11

– Чего это от тебя псиной пахнет? – спрашивает Матушка Енотиха.

– Все мужики пахнут псиной, на то они и мужики, – объясняю я.

Уже поздно, но теперь я могу приходить домой, когда захочу, потому что мой дом – это дом Матушки Енотихи. Я перебрался к ней несмотря на то, что моей мамаше не понравилась Елена. Нет, не подумайте чего, никакой там фрейдистской хрени в наших с ней – я о мамаше, не о Лене – отношениях не было. Да, я рос без отца, но у меня никогда не было возможности взглянуть на мать как на женщину. Она родила меня достаточно поздно. Много работала, но за мной и домом следила будь здоров. Семь по десятибалльной шкале. И на девчонок моих не бросалась, выпустив когти и распушив боевой гребень. Скорее наоборот. Приветствовала те редкие и непродолжительные связи, которые у меня были. Но у мамаши был главный критерий, с которым она подходила, да и сейчас еще подходит, к девочкам.

– Главное, чтобы под ее присмотром мальчик стал Человеком, – говорила она.

Если девочка была из хорошей семьи или из простой, но милая, кроткая и с задатками хорошей хозяйки – мамаша умильно глядела на нас и старалась смыться на работу в ночную смену. Если девочка была так себе, но все равно явно не выглядела отрицательным персонажем, мамаша терпеливо вздыхала. Но с Матушкой Енотихой немножко иная история. Мало мне одного Енота в доме, говорила мамаша. Человеком мальчик с ней явно не станет. Но когда я решил перебраться к Матушке Енотихе – а жила она совсем недалеко, так что я, в принципе, и не переехал, – возражать не стала. Ну, побесится, а потом найдет себе нормальную девочку помладше, услышал я как-то ее голос во время беседы с мегерой, жившей этажом ниже.

Самое удивительное, что Лена к мамаше отнеслась хорошо, и ее ничуть не смутил отрицательный настрой.

– На ее месте я вела бы себя точно так же, – спокойно сказала она.

Что ж. Меня это мало касается.

Я одержим Белоснежкой.