Когда я открыл глаза, то увидел, что лежу недалеко от костра, вокруг которого совсем недавно сидели дикари, готовясь к ужасному пиршеству. Около меня лежал Лео, а над ним склонилась высокая фигура Устаны, которая обмывала глубокую рану в боку, намереваясь перевязать ее. Сзади стоял Джон, невредимый, но испуганный и дрожащий. По другую сторону огня валялись трупы убитых нами людей, около 12 человек, не считая женщины, и тело бедного Магомета, которого убила моя пуля. Слева какие-то люди связывали руки оставшихся в живых людоедов и скрепляли их по двое.

Негодяи покорились своей участи, по-видимому, спокойно, хотя это спокойствие плохо сочеталось с их горевшими яростью глазами. Перед пленниками стоял старик Биллали, следивший за происходящим. Он выглядел усталым и был похож на патриарха со своей развевающейся бородой; смотрел на пленников так холодно и безучастно, словно перед ним были быки, которых готовили к бойне.

Потом он обернулся и заметив, что я сижу, подошел ко мне и очень любезно выразил надежду, что мне лучше. Я ответил, что у меня болит и ноет все тело. Он наклонился и осмотрел рану Лео.

- Скверный удар! - произнес он. - Но копье не задело внутренностей!

- Он оправится.

- Я рад, что ты вернулся, отец! - отвечал я. - Еще минута, и все было бы кончено! Эти дьяволы хотели убить нас, как убили нашего слугу!

Я указал на Магомета.

Старик стиснул зубы, и страшная злоба сверкнула в его глазах.

- Не бойся, сын мой! - ответил он. - Их постигнет такая участь, о которой страшно говорить. Они пойдут туда, где живет «Она», и их мучения будут достойны ее величия. Этот человек, - он указал на Магомета, - умер прекрасной смертью в сравнении с той, которая ожидает этих шакалов. Расскажи мне, пожалуйста, как это случилось?

В нескольких словах я передал ему все, что произошло.

- Так! - произнес он. - Да, сын мой, у нас существует обычай, - если чужестранец приходит в нашу страну, убивать его, надев ему на голову раскаленный горшок, и потом съесть!

- Странное гостеприимство, - возразил я, - в нашей стране мы ласково встречаем чужестранца, поим и кормим его. А здесь вы съедаете его!

- Таков обычай! - отвечал Биллали. - Я сам думаю, что это дурной обычай! Мне не нравится вкус мяса чужеземцев, особенно когда они долго бродили по болотам и питались дичью! - добавил он, помолчав. - Когда «От, которой повинуется все», приказала пощадить вашу жизнь, то ничего не сказала о черном человеке, а эти люди, настоящие гиены, захотели попробовать его мяса, и эта женщина, - ты верно сказал, - внушила им мысль надеть на него раскаленный горшок. Лучше бы этим злодеям не родиться на свет, чем увидеть ужасный гнев «Той, которой повинуется все»!

- Счастливы те, которые умерли от вашей руки!

- Да, - продолжал он, - вы хорошо дрались. Знаешь ли ты, длиннорукая обезьяна, что ты раздавил все кости у своих обоих противников, словно скорлупу от яйца? А молодой лев, он боролся с целой толпой. Троих он убил, а четвертый умирает, потому что его голова раздроблена. Это был чудесный бой, и я стал вашим другом, потому что люблю храбрых людей. Скажи мне, сын мой, - твое лицо так напоминает обезьяну, - как это случилось, что вы убили этих людей? Мне сказали, что вы убили их…

Я объяснил Биллали все что мог в немногих словах, потому что чувствовал себя усталым и говорил только потому, что боялся обидеть его. Растолковал ему, что такое порох и ружье. Тогда он попросил меня выстрелить в одного из пленников, чтобы показать ему на деле действие пороха и кстати воспользоваться случаем отомстить одному из негодяев. Биллали был очень удивлен, когда я пояснил ему, что мы не привыкли спокойно стрелять в людей, что мы предоставляем мщение закону и Высшему Могуществу. Я добавил, что когда оправлюсь, то возьму его с собой на охоту, где он убьет какое-нибудь животное. Он обрадовался моему предложению, словно дитя обещанной новой игрушке.

Лео открыл глаза под действием водки, которую Джон влил ему в горло, и мы замолчали.

Потом мы отнесли Лео и положили его в постель. Джон и Устана поддерживали его. Я готов был расцеловать добрую девушку за ее мужество, за то, что она рисковала своей жизнью, спасая моего мальчика. Но Устана оказалась строгой молодой особой, с которой нельзя было позволить себе никакой вольности. И я подавил свои чувства. Разбитый духом и телом, измученный, но с сознанием безопасности, я залег в свою нишу, не забыв поблагодарить Провидение от всего сердца за спасение. Немногие из людей были так близко от смерти и так счастливо избежали опасности!

Даже в спокойное время я плохо сплю вообще, а в эту ночь мои сны не были особенно приятными. Меня преследовала фигура Магомета, убегающего от раскаленного докрасна горшка. В конце концов передо мной постоянно появлялась закутанная фигура, которая время от времени сбрасывала с себя покрывало и стояла передо мной или в образе прекрасной цветущей женщины, или безобразного скелета, произносившего следующее:

«Все живущее познало смерть; то, что мертво, не может никогда умереть, потому что в Мире Духа жизнь - есть ничто, и смерть - ничто. Да, все живущее вечно, хотя временами засыпает и забывается!»

Наконец рассвело. Я чувствовал, что совсем закоченел и пытался встать. В 7 часов утра появился Джон, сильно хромавший. Его круглое лицо походило на недозрелое, помятое яблоко. Он сказал мне, что Лео спал хорошо, но был еще очень слаб.

Через 2 часа Биллали (Джон называл его Билли-козел, потому что его белая борода придавала ему сходство с козлом) пришел к нам, держа в руке лампу, почти упираясь головой в своды маленькой комнаты. Я притворился спящим и сквозь опущенные веки наблюдал за его насмешливым, но красивым старческим лицом. Он устремил на меня свои совиные глаза, поглаживая огромную бороду.

- Ага! - забормотал он (Биллали имел привычку бормотать про себя). - Он безобразен, безобразен настолько, насколько молодой красив, - настоящая обезьяна! Но я люблю этого человека, хотя странно в мои года любить белого человека. Пословица говорит: «Не доверяй людям и убей того, кому ты меньше всех доверяешь! Что касается женщин, беги от них, потому что они - зло, и в конце концов погубят тебя!» Это хорошая пословица и перешла к нам из древности. Но мне нравится эта обезьяна, и я надеюсь, что «Она» не околдует его. Бедная обезьяна! Он устал после борьбы! Я уйду, чтобы не разбудить его!

Я подождал, пока он повернулся ко входу, и позвал его.

- Отец мой, это ты?

- Да, сын мой, это я. Я уйду, чтобы не беспокоить тебя, хотя пришел посмотреть, как ты себя чувствуешь, и сказать тебе, что негодяи уже на пути к Той, которой повинуется все». «Она» сказала мне, чтобы вы все также пришли туда, но я боюсь, что вы не в состоянии идти!

- Да, - ответил я, - надо подождать, пока мы оправимся. Прошу тебя, отец мой, помоги мне выйти на воздух. Мне нехорошо здесь!

- Да, да, - ответил он, - здесь тяжелый воздух! Я помню, когда был еще мальчиком, то нашел на том месте, где ты лежишь, мертвое тело прекрасной женщины. Она была так хороша, что я прокрался сюда с лампой, чтобы рассмотреть ее. Она была прекрасна. Цвет кожи ее был белым, а золотистые волосы доставали до ног. Каждый день приходил я сюда, чтобы любоваться на нее, - не смейся надо мной, чужестранец, - и, в конце концов, полюбил мертвую красавицу. Я часто целовал ее холодное лицо и думал о том, как счастлив был человек, который любил ее и обнимал. Да, это мертвое тело научило меня мудрости, говорило мне о суетности жизни, о величии смерти, о том, что все в мире имеет конец и забывается. Так шло время. Моя мать, очень наблюдательная женщина, заметила, что я изменился, стал серьезнее, начала следить за мной, увидела мертвую красавицу и испугалась, что я околдован ею. Пожалуй, это была правда! Моя мать взяла лампу, прислонила мертвую женщину к стене и подожгла ее волосы. Она сгорела вся. Смотри, сын мой, след дыма еще остался под сводами!

Я взглянул и заметил след сажи на сводах.

- Она сгорела вся до самых ног, - продолжал Биллали, - одну ногу я спас, отрезав ее от кости, и спрятал под этим камнем, завернув в кусок холста. Затем до сегодняшнего дня я не входил сюда. Погоди, я посмотрю!

Встав на колени, Биллали стал шарить своей длинной рукой под камнем. Вдруг лицо его вспыхнуло, и он вытащил что-то, покрытое пылью и завернутое в сгнившую тряпку. Когда он развернул это, я увидел, к моему удивлению, красивую, чудной формы женскую ногу, совершенно свежую и крепкую, как будто она была положена только вчера.

- Видишь, сын мой! - произнес Биллали печальным голосом, - я говорил тебе правду. Посмотри на эту ногу!

Я взял холодную ногу и долго рассматривал ее при свете лампы со странным чувством удивления, страха и очарования. Она была бела, белее, чем при жизни, и тело осталось телом, хотя от него исходил слабый запах. Мертвая нога не сморщилась, не почернела, как у египетских мумий, а осталась прекрасной, полной, хотя была немного опалена огнем. Бедная маленькая нога!

Я завернул в тряпочку эту реликвию и спрятал в свою сумку, - странное место успокоения; потом с помощью Биллали пошел к Лео. Он был весь разбит, выглядел хуже меня, страшно ослаб от потери крови, но зато весел и просил есть, Джон и Устана положили его на носилки и с помощью старого Биллали понесли ко входу в пещеру. Там мы все позавтракали и провели весь день. Наутро Джон и я совершенно оправились. Лео также чувствовал себя лучше, и я согласился отправиться на равнину Кор, где, как нам сказали, жила таинственная «Она».