Глава 12

Жоффруа опять напился. Матильда сжимала кулаки, слыша, как тот буянит со своими собутыльниками в соседней комнате. Она пыталась игнорировать его и вести свою жизнь отдельно от супруга, однако он не оставлял ее в покое: вечно околачивался поблизости с самодовольным видом, показывал ее всем, унижал перед дружками. И чем дальше, тем хуже становилось его поведение, ведь она оставалась бесплодной, хотя он овладевал ею каждый день, когда у нее не было месячных и когда сношения не запрещались Церковью. А если жена пыталась обсуждать с ним вопросы правления, он орал на нее и даже бил. После того как его отец стал королем Иерусалима, Жоффруа получил корону Анжуйского графства и не имел никакого желания делить власть с супругой, особенно с такой, которая считает себя вправе иметь собственное мнение и противоречить мужу.

Он ввалился в покои жены, разливая вино из зажатого в руке кубка, раскрасневшийся, с осоловелым взглядом. За прошедший год Жоффруа стал еще выше и крепче. Его лицо обрело более четкие, мужественные черты, однако складывались они по-прежнему в выражение подросткового недовольства.

– Вы должны приседать при моем появлении, потому что я ваш муж и господин, – невнятно выговорил он, поскольку Матильда не покинула своего места в кресле под окном.

В ее груди вскипели ярость и протест.

– Нет, вы глупый мальчишка, – окатила она его презрением, – и я не собираюсь склонять голову перед младенцами.

– А вы дряхлая карга, слишком старая, чтобы иметь детей! – оскалился Жоффруа. – Может, вы не беременеете, поскольку ваш мужеподобный характер не позволяет вам быть настоящей женщиной. Вот какого урода навязали мне в жены!

– Мне в мужья навязали идиота, который ниже меня настолько, насколько куча дерьма ниже неба! – выпалила она в ответ.

Жоффруа подскочил к ней и ударил ладонью по лицу. Матильда обрадовалась боли, растекшейся по щеке, потому что эта боль подтверждала правоту ее мнения о супруге.

– Вы сами не настоящий мужчина, – с издевкой произнесла она. – Да, вы мой муж, но вы никогда не будете моим господином и навсегда останетесь лишь щуплым петухом на своей маленькой навозной куче! И никогда я не буду подчиняться вам, никогда!

– Клянусь небом, будешь, сука!

Жоффруа снова ударил Матильду, и она вскочила со стула и тоже ударила мужа изо всех сил, которые придали ей безысходность и отчаяние. Звук пощечины был резким и громким. Одним из колец она задела уголок его глаза. Он ахнул и отпрянул, схватился за лицо, а потом опустил ладонь и посмотрел на окровавленные пальцы:

– Богом клянусь, вы зашли слишком далеко!

Он поймал ее за руку и стал избивать, молотя кулаками с безоглядной юношеской яростью, которую алкоголь только усиливал. Поначалу женщина отбивалась, пинала его, до крови царапала ногтями, но Жоффруа был сильнее и быстрее.

А он знал, куда бить, чтобы каждый удар достигал цели, и вскоре Матильда упала на пол, и он пинал ее ногами под ребра до тех пор, пока мир для нее не превратился в алый мрак. Она едва осознавала, что он потащил ее к кровати. Из мрака вынырнула ужасная мысль: не собирается ли он изнасиловать ее перед своими приятелями. Со свистом выдыхая винные пары, Жоффруа расстегнул поясной ремень и примотал им руки Матильды к ножкам кровати.

– Вы научитесь делать то, что вам говорят! – проговорил он, задыхаясь от усилий и гнева. Пнув напоследок жену еще раз, он метнулся к двери и распахнул ее настежь, чтобы весь двор мог видеть его жену. – Запрещаю помогать ей и даже разговаривать с ней, понятно? – рявкнул он. – Вы слышите? С тем, кто ослушается, я поступлю так же!

Он протолкнулся через толпу притихших придворных, утирая рукавом кровь, текущую по его лицу. Люди расступались перед ним, потрясенные тем, что открылось их глазам, но были и такие, кто одобрительно кивал: непослушную бабу нужно учить, каким бы ни было ее звание или положение.

Матильда осталась лежать у кровати. Она чувствовала, что из разбитой губы идет кровь. Глаз заплыл, и каждый вдох был агонией. Она не плакала. Плакать было бы слишком больно, да и потрясение от случившегося не оставляло места слезам.

Через раскрытую дверь доносился говор дворцовой челяди. От стыда и унижения ей хотелось умереть, но гнев удерживал сознание на плаву. Время от времени слышались смешки кого-то из дружков Жоффруа, но Матильда знала: есть и такие придворные, у которых эта сцена вызывает неодобрение. Мужчина имеет право наказать жену, если она совершила проступок, но тот, кто переходит границы, в конечном счете проигрывает.

Матильда сосредоточилась на том, чтобы дышать – один короткий вдох за другим. Она не знала, что болит сильнее: лицо, ребра или руки. Ремень, которым Жоффруа привязал ее к кровати, впивался ей в запястья. Кисти рук вскоре потеряли чувствительность.

И тогда она поклялась, что выживет. Что бы ни делал с ней Жоффруа, ему не победить. Голоса за дверью стихли, там установилась тишина. Живущая в дворцовых подвалах мышка просеменила через комнату и уселась перед очагом, тщательно умываясь розовым язычком. Матильда наблюдала за ее юркими телодвижениями. А сама она сможет ли когда-нибудь снова ходить, сможет ли двигаться?

Жоффруа вернулся спустя несколько часов, и к этому времени тело Матильды занемело настолько, что она не могла даже шевельнуться. Муж прошагал к столу, налил себе вина и, подойдя к изножью кровати, присел на корточки, прикоснулся к отекшей щеке супруги.

– Ну же, – сказал он, – подчинитесь мне, станьте хорошей женой, и мы забудем обо всем этом.

Он приподнял ее и усадил спиной к кровати. Матильда не удержалась от крика боли. Жоффруа посмотрел на нее, покусывая губы.

– И что мне с вами делать? – произнес он задумчивым, рассудительным тоном, полным сочувствия. – Все, о чем я прошу, – это немного почтения и уважения, а вы набросились на меня как безумная.

Матильда промолчала. Это не она вела себя как безумная, это не она проявляла неуважение. Не отвязав ее, Жоффруа протянул ей кубок с вином, очевидно желая подчеркнуть, что она полностью в его власти. Матильда набрала вина в рот, ополоснула им разбитые, распухшие десны и потом, втянув через нос побольше воздуха, отчего грудь взорвалась резкой болью, выплюнула вино прямо мужу в лицо.

– Лучше умереть! – просипела она.

Жоффруа утер вино с исцарапанного лица. Его глаза полыхали зеленым огнем.

– Берегитесь своих желаний, жена, потому что я могу их исполнить!

– Так сделайте это! – хрипло крикнула она. – Сделайте, и да будет проклята ваша душа!

Он отбросил кубок в сторону и вытянул из ножен свой клинок. Проведя большим пальцем по лезвию, Жоффруа взглянул Матильде в глаза. Юноша ожидал увидеть страх, но нашел только упрямую злость и в самой глубине – странную пустоту, от которой у него кровь застыла в жилах.

– Вы плохая жена, – прошипел он. – Вы нарушили все ваши брачные обеты, и больше я не намерен этого терпеть. Возвращайтесь обратно к отцу. Я отрекаюсь от вас. Вы мне противны.

Нагнувшись, он разрезал ремень, стягивавший ее запястья. Матильда невольно застонала.

– Я прикажу упаковать ваши вещи. – Его голос был холоднее льда. – Когда я вернусь с охоты, вас не должно быть во дворце.

Жоффруа развернулся и вышел. Матильда услышала, как он свистом подозвал свою любимую собаку и заговорил с ней ласково и весело, словно был добрейшим человеком в мире.

Несчастная проглотила тошноту, зная, что если ее станет рвать, то изломанные ребра не выдержат. Цепляясь за край кровати, она поднялась на ноги, но едва могла удержаться из-за боли во всем теле.

– Я никогда не уступлю ему, – выдавила она.

«Никогда». Это слово докатилось до нее будто издалека, и значило оно все и ничего.

Ее камеристки вбежали в комнату, испуганно оглядываясь. Когда Ули ухватила ее под руку, Матильде пришлось подавить вскрик.

– Пойдемте, госпожа, мы уложим вас в постель и позовем лекаря. – Ули отчаянно замахала другой служанке, чтобы та закрыла дверь.

Матильда качнула головой.

– Нет, – с трудом произнесла она. – Он хочет, чтобы я уехала, и я исполню его волю. Я не останусь здесь.

– Госпожа, вы не в состоянии куда-либо ехать! – Добрые карие глаза Ули обеспокоенно расширились.

– Все равно, таков мой приказ. – Матильда едва дышала, а приходилось еще и говорить. – Уложите мой сундук. Сейчас. Мой муж велел, чтобы я оставила его, и на этот раз я готова послушаться.

– Но, миледи, вы не можете сейчас сесть на лошадь! – ахнула Ули.

– Оседлайте белого иноходца, – едва слышно распорядилась Матильда. – Он идет ровно… – Она умолкла, собираясь с силами. – Подложите поверх седла и вокруг него побольше овчины. Велите конюхам… – Каждый вдох давался с огромным трудом. Она согнула спину, чтобы утишить боль в груди.

Ули уговорила ее сесть на кровать и послала пажа немедленно найти Дрого.

Он еще не вернулся в замок. К тому времени, когда его разыскали и привели в покои Матильды, половину ее вещей уже упаковали.

– Боже праведный! – Он в ужасе застыл на пороге.

– Я уезжаю, – слабым голосом сказала ему Матильда. – Проследите за тем, чтобы оседлали лошадей и приготовили эскорт. Мне понадобится повозка для моих женщин и багажа.

– Что он с вами сделал? – Губы Дрого искривились от отвращения при упоминании графа Анжу.

– Отпустил меня на свободу, – ответила Матильда, и ее отчаяние слилось с чувством невероятного облегчения. Как будто сквозь ее раны проросли крылья.

– Где он? – Дрого опустил руку туда, где должен был быть его меч, только был он сейчас безоружным, так как примчался к императрице из собора, где молился. – Жоффруа перешел всякие границы.

– Не надо, – остановила его Матильда. – Важно лишь то, что больше он не стоит у меня на пути. Вы просто погибнете или окажетесь в темнице. Делайте, как я говорю, и поскорее!

Дрого поклонился и вышел исполнять ее распоряжения. Обуреваемый гневом и чувством вины, он рычал на слуг, погоняя их. Паж получил затрещину за секундное промедление. Матильда прикрыла глаза и опустила голову. Казалось, вся ее жизнь состоит из ударов, пощечин и горькой ругани.

Во дворе для нее приготовили крепкого жеребца. Конь искоса взглянул на Матильду невозмутимым темным глазом. Его хвост ритмично мотался из стороны в сторону, отгоняя мух. Маленькая дочка конюха обвязывала его шлейку венком из ромашек и что-то напевала. В прошлом Матильда угощала девочку сладостями и теперь была встречена реверансом и широкой улыбкой, обнажившей пару дырок от недавно выпавших молочных зубов.

– Счастливого пути, госпожа, – прошепелявила девочка.

От доброго слова у Матильды защипало в глазах.

– Благослови тебя Господь, – прошептала она и отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы.

Пока Дрого помогал ей взобраться на лошадь, Матильда чувствовала на себе любопытные взгляды. Кто-то смотрел на нее с сочувствием, кто-то с презрением. А одна из анжуйских придворных дам, Элис, злорадно улыбалась. Матильда отвела глаза от хищного лисьего лица и гибкой фигуры девушки. Если ей хочется забраться в постель к Жоффруа, путь открыт.

Дрого подоткнул шкуры, чтобы Матильде было обо что опереться.

– Я должен был быть рядом с вами, – пробормотал он. – Напрасно я отправился в церковь.

– Это ничего не изменило бы, – утомленно ответила Матильда. – Случилось то, что должно было случиться.

Взявшись за поводья, она собрала всю свою волю и, как только жеребец выехал со двора, выпрямила спину, чтобы покинуть Анжу с гордо поднятой головой. Она не знала, как справится с предстоящим путешествием, однако вкус свободы придавал ей веры в себя. Кортеж вынырнул из-под арки ворот. Все. Больше Жоффруа не будет бить и унижать ее. Больше не придется ей терпеть грубость и издевательства. Да, отцу нужен был этот брак для укрепления границ и осуществления его политических замыслов, но пусть найдет иной способ достичь этих целей, и у нее будет время подумать об этом. Сейчас же главная ее задача состоит в том, чтобы осилить отрезок пути до следующего поворота дороги, до следующего дерева, до следующего дома, и каждый из этих отрезков уводит ее все дальше и дальше от брака с Жоффруа Анжуйским.

Аделиза сидела в королевских покоях Виндзорского дворца и слушала, как ее капеллан Герман читает бестиарий, а сама тем временем трудилась над алтарной пеленой для Редингского аббатства.

– Послушайте о еже, – нараспев читал капеллан. – Вот что это за творение. Еж создан по подобию маленькой свиньи, с шипами, торчащими из кожи. Во время сбора винограда он взбирается на лозу, где зреют гроздья. Он знает, какие ягоды самые спелые, и сбивает их, после чего спускается на землю и ложится спиной на виноградины, а потом сворачивается клубком. И когда ягоды оказываются крепко насаженными на шипы, еж несет их домой, своим детям.

Удивительная картина, описанная этими словами, сначала заставила королеву рассмеяться, но потом она посерьезнела. Это нужно рассказывать малышам, и она легко могла представить, какими движениями его дополнить, но имелся в этой истории и религиозный смысл. Еж символизирует собой дьявола, который уносит прочь людские души.

Герман остановился, чтобы перевести дыхание, и в этот момент в комнату, черный как туча, ворвался Генрих. Он был на охоте, и его еще окружали едкие миазмы конского и мужского пота. Он даже не успел пригладить седые волосы, примятые шапкой, и они торчком стояли у него на голове. В кулаке король сжимал кусок пергамента. Аделиза явственно ощущала волны ярости, исходившие от него, как горячий пар.

– Дражайший господин мой, в чем дело? – Быстро отпустив Германа, она приблизилась к Генриху.

– Прочитайте сами, – проревел он и сунул ей пергамент. – Моя дочь в Руане. Анжуйский щенок расторг брак.

Супруга ахнула:

– Но почему? – Прочитав первые несколько строк, она в ужасе прикрыла рот рукой. – Боже милосердный, зачем он так поступил с ней? – В полном непонимании Аделиза посмотрела на короля.

– А теперь прочитайте вот это. – Он дал ей второе письмо. – Это из Анжу. Гонцы едва не столкнулись у ворот. Жоффруа пишет, что он отрекся от Матильды, потому что она своевольна, не слушается его и то и дело оскорбляет. – (Королева подавила недоверчивое восклицание.) – Он пишет, что больше не намерен это выносить и что, пока она не поймет своих ошибок и не согласится признать его власть, он ее обратно не примет.

Аделиза закусила губу:

– Матильде не нравился этот брак. По-моему, она все еще тоскует по тому положению, которое имела раньше.

– Это был ее долг: сделать все для сохранения брака с анжуйцем. И я требую, чтобы мои дети исполняли свой долг передо мной, поскольку они обязаны мне жизнью и всем, что у них есть. – Генрих в раздражении так сжал губы, что они превратились в тонкую линию на гневном лице. – От своего зятя я также жду понимания, в чем состоит его долг. Если Жоффруа не может справиться с собственной женой, то мужчина ли он вообще? – Тяжело дыша, Генрих забрал у супруги послания. – Я хочу, чтобы вы немедленно отправились в Нормандию.

– Я?! – в полном смятении воззрилась на него Аделиза.

– Не могу же я оставить Англию из-за этой глупости. У меня слишком много дел. Пока вы занимаетесь моей дочерью, я отправлю к Жоффруа послов. Прошу вас разузнать, что именно произошло, и сделать все, чтобы добиться примирения.

Супруга оробела, хотя постаралась не подать вида.

– Что, если у меня не получится? Что, если примирение между ними уже невозможно?

Король был непреклонен.

– Я доверяю вашим талантам, моя дорогая. Работа королевы – быть миротворцем, это одна из главных ее задач. А коли вы не смогли дать мне сына, то хотя бы попытайтесь вернуть дочь.

Аделиза вздрогнула, как от резкой боли. Слова мужа были равноценны удару.

– Как пожелаете, сир, – выговорила она, едва справляясь с головокружением. – Я велю, чтобы немедленно начали собирать вещи в дорогу. – И вопросительно глянула на Генриха. – Вы напишете ей?

– Да, сию же минуту.

Он потопал из покоев тяжелой от гнева и несгибаемой воли походкой. Королева Англии закрыла глаза и прижала пальцы к вискам. Потом она взяла себя в руки и принялась раздавать прислуге указания насчет багажа. Если занять ум практическими вопросами вроде того, что ей понадобится в дороге и сколько времени займет путешествие, если касаться только внешней стороны жизни, то тогда она справится.

Когда Аделиза, одетая для поездки, появилась во дворе, возле смирной кобылы ее уже поджидал Вилл Д’Обиньи. Лошадь была вычищена так, что бока блестели как шелковые. Рыцарь ласково поглаживал ей нос и что-то приговаривал. У Вилла на бедре висел меч, а подбитую мехом дорожную накидку скрепляла на плече круглая золотая брошь. Поскольку он, как и другие молодые рыцари при королевском дворе, представлял там отца, к тому же был человеком надежным и в данное время ничем другим не занятым, честь сопровождать королеву выпала ему. Его широкие скулы окрасил румянец, когда он поклонился ей и помог подняться в седло. Королева поблагодарила его любезно, но рассеянно; она почти не обратила на него внимания.

Вилл повернулся к своему жеребцу, и в этот момент во двор вышел Бриан Фицконт. Он заторопился к ним с крайне озабоченным лицом. Поклонившись Аделизе, Бриан выпрямился.

– Госпожа, я только что узнал от короля новости об императрице. Как это ужасно!

Его беспокойство кое-что напомнило Аделизе.

– Действительно, печальное известие, – согласилась она. – Вы хотели что-то сказать мне, милорд?

Ее тон был мягок, но в нем слышалось предупреждение. До свадьбы Матильды Аделиза иногда замечала, что между падчерицей и Брианом существует некая связь. Ничего явного, конечно, и ни разу не нарушили они правил приличия, тем не менее связь чувствовалась – что-то вроде мимолетного дуновения.

Бриан отступил на шаг и кивнул:

– Зная ваше доброе сердце, я прошу вас о милости: передайте императрице мои наилучшие пожелания и скажите ей, что я молюсь о ней.

– Мы все о ней молимся, – ответила королева, – но ваши слова я передам ей. – Она подобрала поводья. – Господин Д’Обиньи, я готова.

Вильгельм знаком скомандовал кавалькаде трогаться, и Аделиза все внимание направила на свою кобылу, так что больше не видела и не слышала Бриана Фицконта. Положение критическое и без того, чтобы искать осложнений.