«Гармония премиум»

Перевод Т. Покидаевой

У моей мамы было присловье на любой случай. («И Стивен помнит их все». – Я прямо слышу, как моя жена Табита произносит эти слова и непременно закатывает глаза.)

Мама любила говорить: «Молоко впитывает запахи всего, с чем стоит рядом». Не знаю насчет молока, но это чистая правда, когда речь идет о стилистическом становлении начинающего писателя. В молодости я писал, как Лавкрафт, когда читал Лавкрафта, и как Росс Макдональд, когда читал о приключениях частного детектива Лу Арчера.

Постепенно стилистическое подражание сходит на нет. Мало-помалу у писателя вырабатывается собственный стиль, уникальный, как отпечатки пальцев. Отголоски авторов, которых он читал в годы писательского становления, все равно остаются, но ритм его собственных мыслей – выражение мозговых импульсов, как мне кажется, – постепенно начинает доминировать. В конечном итоге никто не звучит, как Элмор Леонард, кроме самого Леонарда, и никто не звучит, как Марк Твен, кроме самого Твена. Однако время от времени стилистическое подражание возвращается. Так всегда происходит, когда писатель открывает для себя новый и по-настоящему замечательный способ выражения мыслей, который показывает ему, как по-новому видеть и говорить. «Жребий Салема» был написан под воздействием поэзии Джеймса Дикки, и если «Роза Марена» местами напоминает Кормака Маккарти, то лишь потому, что во время работы над этой книгой я читал произведения Маккарти – все, которые смог достать.

В 2009 году редактор «Книжного обозрения “Нью-Йорк таймс”» предложил мне написать двойной обзор: книги Кэрол Скленика «Раймонд Карвер: жизнь писателя» и сборника рассказов самого Карвера, выпущенного «Американской библиотекой». Я согласился, в основном потому, что это дало мне возможность исследовать новую территорию. Будучи всеядным читателем, почему-то я упустил Карвера. Большое «слепое пятно» для писателя – более или менее современника Карвера, скажете вы и будете правы. В свое оправдание могу ответить только: quot libros, quam breve tempus – так много книг, так мало времени (и да, у меня есть такая футболка).

В любом случае меня поразили четкость стиля Карвера и великолепное напряжение его прозы. Все на поверхности, но эта поверхность настолько чиста и прозрачна, что читатель видит под ней живую вселенную. Мне понравились рассказы Карвера, мне понравились американские неудачники, о которых он писал с таким знанием дела и с такой нежностью. Да, он был алкоголиком, но это был человек с большим сердцем и уверенным чувством стиля.

Я написал «Гармонию премиум» вскоре после того, как прочел больше двух дюжин рассказов Карвера, так что неудивительно, что здесь ощущается привкус его историй. Если бы я написал этот рассказ в двадцать лет, наверняка получилась бы невнятная копия какого-нибудь писателя получше. Но я написал его в шестьдесят два, и мой собственный стиль проступил на поверхность – не знаю, к добру или к худу. Как и у многих великих американских писателей (таких как Филип Рот и Джонатан Франзен), у Карвера, похоже, отсутствует чувство юмора. Я же вижу юмор почти во всем. Здесь этот юмор черный, но, по-моему, лучше юмора и не придумаешь. Потому что – уясните себе, – когда речь заходит о смерти, остается только смеяться.

* * *

Они были женаты уже десять лет, и долгое время все шло хорошо – замечательно, – но теперь они ссорились. Теперь они ссорились часто. По сути, это всегда был один и тот же спор. Замкнутый круг. Когда они ссорятся, думает Рэй, это напоминает собачьи бега. Когда они ссорятся, они похожи на двух гончих псов, мчащихся за механическим зайцем. Раз за разом проносишься мимо одних и тех же декораций, но не видишь пейзажа. Видишь лишь зайца.

Ему кажется, все могло быть иначе, если бы у них были дети. Но жена не может иметь детей. Они наконец сдали анализы, и так сказали врачи. Проблема в ней. У нее что-то не так. Через год после этого он купил ей щенка, джек-рассел-терьера, которого она назвала Бизниз. Если кто спрашивал, Мэри всегда произносила его имя по буквам. Ей хотелось, чтобы все поняли шутку. Она любит эту собаку, но они все равно ссорятся.

Они едут в «Уол-март» за семенами газонной травы. Они решили продать дом – он стал им не по карману, – но Мэри говорит, что они никуда не продвинутся, если не сделают что-то с водопроводом и не благоустроят лужайку. Она говорит, эти лысые пятна придают ей затрапезно-ирландский вид. Лето выдалось жарким, и дождей не было очень долго. Рэй говорит, что ее семена не взойдут без дождя, будь они даже самые распрекрасные. Он говорит, что надо подождать.

– Пройдет еще один год, и ничего не изменится, – возражает она. – Мы не можем ждать еще год, Рэй. Мы станем банкротами.

Когда она говорит, Биз смотрит на нее с заднего сиденья. Иногда он смотрит и на Рэя, когда тот говорит, но не всегда. Обычно он смотрит на Мэри.

– Ты о чем? – спрашивает Рэй. – Если пойдет дождь, тебе не придется тревожиться о банкротстве?

– Мы с тобой в одной упряжке, если ты вдруг забыл, – отвечает она.

Теперь они проезжают через Касл-Рок. Он почти вымер. То, что Рэй называет «экономикой», давно исчезло из этой части Мэна. «Уол-март» располагается на другом конце города, рядом со зданием средней школы, где Рэй работает уборщиком. У «Уол-марта» есть собственный светофор. Люди по этому поводу шутят.

– Пенни сэкономил, а фунт потерял, – говорит он. – Слышала такую пословицу?

– Миллион раз, от тебя.

Он кряхтит. В зеркале видит, как пес наблюдает за Мэри. Иногда Рэя бесит, когда Биз так делает. Ему вдруг приходит в голову, что они оба не знают, о чем говорят. Это удручающая мысль.

– И остановись на минуточку у «Квик пика», – говорит она. – Хочу купить мячик на день рождения Талли.

Талли – дочь ее брата. Стало быть, Рэю она приходится племянницей, хотя он в этом не уверен, поскольку у них нет кровного родства.

– В «Уол-марте» тоже есть мячи, – говорит Рэй. – И там все дешевле.

– В «Квик пике» есть фиолетовые. Это ее любимый цвет. А в «Уол-марте» может и не быть фиолетовых.

– Если нет, мы заедем в «Квик пик» на обратном пути.

Он чувствует, как тяжкий груз давит ему на голову. Все равно будет, как хочет она. Она всегда добивается своего. Иногда ему кажется, что семейная жизнь – это футбольный матч, а он сам – куортербек в слабейшей команде. Он должен выбрать подходящий момент. Сделать короткий пас.

– На обратном пути он будет на другой стороне, – говорит она, словно их затянуло в поток движения на бойкой улице в большом городе, словно они не ползут через почти опустевший городок, где закрывается большинство магазинов. – Я забегу на минуточку, куплю мячик и пулей назад.

При твоих двухстах фунтах, думает Рэй, о полетах пулей речь уже не идет.

– Они стоят всего девяносто девять центов, – говорит она. – Не будь таким скрягой.

А ты прекрати швырять деньги на ветер, думает он, но вслух отвечает:

– Раз уж ты все равно зайдешь, возьми мне пачку сигарет. У меня кончились.

– Если ты бросишь курить, мы сэкономим сорок долларов в неделю.

Он и так экономит. Он переводит деньги приятелю из Южной Каролины, чтобы тот слал ему сразу по дюжине блоков. В Южной Каролине блок дешевле на двадцать долларов. Это немалые деньги даже сейчас. Так что он экономит. Он говорил ей об этом сто раз, и еще не раз скажет, но какой в этом толк. У нее в одно ухо влетает, из другого вылетает. В голове ничего не задерживается, поскольку там пусто.

– Я выкуривал по две пачки в день, – говорит он. – А теперь – меньше половины. – На самом деле он курит больше. Она это знает, и Рэй знает, что она знает. Так всегда и бывает, когда столько лет проживешь вместе. Груз, давящий на голову, стал еще тяжелее. К тому же Рэй видит, что Биз по-прежнему смотрит на Мэри. Он кормит чертова пса, он зарабатывает на корм, но Биз все равно смотрит на Мэри. А еще говорят, что джек-рассел-терьеры смышленые.

Он сворачивает на стоянку у «Квик пика».

– Если ты так хочешь курить, покупай сигареты у индейцев, – предлагает она.

– В резервации уже десять лет не продают беспошлинные сигареты, – отвечает он. – Я тебе сто раз говорил. Ты просто не слушаешь. – Он проезжает мимо бензоколонок и останавливается неподалеку от входа в магазин. Тени нет. Солнце стоит прямо над головой. Кондиционер в машине работает еле-еле. Они оба обливаются потом. Биз на заднем сиденье часто дышит, вывалив язык. Кажется, будто он улыбается.

– Значит, пора бросить курить, – констатирует Мэри.

– А тебе пора бросить жрать печенье с кремом, – заявляет Рэй. Он не хотел этого говорить – он знает, как она обижается на замечания насчет ее веса, – но слова сами сорвались с языка. Он не смог удержаться. Вот так вот.

– Я уже год его не ем.

– Мэри, коробка стоит в буфете, на верхней полке. Коробка на двадцать четыре штуки. За банкой с мукой.

– Ты шпионил за мной? – Ее щеки краснеют, и он видит ее такой, какой она была раньше: красивой. Ну ладно, хорошенькой. Все говорили, что она хорошенькая, даже его мать, которой Мэри совершенно не нравилась.

– Я искал открывашку, – объясняет он. – Купил лимонад. В стеклянной бутылке с металлической крышкой.

– И ты искал ее на верхней полке проклятого буфета?!

– Иди покупай свой мяч, – говорит он. – И возьми мне сигарет. Будь человеком.

– А никак нельзя потерпеть до дома?

– Можешь взять подешевле, – говорит он. – Они похуже, но подешевле. Называются «Гармония премиум». – На вкус напоминают засохший коровий навоз, но ничего. Ладно. Лишь бы Мэри заткнулась. Сейчас слишком жарко для споров.

– И где ты будешь курить? В машине, как я понимаю, и мне придется всем этим дышать.

– Я открою окно. Я всегда открываю.

– А я куплю мяч и вернусь. Если ты все еще будешь уверен, что тебе необходимо потратить четыре с половиной доллара, чтобы отравить себе легкие, тогда сам и пойдешь. А я посижу с ребенком.

Рэя бесит, когда она называет Биза ребенком. Он – собака, и даже если он такой умный, каким его представляет Мэри, похваляясь перед знакомыми, он все равно срет на улице и лижет то место, где у него были яйца.

– Купи себе пару печеньиц с кремом, – говорит он. – Или, может быть, там будет специальная цена на бисквиты.

– Ты злой, – отвечает она. Выходит из машины и хлопает дверью.

Он припарковался почти впритык к зданию магазина, и Мэри приходится двигаться боком, пробираясь между стеной и машиной. Рэй знает, что она знает, что он за ней наблюдает и видит, какая она стала толстая. Он знает, что она думает, будто он нарочно припарковался так близко к зданию, чтобы ей пришлось идти боком, и, может, так и есть.

Ему очень хочется курить.

– Ну вот, Биз, старина, остались мы с тобой вдвоем.

Биз ложится на заднем сиденье и закрывает глаза. Пусть он встает на задние лапы и скребет ими пару секунд, когда Мэри включает музыку и велит ему танцевать, а если она говорит ему (ласковым голосом), что он плохой мальчик, бредет в угол и садится там мордой к стене, но он все равно гадит на улице.

Время идет, Мэри не возвращается. Рэй роется в бардачке, ищет хоть какие-нибудь сигареты, которые мог там забыть, но сигарет нет. Зато он находит «Снежок», маленькое шоколадное пирожное с кремовой начинкой, в целлофановой упаковке. Рэй тычет пальцем в «Снежок». Жесткий, как окоченелый труп. Ему уже тысяча лет. Может быть, больше. Может, он приплыл на Ноевом ковчеге.

– У каждого своя отрава, – говорит он. Разрывает обертку и бросает «Снежок» на заднее сиденье. – Хочешь, Биз? Давай оторвись.

Биз расправляется со «Снежком» в два укуса. Потом принимается слизывать с сиденья кокосовую стружку. Мэри наверняка разоралась бы, но Мэри здесь нет.

Рэй смотрит на индикатор уровня топлива и видит, что бак уже наполовину пуст. Можно, конечно, выключить двигатель и открыть окна, но тогда он точно сварится заживо. Сидя на солнце в ожидании жены, которая отправилась покупать фиолетовый мяч за девяносто девять центов, хотя ей известно, что в «Уол-марте» есть точно такие же по семьдесят девять. Но там они могут быть красными или желтыми. Талли такое не надо. Только фиолетовый для принцессы.

Он сидит и сидит, а Мэри все не идет.

– Господи Боже! – произносит он.

Его лицо обдувает прохладный воздух. Он снова думает выключить двигатель, чтобы сэкономить немного бензина, а потом говорит себе: какого черта?! И сигарет она ему не принесет. Даже самых дешевых. Это он знает наверняка. Зря он сказал про печенье в буфете.

В зеркале заднего вида он замечает молодую женщину. Та направляется к его машине. Она еще толще, чем Мэри; огромные сиськи колышутся под синим комбинезоном. Биз тоже видит ее и заливается лаем.

Рэй открывает окно.

– Ваша жена – блондинка? – спрашивает женщина, отдуваясь. – Блондинка в кроссовках? – Ее лицо блестит от пота.

– Да. Она пошла покупать мяч для племянницы.

– Ей стало плохо. Она упала. Лежит без сознания. Мистер Гош говорит, это может быть сердечный приступ. Он уже позвонил в Службу спасения. Вам лучше пойти туда.

Рэй закрывает машину и идет в магазин следом за женщиной в синем комбинезоне. После духоты в машине там прямо-таки холодно. Мэри лежит на полу, раскинув ноги. Рядом с проволочной корзиной, наполненной мячами. На корзине висит табличка: «ДЛЯ ЖАРКИХ ЛЕТНИХ ЗАБАВ». Глаза Мэри закрыты. Словно она спит здесь, на линолеуме. Над ней стоят трое. Темнокожий мужчина в армейских штанах и белой рубашке. На бейджике написано: «МИСТЕР ГОШ, АДМИНИСТРАТОР». И еще два покупателя. Вернее, покупатель и покупательница. Худой, почти лысый старик. Ему уже хорошо за семьдесят. И толстая женщина. Толще Мэри. Толще девушки в синем комбинезоне. Рэй думает, если по справедливости, то это она должна бы сейчас лежать на полу.

– Сэр, вы ее муж? – спрашивает мистер Гош.

– Да, – отвечает Рэй. Ему кажется, этого мало, и он добавляет: – Да, я ее муж.

– Мне очень жаль, но, похоже, она умерла, – говорит мистер Гош. – Я ей делал искусственное дыхание «изо рта в рот», но… – Он пожимает плечами.

Рэй представляет, как этот темнокожий мужчина приникал ртом к губам Мэри. Вроде как целовал ее взасос. Дышал ей в горло рядом с проволочной корзиной, полной пластиковых мячей. Рэй опускается на колени.

– Мэри, – говорит он. – Мэри! – Словно пытается разбудить ее после тяжелой ночи.

Кажется, она не дышит, но тут нельзя сказать наверняка. Он подносит ухо к ее рту и не слышит вообще ничего. Чувствует движение воздуха на коже, но, может, это просто кондиционер.

– Этот джентльмен вызвал «скорую», – говорит толстая женщина. Она держит в руках большой пакет чипсов.

– Мэри! – говорит Рэй. На этот раз громче, но он не может заставить себя кричать. Только не сейчас, когда он стоит на коленях и его окружают посторонние люди. Он поднимает голову и произносит, словно извиняясь: – Она никогда не болеет. Она здорова как лошадь.

– Всякое в жизни бывает, – отвечает старик и качает головой.

– Она просто упала, – говорит молодая женщина в синем комбинезоне. – Без единого слова.

– Она не хваталась за сердце? – спрашивает толстая женщина с пакетом чипсов.

– Не знаю, – говорит молодая. – Кажется, нет. Я не видела. Она просто упала.

Рядом с корзиной с мячами стоит вешалка с сувенирными футболками. «МОИ ПРЕДКИ КЛЕВО ОТОРВАЛИСЬ В КАСЛ-РОКЕ, А МНЕ ПРИВЕЗЛИ ТОЛЬКО ЭТУ ПАРШИВУЮ ФУТБОЛКУ». Мистер Гош снимает одну и говорит:

– Хотите, я ей закрою лицо, сэр?

– Господи, нет! – Рэй даже вздрагивает. – Может, она просто в обмороке. Мы не врачи, мы не знаем.

Он смотрит поверх плеча мистера Гоша и видит троих подростков, заглядывающих в витрину. Один из них фотографирует на телефон.

Проследив за взглядом Рэя, мистер Гош оборачивается и бросается к выходу, размахивая руками:

– А ну, ребята, пошли отсюда! Давайте, давайте!

Подростки со смехом пятятся от витрины, потом разворачиваются и бегут мимо бензоколонок на тротуар. За ними в полуденном мареве плывет почти опустевший город. Из проезжающей машины доносится ритмичный рэп. Басы напоминают Рэю пропавшее сердцебиение Мэри.

– Где «скорая»? – спрашивает старик. – Почему не едет?

Время идет, Рэй стоит на коленях рядом с женой. Спина и колени болят, но если он встанет, то будет похож на обычного зрителя.

Врачи приезжают на белом с оранжевыми полосами «шевроле-себебн» с красной мигалкой на крыше. Спереди написано: «СЛУЖБА СПАСЕНИЯ ОКРУГА КАСЛ», – в зеркальном отражении, чтобы водители на дороге смогли прочитать надпись в зеркале заднего вида. Умно придумано, думает Рэй.

Входят двое мужчин, одетых в белое. Они похожи на официантов. Один толкает тележку с кислородным баллоном. Баллон зеленый, на нем красуется наклейка с американским флагом.

– Прошу прощения, – говорит тот, который с тележкой. – Разбирались с автомобильной аварией в Оксфорде.

Второй врач видит Мэри, лежащую на полу с раскинутыми ногами и вытянутыми вдоль тела руками.

– Ну надо же, – говорит он.

Рэй не верит своим ушам.

– Она жива? – спрашивает он. – Может, она без сознания? Если да, надо быстрее дать ей кислород, пока не начались повреждения мозга.

Мистер Гош качает головой. Молодая женщина в синем комбинезоне вдруг заливается слезами. Рэй хочет спросить, почему она плачет, но потом понимает. Она придумала целую историю про него, исходя из того, что он только что сказал. Если он вернется сюда, скажем, через неделю и поведет себя правильно, ему, возможно, обломится сострадательный перепихон. Не то чтобы он собирается возвращаться, просто видит, что это вполне вероятно. Если ему захочется.

Зрачки Мэри не реагируют на фонарик. Один из врачей слушает ее несуществующее сердцебиение, другой измеряет несуществующее кровяное давление. Так продолжается какое-то время. Подростки возвращаются и приводят друзей. Собирается небольшая толпа зевак. Рэй решает, что их привлекает красная мигалка на крыше спасательного «себебна», точно так же, как свет на крыльце привлекает мотыльков. Мистер Гош снова бежит к ним, яростно жестикулируя. Они снова отходят. Потом мистер Гош возвращается к Мэри и Рэю, а подростки опять подходят ближе.

Один из врачей говорит Рэю:

– Это ваша жена?

– Да, жена.

– Мне очень жаль, сэр, но она умерла.

– Пусть Дева Мария благословит ее душу, – произносит толстая женщина с пакетом чипсов и крестится.

Мистер Гош предлагает сувенирную футболку, чтобы закрыть лицо Мэри, но врач качает головой и выходит на улицу. Он говорит толпе зевак, что смотреть здесь не на что, как будто кто-то поверит, что мертвая женщина на полу в «Квик пике» – это нисколечко не интересно.

Врач вытаскивает каталку из багажника «себебна». Взмах рукой – и все готово. Ножки с колесиками раскладываются сами. Почти лысый старик держит дверь, и врач закатывает в магазин передвижное смертное ложе.

– Жарко там, – говорит он, вытирая лоб.

– Может, вам стоит отвернуться, сэр, – говорит другой врач, но Рэй продолжает смотреть. Врачи поднимают Мэри на каталку. На одном конце лежит сложенная простыня. Врачи разворачивают простыню и накрывают Мэри. Накрывают всю, с головой. Теперь она похожа на труп из фильма. Они вывозят ее на жару. На этот раз дверь придерживает толстая женщина с пакетом чипсов. Толпа отступает на тротуар. Там, наверное, дюжины три человек стоят под беспощадным августовским солнцем.

Поместив Мэри в машину, врачи возвращаются в магазин. Один из них держит папку-планшет. Он задает Рэю вопросы, много вопросов, не меньше двадцати пяти. Рэй отвечает на все и спотыкается только на возрасте. Потом вспоминает, что она моложе его на три года, и говорит: тридцать четыре.

– Мы отвезем ее в больницу Святого Стефана, – сообщает врач, держащий папку. – Можете ехать за нами, если не знаете, где это.

– Я знаю, – отвечает Рэй. – Вы что, собираетесь делать вскрытие? Будете ее резать?

Девушка в синем комбинезоне тихонько охает. Мистер Гош обнимает ее, и она утыкается лицом в его белую рубашку. Рэй мысленно задается вопросом, пялит ее мистер Гош или нет. Он надеется, что не пялит. Не потому, что у мистера Гоша смуглая кожа, а потому, что он в два раза старше ее. Мужчины в годах часто злоупотребляют своим положением, особенно начальники.

– Решать не нам, – говорит врач, – но, скорее всего, нет. Она умерла не в одиночестве…

– Да уж, – встревает женщина с чипсами.

– …и это явно сердечный приступ. Вероятно, ее почти сразу отправят в морг. Только распорядитесь в какой.

В морг? Еще час назад они сидели в машине и ссорились.

– Я не знаю, в какой морг, – говорит Рэй. – У меня нет на примете ни морга, ни участка на кладбище, ничего. Да и зачем это мне? Ей всего тридцать четыре.

Врачи переглядываются.

– Мистер Баркетт, в больнице вам все подскажут. Не беспокойтесь.

– Не беспокойтесь? Какого черта?!

Машина спасателей выезжает со стоянки у магазина, проблесковые огни по-прежнему мигают, но сирена выключена. Толпа зевак потихоньку расходится. Продавщица в синем комбинезоне, старик, толстая женщина и мистер Гош смотрят на Рэя так, словно он знаменитость. Звезда.

– Она хотела купить фиолетовый мяч для нашей племянницы, – говорит он. – У нее день рождения. Исполняется восемь. Ее зовут Талли. В честь актрисы.

Мистер Гош берет из корзины фиолетовый мяч и протягивает Рэю двумя руками.

– За счет заведения, – говорит он.

– Спасибо, сэр, – отвечает Рэй.

Женщина с чипсами вытирает слезы.

– Матерь Божья, Дева Мария, – шепчет она.

Какое-то время они стоят, беседуют. Мистер Гош достает из холодильника лимонад. Тоже за счет заведения. Они пьют лимонад, и Рэй рассказывает им о Мэри, но умалчивает об их ссорах. Он рассказывает, как она сшила лоскутное одеяло, занявшее третье место на ярмарке рукоделия округа Касл. Это было в две тысячи втором. Или, может, в две тысячи третьем.

– Это так грустно, – говорит женщина с чипсами. Она открыла пакет и угостила всех присутствующих. Они едят чипсы и пьют лимонад.

– Моя жена умерла во сне, – сообщает почти лысый старик. – Прилегла вздремнуть на диване и не проснулась. Мы были женаты тридцать семь лет. Я всегда думал, что уйду первым, но Господь распорядился иначе. До сих пор вижу, как она лежит на том диване. – Он качает головой. – Мне просто не верилось.

Наконец Рэй умолкает. У него истощается запас воспоминаний, а у них – ответов. Покупатели снова заходят в магазин. Одних обслуживает мистер Гош, других – женщина в синем комбинезоне. Потом толстая женщина говорит, что ей пора. Перед тем как уйти, она целует Рэя в щеку.

– Вам пора заняться делами, мистер Баркетт, – говорит она. Голосом одновременно укоряющим и игривым. Рэй видит возможность еще одного сострадательного перепихона.

Он смотрит на часы над прилавком. Большие часы с рекламой пива на циферблате. С тех пор как Мэри бочком пробралась между машиной и зданием магазина, прошло почти два часа. И только теперь он вспоминает о Бизе.

Когда он открывает машину, его обдает волной жара, а когда кладет руки на руль, тут же с криком отдергивает их. Внутри настоящая топка, градусов сто тридцать, не меньше. На заднем сиденье лежит мертвый Биз. Глаза мутно-белесые. Язык вывалился из пасти. Пасть приоткрыта, и видны зубы. К усам прилипла кокосовая стружка. Это совсем не смешно – и все равно смешно. Не настолько, чтобы расхохотаться, но есть в этом что-то эдакое. Рэй не может сказать, что именно.

– Биз, старина, – говорит он. – Прости. Я совсем про тебя забыл.

Он смотрит на спекшегося джек-рассел-терьера, и его одолевают великая грусть и веселье одновременно. Ему чудовищно стыдно за это веселье. На самом деле все очень печально.

– Ну, теперь вы с ней вместе, да? – спрашивает он, и это так грустно и трогательно, что у него льются слезы. Льются градом. И пока он рыдает, ему вдруг приходит в голову, что теперь-то он сможет курить сколько хочет. Повсюду в доме. Он сможет курить даже в столовой, за ее обеденным столом.

– Теперь вы с ней вместе, Биз, – говорит он сквозь слезы. Сдавленным, хриплым голосом, как раз соответствующим ситуации, и это громадное облегчение. – Бедная старушка Мэри, бедный старина Биз. Хрен знает что!

Все еще плача и по-прежнему держа под мышкой фиолетовый мяч, он возвращается в «Квик пик». Говорит мистеру Гошу, что забыл купить сигареты. Он думает, может, мистер Гош даст ему пачку «Гармонии премиум» тоже за счет заведения, но щедрость мистера Гоша имеет пределы. Всю дорогу до госпиталя Рэй курит в машине с закрытыми окнами, с Бизом на заднем сиденье и кондиционером, включенным на полную мощность.

С мыслями о Раймонде Карвере