Книга: Двадцать лет спустя. Часть 2
Назад: ГЛАВА 1 Нищий из церкви св. Евстафия
Дальше: ГЛАВА 3 Бунт

ГЛАВА 2
Башня св. Иакова

До шести часов коадъютор побывал везде, где ему надо было, и возвратился в архиепископский дворец.
Ровно в шесть ему доложили о кюре прихода Сен-Мерри.
— Просите, — сказал коадъютор.
Вошел кюре в сопровождении Планше.
— Монсеньер, — сказал кюре, — вот тот, о ком я имел честь говорить вам.
Планше поклонился с видом человека, привыкшего бывать в хороших домах.
— Вы хотите послужить делу народа? — спросил его Гоцли.
— О, конечно, — отвечал Планше, — я фрондер в душе. Монсеньер не знает, что я уже приговорен к повешению.
— За что?
— Я отбил у слуг Мазарини одного знатного господина, которого они везли обратно в Бастилию, где он просидел уже пять лет.
— Как его зовут?
— Монсеньер хорошо знает его: это граф Рошфор.
— Ах, в самом деле, — сказал коадъютор, — я слышал об этой истории. Мне говорили, что вы взбунтовали целый квартал.
— Да, почти что так, — самодовольно произнес Планше.
— Ваше занятие?
— Кондитер с улицы Менял.
— Объясните мне, как, при таком мирном занятии, у вас возникли такие воинственные наклонности?
— А почему вы, монсеньер, будучи духовным лицом, принимаете меня со шпагой на бедре и шпорами на сапогах?
— Недурной ответ, — произнес Гонди со смехом. — Но знаете ли, у меня, несмотря на мою рясу, всегда были воинственные наклонности.
— А я, монсеньер, прежде чем стать кондитером, прослужил три года сержантом в Пьемонтском полку, а прежде чем прослужить три года в Пьемонтском полку, был полтора года слугой у господина д’Артаньяна.
— У лейтенанта мушкетеров? — спросил Гонди.
— У него самого, монсеньер.
— Но, говорят, он ярый мазаринист?
— Гм, — промычал Планше.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего, монсеньер. Господин д’Артаньян состоит на службе, и его дело защищать Мазарини, который ему платит, а наше дело, дело горожан, нападать на Мазарини, который нас грабит.
— Вы сметливый малый, мой друг. Могу ли я на вас рассчитывать?
— Кажется, — отвечал Планше, — господин кюре уже поручился вам за меня.
— Это верно, но я предпочитаю, чтобы вы сами подтвердили это.
— Вы можете рассчитывать на меня, монсеньер, если только речь идет о том, чтобы произвести смуту в городе.
— Именно о том. Сколько человек можете вы набрать за ночь?
— Двести мушкетов и пятьсот алебард.
— Если в каждом квартале найдется человек, который сделает то же самое, завтра у нас будет настоящее войско.
— Без сомнения.
— Согласны вы повиноваться графу Рошфору?
— Я пойду за ним хоть в ад, — говорю без шуток, так как считаю его способным туда отправиться.
— Браво!
— По какому признаку можно будет отличить друзей от врагов?
— Каждый фрондер прикрепит к шляпе соломенный жгут.
— Отлично. Приказывайте.
— Нужны вам деньги?
— Деньги никогда не мешают, монсеньер. Если их нет, то можно обойтись, а если они есть, то дело пойдет от этого быстрее и лучше.
Гонди подошел к сундуку и достал из него мешок.
— Вот пятьсот пистолей — сказал он. — Если дело пойдет хорошо, завтра можете получить такую же сумму!
— Я дам вам, монсеньер, подробный отчет в расходах, — сказал Планше, взвесив мешок на руке.
— Хорошо. Поручаю вам кардинала.
— Будьте покойны, он в надежных руках.
Планше вышел. Кюре с минуту задержался.
— Вы довольны, монсеньер? — спросил он.
— Да, этот человек показался мне дельным малым.
— Он сделает больше, чем обещал.
— Тем лучше.
Кюре догнал Планше, который ждал его на лестнице. Через десять минут доложили о кюре св. Сульпиция.
Едва дверь отворилась, как в кабинет Гонди вбежал граф Рошфор.
— Вот и вы, дорогой граф! — воскликнул коадъютор, протягивая руку.
— Итак, вы решились наконец, монсеньер? — спросил Рошфор.
— Итак, вы решились наконец, монсеньер? — спросил Рошфор.

 

— Я решился давно, — отвечал Гонди.
— Хорошо. Не будем тратить слов. Вы сказали, и я вам верю. Итак, мы устроим Мазарини бал.
— Да… я надеюсь.
— А когда начнутся танцы?
— Приглашения разосланы на эту ночь, — сказал коадъютор, — но скрипки заиграют только завтра утром.
— Вы можете рассчитывать на меня и на пятьдесят солдат, которых мне обещал шевалье д’Юмьер на случай, если они понадобятся.
— Пятьдесят солдат!
— Да. Он набирает рекрутов и одолжил мне их; на тот случай, если по окончании праздника среди них окажется нехватка, я обязался поставить недостающее количество.
— Отлично, дорогой Рошфор; но это еще не все.
— Что же еще? — спросил Рошфор, улыбаясь.
— Куда вы дели герцога Бофора?
— Он в Вандоме и ждет от меня письма, чтобы возвратиться в Париж.
— Напишите ему, что уже можно.
— Значит, вы уверены, что все пойдет хорошо?
— Да, но пусть он спешит, ибо, как только парижане взбунтуются, у нас явятся, вместо одного, десять принцев, которые пожелают стать во главе движения. Если он опоздает, место может оказаться занятым.
— Могу я говорить от вашего имени?
— Да. Конечно.
— Могу я ему сказать, чтобы он на вас рассчитывал?
— Несомненно.
— И вы передадите ему полную власть?
— Да, в делах военных, что же касается политики…
— Все знают, что он в ней не силен.
— Пусть он предоставит мне самому добиваться кардинальской шляпы.
— Вам ее хочется иметь?
— Раз я уже вынужден носить шляпу, фасон которой мне не к лицу, — сказал Гонди, — то я желаю, по крайней мере, чтобы она была красная.
— О вкусах и цветах не спорят, — произнес Рошфор со смехом. — Ручаюсь вам за его согласие.
— Вы напишете ему сегодня вечером?
— Да, но я лучше пошлю гонца.
— Через сколько дней он может явиться?
— Через пять.
— Пусть явится. Он найдет большие перемены.
— Желал бы я этого.
— Ручаюсь вам!
— Итак?
— Идите соберите ваших пятьдесят человек и будьте готовы.
— К чему?
— Ко всему.
— Какой у нас условный знак?
— Соломенный жгут на шляпе.
— Хорошо. До свиданья, монсеньер.
— До свиданья, дорогой граф.
— А, Мазарини, Мазарини, — повторял Рошфор, уводя с собой кюре, которому не удалось вставить в разговор ни одного слова, — ты увидишь теперь, так ли я стар, чтобы не годиться для дела!
Было половина десятого, и коадъютору требовалось не меньше получаса, чтобы дойти от архиепископского дома до башни св. Иакова.
Подходя к ней, коадъютор заметил в одном из самых верхних окон свет.
— Хорошо, — сказал он, — наш старшина нищих на своем месте.
Коадъютор постучал в дверь. Ему отворил сам викарий; со свечой в руке он проводил его на верх башни. Здесь викарий указал ему на маленькую дверь, поставил свечу в угол и спустился вниз.
Хотя в двери торчал ключ, тем не менее Гонди постучал.
— Войдите, — послышался из-за двери голос нищего.
Гонди вошел. Податель святой воды из церкви св. Евстафия ожидал его, лежа на каком-то убогом одре.
При виде коадъютора он встал.
Пробило десять часов.
— Ну что, — спросил Гонди, — ты сдержал слово?
— Не совсем, — отвечал нищий.
— Как так?
— Вы просили у меня пятьдесят человек, не правда ли?
— Да, и что же?
— Я доставлю вам две тысячи.
— Ты не хвастаешь?
— Угодно вам доказательство?
— Да.
В комнате горели три свечи: одна на окне, выходившем на Старый город, другая на окне, обращенном к Пале-Роялю, а третья на окне, выходившем на улицу Сен-Дени.
Нищий молча погасил, одну за другой, все три свечи.
Коадъютор очутился во мраке, так как комната освещалась теперь только неверным светом луны, которая проглядывала сквозь густые темные облака, серебря их края.
— Что ты сделал? — спросил коадъютор.
— Я дал сигнал.
— Какой сигнал?
— Сигнал строить баррикады.
— Ага!
— Когда вы выйдете отсюда, вы увидите моих людей за работой. Смотрите только будьте осторожны, чтобы не сломать себе ногу, споткнувшись о протянутую через улицу цепь, или не провалиться в какую-нибудь яму.
— Хорошо. Вот тебе еще столько, сколько ты уже получил. Теперь помни, что ты предводитель и не напейся.
— Уже двадцать лет я не пью ничего, кроме воды.
Нищий взял мешок с деньгами, и коадъютор услышал, как он тут же начал перебирать и пересыпать золотые монеты.
Нищий взял мешок с деньгами.

 

— А, — произнес Гонди, — ты, кажется, порядочный скряга и сребролюбец.
Нищий вздохнул и бросил мешок.
— Неужели, — воскликнул он, — я всегда останусь таким же, как был, и не избавлюсь от моей страсти? О, горе! О, суета!
— Ты все-таки возьмешь эти деньги?
— Да, но я клянусь употребить все, что останется, на добрые дела.
Лицо его было бледно и искажено, словно он выдерживал какую-то внутреннюю борьбу.
— Странный человек, — прошептал Гонди.
Он взял шляпу и направился к выходу, как вдруг заметил, что нищий загородил ему дорогу.
Первой мыслью коадъютора было, что нищий что-то замыслил против него, но тот упал на колени и с мольбой протянул к нему руки.
— Монсеньер, — воскликнул нищий, — прежде чем уйти отсюда, дайте мне благословение, умоляю вас!
— Монсеньер? — повторил Гонди. — Мой друг, ты, кажется, принимаешь меня за кого-то другого.
— Нет, монсеньер, я принимаю вас за того, кто вы на самом деле, за господина коадъютора; я узнал вас с первого взгляда.
Гонди улыбнулся.
— Ты просишь у меня благословения? — сказал он.
— Да, я нуждаюсь в нем.
В тоне, которым нищий произнес эти слова, слышалась такая униженная мольба, такое глубокое раскаяние, что Гонди тотчас же протянул руку и дал просимое благословение со всею искренностью, на какую был способен.
Гонди тотчас же протянул руку и дал просимое благословение.

 

— Теперь, — сказал он, — между нами установилась невидимая связь. Я благословил тебя, и ты стал для меня священным, как и я для тебя. Расскажи мне, не совершил ли ты какого-нибудь преступления против человеческих законов, от которых я мог бы тебя защитить?
Нищий покачал головой.
— Преступленье, совершенное мною, монсеньер, не предусмотрено человеческими законами, и вы можете освободить меня от кары за него только частыми благословениями.
— Будь откровеннее, — сказал коадъютор, — ведь ты не всегда занимался этим ремеслом?
— Нет, монсеньер, я занимаюсь им только шесть лет.
— А прежде где ты был?
— В Бастилии.
— А до Бастилии?
— Я скажу вам это тогда, монсеньер, когда вы будете исповедовать меня.
— Хорошо. В какой бы час дня или ночи ты ни позвал меня, помни, я всегда готов дать тебе отпущение.
— Благодарю вас, монсеньер, — глухо сказал нищий, — но я еще не готов к принятию его.
— Хорошо. Пусть так. Прощай же.
Коадъютор взял свечу, спустился с лестницы и вышел в задумчивости.
Назад: ГЛАВА 1 Нищий из церкви св. Евстафия
Дальше: ГЛАВА 3 Бунт