отклониться от курса и пойти в Куинстаун, оставаясь на порядочном расстоянии от Ливерпуля, пока не минует непосредственная угроза со стороны субмарин.

“Лузитания” шла вдоль побережья Ирландии, временами пробираясь сквозь туман, но видимость с каждой минутой улучшалась, и угроза столкновения становилась все меньше. Тернер дал команду отключить сирену. Однако теперь возросла вероятность того, что корабль обнаружит субмарина.

Тревожные предчувствия на мостике усилились, когда в 11.30 прибыла радиограмма из Адмиралтейства, где говорилось: “Субмарины действуют в южной части Ирландского пролива последние известия 20 миль к югу от Коннинбегского плавучего маяка”⁸.

Отправитель добавил: “Убедиться в получении «Лузитанией»”.

Коннинбегский плавучий маяк был у Тернера прямо впереди по курсу, как раз перед самой узкой – 45 миль в ширину – частью пролива Святого Георга. В сообщении указывалось, что субмарин несколько.

Если субмарины (во множественном числе) действительно находились в 20 милях к югу от маяка, значит, они располагались посередине пролива. В ясный день – а к этому времени туман почти рассеялся – дым из трех работающих труб “Лузитании” был виден на 20 миль в любом направлении, и тем самым у вахтенного на субмарине в центре пролива была прекрасная возможность заметить корабль. В предупреждении говорилось, что субмарины “действуют”, но что именно под этим понималось?

Сообщение явно было послано по тревоге, поднятой председателем Бутом, однако просил он о большем. В радиограмме, состоявшей всего из семнадцати слов, не содержалось подробностей о том, что произошло за предшествовавшие сутки. Капитан Тернер, тот самый, кому в данный момент подробности требовались больше всего, так и не узнал о гибели двух судов компании “Харрисон” и шхуны “Эрл оф Лэтом”.

Теперь, когда туман рассеялся, Тернер увеличил скорость до 18 узлов. Он дал команду поддерживать максимальное давление в трех работающих котлах на случай, если внезапно потребуется резко прибавить ход.

По просьбе Чарльза Лориэта стюард пришел будить его в полдень. Он сказал Лориэту, что уже показался остров Кейп-Клир, знакомый ориентир на юго-западном побережье Ирландии, и что часы на корабле перевели вперед, на гринвичское время. Лориэт поднялся, надел свой костюм “никербокер” и к 12.50 уже был на палубе. Взглянув на свои часы, показывающие время, как всегда, по Бостону, он определил, который теперь час по Гринвичу.

Обед для пассажиров первого класса начинался в час; Лориэт хотел сначала прогуляться минут десять. Он отметил, что корабль, похоже, “плетется”, а также увидел результаты ставок, вывешенные в полдень, согласно которым корабль прошел лишь 484 мили. Хотя Лориэту показалось, что корабль идет медленно, в действительности он делал чуть больше 20 узлов, учитывая те несколько часов в тумане, когда скорость снизилась до 15. И все-таки это было намного ниже 25 узлов – скорости, которую, по его ожиданиям, “Лузитания” должна была поддерживать.

“Стоял прекрасный день, легкий ветерок, спокойное море, яркое солнце”, – писал Лориэт⁹. По левому борту виднелся “старый добрый берег Ирландии”. Впрочем, до берега было еще далеко, он казался лишь зеленой полоской на горизонте. Хорошая погода вызвала у Лориэта беспокойство. “Я подумал про себя: если германская субмарина на самом деле что-нибудь замышляет, ей еще много недель не представится лучшего шанса, чем теперь, при нынешней погоде. В ровном, гладком море, какое нас окружало, в перископ субмарины видно все на много миль”.

Поразительна была гладкость моря. Лориэт сравнил его с блином; один из посыльных сказал: “плоское, что твой биллиардный стол”¹⁰.

Пассажирка из Коннектикута Джейн Макфаркар, поднявшись на одну из верхних палуб, смотрела на сверкающий морской простор. Они с шестнадцатилетней дочерью только что закончили выбирать вещи, которые наденут перед прибытием в Ливерпуль следующим утром. То, что на них было сейчас, они собирались оставить на корабле. “Вид был великолепный, – рассказывала Макфаркар, – сияло солнце, вода была гладкой, по обе стороны виднелась земля. Озирая эту прекрасную картину, я думала: «Где же эта опасность, о которой говорят?» Конец плавания был совсем близок, и мы не замечали совершенно никаких признаков опасности”¹¹.

В пятницу утром U-20 оставалась на поверхности, продолжая перезаряжать батареи. Швигер стоял на верху боевой рубки. Море было окутано туманом, но там и сям просвечивало солнце. Видимость быстро улучшалась. Море было ровным, дул бриз силой в 1 узел.

“Внезапно видимость сделалась очень хорошей”, – записал в журнале Швигер¹². Это относилось и к нему, и к любому британскому патрульному кораблю или миноносцу, окажись они поблизости. Ровная поверхность моря увеличивала вероятность того, что вахтенные неприятеля заметят субмарину, даже погруженной на перископную глубину, ведь белый перистый след от перископа Швигера был виден на много миль.

И действительно, появившийся вдали траулер пошел в направлении U-20. Швигер дал команду быстро погружаться и поднял перископ. Судно приближалось медленно, и вид его обеспокоил Швигера. “Следовательно, – записал он, – ныряем на глубину 24 метра, чтобы уйти от траулера”. Это произошло в 10.30. “В 12.00 снова поднимусь на глубину 11 метров и осмотрю местность в перископ”.

Но незадолго до того, в 11.50, на субмарине заволновались. Даже на глубине 80 футов под водой вся команда U-20 услышала звук идущего наверху корабля, передававшийся по корпусу субмарины. Швигер записал в журнале: “Над нами проходит судно с очень мощным двигателем”.

По звуку Швигер понял, что это не миноносец и не траулер, но нечто гораздо крупнее, быстро движущееся. Судно прошло прямо над субмариной. Это подтвердило благоразумность решения идти на глубине, до которой не доставал киль даже самых больших кораблей.

Подождав несколько минут, Швигер снова поднялся на перископную глубину, чтобы попытаться определить, что это за корабль.

Сирену отключили, солнце стояло высоко и ярко светило; и пассажиры “Лузитании” вышли на открытые палубы поиграть в мяч, шаффлборд и прочие игры. Дети постарше, как всегда, прыгали через скакалку. Те, что помладше, разгуливали по палубам с няньками и стюардами, некоторых возили в колясках, повесив им на шею или прикрепив к одежде трубочки для сосания. В тени и там, где гулял бриз в 18 узлов, который создавался движением самого корабля, без пальто было все еще прохладно. Одна женщина куталась в черные меха.

Шел последний день плавания, погода стояла такая солнечная и ясная, что пассажиры, похоже, решили одеться с особым тщанием, с неким щегольством. Одна семилетняя девочка надела бумазейное платье в розовую и белую полоску, а сверху – черное бархатное пальто на красной шелковой подкладке, добавив к этому золотое кольцо, красное коралловое ожерелье и перламутровую брошь¹³. Пальто делало ее похожей на черного дрозда с красными крыльями. Розовый был, похоже, в моде – у мальчиков. Один пятилетний мальчик носился повсюду в розовом пальто, под которым были клетчатые курточка и брючки. Какой-то мужчина лет под тридцать оделся с явным намерением поразить окружающих. Он записал:

Многие пассажиры устроились в шезлонгах, чтобы почитать, точь-в-точь как в предыдущие шесть дней. Дуайт Харрис некоторое время сидел на палубе, читая книгу о Медичи, затем отправился в кабинет эконома забрать свое обручальное кольцо, другие драгоценности и 500 долларов золотом, которые оставил там в начале вояжа. Затем он пошел к себе в каюту и повесил несколько из этих предметов, включая кольцо, себе на шею с помощью цепочки от часов. “Большую бриллиантовую брошь я приколол изнутри к карману пальто, – писал он, – а перед уходом из каюты отпер савояж с отделениями, где лежал мой спасательный жилет”¹⁴. Это был тот самый жилет, что он купил у Уонамейкера в Нью-Йорке за день до отплытия. Запас восклицательных знаков Харрис еще не исчерпал. “Золото положил в карман брюк и пошел обедать!”

Несмотря на спокойную погоду, пассажира из Канзас-Сити Теодора Нейша мучила морская болезнь, которой он страдал в течение всего плавания. Он уговаривал жену выйти на палубу без него, чтобы посмотреть на побережье Ирландии и острова при свете солнца. По своему прошлому опыту он знал, как красивы эти виды. Поначалу Белль отнекивалась: “Я сказала, что мне достаточно его слов, я посмотрю на них по дороге обратно, а если помешает туман, мне хватит картинок”¹⁵. Но Теодор настаивал, и она уступила и после была этому рада. “Прелестнее дня и представить себе невозможно: теплый воздух, безветрие, яркое солнце, гладкое море”.

Повсюду на корабле царила та атмосфера грусти и ожидания, что присуща концу вояжа, но теперь к ней примешивалось облегчение оттого, что удалось дойти до Англии в целости и сохранности.

Тернер, находясь на мостике, получил очередное сообщение от Адмиралтейства, которое еще больше все запутало: “Субмарины в 5 милях южнее Кейп-Клир, замечены в 10, курс на вест”¹⁶.

“Лузитания” уже прошла остров Кейп-Клир. Если верить сообщению, то позади, возможно, осталась и опасность – субмарины, снова в большом количестве, были позади и направлялись в открытое море. Капитан Тернер поздравил себя с тем, что, видимо, миновал их в тумане. Он знал, что даже если бы их командиры сейчас заметили дым из труб корабля и решили бы вернуться, у них не было никакой надежды его догнать.

Это несколько успокаивало, однако оставалось еще предыдущее сообщение – о субмаринах, действующих в проливе Святого Георга, к югу от Конинбегского плавучего маяка, прямо впереди.

Швигер осмотрелся вокруг, глядя в перископ и поворачивая его, пока не увидел корабль, который только что прошел у него над головой¹⁷. Это была поистине находка, притом не только по части тоннажа. Длинное и узкое, с носом, словно лезвие, судно легко разрезало морскую гладь. Из труб его шел густой черный дым, так что видно было: машинная команда работает изо всех сил, чтобы разогнать корабль до максимальной скорости. Швигер и без помощи военного штурмана Ланца определил, что за корабль перед ним. Это был большой вооруженный крейсер, британский, около 6000 тонн.

Он дал ему уйти. Выбора у него не было. На предельной скорости в погруженном состоянии, 9 узлов, догнать крейсер Швигер никак не мог. Тут не помогли бы даже максимальные 15 после всплытия, ведь крейсер удалялся, делая, судя по всему, 18 узлов. А решись Швигер на такое безрассудство – всплыть на поверхность, – орудия корабля потопили бы субмарину в считанные минуты.

Швигер все равно пошел следом за крейсером, оставаясь на перископной глубине, на случай, если тот вдруг сменит курс и можно будет его обогнать и начать атаку. Однако корабль летел на полном ходу, маневрируя зигзагом, и скоро уже был совсем далеко. Позже Швигер рассказывал своему другу Валентинеру, как в тот момент, выйдя из себя, он разразился бранью. “Когда первые дни войны миновали, – объяснял Валентинер, – возможность пальнуть торпедой по какому-либо боевому кораблю размером с крейсер предоставлялась нечасто, многим субмаринам и вовсе не довелось увидеть их ни разу за всю войну”. В британском флоте, как и в германском, крупные боевые корабли держали подальше от опасности и “не посылали их рыскать по морю, где они превратились бы в хорошую мишень для субмарин”.

Как оказалось, это был британский корабль “Джуно”, старый крейсер, теперь ходивший в береговой дозор. Он был приписан к Куинстауну и торопился в порт именно потому, что получил последние сигналы тревоги от Адмиралтейства. По пути команда, по заведенному порядку, замерила температуру воды – та оказалась 55 градусов по Фаренгейту.

“Закончив браниться, – рассказывал Швигер Валентинеру, – я заметил, что туман подымается. Теперь видно было голубое небо”¹⁸.

Встреча с кораблем, по записям Швигера, произошла в 12.15. Полчаса спустя он всплыл и снова взял курс на запад, домой. Теперь первостепенной задачей было беречь горючее. Откладывать было нельзя – плыть на базу в Эмден оставалось еще неделю.

К тому времени погода прояснилась прямо-таки на удивление. “Видимость необыкновенно хорошая, – отметил Швигер, – прекрасная погода”¹⁹.

На горизонте показалось что-то еще.