Послесловие

…Я сразу же позвонил портье. Нет, он не видел, как выходила госпожа. Она вообще не в учетной записи, номер снят на меня, как на представителя фирмы. Позвонил в аэропорт Анталии. Нет, такая не вылетала. В стамбульском международном аэропорту пассажирка с такой фамилией тоже не зарегистрирована. Глупо, но я позвонил и в морской порт. Нет, нет, нет. Наверное, спряталась где-то, решила проучить. Потомить перед возвращением. Я решил ждать. Просидел в номере еще сутки. Она не возвращалась. Вышел прогуляться, отдал ключи портье, велел пустить девушку в номер. Гулял до ночи, специально оттягивал возвращение. Нашел, все-таки амфитеатр, только тот оказался стадионом. Пробежался пару кругов. Получил венок от Аполлона. Вернулся, усталый, в сумерках. Провожала сама Афродита, усталой пастушкой, замотанной с ног до головы в черные платки, гнала по дорожке коз. Пропустила меня. Я поздоровался, она не ответила. Козы прыгали, колокольчики звенели. Забрал ключи на стойке. Нет, дама не возвращалась. Кстати, какая дама? Это был уже портье из другой смены. Я пожал плечами. Ждал еще неделю. Оставлял ключи, уже не предупреждая — они все знали, — и шел гулять по Афродисиасу. Разглядывал статуи за стеклом музейных щитов. Обедал в кафе при кассе с билетами. Совершал моцион. Сидел на холме, глядел, как заходит Солнце. Кормил котов. В номере глядел на огоньки далекой турецкой деревушки. Они гасли, я сидел у окна, не выключая света в номере, и молча смотрел на свое отражение. На седьмой день побрел в деревню, нашел магазинчик, купил несколько бутылок дрянного виски, и постарался найти приключений. Сел в кафе, заказал чаю, и завел разговор о шести русско-турецких войнах. Народ попался мирный, крестьяне об этом и не слышали. Что, правда, была война с русскими? Попробовал зайти с другой стороны. А вот геноцид 1913 года, что они по его поводу думают? Еще, говорят, Ататюрк умер от цирроза печени. А они его мумии поклоняются… Кстати, говорят, у турок кроме футбола и нет ничего за душой… Еле раскочегарил. Завелись, налетели толпой. Я вскочил, разнес стул о парочку нападавших. С наслаждением бил и подставлял лицо под удары. Один — сбоку — оказался настолько быстрым, что я и уклониться не успел. С облегчением потерял сознание. Пришел в себя в номере. Как ни странно, даже без особых повреждений — ссадина на щеке, да синяк на виске. Голова кружилась, тошнило. Не столько от побоев, сколько от похмелья. Всю ночь блевал в раковину в ванной. Кровью и воспоминаниями. Утром искупался, пришел в себя. В дверь постучали. Я открыл, в коридоре стоял, серьезный, водитель. Держал в руках чемодан. После сборов я, смущенно буркнув что-то на прощание в гостинице — следили враждебно, знали, что напился и подрался в деревне, — уселся в автобус. Шофер, понимающе поглядывая, повез меня в Анталию. Там следовало давать отчет. Представители компании, капитан Орхан — за поимку маньяка он получил повышение — кое-кто из Министерства туризма, консультант местных властей. Целая комиссия! Пришлось повторять историю еще раз. Исчерпывающе. Допрос длился почти день. Под конец они переглядывались, смущенные. Получилось невероятное стечение обстоятельств. С явным криминальным душком, но совершенно без криминальной составляющей. Преступления без преступников. Все происходило, словно по воле Рока. Прямо Эллада какая-то! Решили, во избежание скандала, дело замять. Дали в сообщения агентств новость о том, что автобус с русскими туристами, заехавший на территорию Сирии, попал под обстрел, и оказался буквально разорван в клочья. Все остались довольны. На поездку выправили другие документы. По ним никого в автобусе, кроме меня, не было. И Насти, получается, тоже. Когда я попробовал поискать ее в списках отбывающих из аэропортов Турции, мне позвонил майор — он прямо взлетал по карьерной лестнице! — Орхан, и посоветовал возвращаться домой. Сезон кончился, дружище, сказал он, смеясь. На средиземноморском побережье делать больше нечего.

Я выкинул белый флаг, когда узнал, что и в телефонной книге Нижнего Новгорода девушки с такой фамилии не существует. Собрал вещи, вызвал трансфер. Прошел досмотр в аэропорту Анталии, купил в «дюти-фри» пару бутылок экзотического алкоголя, игрушечный самолет «Турецких авиалиний» для сына, и коробку конфет для дочери. В сером Кишиневе вышел из аэропорта в шортах и замерз, попав под мелкий ледяной дождь. Таксист смотрел, как на безумца. Девять градусов выше ноля, двенадцатое ноября. Мелькал за окном Кишинев, я молчал на заднем сидении. Машина притормозила у дома. Дождь закончился, тучи расступились. Наверху, в просторной мансарде с витражными окнами, — мансарде, возвышающейся над парком башней черного дерева, — встретила меня жена. Мы помолчали, все и так было понятно. Я обнял ее неловко, и посмотрел, словно на чужую. Она улыбалась смущенно. Как странно на тебя смотреть… Как будто с незнакомцем встретилась, сказала она. Так всегда после разлуки. Как после болезни. Смотришь на свои руки, словно на чужие. Никак не привыкнешь к телу. Душа ведь почти покинула его. Дети в парке гуляли с няней. Я встал у окна. Глядел вдаль. Где я сейчас? Никакой Молдавии нет. Никакой Земли нет. Никакого «я» нет. Существуют лишь иллюзии. Они колышутся водорослями на дне моря. Великого океана Вселенной. Его волны плещут в наш дом синим небом. В окно постучали. Это дубовый лист, сорвался с ветви, и колотился в стекло туристом, опоздавшим на завтрак. Начался первый в этом году листопад.

Конец