Книга: Двадцать лет спустя. Часть 2
Назад: ГЛАВА 32 О том, как Мушкетона едва не съели, после того как раньше он едва не был изжарен
Дальше: ГЛАВА 34 Послы

ГЛАВА 33
Возвращение

Атос и Арамис отправились путем, указанным д’Артаньяном. Они шли так быстро, как только могли. Им казалось, что если даже их и арестуют, то лучше, если это случится вблизи Парижа.
Каждый вечер, опасаясь быть арестованными ночью, они чертили или на стенках, или на окнах условленные знаки; но каждое утро их заставало — к великому их изумлению — свободными.
По мере того как они приближались к Парижу, великие события, потрясавшие на их глазах Англию, исчезали из их памяти, как сон; напротив, те, которые в их отсутствие волновали Париж и Францию, вставали перед ними и словно шли им навстречу.
За время их шестинедельного отсутствия во Франции произошло столько небольших событий, что в общей сложности они составляли одно большое.
Парижане в одно прекрасное утро проснулись без королевы и короля. Это их так поразило, что они никак не могли успокоиться, даже тогда, когда узнали, что вместе с королевой исчез, к великой их радости, и Мазарини.
Первым чувством, охватившим Париж, когда он узнал о бегстве в Сен-Жермен, — с подробностями которого читатель уже знаком, — был некоторый испуг, вроде того, какой охватывает ребенка, когда он ночью проснется и вдруг увидит, что он один и около него никого нет. Парламент взволновался; постановлено было избрать депутацию, которая должна была отправиться к королеве и умолить ее не лишать долее Париж своего королевского присутствия.
Но королева, с одной стороны, еще находилась под впечатлением победы при Лансе, а с другой — была горда своим столь удачно совершенным бегством. Депутаты не только не добились чести быть принятыми, но должны были простоять на улице, дожидаясь, пока канцлер — тот самый канцлер Сегье, которого мы видели в «Трех мушкетерах», когда он так усердно искал письмо чуть ли не в самом корсаже королевы, — не вынес им ультиматум двора, гласивший, что если парламент не смирится перед величием королевской власти и не выразит единогласно своего раскаяния по всем вопросам, вызвавшим разногласия между ним и двором, то завтра же Париж будет осажден: в предвидении этой осады герцог Орлеанский уже овладел мостом Сен-Клу, а принц Конде, гордый своей ланской победой, уже занял своими войсками Шарантон и Сен-Дени.
На беду двора, который, быть может, приобрел бы немало сторонников, если бы требовал меньше, этот угрожающий ответ произвел действие как раз обратное тому, которого от него ждали. Он оскорбил парламент, а парламент поддерживала буржуазия, почувствовавшая свою силу после помилования Бруселя. И в ответ на ультиматум парламент провозгласил, что кардинал Мазарини — виновник всех беспорядков, объявил его врагом короля и государства и приказал ему удалиться от двора в тот же день и покинуть Францию в течение недели. По прошествии этого срока, если кардинал не подчинится решению парламента, подданные короля приглашались прогнать кардинала силой.
Этот решительный ответ, которого двор никак не ожидал, поставил и Париж и Мазарини вне закона; осталось только ждать, кто возьмет верх двор или парламент.
Итак, двор готовился к нападению, а Париж к защите. Горожане занялись обычным при мятеже делом: стали протягивать цепи поперек улиц и разбирать мостовые, как вдруг коадъютор привел им на помощь принца де Конти, брата принца Конде, и герцога Лонгвиля, его зятя. Присутствие двух принцев крови в их среде придало горожанам бодрости; было у них и еще одно преимущество — численное превосходство.
Эта неожиданная подмога пришла 10 января.
После бурных споров принц де Конти был назначен главнокомандующим королевской армией вне Парижа, вместе с герцогом д’Эльбефом, герцогом Бульонским и маршалом де Ла Мот в качестве генерал-лейтенантов. Герцог Лонгвиль без особого назначения состоял при своем зяте.
А герцог де Бофор, как сообщает хроника того времени, прибыл из Вандома, радуя Париж своим надменным видом, прекрасными длинными волосами и огромной популярностью, делавшей его кумиром рынков.
Парижская армия организовалась с той быстротой, с какой буржуа превращаются в солдат, когда их побуждает к этому какое-либо чувство. 19 января эта импровизированная армия попыталась сделать вылазку, скорее для того, чтобы убедить и других, и самое себя в собственном существовании, чем с целью достигнуть каких-либо серьезных результатов. Она вышла со знаменами, на которых стоял не совсем обычный девиз: «Мы ищем нашего короля».
В следующие дни происходили мелкие операции: удалось угнать некоторое количество скота и сжечь два-три дома.
Подошел февраль. Как раз 1 февраля четверо наших друзей вышли на берег в Булони и разными дорогами направились в Париж.
К концу четвертого дня Атос и Арамис осторожно обошли Пантер, боясь попасть в руки какого-нибудь отряда королевы.
Все эти хитрости очень не нравились Атосу, но Арамис основательно доказал ему, что они не имеют права рисковать своей свободой, так как обязаны исполнить поручение короля Карла; это была их священная и высокая миссия; они получили ее у подножия эшафота и закончить могут не иначе как у ног королевы.
Атос уступил.
В предместье наших путников встретила стража — весь Париж был под ружьем. Часовой отказался пропустить двух друзей и позвал сержанта.
Часовой отказался пропустить двух друзей.

 

Тот вышел с тем важным видом, который напускают на себя буржуа, когда судьба случайно облекает их воинским званием.
— Кто вы такие? — спросил он Атоса и Арамиса.
— Мы французские дворяне, — был ответ.
— Откуда вы прибыли?
— Из Лондона.
— Что вы собираетесь делать в Париже?
— У нас есть личное дело к английской королеве.
— Вот как! Кажется, у всех сегодня — дела к английской королеве, — отвечал сержант. — У нас в кордегардии сейчас уже сидят трое дворян, которые направляются тоже к английской королеве. Их пропуска сейчас досматривают. Давайте-ка сюда ваши.
— У нас нет никаких пропусков.
— Как, никаких документов?
— Нет. Мы, как уже сказали, прибыли из Англии и совершенно не осведомлены о том, что происходит в Париже. Мы покинули его до отъезда короля.
— А! — проговорил сержант с лукавой усмешкой. — Вы, наверное, мазаринисты и хотите пробраться к нам, чтобы шпионить?
— Мой друг, — вмешался Атос, до тех пор предоставлявший говорить Арамису, — если бы мы были мазаринисты, то у нас были бы какие угодно бумаги. Поверьте мне, что в вашем положении меньше всего следует доверять документам и людям, у которых они в порядке.
— Пройдите в кордегардию, — предложил сержант. — Вы объяснитесь с начальником поста.
Сделав знак караульному, чтобы он пропустил их, сержант прошел вперед, за ним последовали наши друзья.
Кордегардия была битком набита буржуа и людьми из народа; одни играли, другие пили, третьи громко ораторствовали.
Кордегардия была битком набита буржуа и людьми из народа.

 

В углу, где их почти не было видно, сидели трое дворян, прибывших раньше; документы их рассматривались начальником караула, которому чин и положение позволяли сидеть в отдельной комнате.
Первым движением как вновь прибывших, так и людей, сидевших в углу, было окинуть друг друга быстрым внимательным взглядом. Ранее прибывшие были тщательно закутаны в длинные плащи. Один из них, пониже своих товарищей, скромно держался позади.
Когда сержант, войдя, объявил, что привел, по всей видимости, двух мазаринистов, эти трое насторожились. Низенький тоже вышел вперед, но потом опять отступил и скрылся в тени.
Узнав, что у вновь прибывших совсем нет паспортов, в кордегардии решили, что их нельзя пропустить.
— А мне кажется, напротив, — заметил Атос, — что мы будем пропущены, так как, по-видимому, мы имеем дело с разумными людьми. Надо сделать очень простую вещь: стоит только доложить о нас ее величеству английской королеве, и, если она поручится за нас, то, а полагаю, едва ли вы станете задерживать нас.
При этих словах незнакомец, сидевший в тени, взволновался и дернулся от удивления так, что воротник плаща, в который он кутался, сдвинул нахлобученную шляпу, и она упала на пол. Незнакомец торопливо поднял ее и надел.
— Черт возьми, — прошептал Арамис, толкнув локтем Атоса, — вы видели?
— Что? — спросил Атос.
— Лицо этого низенького господина?
— Нет.
— Мне показалось… Но нет, это невозможно… В эту минуту сержант, который ушел в комнату начальника караула за приказом, вышел, передал троим незнакомцам бумаги и крикнул:
— Паспорта в порядке, пропустить этих господ! Трое незнакомцев кивнули головой и поспешили воспользоваться пропуском. По знаку сержанта дверь открылась перед ними. Арамис проводил их взглядом и, когда низенький человек проходил мимо него, схватил Атоса за руку.
— Что такое, дорогой мой? — спросил Атос.
— Я… Нет, мне, вероятно, привиделось…
Затем он обратился к сержанту:
— Будьте так добры, скажите: знаете ли вы, кто эти господа, которые только что вышли отсюда?
— Я их знаю по пропускам; это — господа де Фламаран, де Шатильон и де Брюи; они сторонники Фронды и направляются к герцогу Лонгвилю.
— Как странно! — проговорил Арамис, отвечая скорее самому себе, чем сержанту. — А мне показалось, что это сам Мазарини.
Сержант громко расхохотался.
— Ну, — сказал он на слова Арамиса, — зачем ему соваться к нам — чтобы угодить на виселицу? Он не так глуп.
— Может быть, — пробормотал Арамис, — может быть, у меня не такой верный глаз, как у д’Артаньяна.
— Кто здесь говорит о д’Артаньяне? — вдруг раздался голос начальника, неожиданно появившегося на пороге комнаты.
— О! — воскликнул Гримо, вытаращив глаза.
— Что это значит? — в один голос воскликнули Атос и Арамис.
— Планше! — продолжал Гримо. — Планше в офицерской форме!
— Господа де Ла Фер и д’Эрбле, — воскликнул офицер, — вы в Париже? О, как я рад! Без сомнения, вы хотите присоединиться к их высочествам?
— Как видишь, дорогой Планше, — отвечал Арамис; Атос же не мог удержаться от улыбки, узнав в столь высоком чине гражданского ополчения бывшего товарища Мушкетона, Базена и Гримо.
— А господин д’Артаньян, о котором только что упомянул господин д’Эрбле, смею спросить, где он теперь?
— Мы расстались с ним четыре дня тому назад, мой дорогой друг, и, по всей вероятности, он должен был раньше нас уже прибыть в Париж.
— Нет, сударь, я уверен, что он до сих пор не являлся в столицу. Может быть, он остался в Сен-Жермене.
— Не думаю. Мы условились встретиться в «Козочке».
— Он не был там сегодня.
— Ну а красотка Мадлен имеет от него известия? — спросил с улыбкой Арамис.
— Нет, сударь, но не скрою от вас, что она изрядно беспокоится.
— Мы, — заметил Арамис, — времени не теряли и спешили изо всех сил. Однако, мой дорогой Атос отложим пока разговор о нашем друге и поздравим сначала господина Планше.
— О господин шевалье! — с поклоном проговорил Планше.
— Лейтенант? — спросил Арамис.
— Пока лейтенант, но мне уже обещан чин капитана.
— Отлично! — сказал Арамис. — Но как вы добились такой чести?
— Прежде всего, вы ведь знаете, господа, что это я спас господина Рошфора?
— Ну да, конечно. Он нам сам рассказывал об этом.
— Меня тогда господин Мазарини едва не повесил, но от этого моя популярность только увеличилась.
— И эта популярность…
— Нет, кое-что получше. Вы же помните, господа, что я служил в Пьемонтском полку, где я имел честь быть сержантом?
— Да, помним.
— Ну так вот. В один прекрасный день, когда никто не мог выстроить как следует толпу вооруженных горожан, потому что один выступал с правой ноги, другой с левой, я как раз тут подвернулся, и мне удалось заставить их всех шагать в ногу. После этого меня произвели в лейтенанты, тут же, на месте… если не боя, так учения.
— Вот как! — проговорил Арамис.
— Но позвольте, — спросил Атос, — на вашей стороне ведь очень много знати!
— Да. На нашей стороне, во-первых, как вам известно, конечно, принц Конти, герцог Лонгвиль, герцог Бофор, герцог д’Эльбеф, герцог Бульонский, герцог де Шеврез, господин де Брисак, маршал де Ла Мот, господин де Люинь, маркиз де Витри, принц Марсильяк, маркиз Нуармутье, граф де Фиэск, маркиз де Лег, граф де Монрезор, маркиз де Севинье и еще многие другие.
— А Рауль де Бражелон? — взволнованно спросил Атос. — Д’Артаньян рассказывал мне, что, уезжая, он поручил его вам, мой дорогой Планше.
— Да, господин граф, как собственного сына, и я могу сказать, что я не спускал с него глаз.
— Так что, — воскликнул Атос дрожащим от радости голосом, — он вполне здоров? С ним ничего не случилось?
— Ничего, сударь.
— Где же он теперь?
— В гостинице «Карл Великий», как обычно.
— И проводит время…
— То у королевы английской, то у госпожи де Шеврез. Он и граф де Гиш никогда не расстаются.
— Благодарю вас, Планше, благодарю! — проговорил Атос, протягивая ему руку.
— О граф! — растроганным голосом произнес Планше, едва касаясь его руки кончиками пальцев.
— Что вы делаете, граф? Ведь это бывший слуга? — попытался остановить его Арамис.
— Друг мой, — отвечал ему Атос, — он сообщил мне вести о Рауле.
— Ну а теперь, — обратился к ним Планше, не расслышавший замечания Арамиса, — что собираетесь вы делать?
— Вернуться в Париж, если только, конечно, вы мой дорогой друг, дадите нам разрешение, — отвечал Атос.
— Как, я вам буду давать разрешение? Вы смеетесь надо мной, господин граф: я весь всегда к вашим услугам.
И он почтительно поклонился.
Затем, обернувшись к своей команде, крикнул:
— Пропустить этих господ, я их знаю: это друзья господина де Бофора.
— Да, здравствует Бофор! — в один голос ответила вся команда, расступаясь перед Арамисом и Атосом.
Только сержант приблизился к Планше и тихо спросил:
— Как, без пропуска?
— Без пропуска, — ответил Планше.
— Имейте в виду, капитан, — обратился к нему сержант, называя его по чину, который пока был тому только еще обещан, — имейте в виду, что один из трех людей, которые только что вышли отсюда, предупреждал меня потихоньку не доверять этим господам.
— А я, — с достоинством заметил Планше, — знаю их лично и отвечаю за них.
Сказав это, он пожал руку Гримо, которому такая честь, видимо, весьма польстила.
— Так до свидания, капитан, — простился с Планше Арамис насмешливым тоном. — Если с нами что-нибудь случится, мы обратимся к вам.
— Сударь, — отвечал ему Планше, — в этом случае, как и всегда, я ваш покорный слуга.
— А ведь ловкая шельма, и даже очень, — заметил Арамис, садясь на лошадь.
— Да и как не быть ему таким, — согласился Атос, усаживаясь в седло, — раз он столько лет чистил шляпу своего господина?
— А ведь ловкая шельма, и даже очень, — заметил Арамис.
Назад: ГЛАВА 32 О том, как Мушкетона едва не съели, после того как раньше он едва не был изжарен
Дальше: ГЛАВА 34 Послы