Трицератопс
Да, я трицератопс. А что здесь такого? Обычное ископаемое. Правда, если быть
честным, я не совсем трицератопс, как таковой. Я, скорее, изображение трицератопса -
цветная наклейка на женских трусиках. Беленьких, хлопчатобумажных. Если учесть,
что никто из людей трицератопса вживую не видел, — а мой облик воссоздали всего по
одной кости, — вы неплохо справились. Я на трусиках и в самом деле похож на себя
таким, каким был в мезозое. Что? Мезозой? Ну, это период, во время которого я обитал
на планете. Еще до тех пор, конечно, как по прихоти художника и непритязательной
чешской фирмы мной стали украшать нижнее белье этой самой фирмы.
В мезозое я обитал в Северной Америке. Сейчас я обитаю на лобке. И выгляжу, как
цветастая ящерка с гребнем на голове и ногами слона. На всякий случай, — видимо,
чтобы сомнений никаких не оставалось, — художник, меня изобразивший, написал подо
мной цветными же буквами слово. "Трицератопс". Звучит красиво. Особенно, если не
задумываться над тем, как переводится это с латыни.
"Трицератопс хорридус". Ужасная трехрогая морда.
Вот так вот. Но мое изображение на трусиках вовсе не ужасно. Наоборот, очень милое.
И сейчас, — не то, что 70 миллионов лет назад, когда я неуклюже переваливался по
планете, — мужчины едва не плачут, глядя на меня. Само собой, думают они о том, что
под трусиками. Я тоже часто об этом думаю, нисколько не возбуждаясь. Видимо, не
успел привыкнуть к самкам вашего вида. Хотя к хозяйке я давно и искренне привязан.
И даже чуть ее ревную. Я бы женился на ней, будь я человеком. Чего уж там, я ее
люблю. И у нее, — женщины, на чьем лобке я мирно существую по средам и пятницам, -
есть единственный недостаток.
Она стирает руками.
Она недолюбливает машинную стирку. А я боюсь ручной стирки. Она меня убивает.
Такое большое и старинное существо, и боится, скажете вы. Он пережил множество
катаклизмов, увидел мир на протяжении десятков тысячелетий, а сейчас страшится
быть постиранным руками, усмехнетесь вы. Но давайте не забывать одну важную
вещь. О том, что я, Ужасная Трехрогая Морда, птицетазовый динозавр, обитавший в
поздний меловый период в Северной Америке, 70 миллионов лет от роду, девяти
метров росту, — вовсе не являюсь ничем подобным. Потому что сейчас я — обычная
смешная наклейка на трусиках, семи сантиметров в длину, пяти в ширину, нанесенная
тонким слоем каучуку на хлопок, местами чуть потрескавшаяся. И каждая ручная
стирка сокращает мои дни стремительнее, чем когда-то метеориты — срок динозавров
на Земле.
Хотя дело было не только в метеоритах.
Семьдесят миллионов лет назад мы зависели от погоды, климата, землетрясений и
кормовой базы. Сейчас я завижу от стиральной машинки, которую хозяйка все никак не
может купить, потому что ей на это не хватает денег. Нет, Ира (так ее зовут) никогда не
жаловалась мне на безденежье. Но сообразительный трицератопс и без подсказок
может понимать какие-то вещи. Например, что если девушка проносила вот уже год, -
и не выкидывает, — пусть симпатичные, но одни и те же трусики с пусть симпатичной,
но уже потрескавшейся наклейкой… Значит, у этой девушки нет денег не то, что на
стиральную машинку. У нее денег на хорошее нижнее белье нет.
Да что вы, нет, нет, не стоит. Не нужно комплиментов. Обычная логика. До этого и
тупой ихтиозар додумается, или даже, прости меня господи, диплодок.
Но странно, несмотря на то, что сама эволюция научила меня не жалеть, и уж тем
более не любить неудачников, — такая любовь дает слабое потомство, и бессмысленна, -
я все равно любил и жалел свою хозяйку. Хотя и знал, что это закончиться
катастрофой. Еще полгода — год, и я поистрепаюсь настолько, что она меня выкинет. И
оттого, что меня вышвырнут вместе с бельем, на которое я наклеен, мне не легче. Так я
думал, и с нетерпением, — но и со страхом, — ждал, когда же случится чудо. Хозяйка,
видимо, ждала его вместе со мной. По сравнению с тем, сколько протянул в этом мире
я (и как настоящий трицератопс, и как наклейка) ее ожидание было мимолетным.
Она так не думала.
Не знаю, в чем была причина того, что мужчины не оставались с ней надолго. Ведь в те
дни, когда к хозяйке должен был кто-то прийти, она меня снимала. Перед этим она с
дурацкой улыбкой долго лежала в ванной (я подглядывал из корзины), брила ноги,
мазала лицо какими-то кремами, и напевала. Что это за песня, я не знал. Честно
говоря, пела она так плохо, что я старался прикрыть ушные отверстия костяными
шипами. Помню только случайно услышанный припев:
— Динозаврики, динозаврики, может, вы попрятались в Африке?!
Хоть это и было про меня, но я не был в восторге. Глупо, и не в рифму.
Потом она выходила из ванной, одевалась и уходила, и возвращалась к вечеру с
мужчиной. Тех я, как правило, мог разглядеть уже ночью, когда они выходили в туалет.
Почему-то почти каждый из них, осторожно прикрыв дверь ванной, глупо и радостно
улыбался, глядя в зеркало.
Видимо, — думал я, — они рассматривали мою хозяйку как трофей?
Я простил бы им даже и это, купи кто-нибудь из них ей стиральную машинку, но один
мужчина два раза к нам никогда не приходил. С посещением одного из них у меня
связаны самые что ни на есть неприятные воспоминания. Мужчина, помочившись в
раковину, осторожно закрыл дверь ванной на ключ, и вытащил меня из корзины. Я
слыхал про таких мужчин. Он явно собирался стащить меня, чтобы спрятать в своем
рабочем столе и показывать друзьям на вечеринке. К счастью, он был совершенно
голый, и спрятать меня ему было негде. Поэтому, подумав, он снова бросил трусики в
корзину. С тех пор мой второй рог с правой стороны немного побелел. Ира думает, что
это от стирки, но мы-то с вами знаем, от чего…
Может быть, мужчины не оставались с ней надолго из-за ее носа? Тот и в самом деле
чуть великоват. Вообще, особи вашего вида чересчур разборчивы. Будь мы, динозавры,
такими привередливыми, пятьсот миллионов лет на Земле не продержались бы. Зато
фигура у нее замечательная, — уж мне-то поверьте, — поэтому они все-таки, пусть и
ненадолго, приходили.
Когда хозяйка встретила мужчину, который пришел и второй, и третий, и четвертый
раз, — а потом остался, — я был на ней. В ее планы свидание не входило. Поэтому вот
уже три недели она не брилась там, где обычно подбриваются
девушки, собирающиеся остаться на ночь с мужчиной. Она
иронично называла это — "растительность". И, судя по всему, здорово ее не любила.
Увидев меня, он умилился. И, — хоть она сначала и не позволяла снять белье со мной,
но не потому, что он ей не нравился; она просто стеснялась, — все-таки стащил эти
трусики.
Когда нас надели, я по запаху понял: "растительность" его не остановила.
И до сих пор не останавливает. Шесть лет прошло. Трусики поистрепались. Я,
признаться, тоже. Это, конечно, не засуха периода плейстоцена, но тоже испытание. К
счастью, они купили стиральную машинку. С платиновой защитой. Как сказано в
буклете:
— Благодаря сертификату "Wolmark" — Платиновая Защита", эксклюзивно
предоставленному бренду "Aniston" компанией "Wolmark", стиральные машины нового
поколения предоставляют такое безупречное качество стирки, что даже вещи, которые
до этого строго подлежали лишь ручной стирке, могут быть доверены машине,
поскольку теперь не происходит стирания волокна, и одежда остается мягкой.
Конечно, рано или поздно мне придет конец. Левые лапы, и передняя, и задняя, совсем
уже стерлись. Но я отношусь к этому спокойно.
В крайнем случае, буду головой единорога.
И потом, конец мне придет только тогда, когда мне придет конец. Раньше этого
времени меня, — вернее нас, меня и трусики, — не выкинут. Это он не позволяет хозяйке
нас выбрасывать. Похоже, мы для него — фетиш, и зря вылезли на букву "Т".
Было бы слишком нагло утверждать, что любовь — это трицератопс. На такое
обобщение я не тяну. Но фраза "любовь для мужа моей хозяйки — это я, нарисованный
на ее трусиках трицератопс" не будет, пожалуй, преувеличением.
Так или иначе, — как фетиш, как любовь, или трицератопс-наклейка, — но скоро я
перестану быть еще раз. Но отношусь к этому спокойно. Я же динозавр. И видел
падение метеорита. Того самого, из-за которого мы, собственно, и вымерли. Но я
спокоен. Глобальные катастрофы учат смирению.
Особенно в личной жизни.
