ГЛАВА 12
Понемногу жизнь в Равенне приходила в норму. Воинские части растекались из города, будто вода из тряпки, брошенной на кафельный пол. Крупный ручеек устремился на север — пятьдесят тысяч готов под командованием Асинара возвращались в Далмацию. Пэдуэй отчаянно молился, чтобы Асинар, иногда вроде бы проявлявший проблески разума, не испытал какого-нибудь очередного приступа страха и не примчался назад при первом появлении врага.
Сам Пэдуэй не смел надолго покинуть Италию, чтобы возглавить поход. Все, что он мог, это придать отряду часть своей личной охраны — учить готов тактике борьбы с конными лучниками. Правда, не исключено, что едва скрывшись с глаз, Асинар тут же откажется от этих новомодных штучек. Или, возможно, кирасиры перейдут на сторону Константина. Или… Впрочем, какой смысл гадать?
Пэдуэй наконец выкроил время для визита к Матасунте. Он твердил себе, что это лишь дань вежливости и установление полезного контакта. Однако в глубине души сознавал, что не хочет уезжать из Равенны, не повидав еще разок обольстительную девицу.
Принцесса встретила его весьма любезно. Она говорила на безупречной латыни, красивым контральто, и ее сильный голос звенел энергией и жизнью.
— Благодарю тебя, блистательный Мартинус, за чудесное спасение от чудовища Виттигиса. Я навеки у тебя в долгу.
— Пустяки, госпожа, — скромно ответил Пэдуэй. — Мне просто посчастливилось вовремя приехать.
— О, не принижай своих достоинств! Я многие о тебе знаю. Лишь настоящий мужчина мог достигнуть подобных успехов. Особенно если учесть, что ты чужеземец, прибывший в Италию всем год назад.
— Другим, возможно, мои дела кажутся настоящим свершением, но, честно говоря, я действую будто помимо собственной воли, принуждаемый обстоятельствами.
— Фаталистический взгляд, Мартинус. Похоже, ты и впрямь язычник. Хотя я совершенно не против этого.
Пэдуэй рассмеялся.
— Естественно! Если побродить по холмам Италии, язычников, по-моему, можно встретить немало.
— Безусловно. Я бы, кстати, с удовольствием посетила какую нибудь маленькую деревушку. С хорошим проводником, разумеется.
— Из меня, наверное, проводник отличный — где я только не побывал за последние несколько месяцев!
— Так ты возьмешь меня с собой? Берегись — я не забуду твоего обещания!
— Это меня как раз не страшит. Вот только когда? Видит Бог, чуждые мне политика и война не оставляют буквально ни минуты.
— Чуждые? Что же в таком случае тебе близко?
— Я собиратель фактов, специалист по истории тех времен, у которых нет истории.
— Ты интересный человек, Мартинус. Теперь ясно, почему тебя называют Загадочным… Но если политика и война тебе не по душе, зачем ты ими столь активно занимаешься?
— Это трудно объяснить, госпожа. Специфика моей работы на родине позволяла мне изучать расцвет и упадок многих культур. Сейчас, оглядываясь вокруг себя, я вижу многие симптомы упадка.
— Вот как? Странно. Не спорю, мой народ и такие варвары, как франки, покорили почти всю Западную империю. Но они не угрожают цивилизации! Напротив, они — ее единственная защита от болгарских гуннов, славян и прочих дикарей. Я не припомню другого времени, когда западная культура была бы в большей безопасности.
— Каждый человек вправе иметь собственное мнение, — сказал Мартинус. — Я всего лишь суммирую доступные мне факты и делаю из них выводы. Например, что может означать падение численности населения Италии, несмотря на постоянную иммиграцию готов? Или резкое уменьшение объема торговли?
— Объема торговли? Никогда не думала, что по объему торговли можно оценивать состояние цивилизации… Однако ты не ответил на мой вопрос.
— Попробую. Я стараюсь не допустить, чтобы тьма застоя и варварства опустилась на западную Европу. Должно быть, это звучит самонадеянно — какой человек способен в одиночку достигнуть подобных результатов? Но я делаю все, что могу. К примеру, мы страдаем от плохой связи — и я содействую строительству телеграфа. А так как это поддерживают римские патриции, склонные к прогреческим настроениям, я оказываюсь по горло замешан в политику. Одно тянет за собой другое, и теперь судьба Италии лежит практически на моих плечах.
Матасунта задумалась.
— Полагаю, плохая связь может привести к тому, что какой-нибудь генерал совершит переворот или завоеватель перейдет границу, а центральная власть узнает об этом лишь недели спустя.
— Верно. Ты достойная дочь своей матери. Если бы я смел относиться к тебе снисходительно, то сказал бы, что у тебя мужской ум.
— Почему же снисходительно? Я была бы польщена. — Принцесса улыбнулась. — По крайней мере, если иметь в виду такого мужчину, как ты. Подавляющее большинство моего окружения… ха! Писклявые младенцы, олухи несмышленые; способны только кричать и драться. Когда я выйду замуж, мой супруг должен быть… скажем, человеком одновременно умным и деятельным.
Пэдуэй встретил взгляд Матасунты, и его сердце вдруг зачастило.
— Надеюсь, госпожа, ты такого найдешь.
— Возможно, и найду.
Она выпрямилась и устремила на Мартина холодные серые глаза, безучастная к бурлящим в нем чувствам. Мартин не мог не отметить, что горделивая осанка отнюдь не делала ее менее желанной. Скорее наоборот.
— Ты же спас меня от самого тупоголового, — продолжила Матасунта. — Какова, кстати, судьба этого негодяя? Только не делай вид, будто тебе ничего не известно. Все знают, что твоя охрана вывела его из церкви, а затем он словно испарился.
— Виттигис в полной безопасности — и с его точки зрения, и с твоей.
— Ты его спрятал? Зря. Врагов надо убивать.
— У меня есть причины сохранить ему жизнь.
— Вот как? Должна тебя честно предупредить: попади он в мои руки, у меня таких причин не будет.
— Не слишком ли ты сурова с бедолагой? По-своему, по-глупому, он пытался защитить королевство.
— Все равно. После этого унижения в церкви я его ненавижу. — Серые глаза были холодны как лед. — А я не привыкла останавливаться на полпути.
— Понятно, — сухо произнес Пэдуэй, вынырнув на миг из розового тумана. Но тут Матасунта снова улыбнулась — желанная и ласковая женщина.
— Ты, конечно, останешься к обеду? Приглашенных мало, и все рано уйдут.
— Э… — Работы было непочатый край. И хоть когда-то надо же отоспаться. — Благодарю, госпожа. С удовольствием.
После третьего посещения Матасунты Пэдуэй говорил себе: «Вот настоящая женщина. Ослепительно красива, умна, с характером. Мужчине о такой только мечтать! Почему бы и нет?.. Я ей определенно нравлюсь, а с ее поддержкой для меня не будет ничего невозможного. Конечно, она не стесняется в средствах и, пожалуй, чересчур кровожадна — „миленькой“ ее не назовешь. Но не ее в том вина, суровое время рождает суровых людей. Выйдет замуж — успокоится».
Другими словами, Пэдуэй был по уши влюблен — что часто случается с людьми осмотрительными и здравомыслящими.
Но как жениться на готской принцессе? Прокатить на автомобиле и для начала сцеловать всю губную помаду? Матасунта сирота — к родителям не подъедешь. В конце концов Пэдуэй решил затрагивать эту тему намеками и следить за ее реакцией.
— Матасунта, дорогая, — спросил он, — когда ты говорила о достойной паре… у тебя есть еще какие-нибудь требования к избраннику?
Она лучезарно улыбнулась ему, отчего пол под ногами Мартина слегка закачался.
— Кроме тех, что я перечислила, в общем-то, нет. Разумеется, он не должен быть много старше.
— Ты не против, если он будет одного с тобой роста?
— Лишь бы не был карликом.
— А ты не против крупного носа?
Принцесса чувственно рассмеялась.
— Мартинус, ты такой смешной!.. Знаешь, какая между нами разница? Я всегда добиваюсь своего прямо — в любви, в ненависти, в чем угодно.
— А я?
— А ты ходишь вокруг да около и неделю мучаешься сомнениями: настолько ли тебе это надо, чтобы рисковать… Только пойми меня правильно, — поспешно добавила Матасунта, — мне все в тебе нравится.
— Приятно слышать. Так относительно носа…
— Конечно, не против! Твой нос, по-моему, аристократичен и благороден. Не возражаю я и против маленьких рыжих бородок или вьющихся каштановых волос или любых других черт внешности удивительного молодого человека по имени Мартинус Падуанский. Тебя ведь это интересует?
Пэдуэй с облегчением вздохнул. Какая чудесная женщина — все понимает и идет ему навстречу!
— Честно говоря, да, принцесса.
— Не будь таким кошмарно почтительным, Мартинус. Сразу видно, что ты чужестранец — непременно употребляешь все правильные титулы и обращения.
Пэдуэй ухмыльнулся.
— Лучше подстраховаться… Ну, попробую без обиняков. Я… э-э, хотел спросить… раз ты не против… нельзя ли мне рассчитывать со временем на… э-э…
— Ты случайно не любовь имеешь в виду?
— Да! — выпалил Мартин.
— Может быть.
— Фу! — Мартин вытер вспотевший лоб.
— Только меня надо учить, — сказала Матасунта. — Я вела уединенную жизнь и плохо знаю мир.
— Я заглянул в свод законов, — торопливо произнес Пэдуэй. — Есть декрет, запрещающий браки между итальянцами и готами, однако про американцев там ничего не говорится. Так что…
Матасунта перебила его:
— Если ты сядешь поближе, дорогой Мартинус, мне будет лучше слышно.
Пэдуэй подошел и сел рядом с принцессой.
— Эдикты Теодориха…
— Я знаю закон, — промурлыкала Матасунта. — Наставления мне нужны иного рода.
Мартин наконец подавил свою тенденцию теоретизировать, когда дело касалось чувств.
— Первый урок, любовь моя, будет такой.
И поцеловал ее руку.
Веки принцессы были сомкнуты, рот приоткрыт, грудь судорожно вздымалась.
— Значит, американцы тоже практикуют искусство поцелуев?
Пэдуэй схватил ее в объятия и дал второй урок. Матасунта открыла глаза, моргнула и восхищенно покачала головой.
— Глупый вопрос, дорогой Мартинус, нам до американцев далеко!.. Какие мысли ты рождаешь в невинной девушке!
Она рассмеялась — заливисто и громко. Пэдуэй хрипловатым голосом подхватил ее смех.
— Ты сделала меня счастливым человеком, принцесса.
— Ты тоже сделал меня счастливой, мой принц. Я и мечтать не могла о таком мужчине! — Матасунта вновь упала в его объятия, потом выпрямилась, поправила прическу и деловито продолжила: — Но прежде нам надо решить немало важных вопросов. Например, Виттигис.
— Что — Виттигис? — Счастье Пэдуэя внезапно дало трещину.
— Его придется убить, разумеется.
— Убить?
— Не надо удивляться, дорогой. Я предупреждала, что не люблю останавливаться на полпути. И Теодохада, кстати, тоже.
— А его-то зачем?
Матасунта нахмурилась.
— Он убил мою мать, разве не так? К тому же ты когда-нибудь сам захочешь стать королем…
— Не захочу, — сказал Пэдуэй.
— Не захочешь стать королем?! Почему, Мартинус?
— Это не для меня, дорогая. Кроме того, я не принадлежу к Амалингам.
— Ты будешь моим мужем и, следовательно, членом семьи.
— Все же я…
— Достаточно, милый! Ты просто думаешь, что не хочешь. Со временем у тебя появятся другие желания. Ну и уж раз мы об этом заговорили, грех не вспомнить твою бывшую служанку, как там ее… кажется, Джулия?
— А что Дж… Откуда ты о ней знаешь?
— Неважно. Мы, женщины, все рано или поздно узнаем.
Маленький холодный комочек в желудке Пэдуэя вырос в ледяной ком.
— Но… Но…
— Как, Мартинус, ты не пойдешь ради своей нареченной даже на самую пустячную уступку? Не подумай, что я ревную к какой-то грязной девке. Однако если после нашей свадьбы она останется жить, это оскорбит мое достоинство. Я не настаиваю на болезненной смерти. Любой быстродействующий яд…
Лицо Пэдуэя стало совершенно безучастным — как у квартирного маклера при упоминании о тараканах. Его лоб взмок, в голове калейдоскопически кружились мысли. Теперь он понимал, что не любит Матасунту ни капли. Пусть эта свирепая белокурая Валькирия достанется какому-нибудь огромному громкоголосому готу! А ему больше по нраву девушки кроткие… И ни один страховой агент не застрахует жизнь Амалинга, учитывая кровавое прошлое семейства.
— Ну? — требовательно произнесла принцесса.
— Извини, задумался, — виновато ответил Пэдуэй, не зная, как выпутаться из этой ситуации. — Понимаешь, я вспомнил: у меня в Америке осталась жена.
— Хорош пустячок, — ледяным тоном произнесла Матасунта.
— Я очень давно ее не видел.
— Что ж, существует развод.
— Моя религия его запрещает. Мы, конгрегационалисты, верим, что в аду самое жаркое местечко отведено разведенным.
— Мартинус! — Глаза Матасунты гневно сверкнули. — Ты, кажется, трусишь. Более того, ты, кажется, хочешь дать задний ход. Ни один мужчина, так гнусно обошедшийся со мной, не проживет и…
— Нет-нет, вовсе нет! — вскричал Пэдуэй. — Ты одна царишь в моем сердце. Меня не остановит и море крови!
— Гм-м-м, красиво изъясняешься, Мартинус Падуанский. Ты всех девушек обольщаешь такими речами?
— Клянусь, я от тебя без ума!
— Ты в самом деле меня любишь? — смягчилась принцесса.
— Еще как! В жизни не видел подобной девушки! — Последнее было совершенно искренним. — Но факты — суровая вещь.
Матасунта потерла лоб, явно раздираемая противоречивыми эмоциями.
— Если вы давно не виделись, откуда ты знаешь, что она жива?
— Точно не знаю. Но я не уверен и в обратном. А ведь ваши законы очень строги к двоеженству. Эдикты Аталарика, параграф шестой. Я смотрел.
— Все-то ты смотришь… — с легким раздражением произнесла Матасунта. — А известно кому-нибудь в Италии об этой твоей американской сучке?
— Н-нет, но…
— Так не глупишь ли ты, Мартинус? Кому какое дело, если у тебя на другом конце света есть жена?
— Религия.
— О, к дьяволу всех священников! Когда мы придем к власти, с арианами я справлюсь. А у тебя, я слышала, добрые отношения с епископом Болоньи, то есть практически с самим папой.
— Я имею в виду не церковь. Я имею в виду личные убеждения.
— Такой практичный человек, как ты? Чушь! Просто нашел предлог, чтобы…
Предвидя очередную вспышку, Пэдуэй торопливо вставил:
— Послушай, Матасунта, давай не будем затевать религиозных споров. Оставь мою веру в покое, а я не трону твою. О, кажется, нашлось решение!
— Какое?
— Я отправлю в Америку гонца и выясню, жива моя жена или нет.
— А много это времени займет?
— Недели. Возможно, месяцы. Если ты меня на самом деле любишь, то рано или поздно мы дождемся.
— Хорошо, — без особой радости согласилась принцесса и тут же бросила на Пэдуэя пронзительный взгляд. — Предположим, твой гонец обнаружит, что она жива?
— Зачем ломать себе голову? Видно будет.
— Нет, договоримся сейчас!
— Любимая, ты не доверяешь своему будущему мужу? В таком случае…
— Не увиливай, Мартинус. Ты скользок, как византийский законник.
— Ну, тогда, полагаю, я рискну своей бессмертной…
— О, Мартинус! — ликующе вскричала Матасунта. — Прости меня за глупость! Конечно же, ты велишь гонцу отравить ее, если она все-таки жива! Это даже лучше, чем развод, если подумать о моем добром имени. Теперь все наши тревоги позади.
Она обняла его с настораживающей силой.
— Вероятно, — без особой уверенности произнес Пэдуэй. — Продолжим занятия, дорогая. — И снова поцеловал ее, стараясь установить рекорд.
Матасунта счастливо вздохнула.
— Ты только больше никого не целуй, любовь моя.
— Не смею и думать об этом, принцесса.
— Вот-вот, — грозно сказала она и очаровательно улыбнулась. — Прости меня, дорогой, за некоторое волнение. Я, по сути своей, наивная девушка, слабохарактерная и неискушенная.
«По крайней мере, — отметил про себя Пэдуэй, — я тут не единственный обманщик.»
— К сожалению, мне пора идти. Сейчас же первым делом отправлю гонца. А завтра я уезжаю в Рим.
— О, Мартинус, к чему такая спешка? Тебе лишь кажется, что пора идти…
— Увы. Государственные дела, сама понимаешь. Я буду думать о тебе всю дорогу, — Он снова поцеловал ее. — Будь мужественной, моя любимая. Ну, улыбнись!
Матасунта грустно улыбнулась и заключила его в стальные объятия.
Вернувшись домой, Пэдуэй вытащил из постели своего ординарца-кирасира, армянина по имени Тирдат.
— Надень свой правый сапог, — велел он.
Ординарец протер глаза.
— Мой правый сапог? Я правильно тебя понял, благородный господин?
— Правильно, правильно. Давай быстрей! — Когда желтый кожаный сапог оказался на ноге, Пэдуэй повернулся к кирасиру спиной, наклонился вперед и сказал через плечо:
— А теперь дай мне хорошего пинка, добрейший Тирдат.
Ординарец разинул рот.
— Дать пинка моему командиру?
— Ты что, плохо слышишь? Ну, смелей!
Тирдат вздохнул в замешательстве, потом, решившись, от души врезал. Пэдуэй поднялся, кряхтя, потер ушибленное место и с благодарностью сказал:
— Спасибо, Тирдат. Можешь идти спать.
Он чувствовал себя намного лучше.
Но Пэдуэю не удалось уехать из Рима ни на завтра, ни даже через два дня. Должность королевского квестора оказалась отнюдь не синекурой, когда можно свободно помыкать людьми, а самому делать что захочется. Нужно было действительно работать.
Знатный гот Ваккис, сын Торасмунда, член королевского совета, принес проект предлагаемой поправки к закону о краже лошадей.
— Виттигис согласился с новой формулировкой, — объяснил он, — но не успел утвердить ее. Так что теперь, великолепнейший Мартинус, тебе придется обсудить вопрос с Теодохадом, изложить поправку правовым языком и попытаться удержать внимание короля достаточно долго, чтобы получить его подпись. — Ваккис ухмыльнулся. — И пусть помогут тебе святые, если он окажется в дурном настроении!
Пэдуэй вначале растерялся. Затем вспомнил о Кассиодоре, и старый грамотей оказал неоценимую помощь. Из подготовленного им текста надо было лишь вычеркнуть наиболее цветистые фразы.
Мартин пригласил на обед Урию, племянника Виттигиса. Тот пришел и вел себя, в общем-то, доброжелательно, хотя и дулся еще из-за ареста дяди. Пэдуэю этот внушительный гот был симпатичен. Он думал: «Сколько можно обманывать Матасунту? Пока она считает меня своим женихом, я не смею даже взглянуть в сторону другой женщины. А Урия недурен собой и явно не глуп. Если бы удалось их свести…»
Он поинтересовался, не женат ли Урия. Гот удивленно вскинул брови.
— Нет. А что?
— Так, пустое любопытство. Чем ты теперь собираешься заняться?
— Не знаю. Удалюсь в свое поместье, наверное, предамся воспоминаниям… Это будет скучная жизнь.
— Ты не знаком с принцессой Матасунтой? — как бы случайно обронил Пэдуэй.
— Мы не представлены. Я приехал в Равенну специально на свадьбу, всего за день до церемонии. Разумеется, я видел принцессу в церкви, когда ворвался ты. Красивая девушка, правда?
— О, да. И вообще особа весьма примечательная. Если хочешь, я постараюсь организовать вам встречу.
Как только Урия ушел, Пэдуэй помчался к Матасунте, напустив на себя самый беспечный вид.
— Как видишь, дорогая, уехать не удалось. Дела…
Матасунта обвила его шею руками, так что он не мог вздохнуть, и прервала заготовленную речь самым эффективным способом. Мартин не смел противиться, да это и не стоило ему большого труда. Беда была лишь в том, что он не мог мыслить логически в то время, как ему требовалось все его искусство. А страстная принцесса, казалось, готова была целоваться бесконечно.
Наконец она спросила:
— Ну, что ты хотел сказать, возлюбленный мой?
Пэдуэй закончил объяснение.
— Я и решил забежать к тебе. — Он рассмеялся. — Все же хорошо, что мне надо ехать в Рим. Какая может быть работа, когда рядом ты?.. Между прочим, тебе знаком Урия, племянник Виттигиса?
— Нет. И не уверена, что хочу знакомиться. Когда мы покончим с Виттигисом, само собой придется ликвидировать и его племянников. А у меня глупое предубеждение против убийства людей, которых я знаю лично.
— Дорогая, не принимай опрометчивых решений. Урия — великолепный парень, тебе он обязательно понравится. По-моему, это единственный гот, которого Бог не обделил ни силой, ни умом.
— И все же…
— Кроме того, он мне нужен, а сотрудничать не хочет. Я и подумал, что, может быть, ты согласилась бы завлечь его, склонить женскими чарами на мою сторону.
— Ну, если ты думаешь, что я могу помочь тебе, то, пожалуй…
Так принцесса в тот же вечер пригласила их на ужин. Сперва Матасунта отнеслась к молодому готу неприязненно. Но было выпито немало вина, и потихоньку она сменила гнев на милость. Урия оказался компанейским парнем, и вскоре они уже оглушительно смеялись и над тем, как он изображал пьяного гунна, и над скабрезными американскими анекдотами, которые торопливо переводил Пэдуэй. Если бы не невесть откуда взявшаяся досада на успех своего замысла, Мартин готов был признать, что давно не проводил время так приятно.
