Глава 3

Штормовой ветер иссяк, и безмятежное солнце подсвечивало упряжь и снаряжение кортежа. В его свете ярко переливалось платье Матильды из красного шелка, блестел мех горностая, сверкала драгоценная диадема, скрепляющая на ее голове белую вуаль. Жители Руана высыпали ей навстречу, и миледи повелела рыцарям раздавать от ее имени щедрые дары. Впереди скакали герольды, фанфарами и выкриками возвещая прибытие вдовствующей императрицы Германии, дочери короля. Сердце ее наполнилось триумфом и гордостью, когда она ехала через ликующую толпу. Голову женщина держала высоко, как полагалось даме ее ранга, но время от времени позволяла себе улыбнуться – гордо и милостиво.

Соболь, жеребец Бриана Фицконта, был горяч, однако хорошо выезжен. Сам представитель английского монарха скакал на коренастом кауром кобе, который был низковат для его длинных ног. Бриан старательно делал вид, что не замечает несоответствия. После вчерашних сбоев новых проблем не возникло, все шло по плану. Матильда все еще не простила ему опоздания, но готова была подождать, прежде чем поставить на нем крест.

Когда они въехали под своды герцогского замка на берегах Сены, жеребец запрядал ушами, заплясал, почуяв волнение наездницы. Почти шестнадцать лет миновало с тех пор, когда она останавливалась здесь ненадолго по пути на церемонию обручения. Воспоминания о тех днях туманными призраками прошлого скользили между камнями и булыжниками настоящего.

Слуга поспешил взять Соболя под уздцы. Дрого спешился, чтобы помочь госпоже спуститься, но Бриан Фицконт опередил его и первым подскочил к Матильде. Она, подавая ему руку, отметила, что уже знакомые ей чернильные пятна никуда не делись, да еще прибавились новые. Должно быть, работал в своем шатре после того, как поужинал с ней. Она одобрила такое трудолюбие. Было что-то согревающее в мысли о том, что в темное время ночи, когда другие спали, Фицконт размышлял с пером в руках.

Высокий широкоплечий человек двинулся ей навстречу с распростертыми объятиями. Молодая вдова озадаченно посмотрела на него, а потом земля покачнулась у нее под ногами и прошлое слилось с настоящим. Матильда узнала своего старшего единокровного брата.

– Роберт? – прошептала она и повторила затем в полный голос: – Роберт!

Его темно-синие глаза светились гостеприимством, пока он, сжав ее ладони в своих, целовал ее в обе щеки с сердечным теплом и при этом умудрялся соблюдать приличествующий случаю этикет.

– Сестра! Как прошло ваше путешествие?

– По большей части неплохо. Вчера моя лошадь захромала.

– То-то я удивился, увидев вас на Соболе Бриана. – Роберт быстро глянул на Фицконта. – Он хорошо позаботился о вас?

– Насколько смог, – произнесла она с каменным лицом.

Бриан поднял брови, а Роберт хохотнул:

– Звучит угрожающе.

– Я опоздал к условленному сроку, – пояснил Бриан, – и вчерашняя буря помешала быстро установить шатры. Их чуть не унесло за море!

Затем он с поклоном попросил разрешения отойти – присмотреть за тем, как багаж императрицы переносят в отведенные ей покои. Роберт посерьезнел:

– Бриану вы можете доверить свою жизнь. Я готов поручиться за него. А еще это один из умнейших людей в окружении нашего отца.

– Поверю вам на слово, – с улыбкой ответила Матильда.

Роберт старше ее на двенадцать лет и был уже совсем взрослым, когда она уехала в Германию. Тем не менее сейчас между ними сразу возникла близость – у нее появилось теплое чувство, как будто она вновь надела любимое одеяние, долгие годы пролежавшее в сундуке.

– Даже если Бриан чем-то обидел вас, не будьте к нему слишком строги.

– Ничем он меня не обидел, и у него прекрасный конь. Просто все пока так неопределенно…

Они пошли к входу в жилую башню, и брат с душой произнес:

– Сочувствую вашей утрате. Жаль, что вас привели сюда столь печальные обстоятельства.

– Благодарю. Я глубоко горюю о смерти мужа, – призналась Матильда, – но нужно думать о будущем. Вот почему я здесь. Отец призвал меня не для того, чтобы предаваться скорби.

Роберт ничего не сказал, но выражение его лица было достаточно красноречиво.

Двери в огромный зал распахнулись. Путь оказался застлан красной тканью и усыпан цветами. По обе стороны теснились придворные, и когда Матильда с братом проходили мимо, те преклоняли колени, шурша одеждами и позвякивая драгоценностями. Вдовствующая императрица вышагивала с неторопливой величавостью, смотрела прямо перед собой – императрица от головы до кончиков пальцев. Торжественность церемонии наполнила ее душу покоем.

В дальнем конце зала на помосте стояло два трона. На большем из них восседал ее отец со скипетром в правой руке. Его королева – Аделиза – расположилась рядом, облаченная в платье из мерцающего серебристого шелка, на котором сверкали жемчужины и аметисты. Матильда приблизилась к помосту и присела в реверансе с опущенной головой. Роберт тоже преклонил колено, но на шаг позади нее.

Она услышала, как зашелестела мантия, – значит отец поднялся. Потом послышались неспешные шаги.

– Возлюбленная дочь моя. – Король наклонился, взял ее за руки и, поцеловав в обе щеки, поднял на ноги. – Добро пожаловать домой.

Матильда вглядывалась в его лицо. Шесть лет, прошедшие с их последнего свидания, добавили Генриху морщин. Волосы поредели, и в них стало больше седины. Набрякли мешки под глазами, но серые глаза, как и прежде, смотрят твердо и проницательно.

– Здравствуйте, отец, – сказала она, после чего присела в реверансе перед мачехой. Та, на год младше Матильды, нежная и тонкая, как голубка, обняла ее.

– Дочь моя, я несказанно рада вашему приезду, – произнесла Аделиза.

– Госпожа мать. – Матильда с трудом выговорила эти несообразные слова.

На губах мачехи промелькнула тень улыбки, и стало ясно, что она думает так же.

– Я надеюсь быть вам хорошей матерью, – ответила королева, – но еще больше я хотела бы стать вам подругой и наперсницей.

Отец взял дочь под руку и обошел с ней придворных, чтобы представить великим мужам, состоящим на службе у короля. Не все из его приближенных прибыли на церемонию – у кого-то были дела в других местах, кто-то не смог покинуть Англию. Тем не менее это было внушительное собрание. Биго, Д’Обиньи, Омаль, де Тосни, Мартел, архиепископ Руана, аббат Ле-Бека, кузены Матильды из Блуа – Тибо и Стефан, получивший от молодой жены графини Маго титул графа Булонского.

– Сочувствую вашему горю, кузина, – произнес Стефан. – Примите мои искренние соболезнования.

Он говорил серьезно и, казалось, от всего сердца. Но Матильда знала, что зачастую видимость отличается от истинного положения дел, и потому держалась настороженно. Наверняка фраза Стефана не более чем светская любезность.

– Я помню вас маленькой девочкой с длинными косичками, – добавил он, улыбаясь.

Всплыло далекое воспоминание.

– А вы дергали меня за них! – упрекнула Матильда двоюродного брата.

Он сделал вид, будто уязвлен в лучших чувствах.

– Только в шутку. Я вас никогда не обижал. Ваш брат Вильгельм тоже дергал вас за косы.

При упоминании брата Матильды на мгновение повисла тишина, как будто слова Стефана подняли со дна бухты Барфлёр истерзанный стихией труп юноши.

– Да упокоит Господь его душу, – быстро добавил Стефан. – Я с нежностью храню воспоминания о наших играх и часто обращаюсь к ним.

Матильда догадывалась, что кузен и сейчас не прочь дернуть ее за косу, будь у него такая возможность, и снова назвал бы это шуткой.

– Племянник, вы моя отрада и утешение, – вмешался Генрих. Его серые глаза ничего не упускали. – Знаю, что всегда могу рассчитывать на вашу поддержку; надеюсь, и моя дочь может положиться на вас.

– Безусловно, сир. – Стефан поклонился – сначала Генриху, потом Матильде.

Мужчины кратко коснулись дел в Булони и успехов Стефана в качестве нового правителя графства. Матильда обратила внимание на близкие отношения между отцом и Стефаном. Жесты молодого родственника были уверенны и свободны, он знал, чем заинтересовать короля, как рассмешить его. Те придворные, что стояли рядом, смеялись тоже, за исключением ее брата Роберта – он был сдержан и сосредоточен. Невысокая, плотная жена Стефана ловила слова мужа, будто драгоценные камни, но при этом все время оглядывалась по сторонам – кто как посмотрел, кто что сказал, – не забывая, впрочем, о подобающей скромности манер.

Бывшая германская императрица сочла поведение Стефана безупречным, но какие из его слов были правдой, а какие – личина, еще нужно будет разобраться.

Матильда обвела взглядом отведенные ей покои. Более тяжелая мебель, предметы убранства и другие вещи, отправленные вперед, уже расставили по местам: ее кровать с покрывалами и занавесями, настенные шпалеры из ее императорской опочивальни, лампады, свечи, ларцы и сундуки. А более легкие вещи она привезла с собой, оставалось лишь распаковать их. А когда все будет сделано, Матильда сможет закрыть дверь и представить хотя бы на минутку, что снова в Германии. Тоска по ушедшему счастью горьким комом подкатила к горлу.

– Надеюсь, здесь есть все, что вам может понадобиться, – обеспокоенно заговорила Аделиза. – Я бы хотела, чтобы вы чувствовали себя как дома.

– Вы очень добры.

– Я помню, как приехала сюда из Лувена: мне все казалось чужим. Утешали только привычные вещи, привезенные с собой.

Голосок Аделизы звенел серебряным колокольчиком. Изящное телосложение и невинный облик делали ее похожей на ребенка, но Матильда догадывалась, что супруга отца – более глубокий человек, чем могло показаться с первого взгляда.

– Вы правы, – сказала Матильда. – Я признательна вам за вашу заботу.

Аделиза в порыве чувства обняла Матильду:

– Как хорошо, что в семье появилась женщина, с которой можно поговорить.

Удивленная падчерица не обняла мачеху в ответ, но и не отстранилась. От Аделизы исходил аромат цветов. Суровая и аскетичная мать Матильды духами не пользовалась, она превыше всего ставила ученость, отличалась набожностью и истово соблюдала все церковные обряды. Ни материнской ласки, ни мягкости молодая вдова не помнила, все отношения были подчинены рассудку. Вот почему она едва не прослезилась в теплом объятии Аделизы.

Дверь распахнулась, и в облаке холодного воздуха в комнату стремительно вошел король. Отмахнувшись от реверансов жены и дочери, он остановился и внимательно осмотрел все вокруг, словно составлял перечень имущества, хотя почти все это он уже видел, пока Аделиза обставляла для Матильды покои.

– Ну как, устроилась, дочь? – Резкий тон его голоса требовал утвердительного ответа. – У тебя есть все, что нужно?

– Да, сир, благодарю вас.

Подойдя к переносному алтарю, который она привезла с собой, Генрих взял в руки золотой крест, стоящий по центру, и со знанием дела изучил драгоценные камни и филигрань. Затем такому же осмотру подвергся золотой подсвечник и образ Богоматери с Младенцем, писанный сусальным золотом и ляпис-лазурью.

– Ты хорошо показала себя сегодня, – наконец бросил он. – Я доволен тобой. – Его внимание привлек длинный кожаный футляр, лежащий на отдельном столике сбоку от алтаря. – Это то, что я думаю? – спросил мужчина с жадностью собирателя.

Прежде чем взять ключик с золотого блюда на алтаре, Матильда присела перед образом Богоматери, а после отперла замок футляра.

– Мы с Генрихом поженились в день святого Иакова, – сказала она, – и потом всегда отмечали этот праздник с особым чувством. Эта святыня принадлежит мне, и я вправе распорядиться ею так, как сочту нужным, а я желаю передать ее в Редингское аббатство во спасение души моего брата и моей матери.

Она открыла ящичек, и взорам предстало левое предплечье с кистью в натуральную величину, отлитое из золота и установленное на отделанный самоцветами постамент. Рука была облачена в узкий рукав с манжетой из драгоценных камней; указательный и средний пальцы подняты в жесте благословения.

Ее отец издал протяжный звук.

– Рука святого Иакова, – произнес он с благоговением. – Ты действительно хорошо себя показала, дочь моя. – Генрих не пытался вынуть руку из футляра и рассмотреть ее – сделать так в светской обстановке означало бы проявить неуважение к реликвии, – но все же прикоснулся к золоту как собственник. – Они тебе сами ее отдали?

Матильда ответила уклончиво:

– Перед смертью мой муж сказал, что эта святыня должна принадлежать мне.

Король пристально взглянул на нее:

– А новый император знает?

– Теперь знает. Вы хотите, чтобы я вернула ее?

Отец быстро мотнул головой:

– Нужно всегда чтить предсмертные желания. Редингское аббатство будет в восторге от этого дара императрицы. И возможно, будущей королевы, – добавил он многозначительно.

Матильда ждала продолжения, однако Генрих с загадочной улыбкой стал прощаться.

– Такие вопросы нужно обсуждать в другой обстановке. Сначала как следует осмотрись, отдохни, а потом поговорим.

Она присела в реверансе; поцеловав ее в лоб, он покинул комнату уверенной, бодрой походкой.

Аделиза тоже присела вслед ему, но осталась с Матильдой – ей хотелось подробнее рассмотреть реликвию святого Иакова.

– Она обладает целительной силой?

– Говорят, что обладает.

Ее мачеха кусала губы в нерешительности.

– Как вы думаете, рука святого излечит бесплодную жену?

– Не знаю…

Матильда обращалась к святому именно с такой просьбой, и ее молитвы были услышаны, только младенец умер сразу после рождения. Она еще недостаточно знала Аделизу, чтобы открыться ей в столь деликатном деле.

Аделиза вздохнула:

– Я понимаю, что должна принять волю Господа, но это так трудно, особенно когда мой долг – зачать.

Матильда не могла не проникнуться сочувствием к Аделизе, так как она знала, каково это: месяц за месяцем люди смотрели на нее, молодую жену пожилого мужчины, в нетерпении, когда же она понесет. Положение Аделизы становилось совсем невыносимым оттого, что другие женщины имели от Генриха детей.

– Он думает о том, чтобы сделать вас своей преемницей, вы наверняка и сами догадались.

Матильда кивнула:

– Как догадалась и о том, что я не единственная, о ком он думает. У моего отца всегда был главный план и запасной план, и потом еще один план на случай, если с первым и вторым планами не сложится. – Она испытующе посмотрела на Аделизу. – Я уважаю его и знаю свой долг, но также я знаю, что, несмотря на все его слова любви, я всего лишь еще одна фигура в его игре. Мы все для него не более чем пешки.

– Он великий король, – убежденно заявила Аделиза.

– Безусловно, – согласилась Матильда и подумала, что кто бы ни занял в будущем место ее отца, этому человеку придется стать еще более великим королем, чтобы заполнить пустоту, которую оставит последний сын Вильгельма Завоевателя.