Глава 16

Эрин раздраженно отбросила одеяло и уселась на постели.

– Тебе не жарко? Я просто горю. – Потянувшись, она распахнула окно у себя за спиной. – Тут градусов сто, если не больше! – Театрально вздохнув, она принялась обмахиваться журналом, лежавшим на ночном столике. – Тебе не жарко? – повторила она снова.

Эти жалобы на жару не имели ничего общего с реальной температурой. В Вермонт пришла зима, и местные жители – за исключением моей беременной жены – делали все, чтобы укрыться от холода. Еще неделю назад мы наслаждались теплым бабьим летом, но солнечные деньки канули в невозвратное прошлое. Я поплотнее завернулся в шерстяное одеяло, стараясь спрятаться от ледяного воздуха, сочившегося в открытое окно. Разговаривать не хотелось, но я боялся, что мое молчание сочтут за немое согласие замерзнуть до смерти.

– Я выключил обогреватель три часа назад, – сонно промямлил я. – Ноги у меня ничего не чувствуют даже в шерстяных носках. На улице сейчас градусов десять, да и в нашем морозильнике ненамного больше. Ну, что ты на это скажешь?

Эрин продолжала обмахиваться журналом.

– Скажу, что мне жарко, – повторила она ровным тоном.

Я перекатился на бок и взглянул на жену. Холодный ветерок трепал ее волосы, но она, казалось, утратила всякую чувствительность и ничего не замечает.

– Шатци, – сказал я, опуская руку на ее обширный живот, – у тебя внутри встроенная печка, а у меня такой нет. Если тебе так жарко, я могу наполнить ванну ледяной водой, чтобы ты как следует охладилась. Но если ты не закроешь окно, не факт, что я доживу до утра.

Эрин взглянула на меня безо всякого сочувствия.

– Прекрасно, – потянувшись назад, она захлопнула окно. – Я набрала сорок фунтов веса, меня разнесло до невозможности, но мой муж не в состоянии выдержать и глотка свежего воздуха, – бормотала она себе под нос.

Я знал, что сказано это было не совсем всерьез, а потому сердечно поблагодарил ее за заботу. Собравшись с мужеством, я быстро выскочил из постели, натянул на себя еще одну пижаму и снова забрался под одеяло. Из приятной дремы меня вывел голос Эрин.

– Огаст?

– Да, – ответил я, не открывая глаз.

– Ты готов к тому, чтобы стать отцом?

Мне сразу стало ясно, что это не праздный вопрос.

– Я слишком замерз, чтобы думать о подобных вещах, – пробормотал я. – Как только оттаю, сразу же отвечу.

– Это важно, – не отступала Эрин. – Ты готов? В конце концов, это событие не за горами.

Я вновь перекатился на бок и посмотрел на жену. Эрин была чудесной женщиной и моим лучшим другом, поэтому мне очень не хотелось ей врать. С другой стороны, я подозревал, что мой честный ответ не очень-то ее обрадует.

– Нет, – откровенно признал я, – боюсь, в целом я к этому не готов.

Она понимающе кивнула.

– Я тоже, – заметила Эрин, опуская руку на живот. – Мне так хотелось стать матерью, и вот теперь, когда моя мечта почти осуществилась, мне вдруг стало страшно. Что, если из меня получится ужасная мать? Вдруг я не смогу окружить ребенка любовью и заботой, которую он заслуживает? Меня пугает ответственность, которая ложится на плечи матери. Что, если я к этому просто не готова?

Я легонько сжал ее руку.

– Не сомневаюсь, что ты будешь замечательной мамой, – искренне заметил я. – Но если что-то пойдет не так, я непременно научу тебя играть в гольф.

Эрин недоуменно наморщила лоб.

– О чем это ты?

– Пожалуй, пора рассказать о тех уроках, которые я получаю с благословения Лондона. Я все ждал… сам не знаю, чего… Должно быть, подходящего момента.

– Гольф? – переспросила она. – Но почему?

Тут я и выложил ей детали наших с Лондоном уроков, рассказав не только о том, что мы делали на поле, но и о значении, которое отец придавал этому. Эрин внимательно слушала. Упомянул я и той необъяснимой перемене, которая произошла в последнее время с отцом.

– Поверить не могу, – сказала она наконец. – Мы действительно говорим о Лондоне Уитте? Том самом человеке, который пришел к нам на свадьбу, только чтобы предостеречь нас – мол, с женитьбой человек обрекает себя на горести и разочарования?

– Я и сам знаю, насколько все это странно. Впервые в жизни я могу общаться с отцом, не испытывая при этом ни малейших сожалений. Более того, его уроки действительно несут в себе какой-то смысл. Кто бы мог подумать, что этот человек разбирается не только в том, как перегнать мяч из точки «А» в точку «Б»?

Эрин на мгновение притихла.

– Выходит, его уроки действительно помогли тебе, но ты… ты по-прежнему не готов стать отцом?

Я вспомнил самый первый урок, когда отец разрешил мне использовать для игры только паттер. До чего же неуверенно я себя чувствовал!

– Все так. Возможно, мы и не должны ощущать безусловной готовности.

Эрин вновь призадумалась.

– Огаст, – промолвила она, наконец, голосом, больше похожим на шепот, – я знаю, что ты чувствовал в самом начале, когда только узнал про ребенка. И я понимаю, что мы не можем вернуться назад и прервать беременность, и все же… ты хочешь быть отцом?

Мне очень хотелось сказать жене «да», хотя бы для того, чтобы просто порадовать ее. Но в глубине душе я по-прежнему мучился сомнениями. Начал ли я привыкать понемногу к мысли о том, что в скором времени стану отцом? Без сомнения. Решил ли я делать все, что в моих силах, невзирая на присущие мне недостатки? Разумеется. Но изменился ли я настолько, чтобы захотеть стать отцом? Увы, нет.

– Прости, Шатци, – мягко сказал я, – но я пока к этому не пришел.

Мне показалось, что Эрин вот-вот заплачет, и я поспешил предупредить, что слезы просто замерзнут на ее прекрасных щечках. Она попыталась рассмеяться, но без особого успеха. Больше мы не разговаривали. Последнее, что я расслышал перед тем, как погрузиться в сон, – тихая молитва Эрин. Она просила Бога, чтобы тот смягчил, наконец, мое сердце.

Первый снег в Вермонте обычно выпадает ко Дню благодарения, но в эту осень мы столкнулись с ранней непогодой – смесью арктического холода и атлантической влаги, что привело к обильным снегопадам. Они обрушились на Новую Англию за неделю до Хэллоуина. За три дня землю так густо запорошило снегом, что дорожные службы перестали справляться с ситуацией. Из-за хаоса на дорогах местное правительство попросило выезжать из дома только в случае крайней необходимости, что дало мне трехдневную передышку от возни с больными псами.

К тому моменту, когда дороги наконец-то более-менее расчистили, наступили выходные. В субботу, когда с особым усердием разгребал сугробы на заднем дворе, из дома вышла Эрин. В руках у нее был телефон.

– Это Лондон, – прошептала она.

Откинув капюшон куртки, я прижал трубку к уху.

– Алло?

– Огаста, ты где? – сухо спросил отец.

– На заднем дворе, а что такое?

– Да то, что я торчу в полном одиночестве на проклятом поле для гольфа. Ты опаздываешь на урок.

Я невольно оглянулся, пытаясь удостовериться в том, что снег никуда не исчез.

– Ты совсем не смотришь по сторонам? Сезон гольфа закончен. У меня во дворе лежит фута три снега. Думаю, на поле его раза в два больше.

– Понятно, – произнес он с явным разочарованием. – Стало быть, ты отказываешься выполнять наш уговор?

Эрин все еще топталась рядом, пытаясь понять, в чем дело. Я прошептал, отодвинув трубку ото рта:

– Лондон предлагает поиграть в гольф. Он сейчас на поле. По-моему, окончательно спятил. – Я вновь придвинул телефон. – Ты всерьез предлагаешь мне заняться гольфом?

– Да, Огаста, и я не спятил.

– Так ты все слышал? – расхохотался я.

– Все до последнего словечка.

– Ладно, – вздохнул я, – буду через двадцать минут.

– Прекрасно. Ах, да, не забудь взять снегоступы.

Поскольку расчистить успели лишь главные дороги, я припарковался в конце поля, на частной стоянке. Пристегнув свои старые снегоступы, я закинул на плечо сумку с клюшками и зашагал вперед.

К десятой лунке вела цепочка следов – единственная на все поле. Стоит ли говорить, что принадлежали они Лондону?

– Наконец-то, – проворчал он, пытаясь изобразить раздражение.

– Я бы тоже приехал вовремя, если бы мне хоть на мгновение пришло в голову, что мы отважимся играть в гольф на снегу.

Лондон потер подбородок шерстяной перчаткой.

– Это Вермонт, родина зимы. Разве жалкие три фута снега способны испугать настоящего вермонтца, заставив отказаться от своей мечты?

– Ты родом из Англии.

Лондон ткнул в меня пальцем и в очередной раз изобразил недовольство.

– Я вырастил здесь сына, а это характеризует меня как настоящего вермонтца. И в жилах у меня теперь течет настоящий кленовый сироп.

– Чудесно, – не сдержал я смешка, – но почему бы нам не приступить к игре? Хоть я и настоящий вермонтец, это не мешает мне ненавидеть холод.

Лондон выбрался из сугроба и достал из сумки клюшку.

– На самом деле за последние сутки стало чуть теплее. На градуснике сегодня утром было всего минус один. Не жарко, конечно, но и не особый мороз.

– Ладно, пошли, а то сироп в моих жилах уже превращается в лед.

Отец махнул клюшкой по сугробу, осыпав меня ледяной крошкой.

– Чудесно, – произнес он с самодовольной миной. – Тебя что-нибудь тревожит? Из того, что можно было бы обсудить на поле?

Я тщательно отряхнулся.

– Меня немного беспокоит то, что я позволил подбить себя на эту авантюру. А так, если не ошибаюсь, все в порядке.

– Прекрасно, – кивнул отец. – Тогда поработаем над одним из важнейших элементов гольфа, сосредоточившись исключительно на игре.

– Ты серьезно? Никаких метафор и аналогий? Просто гольф?

– Разве что проблема всплывет сама собой, – достав из кармана пять черных мячей, он вручил мне четыре штуки. – Это все, что удалось наскрести. Если мы их растеряем, считай, игра закончена. Но пока что займемся доработкой удара.

Следующие несколько минут он потратил на рассуждения о том, как важно доводить до конца каждый удар. Особое значение это имеет в холодные дни, пояснил Лондон, когда тело становится не очень пластичным, и мы интуитивно сокращаем движения, стараясь таким образом экономить энергию. Слишком быстро отдергивая клюшку от мяча, мы лишаем его возможности выйти на верную траекторию.

Пока я не смог полностью скопировать его размашистые движения, Лондон не позволил мне ударить по бесценному черному мячу. После непродолжительной тренировки мне наконец-то разрешили приступить к игре. Выудив из кармана длинный колышек, я водрузил на него мяч и установил эту конструкцию на заснеженном поле. Чувствуя на себя внимательный взгляд отца, я сделал пару тренировочных движений, чтобы сохранить нужный ритм, а затем с размаху ударил по шарику. К несчастью, мышцы рук у меня успели слегка задеревенеть от холода, и я просто шлепнул по черному шарику, вместо того чтобы провести клюшку по всей дуге. Мяч взметнулся невысоко над землей, а затем, резко закрутившись влево, упал где-то среди деревьев.

– Один потерян, осталось три, – пробормотал отец, наблюдая за тем, как я вытаскиваю из сумки очередной черный мяч. – Ты должен доводить удар до конца, – напомнил он. – Сделай так, чтобы тело слушалось твоих команд.

Второй удар у меня получился гораздо лучше. Этот мяч тоже приблизился к обочине, но остался в границах поля. Хотя снежный покров здесь был весьма глубоким, ледяная корка не позволила ему провалиться на дно сугроба. Лондон ударил за мной, направив черный мяч прямо к флагштоку. Тот замер ярдах в сорока от грина, погребенного под плотным слоем снега. Как только мы оба оказались на расстоянии пата, отец сформировал вокруг желтого флажка небольшую лунку. Выглядело это не слишком изящно, однако сработало.

Со второй лункой я справился превосходно, но на третьей потерял еще два черных шарика, которые укатились куда-то в расщелину. У меня оставался всего один, и это, судя по всему, значительно сокращало сегодняшний раунд.

В центре четвертой лунки располагалась обширная водная преграда. Наклонившись, я ударил по мячу и не сдержал восторженного возгласа:

– Смотри, он летит прямо!

– Все потому, что ты сумел довести удар до конца, – одобрительно заметил отец. Мяч тем временем приземлился точно посередине искусственного пруда.

Ледяная поверхность его блестела под лучами солнца. Ветер нагнал к западному берегу немного снега, но по центру сиял чистейший лед. Мы с отцом подошли к краю преграды и тут же заметили мяч.

Лондон поглубже натянул шапку на уши, чтобы защититься от морозного ветра.

– По крайней мере, ты пустил его по прямой. Хороший удар, но на этом можно заканчивать. Считай, что и этот мяч от тебя ушел.

– С какой стати? Я вполне могу разыграть его.

– Слишком опасно, Огаста. Пусть себе остается на льду.

Я знал, что порой родители склонны к проявлению чрезмерной заботы, а потому проигнорировал слова отца, схватил свой айрон и осторожно ступил на лед. Было скользко, но я сумел добраться до середины пруда.

Склонившись над маленьким черным шариком, я думал только об одном: доводи удар до конца. Головка клюшки, коснувшись мяча, проводила его по всей дуге. Замах оказался превосходным, и удар тоже не подкачал.

– Бог ты мой! – воскликнул я, провожая взглядом черный шар. – Два раза подряд! Ну и ну!

– Главное – доводить дела до конца, – кивнул Лондон, – тогда все будет получаться.

Внезапно из-под ног у меня раздался ужасный звук, похожий на треск молнии. Должно быть, лед в этом месте был тоньше, чем по краю пруда, поскольку в следующее мгновение я камнем ушел под воду.

К счастью для меня, воды здесь было только по пояс. Отец закричал, чтобы я скорее выбирался из полыньи, но ноги мои будто прилипли ко дну.

– Я застрял! – проорал я в ответ. – Снегоступы увязли в грязи!

Лондон быстро заскользил по льду, стараясь держаться там, где корка была поплотнее.

– Ты что, решил заработать переохлаждение? Отстегивай быстрей эти чертовы штуки и выбирайся оттуда!

Легко сказать. Чтобы дотянуться до ремней, мне пришлось по подбородок погрузиться в ледяную воду. С левым снегоступом я справился легко, а вот правый не желал поддаваться. В отчаянной попытке освободиться из ледяного плена, я дернул за шнурок ботинка и вытащил свою ногу. Выскочив из воды, я распластался на льду, чтобы удержать равновесие, а затем осторожно поднялся и заспешил к берегу.

– Раздевайся! – рявкнул Лондон. – Снимай все до самых носков!

– Ты спятил, – с трудом пробормотал я.

– Раздевайся, Огаста, или я сам стащу с тебя эти тряпки!

Я настолько закоченел, что у меня не было сил на споры. И вот в первый – и последний – раз в своей жизни я разделся догола в общественном месте. Оставил только мокрые шерстяные носки, чтобы не ступать босиком по снегу. Лондон тут же накинул на меня свою куртку, и мы заспешили к его машине, оставив на берегу пруда клюшки и мою промокшую одежду.

Мою машину пришлось бросить на стоянке. Как только обогреватель в автомобиле Лондона заработал на всю мощь, я немного расслабился, и отец выбрал этот момент, чтобы сообщить, что у нашего занятия все-таки была скрытая цель.

– Если собираешься взяться за какое-то дело, непременно доведи его до конца. Твоя мама любила повторять: все, что заслуживает первого шага, заслуживает и последнего. Я согласен с ней на все сто процентов. Если ты не доводишь до конца удар в гольфе, результаты будут ниже среднего. То же самое касается и нашей жизни. Никогда не ввязывайся в то…

Должен признать, что после недавнего ледяного купания у меня не было ни малейшего желания внимать разглагольствованиям отца, так что я поспешил оборвать его на полуслове.

– Да понял я, понял! – заметил я, невольно повышая голос. – Доводи начатое до конца, в гольфе и в жизни. Может, ты и не согласен, но в жизни я и без того следую этому правилу.

Было видно, что Лондона задела моя вспышка гнева.

– Если бы ты действительно следовал этому правилу, – заметил он наконец, – ты бы приехал сегодня на поле без моих напоминаний. В конце концов, уговор был на девять уроков.

Я уставился на него, не в силах поверить своим ушам.

– Так вот это все к чему? Я провинился, не приехав на занятие сразу после метели? Прекрасно, – саркастически заметил я. – Что ж, ты был прав, а я ошибался. В следующий раз постараюсь лучше справляться со своими обязанностями. Это все, что ты хотел мне сказать?

Лицо у Лондона побагровело от гнева.

Вот он, прежний Лондон, подумал я. Уж я-то знал, что его дружелюбия надолго не хватит.

Но тут он вновь удивил меня.

– Прости, Огаста, – сказал он, – не следовало этого говорить, тем более сейчас.

Челюсть у меня буквально отвисла. Лондон Уитт извиняется! И перед кем – передо мной!

– По правде говоря, – добавил он, – сегодняшний урок не имел ничего общего с твоим опозданием. Это было не более чем совпадением. Мне просто захотелось проиллюстрировать, как важно доводить все до конца… особенно, когда станешь отцом.

Я стащил мокрые носки и протянул ноги поближе к обогревателю.

– Я злюсь, потому что продрог до самых костей, – вздохнул я. – Ладно, рассказывай, что у тебя там на уме.

– Ты серьезно?

– Почему нет? – пожал я плечами. – Только не тяни, а то мы уже почти приехали.

– Ладно, буду краток, – кивнул Лондон. – Ты всегда должен выполнять свои обещания, чтобы твой ребенок мог тебе доверять. Если скажешь, к примеру, что за непослушание он будет наказан, значит, тебе придется наказать его. В противном случае он никогда не поймет, что у любых поступков есть последствия. А если скажешь, что придешь на школьный матч, или куда там еще, уж будь добр, приди. Иначе он окончательно утратит веру в тебя. – Лондон бросил на меня внимательный взгляд. – Вот, собственно, и все. Я понимаю, на откровение это не тянет, но совет все же неплох. Гольф не даст слукавить: доводи дело до конца.

Машина свернула к нашему дому. Я почувствовал, как в душе вскипает обида на отца. Я знал, он желает мне только добра, но дела это не меняло. Опыт общения с Лондоном – причем весьма болезненный – явно противоречил тому, что он пытался тут проповедовать.

– Прекрасно тебя понимаю, – с насмешкой заметил я. – Взять, к примеру, случай, когда отец без видимых на то причин выставляет сына из команды по гольфу. Он уже не может восстановить его там, поскольку сын перестанет доверять его словам. Верно? Он должен довести дело до конца, или все сочтут его плохим папашей.

В детстве мне многое не нравилось в отце. О чем-то я со временем забыл, что-то простил. И только одна-единственная вещь по-прежнему жгла мне душу: мой последний, подростковый еще, опыт игры в гольф.

Лондон внимательно взглянул на меня, но ничего не ответил.

Глядя в его темные глаза, я невольно перенесся мыслями на много лет назад. Уже в то время я прекрасно понимал, что игрок из меня никудышный, но мне ужасно хотелось добиться большего – хотя бы для того, чтобы он мной гордился. И я упорно тренировался в надежде на то, что в один прекрасный день все у меня пойдет как по маслу. В старших классах, все еще рассчитывая на чудо, я решил присоединиться к местной команде, которой отец занимался уже много лет. В тот год им здорово не хватало игроков, так что принимали всех – даже тех, кто никогда не держал в руках клюшки.

Точнее сказать, всех, кроме меня.

Отец выставил меня из команды еще до того, как мы провели первый матч.

– Прости, сынок, но гольф не для тебя, – сказал он. – Возможно, в чем-то ты и преуспеешь, но только не в этом.

Рассеянно похлопав меня по плечу, он отправил меня прочь, в то время как мои приятели остались заниматься под его руководством. Несмотря на ощутимый удар по самолюбию, я окончательно убедился в том, что никогда не смогу соответствовать требованиям Лондона. Ему нужен был сын, которым бы он гордился, а я лишал его этой возможности своей неуклюжей игрой.

В тот день я пообещал себе, что никогда в жизни не возьмусь больше за клюшку для гольфа. И если бы не недавняя сделка с отцом, который подкупил меня воспоминаниями о матери, я однозначно сдержал бы данное слово.

– Почему ты выставил меня из команды? – спросил я, стараясь справиться с гневом и обидой. – Неужели настолько стыдился моей игры?

Лондон быстро отвел взгляд.

– У меня были на то причины, – сказал он. – Я уже давно хотел объясниться, но предпочел бы подождать еще немного. До того момента, когда родится твой малыш. Договорились?

Я заставил себя кивнуть.

– В конце концов, я прождал уже тринадцать лет. Какое значение имеет еще пара месяцев?

– Прекрасно, – сказал отец. – Не подумай, что я пытаюсь увести разговор в сторону, но мне бы хотелось знать, не сделал ли ты из сегодняшнего урока какие-то выводы?

Я на мгновение задумался, усиленно растирая пальцы ног.

– Пожалуй, – сказал я наконец. – Надо заранее готовиться к тому, что дети не всегда будут тебя слушаться. Как бы трудно это ни было, но порой нужно предоставлять им право выбора, даже если выбор этот кажется тебе на редкость глупым. Ну, как?

– В один прекрасный день из тебя получится превосходный инструктор по гольфу.

На этом наш седьмой урок подошел к концу.