Посвящение поэмы «Тезеида» Фьямметте

Хотя память моя, воскрешая былое счастье, нестерпимее делает горе, в коем сейчас пребываю, и великая скорбь вновь причину свою являет, все же не столь постыло мне, о жестокая, постоянно терзать усталый разум мечтою о вашей прелести совершенной. В ту пору, что я был молод умом и годами, она победила мою решимость не поддаваться любовной власти. И сколь бы часто ваш образ не представал душе моей, всецело поглощенной этим созерцанием, я вижу его исполненным скорее небесного, а не земного очарования; и то, что госпожа моя именно такова, какой я ее почитаю, – ее благодеяния тысячекратно доказывают, ибо, когда я, пытаясь обмануть свою боль, мыслию к ней устремляюсь, какая-то сокровенная сладость нисходит на истерзанное сердце и повседневную горечь забыть помогает, рождая во мне чувство самое смиренное, которое мне говорит: «Вот та Фьямметта, от света дивных очей которой наша душа возгорелась и поступки которой во многом нашей трепетной страсти угодили». О, какое великое облегчение я испытываю, когда, умом воспарясь, вижу начало моей любви; я не ценил ту пору, а теперь знаю – она была счастливой. И уж верно, коль не с таким бы усердием злая Фортуна меня опекала, которая каждую секунду, и не один раз, а тысячу, мне доселе неизведанную боль причиняет, я нашел бы, думаю, прибежище в созерцании, каковое чуть ли не пределов блаженства мне достичь позволяет. Ведь и время немалое с той поры прошло, а я его все за день один принимаю; даже слепой узрит, насколько я к Любви, которой все мои воздыхания ведомы, душой прилепился. И страсть моя, что вам из угодной противною несправедливо показалась, меня не отпускает. Ни обстоятельства плачевные, ни в вас перемена не могли и не смогут погасить в душе пламя, которое благодаря вашей прелести вспыхнуло, напротив, оно все жарче пылает, юношеской надеждой питаясь: по сей день, как и раньше, я покорный слуга ее. И вправду, сколь уж премного удачлив был я прежде, столь ныне несчастлив, и, вам наскучить страшась, одним утешаюсь: того вы у меня отнять не можете, чтобы я душой к вам не тянулся и не любил вас, пусть вы и взаимности меня лишили и любовь моя у вас больше досаду, чем приязнь вызывает. И коль скоро сверх всего злой удел отвергнутого мне выпал, знаю, что лишь покорностью беду свою одолею и награды дождусь желанной. Бог весть, чему быть суждено, но что бы со мной ни приключилось, смирение меня не покинет и верность вам хранить никогда не устану. А дабы сочинение мое стало наилучшим словам свидетельством, – помнится мне, как в те дни счастливые, но недолгие, вы благосклонное ухо и взор к разным историям, в большинстве своем любовным, иной раз обращали, воспламеняясь огнем, что меня сжигает; возможно, вы так поступали, дабы унылая праздность еще большей скуки не породила, – я, ревностному слуге уподобляясь, который не только повелений своего господина ожидает, но спешит упредить их, услаждая его вещами приятными, вспомнил одну старинную и многим незнакомую историю; ее как сам сюжет, то есть любовь, украшает, так и герои, о коих она повествует, благородные молодые люди царской крови, и в стихах и на латыни народной с намерением вам угодить и совершенную красоту вашу, что на многие стиха и ранее меня вдохновляла, прославить, с той же готовностью, каковая и прежде мне отпускалась, вас порадовать желая, ее изложил. А то, что историю эту я для вас сочинил, две вещи среди прочих доказывают. Первая в том заключается, что имя одного из двух любовников и их юной возлюбленной определенный смысл в себе таит, напоминая с очевидностью мои вам, а ваши мне слова и деяния отчасти, и если вы в заблуждение меня не вводили, все признать могли бы: а кого из двух юношей я в виду имею, того вам не открою, ибо знаю, что сами уразумеете. Если вдруг что-либо преувеличенным сочтете, я так вам отвечу: мое желание скрыть от людей то, что им про нас знать негоже, и рассказ свой продолжить причины свои имею: а сверх всего вам знать надлежит, что лишь тот плуг землю взрыхлит, который многими приспособлениями снабжен. Посему и вам распознать удастся, какова сначала моя жизнь была и во что превратилась, когда вы меня благосклонности своей лишили. А вторая в том состоит, что, избрав эту историю, фабулу ее и манеру для рассказа туманную, – иной от малого ума и невдомек будет, о чем речь идет, – я на ваше понимание и осведомленность в вещах выше изложенных, что столь выгодно вас от толпы других женщин отличает, положился, почему и свободным счел себя все это в свое удовольствие написать. А дабы сочинение мое, порядком длинное, не вызвало у вас неприязни еще до чтения, я всей душой желая склонить к нему ваше внимание, если вам выше сказанное уже не наскучило, в двух словах излагаю здесь содержание моего труда. И потому говорю, что мне надлежит рассказать о двух молодых благородных фиванцах – Арчите и Палемоне, как они, полюбив Эмилию, амазонку, из-за нее в бой вступили; после пролога поэтического я полагаю показать, и откуда эта женщина родом и как она в Афинах оказалась, кто эти молодые люди были и как они в тот же город одновременно проследовали; посему и к этой истории две посылки исходные беру. И сразу после пролога указанного эпоху описываю, в которую все последующие события произошли, битву, что Тесей против Ипполиты, царицы амазонок, затеял, повод к ней и его победу изображаю; и далее повествую, как Тесей, взяв Ипполиту в супруги, привел ее с триумфом в Афины, а с ней и сестру ее Эмилию; здесь же, чтобы ясно было, откуда и как оба любовника прибыли, другая битва, Тесеем с фиванцами затеянная, его победа счастливая и причины, ей предшествующие, изображаются; и, как явствует, оба юноши, захваченные в бою Тесеем, в Афинах оказались. Как они там в плену у Тесея пребывали, как и в какое время в Эмилию влюбились, прочитав далее, узнаете; от этого перехожу к тому, что Арчите по просьбе Перитоя свободу даровали, и он на Эгину паломничал, жил там и вернулся в Афины неузнанным и у Тесея остался; затем описываю, что с Палемоном приключилось, как узнал он, что Арчита в Афинах под чужим именем скрывается, и как сам он, благодаря ловкости родственника своего Панфило из плена вышел, и как Палемон с Арчитой в роще сразились; тут же показываю, как сражение это первой Эмилия увидела, а потом и Тесей, и оба юноши лицо свое открыли и после примирения с Тесеем в Афины вернулись; разъясняю потом, как их судьба сложилась, какое в будущем сражение между многими государями разгорелось, что за жертвы Палемон, Арчита и Эмилия принесли, какая потом между молодыми людьми битва произошла и кто победителем вышел; а после всего этого о несчастье Арчиты, его славе, освобождении Палемона, замужестве Эмилии и смерти Арчиты подробно рассказывается; затем перехожу к тому, с какими почестями Тесей и другие греческие государи его похоронили и дивный храм воздвигли, в котором останки его погребли. И, наконец, как Эмилию за Палемона выдали, какая свадьба была и чем раздел между царями завершился. Если обо всем этом вместе и о каждом событии в отдельности, о благородная дама, вы своим ясным умом рассудите, сможете все понять, о чем выше говорилось, а посему, о привязанности моей догадавшись, сможете гордость свою отринуть, а отринув ее, сможете беду мою в счастье желанное обратить. Но даже если вам повествование мое наскучит и гордыня ваша не снизойдет до моего смирения, одно почту за высшую награду: сколь ни мало я вашему благородному вниманию предлагаю, принимая мою ничтожную книжонку, вы великую честь мне, малому мира сего, оказываете. И мысль о том, что вы это делаете, горести мои иной раз облегчит, когда подумаю, что ваши нежные ручки, о ласках которых и мечтать не смею, одной из моих вещей иной раз касаются. Я неустанно бы вам молился, дабы не оставила меня та милость, что вами была когда-то пожалована; но потому как я в отказе вашем не без основания сомневаюсь, то не хочу, чтобы той молитве единственной, с которой перед вами колени склоняю в надежде на милосердие ваше, другие не повредили и совсем бы меня не обездолили, посему умолкаю и в завершение молю то, что вас мне с первого взгляда даровало, коль сохранила любовь прежнюю силу, пусть зажжет в вас потухшее пламя и вернет мне вас той, которую, уж не знаю, какая к тому была причина, злая фортуна отняла у меня.