Шпион вышел вон
Владимир Лорченков
© Владимир Лорченков, 2014
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
ВСТУПЛЕНИЕ
Мы видим в кадре типичную картину типичного голландского живописца, если, конечно, он не Ван Дейк, не Рембрандт, и еще не десяток-другой известных фамилий. То есть, мы видим типичную голландскую картину в представлении человека, который не очень хорошо разбирается в голландской живописи. Это пейзаж. На нем изображен канал, с плывущей по нему лодкой, несколько прохожих на набережной, вдалеке – мельницы, и поля. Картинка – и без того размытая благодаря приближению камеры к изображению, вблизи она выглядит распавшейся на множество мазков, – становится еще чуть более размытой. Камера чуть дрожит, потом снова наводится резкость. Мы видим, что картинка «ожила». Она очень похожа на предыдущую, но в ней есть кое-какие отличия. Перед тем, как она станет совершенно отчетливой, по экрану бегут буквы – как в фильмах про разведчиков («Лэнгли, 2 июля, кабинет руководителя операции…» – В. Л.).
«Кишинев, 5 марта 2010 года…»
Буквы исчезают, мы видим только картинку.
Берега узкого канала – на картине он был чистым и широким, – густо поросли камышом.
Над каналом возвышается автомобильный мост. По нему проносятся очень дорогие автомобили, и очень старенькие автобусы. Из-за этой эклектики дорожный поток выглядит так же контрастно, как Млечный путь, в котором на фоне пролитого и скисшего молока изредка поблескивают особенно яркие звезды.
На экране, самых ярких звездах – речь идет об автомобилях, конечно, – наклеены Ордена Победы. Это несмотря на то, что на земле под мостом кое-где лежит снег, и до 9 мая еще довольно далеко. Мы видим на одном из притормозивших автомобилей надпись на заднем стекле. Вместе с автомобилем останавливается весь поток, камера поднимается над ним и мы можем прочитать надпись:
«Мулцумеск батрын пентру Викторие нна!» («Спасибо деду за победу на хер!!!»).
Камера опускается и мы видим причину импровизированной «пробки» : это старик на костылях, в кителе и с планками. Он пытается перебежать дорогу в совершенно неприспособленном для этого месте: здесь нет ни «зебры», ни светофора, ни перекрестка. Жужжание опустившегося стекла иномарки.
Еб твою мать, дед, – кричит деду владелец автомобиля.
Ну куда ты прешь, еб твою мать, – кричит водитель.
Здесь, на хуй, ни зебры, ни светофора… – кричит он.
…ни перекрестка! – кричит он.
Ну ты ваще старый ебанулся! – кричит он.
Еб тебя и твою маму! – кричит он.
Блеск перстня на пальце – перстень большой, круглый, мы успеваем увидеть вензель, это буквы Т и Р, – и блеск золотой цепочки на шее. Блеск золотых зубов. Каждый блеск со своим оттенком, потому что перстень – из белого золота, цепочка – красного, а зубы – традиционного, желтого.
Крик:
Ебаный твой рот, – кричит водитель.
…сидел бы лучше дома, бабку ебал! – кричит он.
Дед, бегло проковыляв до конца дороги – машины уже начинают двигаться, резкий звук моторов, дребезжание проводов из-за приближающегося троллейбуса, – оборачивается, и картинно подняв костыль, – из-за чего становится похож на красноармейца Кантарию, установившего флаг над Рейхстагом, – кричит:
Еби свою мамашу, дешевле будет! – кричит он храбро (мы понимаем, что свои ордена за отвагу человек, что называется, Заслужил – прим. сценариста).
Только в рот ее еби, – кричит он.
Не в пизду, – кричит он.
Чтобы еще одно такое же хуйло не родилось, – кричит он.
Усек, пидар?! – кричит он.
Что бля? – кричит владелец дорогого авто.
Что бля ты сказал?! – кричит он.
Владельцы других автомобилей начинают нетерпеливо сигналить, опускаются стекла, ругань. Обидчик ветерана, – который, без сомнения, Решил Бы Вопрос с каждым из автолюбителей по одиночке, – мерит взглядом дорогу, быстро оценивает ситуацию, и очень важно и неторопливо отъезжает.
Мы провожаем его автомобиль взглядом. Вдалеке он проносится на перекрестке, не притормозив перед «зеброй».
Мы видим, что на светофоре для пешеходов «горел» зеленый свет.
Камера дает общий план города.
На горизонте не видно ничего, кроме многоэтажных жилых зданий, о которых, – если бы они были испанскими грандами, – можно было бы сказать «пообносились».
На одном из зданий висит огромный щит, на котором написано «Демокрация, Патрия шы Памынт» («Демократия, Родина и Земля» на румынском – прим. Авт.). Снова канал.
Он как бы чуть уходит в землю, из-за чего все происходящее на его берегах видно только сверху, с моста.
А так как это мост без пешеходных дорожек, то происходящее внизу видно только нам.
У воды возятся два человека неопределенной и помятой, как бывает у сильно пьющих бомжей, наружности. На мужчинах – одинаковые поношенные шинели, но обуты они по-разному. На одном – резиновые сапоги, на другом – тоже сапоги, но, почему-то, женские. Это высокие ботфорты, в которых молдаванки фотографируются для сайтов знакомств с иностранцами, перед тем, как отправить туда свою анкету. Один сапог – розовый, другой – черный. Они потерты, но, в отличие от Кишинева, – общий план которого мы видели, – еще хранят остатки былого великолепия.
Мы даже видим несколько стразов, которыми украшен каблук.
Судя по тому, что стразы все еще на сапоге, они не были поменяны на алкоголь или проданы, и, стало быть, – понимаем мы, – они фальшивые.
У мужчин – слезящиеся из-за ветра и похмелья глаза. Они внимательно смотрят в воду. Мы видим за спинами мужчин табличку. На ней написано по-румынски «Река Бык, охраняется государством». Снова – лица мужчин. Общий план фигур. Они наклонятся над водой. Снова лица. Мы видим их снизу, как если бы смотрели из реки.
Мужчины говорят:
Еще чуть – чуть и всплывет, – говорит Первый (в резиновых сапогах).
Ну а если нет? говорит Второй (в женских сапогах).
Хули, еще три часа ждать, – говорит он.
Глаза у бомжей двигаются, как у призывников на медосмотре («смотри на палец, вправо, влево… да нет, не головой, а глазами, кретин!» – прим. сценариста.).
Не матерись, – говорит Первый.
По хуй, – говорит Второй.
Не надо, – говорит Первый.
Мы в жопе, да – говорит он.
Но… – говорит он.
Мне кажется, что Бог есть, – говорит он.
И что у нас еще есть Шанс, – говорит он.
Поднимает голову и смотрит вперед. Разворот камеры. Мы видим чуть поодаль, – на пригорке, – церковь. Возврат камеры к реке и бомжам.
Он еще простит нас, – говорит Первый.
Надо не сквернословить, не воровать… – говорит Первый.
Спиртного не пи… ну, пить поменьше, – говорит он.
Верить в Бога, – говорит он.
И все наладится, вот увидишь! – говорит он.
Я бля верю, я что не верю, – говорит Второй.
Оба размашисто крестятся, причем делают это неправильно – троеперстием, но слева направо.
Снова смотрят в воду.
Ну, а если заметит кто? – говорит Второй.
Никому этот Бык сраный на хуй не нужен, – говорит Первый.
Он, блядь, как моя залупа, – говорит он.
Его блядь не чистили и не трогали уже лет двадцать, – говорит он.
Тут даже бобры уже скоро заведутся, – говорит он.
В залупе?! – говорит Второй.
В реке!!! – говорит Первый.
Прямо блядь бобры? – говорит Второй.
А то блядь, – говорит Второй.
Нутрию я, по крайней мере, уже видел, – говорит он.
(Примечание сценариста: по ходу разговора мужчины двигают глазами – вправо, влево, вправо, влево. Но амплитуда – небольшая)
Она блядь плыла с таким на хуй видом, – говорит Первый.
Как будто блядь президент Молдовы, уссаться, – говорит он.
Такая же важная? – говорит Второй.
Такая же ебанутая, – говорит Первый.
Смеются.
А вдруг там ничего нет? – говорит Второй.
Ну, значит ничего и не будет, – говорит Первый.
Какой тогда смысл ждать? – говорит Второй.
Слушай, ты и мертвого заебешь, – говорит Первый.
Бля, хватит мне вспоминать это! – говорит Второй.
Это и было-то все один раз! – говорит Второй.
Первый отворачивается от воды и пристально смотрит на Второго. Тот несколько секунд выдерживает взгляд, потом виновато отводит его в сторону. Снова глядят в воду.
Если ты еще раз трахнешь покойни… – говорит Первый.
Я же не знал, что она мертвая… – хнычет Второй.
Лежала себе и лежала, как будто бомжиха пьяная, – говорит он.
В следующий раз проверяй пульс, – говорит Первый.
Ладно, – говорит Второй,
Закатывает рукав и сует руку в воду. Первый смотрит на него с презрением. Говорит:
Еб твою мать, тупица, – говорит он.
Что ты делаешь? – говорит он.
Проверяю пульс, – говорит Второй.
Поняв, что сплоховал, вынимает руку из воды. Разворот камеры. Мы видим, что перед мужчинами, на мелководье, колышется из-за течения – поэтому они и водили глазами туда-сюда, – труп. Это мужчина, худощавый, в хорошем костюме, у него красивое, продолговатое лицо, в руке он сжимает дипломат.
Если бы не слой воды, покрывающий лицо, он бы выглядел, как высокооплачиваемый банковский работник, который в рекламе пива прилег отдохнуть на траву, чтобы вспомнить Запах Земли и Настоящего Живого Пива.
Глаза мужчины широко раскрыты, они ярко-синие, но уже начинают блекнуть.
Мы слышим голос Первого:
Ну раз уж блядь замочил руки, давай, тяни, – говорит он.
Мы видим руки Второго на воротнике костюма мужчины. Бомж рывком – как медведь лосося в научно-популярных фильмах про Аляску, – вытаскивает утопленника. Тот сгибается, теряет торжественность, стройность… Начинает выглядеть, как и все мертвецы не в гробу, Неприлично. Коряга, за которую утопленник зацепился, рвет его пиджак, мы слышим треск одновременно с картинкой маленького водопада воды, хлынувшего с мертвеца на землю. Видимо, бомжи тоже не лишены склонности к метафорам. Они говорят:
Ниагара, блядь, – говорит Первый.
Тащим быстро, – командует он.
Мужчины тащат покойника в густые камыши под мост. Мы видим там шалаш, рваные одеяла, доски, пенопласт, и некоторое подобие кухни: старые кастрюли, пара кирпичей… («очаг»). Покойника раздевают буквально за минуту. Сначала снимают с него туфли. Потом носки. Пиджак, рубашку, штаны. Тщательно выжимают вещи. Стягивают майку. Под пристальным взглядом Первого смущенный Второй возвращает на место нижнее белье покойного, которое, было, приспустил. Переворачивают тело. Мы видим причину смерти – она выглядит маленьким пулевым отверстием на затылке мужчины, видно, что все произошло неожиданно, и жертва не успела ничего понять. Поэтому выглядит так… умиротворенно.
Бомжи пытаются открыть дипломат: показать напряженные руки, внимательные взгляды, мы слышим цокание, пыхтенье…
Наверное, ни хера там нет, – пыхтит Первый.
Хуй бы ему что оставили, – говорит он.
Зачем тогда закрыт? – говорит Второй.
Если бы ограбили, обязательно раскрыли бы, – говорит Второй.
Наверное, знали, что там пусто, – растерянно говорит Первый.
Зачем тогда грабили? – говорит Второй.
И почему дипломат тогда тяжелый? – говорит Второй.
Вода? – говорит Первый.
Как, он же закрыт! – говорит Второй.
Первый замолкает. Возятся с дипломатом еще, пытаются вскрыть отверткой, консервным ножом, какой-то железкой, ломиком… Бесполезно. Наконец, оба садятся и растерянно глядят друг на друга. Дипломат – закрытый, – лежит на камне между ними. Первый говорит:
Может, взорвем? – говорит он.
Чем? – говорит Второй.
Первый кивает беспомощно. Говорит:
Шифр нам никогда не подобрать… – говорит он.
Банкиры эти ебанные, – говорит он.
Вечно свои бумажки ебанные прячут так, что хуй пойме… – говорит он.
Может, ключ где-то есть? – говорит Второй.
Мы же одежду обшмонали, – говорит Первый.
Ну, в одежде он бы и не стал прятать, – говорит Второй.
Ты хочешь ска… – говорит Первый.
Смотрят друг на друга внимательно. Первый чуть кивает. Бросаются к телу, и разжимают покойнику челюсти. Наклоняются. Мы видим их как будто из горла убитого мужчины. Крупно – лица. Оба выглядят измученными, несмотря на холод (ранняя весна), по обоим течет пот – это одна из стадий похмелья. Мы буквально ощущаем запах перегара.
Отъезд камеры. Бомжи стоят над почти обнаженным мужчиной, смотрят на него Внимательно.
Во рту ничего нет, – говорит Второй.
Остается… – говорит Второй.
Ты хочешь ска… – говорит Первый.
… – молчит Первый, глядя на Второго.
А что делать?! – восклицает Второй.
Первый, вздохнув, присаживается на корточки. Второй спускает с покойника нижнее белье. Восклицает:
Да ты посмотри только!
Первый оборачивается, глядит в камеру.
Его лицо, потом – общий план. Затем – крупный – покойного. Мы видим, что у него одно яичко – абсолютно лысое, как у порно-актера. Но только одно. Другое выглядит обычно, на нем есть волосы… Выглядит это очень Странно.
Блядь, странно, – говорит Первый.
Ничего странного, – говорит Второй.
Может, у него был рак яйца, – говорит он.
Почему не отрезали? – говорит Первый.
Может, он пытался решить вопрос без ампутации, – говорит Второй.
Может, его облучали, – говорит он.
Но почему он тогда не лысый? – говорит Первый.
Я про яйцо, – говорит Второй.
Тогда оно радиоактивное! – говорит Первый.
Напряженно переглядываются. Отбегают. Общий план издалека. Вода, камыш, машины… Камера приближается. Мы видим Первого и Второго, которые держат перед собой – оба в намотанных на руки тряпках – что-то маленькое, блестящее… Рядом с трупом валяется топорик.
Теперь бросай в воду, – говорит Второй.
Первый замахивается и швыряет кусочек плоти в реку. Но яйцо ловит, буквально на лету, бродячая собака. Глотает, даже не пожевав. Виляет хвостом.
Пиздец, – говорит Второй.
Теперь она весь город облучит, на хуй, – говорит он.
Ладно, потом ее замочим… оворит он.
Займусь пока… ключом, – говорит он.
Становится к телу. Дальше мы видим только крупный план его лица. Оно Удовлетворенное. Несколько секунд молчания, сопение Второго.
Блядь! – слышим мы нервный голос Первого.
Ну что ты там КОПАЕШЬСЯ?! – кричит он (из-за шума машин наверху его голос еле слышен – прим. сценариста).
Тебе надо его обыскать, а не рукой в жопу трахнуть! – слышим мы его нервное восклицание.
Я бля стараюсь, как могу, – говорит Второй, не уточняя, что именно он старается сделать, обыскать, или…
Снова сопит, хмурится… Общий план. Очень издалека. Как ни странно, зрелище не очень отвратительное, и в чем-то даже Эллинистическое (хотя почему «в чем-то», это вполне в духе педерастических традиций греков – прим. сценариста). Покойный издалека похож на замерзшего Марсия в стильных «боксерах», кожу которого пытается содрать, – вывернув ее наизнанку, – грязный бородатый Аполлон в женских сапогах. Повозившись немного с жертвой, «Аполлон» идет к реке – правильнее сказать, к ручью, – и тщательно полощет в воде руку.
Торжествующе поднимает ее вверх.
Мы видим блеск ключа.
…камера берет общий план и мы видим, что ключ уже в замке дипломата. Поворот ключа. Дрожащие руки бомжей. Щелчок. Внезапно Второй отталкивает Первого. Валится на него. Тот протестующе говорит:
Ты заебал своими пидарскими замашками, – говорит он.
А вдруг там бомба?! – говорит Второй.
Смотрят друг на друга, потом на дипломат. Быстро отбегают в сторону, падают за бережок ручья, который служит им как бы естественным бруствером. Выглядывают. Сейчас они похожи на двух офицеров разбитой армии Наполеона, которые попали в дыру во времени и вынырнули в еще более худшее для себя время, – разгар Второй Мировой – и, лежа в окопе на Курской дуге, все пытаются понять, когда же появится конница. То есть, они выглядят как два растерянных идиота. Наконец, Первый говорит:
Но мы ведь все равно уже открыли… – говорит он.
Если бы была бомба, то при открытии бы ебнуло… – говорит он.
Ну не знаю… – говорит Второй.
Иди проверь, – говорит он.
А чего я? – говорит Первый.
А в жопе у него кто ковырялся? – говорит Второй.
Да тебе блядь только в кайф! – говорит Первый.
Это мои проблемы, – говорит Первый.
А бомба, получается, твои проблемы, – говорит он.
Первый, помолчав, встает и трусцой – бочком, и на полусогнутых ногах, – приближается к чемодану. Падает, как бейсболист, добежавший до базы, и, зажмурившись, рывком раскрывает чемодан. Ждет пару секунд, потом широко раскрывает глаза. Мы видим, что они меняют цвет с какого-то мутно-серого на ярко-зеленый. Шум дороги. За плечом Первого появляется лицо Второго. Он тоже застывает и его глаза тоже становятся ярко-зелеными.
Камера заезжает за бомжей и показывает раскрытый чемодан их глазами.
Мы видим дипломат, полный пачек с деньгами, это доллары США. На них лежат два пистолета. Между пистолетами – раскрытое удостоверение с фотографией убитого мужчины.
Рядом с ней мы видим надпись.
«Майкл Лунини. Специальный агент ЦРУ». Рядом – еще одна бумажка. Мы видим, что это документ с печатью, и надпись на нем. Надпись увеличивается на весь экран.
Мы видим название фильма.
ЛИЦЕНЗИЯ НА УБИЙСТВО
ХХХ
Большая надпись на удостоверении. Мы видим фотографию мужчины, найденного бомжами мертвым в кишиневской реке Бык. Несмотря на то, что фото было сделано – совершенно определенно – еще когда мужчина был жив, выглядит он на нем мертвым. Как, впрочем, все мы на официальных документах. Еще раз – надпись.
«Майкл Лунини, специальный агент ЦРУ».
Отъезд камеры. Мы видим, что удостоверение держит в руке сам агент ЦРУ, Майкл Лунини. Он жив, и одет в костюм, тот самый, в котором его найдут сутки спустя. Почему именно сутки, мы понимаем, когда видим надпись, возникшую в правом углу экрана. Она бежит, как змейка в электронной игре, и скрывается, но мы успеваем, конечно, ее заметить (потому что сценарист обращает на нее Ваше внимание, – куртуазное прим. сценариста). Она гласит:
«За сутки до…»
Камера показывает нам лицо Лунини. Он выглядит интеллигентным мужчиной лет 40, который мог бы преподавать в университете и воспитывать в свободное от профессорской деятельности время нескольких детей от разных браков. Но так как речь идет о североамериканце, Лунини вполне может оказаться профессиональным маньяком-душителем. Ведь США – страна открытых возможностей!
Общий план агента. Он сдержанно улыбается, держа перед собой раскрытое удостоверение, спокоен и смотрит прямо в камеру. Разворот.
Мы видим человека, который смотрел на Лунини нашими глазами. Это крепкий, смышленого вида мужчина лет 30—35. Он тоже одет в костюм, но ему эта форма одежды явно не идет. Вернее, даже так – ему бы шел костюм, чувствуй мужчина себя в нем более удобно и естественно. Сейчас же он время от времени крутит шеей, как собака, на которую впервые надели поводок, одергивает рукава пиджака, украдкой – как ему кажется, хотя мы, конечно, видим это, – потирает колени, посматривает на туфли. К тому же цвет костюма – цвета металлик – несколько не гармонирует с розовой рубашкой и желтым галстуком в горошек. В результате, общее впечатление, которое остается у нас от просмотра этого мужчины, довольно Странное.
Будь зритель эстетом, он бы решил, что мужчина выглядит как молдаванин, впервые заступивший на государственную должность.
(Будь зритель эстетом-молдаванином, конечно, – необходимая поправка-примечание сценариста).
Это ощущение усиливается, когда мужчина, краснея, говорит:
Майор министерства обороны Республики Молдова Михаил Вылку! – говорит он.
Тянет руку к голове, чтобы отдать честь, но спохватывается, и краснеет. Агент Лунини продолжает смотреть на него с улыбкой и ожиданием. Общий план пары. Мы видим их на фоне кишиневского аэропорта, мимо бегут люди с чемоданами и сумками, где-то кого-то встречают, провожают… Обычная суета аэропорта. Крупная надпись на здании, перед которым стоят Лунини и Вылку.
«Европейский союз – дело будущего и упорного труда всего народа Республики Молдова».
Ниже – подпись:
«Генеральный секретарь ЕС, Жозе Баррозу».
Снова Лунини и Вылку. Лунини явно чего-то ждет. Молдаванин-майор, краснея, говорит:
Вы знаете, – говорит он.
Новые «корки» еще не сделали, – говорит он.
Ксерокс в Министерстве третий день не работа… – говорит он.
Ламинируют только в порядке живой очере… – говорит он.
А визитки нам только… – говорит он.
За свой счет… – говорит он.
Ну, сами понимае… – говорит он.
Крупно – лицо Вылку, который растерян. Отъезд камеры. Мужчины уже идут, Лунини шагает широко, слегка улыбаясь, размахивает дипломатом, как школьник – ранцем в последний день учебы, после занятий. Еще чуть-чуть, и забросит на дерево от полноты чувств. Вылку, по ходу движения от дверей главного здания аэропорта к стоянке, оживает, становится более уверенным. Смеется на вопрос Лунини:
Машины в автопарке Минобороны тоже не заламинировали? – спрашивает по-русски Лунини с тяжеловесной грацией англосакса, знающего русский язык достаточно хорошо, чтобы говорить по-русски, но недостаточно хорошо, чтобы шутить по-русски (в общем, не знающего русский язык, потому что второе дно русского языка и есть он сам, – прим. сценариста).
Шутить изволите, – смеется Вылку
(Прим. сценариста: до этого обмена репликами майор Вылку говорил на ломанном английском языке)
Хорошо говорите по-русски? – говорит Вылку, открывая дверь автомобиля, это старый «джип», подаренный министерству обороны Молдавии коллегами из США.
Ваши подарили, от министерства обороны США министерству обороны Молдовы! – говорит Вылку.
ЦРУ-ушник, покачав головой, усаживается в «джип», на котором его соотечественники ездили еще во Вьетнаме, и кладет дипломат себе на колени. Говорит:
Вы бы еще вертолет с группой спецназа прислали, – говорит он.
Вылку снова смеется. Поймав взгляд Лунини, перестает. Заводит машину, выезжает со стоянки, выглянув в окно, пригибается, делает все движения профессионального шофера, он ожил, двигается естественно… Видно, что здесь он – на своем месте, а костюм, майор – это наносное, лишнее…
Работали шофером? – спрашивает агент Лунини.
Нет, – недоуменно говорит Вылку.
Я же говорил, – говорит он.
Майор Министерства Обороны США, – говорит он.
А по военной специальности сапер, – говорит он.
Вот, думал в Ирак поехать к вашим, – говорит он.
Но не взяли, – говорит он.
Трое детей, таким не положено, – говорит он.
Лунини смотрит на него искоса, но ничего не говорит. Крупно – зеркало заднего вида и все, что на нем висит. Это – чертик из резины, иконка божьей Матери, амулет от сглаза, маленький Мики-Маус, собачка, которая кивает головой от движения автомобиля… Агент Лунини изучает эту связку дикаря на зеркале. Крупно – пальцы, которыми он постукивает по крышке дипломата. Пейзаж за окном – поля и холмы, лес вдали… Снова дипломат и руки Лунини. Тонкие, артистичные пальцы.
Хорошие руки у вас, – говорит Вылку.
Как у скрипача, – говорит он.
Так я и есть скрипач, – говорит Лунини.
Эк вас занесло, – говорит Вылку.
Ничего особенного, – говорит Лунини.
Играл в юности, думал музыкантом стать, – говорит он.
А потом понял, что гениального скрипача из меня не выйдет, – говорит он.
Ну, и подался во флот, а там все равно в оркестр угодил, – смеется он.
Вылку тоже смеется. Снова – руки Лунини.
Ретроспектива.
Отъезд камеры. Мы видим руки Лунини на чьем-то горле. Общий план. Лунини душит часового, который стоит на коленях, и безуспешно пытается ударить своего убийцу штык штык-ножом. Он взмахивает рукой, пытаясь завести ее за спину, каждый раз при этом Лунини делает шаг в сторону, продолжая душить несчастного. Из-за этого они выглядят как очень странная пара, исполняющая очень странный танец. Наконец, часовой обмяк. Лунини тихонько свистит. Из темноты к забору, у которого стоял часовой, выходят несколько человек с автоматами. Один из них показывает Лунини большой палец руки. Агент кивает и уходит в ночь, его спину освещают вспышки разрывов гранат, мы слышим стрельбу, крики. Лунини, не оборачиваясь, поднимает руки и трясет пальцами, как ученик школы, делающий специальную гимнастику.
Крупно – невозмутимое лицо Лунини…
Отъезд камеры. Мы возвращаемся в автомобиль, где едут молдавской майор Вылку и агент ЦРУ. Майор, как и все молдаване, решивший, что собеседник уступает ему в жизненном опыте и статусе, начинает вести себя более… развязно, что ли.
В оркестре, значит, играл? – говорит он.
И сколько ты на судне ходил? – говорит он (уже обращается на «ты» – прим. В. Л.)
Да пару лет всего, – на хорошем русском, но с легким механическим акцентом, отвечает Лунини.
Иногда, конечно, кроссы бегали и строевую сдавали, – говорит он.
А вообще, как это вы говорите… – говорит он.
Лафа! – вспоминает он слово.
Снова смеются. Майор Вылку говорит:
Нет, брат, – говорит он.
У нас тут все жестче было, – говорит он, и рассказывает, хотя его и не спрашивали.
Сначала, значит, военный институт имени Александру чел Бун, – говорит он тоном ветерана ВОВ на встрече с телевизионной группой.
Потом несколько лет службы в приграничном районе, – говорит он.
Пункт Унгены, – говорит он (и название мирного сонного городка на молдо-румынской границе он произносит как «Панджшерское ущелье» или «Битва за Арденнский выступ» – прим. сценариста).
Командировка в Ирак, – говорит он.
Ну, несостоявшаяся, – говорит он.
Все ПО-МУЖСКИ, – говорит он сурово, как умеют говорить только никогда не воевавшие преподаватели военного дела в средних образовательных школах.
Слова Вылку идут под легкий музыкальный фон. Это песня «Ты сейчас в армии». Вылку глядит в камеру, и, улыбаясь, говорит:
Да, моя любимая, – говорит он.
Тянет руку к радиоприемнику и делает громче. В машине орет «Юр ин зе арми нау». Мы еще раз убеждаемся в том, что из Вылку получился бы великолепный водитель маршрутного такси: он обожает ставить в салоне громкую музыку, «тыкает» пассажирам, и нарушает правила (время от времени камера показывает, как он пересекает двойную сплошную, не уступает дорогу, и т. д. – в общем, ведет себя, как типичный молдавский водитель). Последний штрих – Вылку еще и закуривает. При этом у него вид человека, который вернулся с опасной спецоперации.
Так и живем, братан, – говорит он.
Это тебе не на скрипочке пиликать… – говорит он.
Лунини с легкой улыбкой кивает. Крупно – его руки. Отъезд камеры. Мы видим палец Лунини – длинный, тонкий, Прочный, – который упирается в стену. Разворот камеры. Мы видим, что Лунини делает отжимания, опираясь всего лишь на указательные пальцы рук, причем делает отжимания на бетонном покрытии. Пустыня, вертолеты, клуб пыли… ремя от времени мимо Лунини бегает инструктор, который, как и полагается американскому инструктору, кричит про «быть мужиками» и «кому не нравится, может выйти вон». Это, – а еще направленные в его сторону ненавидящие взгляды мужчин, которые отжимаются на плацу, – делает его неуловимо похожим на врача-проктолога.
Лунини, мать твою! – орет инструктор.
Да сэр! – орет инструктор.
Ебанный итальяшка! – кричит инструктор.
Нет, сэр! – кричит Лунини.
Что ты блядь сказал? – кричит инструктор.
Я сказал, сэр, мы не итальянцы, сэр! – кричит Лунини.
А кто же вы, блядь, – кричит инструктор.
Мы португальцы! – кричит Лунини.
Ты не сказал сэр, – кричит инструктор.
Мы португальцы, сэр, – кричит Лунини.
Покажи нам, на что ты способен! – кричит инструктор.
Ты, португалец ебанный, – кричит инструктор.
Вихри пыли над плацем. Снова кружатся вертолеты. Общий план местности, это Афганистан… Лунини вскакивает, – на лице ненависть, – отдает честь, подбегает к инструктору, который поднимает с бетона кусок доски толщиной сантиметров в десять. Без замаха тычет рукой в доску. Крупный план доски. Показано, что палец пробил ее. Молчание. Отъезд камеры. Мы видим, что это уже происходит в другом месте: Лунини в штатском костюме и белоснежной рубашке, стоит перед столом с лампой. За спиной Лунини – несколько военных в форме армии США.
Перед Лунини – бородач в оранжевой робе.
Лунини вынимает палец из толстой дубовой доски. Глядит в глаза бородачу. Говорит на каком-то восточном языке (внизу титры).
Лучше тебе сказать, где братья спрятали оружие, – говорит он.
И время, когда вы налетите на караван, тоже, – говорит он.
Не трать даром мое время, оно дорого стоит, – говорит он.
Последнего предупреждения не будет, – говорит он.
И не делай вид, что ты меня не понимаешь, – говорит он.
Я же тебе на фарси блядь на хуй все объясняю, – говорит он.
Ебаный твой рот, – говорит он.
Ты реально заебал, баран, колись давай, – говорит он.
Бородач смотрит на палец в доске… Поднимает голову, говорит на хорошем английском языке:
Я сотрудник британской разведки МИ-6– говорит он.
Я прошу вызвать представителя моей службы, – говорит он.
Не вздумайте, что у вас получится меня пытать, – говорит он.
Малейший след насилия на теле… – говорит он.
…и неприятностей не обернешься, – говорит он.
Дикари блядь ебанные, – говорит он.
Американцы сраные, – говорит он.
Не всех мы блядь добили, – говорит он.
Во время войны за эту вашу сраную блядь независимость, – говорит он.
Мы, британцы, – говорит он.
Вызывающе улыбается. Мы видим фиолетовые десны сотрудника МИ-6, несомненно, пакистанца или индуса по происхождению…
И еще, я бы попросил чаю, – говорит он.
Только настоящего английского чаю, а не этого вашего… – говорит он.
Говна со льдом, – говорит он.
Чай с молоком, твой мою понять? – говорит он, улыбаясь.
Настоящий вандерфул бритиш чай, – говорит он на стилизованном ломанном фарси.
Традиционный, – говорит он.
Закидывает ногу на ногу. Глаза бородача, отражение в них ламп, свет…
Общий план палатки, мы видим только тени. Несколько фигур хватают сидящую у стола, разворачивают, борьба, тени мечутся… Мы видим высокую тень, это худощавый Лунини, без сомнения, перед ним – тонкая длинная тень, похожая на копье. Мы понимаем, что это указательный палец Лунини. Она пронзает сзади тень бородача в палатке. Страшный вопль… Со стороны это похоже на гигантский театр теней-извращенцев (в общем, отличие от обычного театра всего лишь в слове «тень»… – прим. сценариста). Снова палатка. Лунини протирает руку влажной салфеткой, следы борьбы на песке, опрокинутый стул, тело бородача в углу. Кто-то из военных, на корточках над телом, проверяет пульс.
Говорит, обернувшись:
Мертвый, как Арлингтонское кладбище, – говорит он.
Смеются. Издеваясь, отдают честь, как в почетном карауле. Лунини кивает. Говорит:
Бросьте это говно, – говори он.
…на территорию английской базы, – говорит он.
А не… – говорит кто-то из военных.
Конечно, не заподозрят, – говорит Лунини.
У них каждый второй агент пидор, – говорит Лунини.
Смеются. Крупно – руки агента. Отъезд камеры. Мы видим, что Лунини постукивает пальцами по дипломату, это какая-то мелодия. Майор Вылку спрашивает:
А здесь, собственно, по какому делу..? – говорит он.
Будете с русскими нас делить? – говорит он с обычным самомнением эстонца, который считает, что главная ставка всей европейской гросс-политик последних 50 лет это Эстония.
Я понимаю, – поспешно оправдывает он Лунини, которому придумал занятие.
…Молдова, расположенная на перекрестке геополитических путей, – говорит он.
Это действительно узел переплетения интересов держав всего мира, – говорит он.
Своего рода маленький Западный Берлин, – говорит он.
Бросает машину вправо. Видно, что на заднем сидении с сидения на пол падает брошюра с мордой быка на щите, который держит орел (герб Молдавии – прим. сценариста). Она раскрывается. Крупный план. Мы видим страницу.
…Параграф второй.
Молдова, расположенная на перекрестке геополитических путей – действительно узел переплетения интересов держав всего мира…»
Общий план мужчин. Лунини смеется.
Ну у вас и сомнение, – говорит он.
Чисто эстонцы, – говорит он.
Ну, кому вы тут нужны? – говорит он.
Я в архивах работаю, – говорит он.
Ищем останки военных летчиков США, – говорит он.
…сбитых над территорией Кореи во время Той войны, – говорит он.
Достает из нагрудного кармана газетку, разворачивает. В этот момент он неуловимо похож на кляузника советской эпохи, которому чудом удалось пропихнуть в Прессу свою анонимку, и который пришел в поликлинику (милицию, школу… любое госучреждение) и намеревается потрясти перед носом заведующего печатным выступлением. Крупно – заголовок статьи.
«Как молдаване воевали в Северной Корее против США»
Подзаголовок.
«Советский зенитчик, уроженец Молдовы, Григорий Петрович Дынга, полтора года прослужил в Северной Корее, где сбивал самолеты американской армии…»
Вылку косит глазом на вырезку. Лицо у него становится более серьезным. Кивает. Говорит:
Ликвидировать будете? – говорит он.
Молчание. После паузы Лунини говорит:
Что? – говорит он.
Ну, ликвидировать? – говорит Вылку.
Зачем? – говорит Лунини.
Ну, как же… – говорит Вылку.
Ну я это… – говорит он, уже поняв, что сплоховал.
Нет, нет, – говорит снисходительно Лунини.
Мне для архива, – говорит он.
Узнать, где их батарея стояла, – говорит он.
Мы американских летчиков, пропавших без вести, ищем, – говорит он.
Вот страна! – восхищенно говорит Вылку.
Сто лет прошло! – говорит он.
А они все павших ищут! – говорит он.
Никогда своих не сдают! – говорит он.
Не то, что наши пидорасы! – говорит он.
Кости со Второй Мировой до сих пор везде валяются, – говорит он.
Суки блядь ебанные! – говорит он, не смущаясь двусмысленностью ситуации (все-таки майор Вылку представляет национальную Армию РМ, а не ВС СССР, участвовавшие во Второй Мировой Войне – прим. сценариста).
Лунини улыбается укоризненно, и машет указательным пальцем перед носом Вылку – даже прикасается иногда, можно сказать, постукивает, – и говорит:
Не ругай свою страну, – говорит он.
И не спрашивай, что она сделала для тебя, – говорит он.
А спроси, что ты сделал для нее! – говорит он.
Майор Вылку восхищенно смотрит на Лунини, а потом на его палец. Крупным планом, – другая рука Лунини, которая, почему-то, резко выкручивает руль в руках ничего не подозревающего Вылку. Крупным планом – лобовое стекло и стремительно приближающийся грузовик. Скрежет тормозов. Лобовое стекло – а вслед за ним и весь экран – мгновенно покрывается трещинками, из-за которых уже невозможно ничего увидеть.
Затемнение.
ХХХ
Мы видим просторную спальню.
Гигантская двухспальная кровать, огромное окно, занавески прикрывают его, но не захлопнуты наглухо, так что на стену падает щель света (замечательно, что Вы закончили филологический факультет, но луч это луч, а щель это щель, – примечание сценариста для тех, что хотел поправить «щель света» на «луч света»)… Камера плавно объезжает комнату, как в фильмах Хичкока, во время которых ждешь подвоха от вещей самых обыденных (сотрудник МИ-6 Хичкок знал, в чем состоит ужас обычного – прим. сценариста). Мы видим вещи, разбросанные по полу, большой круглый стол, несколько стульев, расставленных в беспорядке, гигантский плазменный телевизор на стене… Снова кровать. Поначалу она производила впечатление пустой, но сейчас мы видим, что под смятыми одеялами кто-то есть. Впечатление усиливается, когда из-под одеяла высовывается пятка. Она черно-розовая.
Мы видим, как на пятку падает солнечный «зайчик».
Разворот камеры. «Зайчик» запускает мужчина лет 40—45, худощавый афроамериканец, одетый в шелковую пижаму цветов флага США. Мужчина улыбается и держит в руке монетку, которой и запускает «зайчик». Тот мечется по пятке, та подергивается. Томный голос из-под одеяла:
Ну зая! – говорит голос.
Что зая?! – говорит весело мужчина.
Ну зая, ну хватит, – говорит голос.
Зая, что хватит?! – говорит мужчина неестественно игривым голосом мужчины, решившего снять постельные сцены со своей подругой на камеру (обычно это делают «для вечности», которая, как правило, оказывается сайтом «Май экс-герлфренд – факинг битч» – В. Л.)
Зая! – чуть более требовательно говорит голос.
Ну ладно, ладно, – говорит мужчина.
Ну вот и ладно, – говорит голос.
Ах ты моя… – говорит мужчина, бросив монетку на пол.
Сладенькая, – говорит он и подходит к постели, опускается на колени.
Шоколадочка, – говорит он, и берет в рот большой палец ноги, торчащей из-под одеяла.
М-м-м-м, – говорит голос.
Ты поосторожней давай с шоколадочками, – говорит голос.
Да ладно тебе, нигга, – говорит мужчина, высунув язык и облизывая пятку.
Мы же блядь одни, – говорит он.
Да? – игриво говорит голос из-под одеяла.
Угу, – говорит мужчина, бесстыже наяривая языком по пятке (именно несоответствие объекта страсти, с которой мужчина проделывает все эти манипуляции, должно выглядеть страшно сексуальным, – преисполненное отвращения прим. сценариста).
Совсем одни? – говорит голос.
Как Адам и Ева, – говорит мужчина.
А дети? – говорит голос.
Улетели с утра на экскурсию, – говорит мужчина.
Ну тогда, – говорит голос из-под одеяла.
…? – ждет мужчина.
Выеби меня, мой черный жеребец, – говорит голос.
Мужчина бросается на постель, заползает под одеяло, шум, смех, возня… Камера выезжает из кабинета, мы видим окно, потом – зеленую лужайку. Она идеально ухожена, такое впечатление, что газон искусственный, но камера снижается и даем крупный план травы, земли…
Мы видим, как по ярко-зеленым травинкам ползет божья коровка, и понимаем, что это 100-процентный натуральный, экологически чистый газон. В его углу мы видим кусок пластика, прикрепленный к дерну. На пластике написано.
«100-процентный натуральный, экологически чистый газон».
На краю газона мы видим довольно странное зрелище – несколько грядок. Это картошка, капуста, морковка, салат, помидоры и огурцы. Нет, они не плодоносят одновременно, просто каждая грядка помечена табличкой с надписью.
«Капуста», «морковка». «салат», «помидоры», «огурцы».
Трава… Снова божья коровка. Мы слышим голос, напевающий песенку.
Божья коровка, – поет голос.
Улети на небко, – поет голос.
Там твои детки, – поет он.
Ты молочкам им принеси, – поет он.
Хлебушка и масла, – поет он.
А дальше вообще на хуй забыл, – говорит он.
Общий план лужайки. Мы видим мужчину, который пел. Это невысокий молодой парень, лет 20—25, он черноволосый, у него блестящие, навыкате, глаза, и вид тореадора, который вот-вот наберется смелости одолжить у вас «двадцатку» до получки. Вообразите гигантское сомбреро у него за спиной, и вы поймете, что речь идет о латиноамериканце. Парень одет в комбинезон, как у садовника в порнофильмах, и в руках держит грабли, и садовые ножницы.
Карамба, – говорит он, глядя вниз.
Наклоняется, поднимает божью коровку – крупный план, – и разглядывает ее. Потом, воровато оглянувшись, медленно и тщательно обстригает садовыми ножницами – из-за несоответствия размеров инструмента и жертвы это выглядит так, как будто он щелкает ножницами в воздухе, – все ножки божьей коровки. Все шесть штук.
Щелк, – щелкает он первый раз.
Щелк, – щелкает он второй раз.
Щелк, щелк, щелк, – быстро щелкает он третий, четвертый и пятый разы.
Щелк! – победно щелкает он в шестой раз.
Крупно – божья коровка без ножек, заваливается набок, пытаясь двигаться. Садовник становится на колени, и осторожно кладет насекомое на травинку. Улыбается. Шепчет, глядя вниз:
Ну а вот поползай теперь, – шепчет он.
Поползай теперь пизда, а? – шепчет он.
Ну, хули же ты, – шепчет он.
Хули ж ты не ползаешь, а? – шепчет он.
Что это у нас там, а? – шепчет он.
А, бля, мистер Колорадо, – шепчет он.
Мы видим крупный план колорадского жука, который пытается уползти от нависшей тени, как толстый русский гаи-шник – от бригады по борьбе с коррупцией («покажите, что у вас в кармане… взгляните в камеру… вы можете объяснить происхождение этих денег?» – прим. сценариста голосом ведущего программы «Человек и закон»). Мы видим палец, который прижимает жука к траве.
Крупно – ноготь, под ним – земля. Она черная…
Отъезд камеры. Мы видим черную руку мужчины, которая лежит на черной руке женщины. Из-за этого понять, где чья рука представляется совершенно невозможным. Общий план. Мужчина и женщина сидят за столом, держатся за руки. У них вид ошалевших от счастья родителей, чьи дети, наконец-то, выросли, и уехали в лагерь для скаутов на все лето («давай вспомним, как это – трахаться, дорогая» – В. Л.). На столе – завтрак. Две чашки с кофе, тосты, несколько плошек с вареньем, яичница, бекон, овсянка. Англо-саксонский стиль. Если бы мужчина и женщина были белыми, мы бы решили, что это дворецкий с Ямайки и его подружка залезли в спальню Ее Величества и развлекаются в ее отсутствие. Но мужчина и женщина – черные.
Поэтому мы понимаем, что присутствуем в Белом Доме.
Сразу же внизу экрана появляется надпись, набранная тревожно мигающими буквами.
«Белый Дом, Вашингтон, 19 марта 2010 года».
Потом надпись пропадает. Мужчина пьет кофе, женщина берет газету, и читает. Несколько секунд молчания. Женщина улыбается.
Что-то интересное, дорогая? – говорит мужчина.
Интересная история, – говорит женщина.
Поделись, – говорит он.
Шалунишка, тебе даже из глянцевой прессы краткие обзоры нужны, – говорит она.
Ласково смеются, глядя друг другу в глаза. Атмосфера очень интимная, и даже не в сексуальном смысле этого слова. И это при том, что оба они – абсолютно голые (и для своего возраста в приличной форме). Женщина сидит, поджав одну ногу.
Мол, мы с тобой приехали в ресторан, – говорит она.
И пообедали. И кухня была просто супер, – говорит она.
Ну, а потом к нам выходит его владелец, – читает она.
Конечно, это же паблисити! – говорит она.
И оказывается, что владелец ресторана встречался со мной, – говорит она.
Ну, в смысле в молодости, – говорит она.
Я думал, мы все друг другу расска… – с пафосом мужчины, которого Конечно же (и Как Всегда – В. Л.) обманула женщина, говорит он.
Конечно, конечно, дорогой! – произносит она стандартную женскую фразу.
Это же Журнальная история, – говорит она.
Вот поэтому я и завидую Владу, – говорит ворчливо мужчина.
Закрыть бы их всех к ебени матери, – говорит он.
Милый, этот русский Влад, он тиран, – говорит женщина.
Да кто бы блядь спорил, – говорит мужчина.
Ты хочешь быть тираном? – говорит женщина с интонацией школьной учительницы.
Когда речь идет о том, чтобы закрыть «Космополитен», ДА, – говорит мужчина.
Ну ладно, что там дальше? – говорит он.
Значит, мы в ресторане, – говорит она.
Ну и, парень этот, который владелец ресторана, – читает она.
Берет у нас автограф, снимается на память, – говорит она.
Стал бы я сниматься с ебарем своей жены, пусть и бывшим! – говорит негодующе он.
Женщина опускает журнал и смотрит на мужчину Внимательно. Тот краснеет – ну, видимо, – и говорит:
Ну, давай дальше, дорогая, – говорит он.
И уходит, – говорит она.
А потом президент, ну, ты, говорит, – говорит она.
Своей жене, ну, мне, – говорит она.
«Дорогая, если бы ты осталась с этим парнем» – читает она.
«Ты была бы владелицей этого замечательного ресторана», – читает она.
А она, ну, в смысле я, ему отвечает, – говорит она.
«Нет, если бы я осталась с этим парнем», – говорит она.
«Он бы сейчас был президентом США», – говорит она.
Смотрят друг другу в глаза. Тишина. Вдруг раздается щелкание. «Щелк, щелк».
Что еще за дерьмо?! – вздрогнув, говорит мужчина.
Успокойся, дорогой, и не ругайся, – говорит женщина.
Это Родригес, наверное, опять колорадского жука поймал, – говорит она.
Садист ебанный, – говорит он.
Он мексиканец, и ему надо Дать Шанс, – говорит она.
Да я разве против, – говорит он.
Просто он блядь садист ебанный, – говорит он.
Ну так уж и садист… и потом, это же вредители, – говорит она.
Колорадский жук жрет наш картофель, – говорит она.
А нам очень нужно его здесь выращивать? – говорит он.
Милый, мы должны подавать людям пример, – говорит она.
Международные корпорации… ТНК эти, – говорит она.
Мы из-за них совсем забыли вкус нормальной еды, – говорит она.
Дорогая, не преувеличивай, – говорит он.
Уж кто-кто, а мы-то ничего не забыли, – говорит он.
Под словом «мы» я подразумеваю нас, все американское общество, – говорит она.
Наливает мужчине еще кофе, кладет себе на тарелку немного овощей, поливает их оливковым маслом, режет бекон…
Ну хорошо… ну а божьих коровок он почему… Обстригает, – говорит мужчина.
У него было трудное психо-эмоциональное детство, – говорит она.
Родригес наивен, как ребенок, – говорит она.
Не получив нормального образования, и воспитания, – говорит она.
Он изо всех сил пытается сделать нам приятно, – говорит она.
Ему кажется, что таким образом он демонстрирует нам свою Старательность, – говорит она.
И разве он не старается? – говорит она.
Опускает поджатую ногу на пол, а другую, наоборот, поджимает. Мы успеваем мельком увидеть кое-что, что сразу же отсылает нас к знаменитой сцене фильма «Основного инстинкта». Мужчина, тоже увидев Это, застывает.
Э-э-э, – говорит он.
Что? – говорит она.
М-м-м-м-м, – говорит он.
Забыл, – говорит он.
О чем мы вообще? – говорит он.
Я читала тебе историю из журнала, – говорит она.
Ага! – говорит он.
Ладно, – говорит мужчина.
Так значит, – говорит он.
Не ты была бы хозяйкой тошниловки… – говорит он.
…а твой ебарь был бы президентом США, – говорит он.
С добрым утром, мистер президент, – говорит он.
СПАСИБО, – говорит он.
Молчание. Звук щелкающих садовых ножниц.
Мужчина, рванув от стола – мы видим, как женщина морщится, – подбегает к окну, и распахивает занавески. Комната сразу становится ярко-освещенной. Мы видим, как распахивается окно, и мужчину, который, стоя совершенно голый, кричит:
Родригес, еб твою мать, – кричит он.
Можешь ты прекратить мучить этих блядь букашек?! – кричит он.
Si синьор! – слышим мы голос садовника.
Простите синьор! – говорит он.
Черт побери, Родригес! – кричит мужчина.
Что ты все все время блядь извиняешься?! – кричит он.
Я всего лишь хочу чтобы ты прекратил стричь лапы, – кричит он.
…этим блядь несчастным насекомым, – кричит он.
Вот и все, – кричит он.
Да синьор, прости… – говорит садовник.
Родригес, сегодня же выходной! – кричит мужчина.
Почему бы тебе не поехать в город, – спрашивает он.
Начос, пивос, тортильос, – говорит он.
Си сеньор, – говорит Родригес.
Ну вот и славно, – говорит мужчина.
Запахивает шторы. Поворачивается в кабинет. Снова звуки ножниц.
Щелк, – щелкают они.
Щелк…
… – молчит мужчина.
Милый, он же по-английски не говорит, – говорит женщина.
Только «да» и «простите», – говорит она.
Облизывает губы, и снова меняет под собой ноги. Мужчина, глядя в камеру, медленно идет на нас. Мы слышим смешки, шелест газет, слетающих на пол… Тишина. Общий план лужайки перед Белым Домом, садовник, ползающий на грядках раком… Знамя над зданием. Ветерок. Крупно – звездно-полосатый флаг.
Отъезд камеры. Мы видим, что флаг был на новостной заставке по телевизору. Он светится на всю стену.
Мужчина и женщина, лежа на полу, смотрят на экран. Показывают выступление президента России, Владимира Путина. Тот, стоя на трибуне в Государственной Думе, говорит:
В то время, когда наши партнеры по неведомым нам причинам, – говорит он.
Окружают Россию системой противоракетной обороны, направленной, – говорит он.
Вовсе не на перехват даже теоретически невозможных ударов Ирана и Северной Кореи, – говорит он.
А на противодействие российским вооруженным силам, – говорит он.
Даже в такой момент… мы не закрываемся от мира, – говорит он.
А протягиваем ему руку для пожатия, раскрытую руку, – говорит он.
Отвергая обвинения… – говорит он.
Не войны, но мира… – говорит он.
Демонстрируя нашу готовность… – говорит он.
В свете вышесказанного… – говорит он.
Звук тихий, иногда мы слышим слова президента РФ, иногда нет. Он выглядит как всегда – как девушка, которая вот-вот бросится из окна, и очень ждущая, когда же ее, наконец, перехватят. Афроамериканец, лежащий на полу, осторожно берет пульт – стараясь не пошевелить рукой, на которой лежит уснувшая жена, – и делает чуть погромче.
Россия берет на себя обязательство, – говорит Путин.
В течение года урегулировать конфликт, – говорит он.
Между Молдавией и Приднестровьем, – говорит он.
Мы покажем всему миру, – говорит он по-грузински.
Что умеем не только враждовать, – говорит он он по-грузински.
Но и дружить, – говорит он по-грузински.
Мы покажем всему миру, – снова переходит он на русский (бегут английские титры).
Что Россия – большой Миротворец, – говорит он.
Щелк! – говорит он.
Кадры репортажа. Снова выступление Путина. Вопрос журналиста из зала.
…нение господина Обамы? – говорит он, заканчивая вопрос.
Знаете, – говорит Путин.
Я тут недавно читал в одном журнале, – говорит он.
Вашем, американском журнале, – говорит он.
Историю про то, как мой друг Барак с его женой Мишель сходили в ресторан, – говорит он.
Ну и, вроде бы, владельцем был знакомый Мишель, – говорит он.
Старый знакомый, – говорит он.
Блядь, – говорит Обмама.
Поели они, значит, – говорит Путин.
И тут к ним подходит знакомый Мишель, просит фото на память, – говорит он.
Узнали, пообщались, – говорит он.
Едут в кортеже уже Мишель и Барак, и он спрашивает ее, – говорит Путин.
ЕБАНЫЙ В РОТ, – говорит Обама.
Дорогая, а что, вышла бы ты замуж за этого парня, была бы сейчас кто? – говорит Путин.
Да это же ебанные выдумки в бабском журнале! – говорит Обама.
Наверное, владелицей этого клевого ресторана? – говорит Путин.
Нет, дорогой, отвечает ему Мишель, – говорит Путин.
Я была бы сейчас женой президента США, говорит Мишель, – говорит Путин.
По любэ! – говорит он.
Смех в зале, вспышки фотокамер.
Ах ты гребанный гаденыш, – говорит Обама.
Короткая заставка с флагом, перед нами появляется диктор CNN, который на обычном для этого телеканала английском языке для дебилов и союзников США из стран третьего мира («ма-ма-мы-ла-рамы, я-по-нят-но-го-во-рю? ду ю андерстенд ми, ю, мазефакер?» – прим. сценариста) говорит:
Ду ю андерстенд ми мазе фа… – говорит она.
То есть, простите, – говорит, прыснув, она, после чего становится серьезней.
Россия, выступив с заявкой на звание главного миротворца планеты, – говорит ведущая.
Бросает вызов США, чья репутация последних лет в этом плане, – говорит она.
Омрачена конфликтами в Афганистане и Ираке, Сирии и Иране– говорит она.
Ловкий тактический ход Влада Ужасного, – говорит она.
После этого она говорит еще немного всякой чуши, и на экран выводят новости спорта. Мужчина протягивает свободную руку и экран гаснет.
Молдавия… – бормочет мужчина.
Что за хуйн… ормочет мужчина.
Где это бл… – бормочет он.
С лужайки раздается пощелкивание садовых ножниц…
ХХХ
Мы видим планету Земля из космоса.
Она прекрасна, как только может быть прекрасно одиночество. Мы видим океаны, материки… Время от времени, в кадре проплывают красные точки, это спутники… Мы видим звезды, черноту космоса. Все это время мы слышим музыку Моцарта, это «Полет шмеля». У нас создается впечатление, что сама Земля напевает мелодию.
Тра-та-татататат-та-та-та-тра-та-та, – поет планета.
Мы видим краешек Луны…
В общем, это самый обычный вид из космоса, если бы не одно «но».
Мы видим, что Луна начинает приближаться к Земле. Они намного ближе, чем обычно. Со стороны это выглядит так, как будто Земля и ее спутница прервали на время вечное движение, чтобы о чем-то посплетничать.
Картинка начинает слегка дрожать.
Мы видим в углу значок «НАСА, наблюдение со спутника, февраль 2010».
Внезапно мелодия Моцарта прекращается. Мы слышим тишину, а потом скрип небесных тел и гулкое эхо Вселенной. Как всегда в пустоте, нам становится страшно. Мы начинаем понимать, почему Земля издает звуки.
В тишине не страшно, когда напеваешь.
…Наконец, Земля и Луна начинают отдаляться друг от друга. Каждая занимает свою орбиту, и продолжает вращаться, как обычно. Мы слышим, что Земля снова начинает издавать звуки. Но теперь это не Моцарт.
Это Бах.
ХХХ
Мы видим ковер на всю стену. Ковер пестрый, у нас рябит в глазах. Камера, не задерживаясь, скользит по нему, мы видим всю гамму цветов – уже потускневших, но когда-то, без сомнения, очень ярких. Красный, синий, зеленый, золотой… Постепенно у зрителя начинает из-за этого кружиться голова, ведь камера еще и все время крутится. Мы слышим голоса. Смутные, издалека. Это очень напоминает штампованную сцену, в которой умирающий отправляется в свой последний путь, а над ним – словно издали, – разговаривают врачи («и тут я увидел человека в белом, который повел меня в конце тоннеля, бля буду» – прим. В. Л.). Голоса звучат, как будто их обладатели положили на лицо куски ваты. Очень глухо.
…чухался, пидор, – бубнит кто-то.
…ись да, но еще вертолеты ловит, – бубнит еще один голос.
.. ет ему, пидору, за Вьетнам, – бубнит голос.
.. нает, что такой наш, советский блядь вертолет, – бубнит голос.
.. осоле удара… ашей, советской блядь дубиной, – бубнит голос.
Постепенно картинка прекращает кружиться, калейдоскоп рассыпается, мы оказываемся в большой комнате, на полу. Глядим на происходящее глазами человека, который «ловил вертолеты», по мнению обсуждавших его людей. Итак, мы видим под нами серый, заплеванный ковер. Напротив нас старая, чешская стенка, с хрустальным – пыльным, показать слой пыли, и след от пальца, – сервизом, несколькими вымпелами. Мы видим надпись на одном из них.
«Победителю социалистических соревнований города Ижевска среди рабочих-металлургов режимного предприятия номер 16158-а в дисциплине „Эстафета 60 метров с метанием гранаты“ на соревнованиях в честь… 50-й годовщины Революции, 1967 год»
Под надписью на вымпеле – портрет Ленина.
Вождь дико щурится, выглядит совершенно ошалевшим от текста. Ленин словно не может прийти в себя от этой фразы, хотя висит на тряпице с момента вручения, и, казалось бы, уже мог бы и привыкнуть.
Камера берет общий план стенки. Кроме сервиза и вымпелов мы видим книги, расставленные по цветовой гамме обложек. Вырезки старых газет. Фарфоровые статуэтки немецких фрейлин в пышных юбках – девушки оголяют ноги, но в пределах Разумного. Графинчик с темной жидкостью, пачка папирос «Казбек». Общий план комнаты. На стене рядом со стенкой – ковер, который в начале сцены распадался на множество цветов.
Это рукотканный образ Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина.
Внизу ковра – тоже вышита от руки – надпись.
«Рукотканный образ Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина».
Сталин изображен в парадной форме, при всех орденах и медалях. В руках он держит, почему-то, икону. Над головой Сталина – правильнее сказать, над фуражкой, – нимб. Еще выше – самолеты со звездами (шести– и пятиконечными, красными, и бело-синими, причем шестиконечные – красные, а пятиконечные – бело-синие, вот такая эклектика – В. Л.). Над самолетами надпись:
