В осенние праздники в синагогах дуют в рог. Стоит обыкновенный еврей, даже не всегда почтенный купец, а нередко и сутулый беднячишко, и, надсаживаясь, дует в рог. Среди молчания, которое на миг тяжело и напряженно повисает в синагоге, его пронзительный вой наводит страх. Это очень сложное и ответственное дело. Еврей, дующий в рог, называется на духовном языке «муж, сведущий в роготрублении».

Он дает евреям урок музыки:

— Мол, запомните, кошкины дети, как звучит рог воскресенья! А то вот помрете, засыплют вас землей, а там придет Мессия, затрубит вот этаким фасоном, а вы, дубье, и не узнаете и продрыхнете важный час воскресения из мертвых.

По еврейским верованиям в день, когда протрубит рог Мессии, восстанут из могил все евреи, умершие со времени сотворения мира, и неудержимой лавиной устремятся в Иерусалим.

— Слушай, Израиль, как звучит зов воскресающий, чтобы не ошибиться и не дать маху!

И вот в осенние праздники, на Рош-Ашуно, в Биробиджане, в еврейском поселке Бомба — Бирефельд тож — евреи, собравшись на молитву, внимательно слушали роготрубление.

Переселенец, исполнявший обязанности кантора, стоял, покрывшись с головой талесом, и, закатив глаза, пел молитву на древне-еврейском языке.

Все было торжественно.

Внезапно молельня огласилась зычным криком. Кто-то из молящихся заорал с необычайно русопетским акцентом:

— Янкиль! Дубова голова! Ты ж каку шиманесру правишь?!

Среди молящихся произошло замешательство. К кантору подбежал мужик в фуражке с кожаным козырьком, в рубахе навыпуск из-под жилета и в высоких сапогах — типичный трактирщик.

— Белены ты, што ль, объелся? — кричал он, потрясая молитвенником. — Ты каку шиманесру правишь? Ты ж, дубье, буденную шиманесру правишь! А ить сёдни никак божий праздник — рошашона, дурья твоя голова!..

Можно было ждать, что этот наскок кончится восклицанием: «креста нет на тебе», что было бы, впрочем, вполне правильно.

Кантор, обыкновенный местечковый портной, не бог весть какой ученый, хватил, действительно, не ту молитву. Он так и повел бы молящихся не той дорогой, не случись здесь нескольких еврейских начетчиков — Вахрамеевых, Потаповых, Егоровых.

Рувима Исааковича Вахрамеева на мякине не проведешь. Старик Егоров, Хаим Шмулевич, тоже начетчик первой руки, да из Потаповых, ежели взять Ицхока Абрамовича, — тоже собаку скушал в сих делах. Этим людям нельзя втереть очки на древне-еврейском языке; их не заставишь петь не ту молитву.

Кто эти люди?

Секта субботников, еще иначе именуемая «жидовствующей ересью», народилась в православии очень давно, едва ли не в XIV столетии. Ее деятельность то вспыхивала широко, то угасала. Субботники были близки к престолу одно время — при Иоанне III. Потом их держали в темницах. Нето Иосиф Волоцкий, нето Иосиф Ростовский объ явили, что каждый субботник — «сосуд сатаны», «адов пес» и «диавалов вепрь». Однако еретики не плохо плодились и размножались на Северном Кавказе, в Саратовской губернии да и в некоторых центральных. Лет 60–70 тому назад, при Александре II, сектантство вспыхнуло в России с новой силой. Усилились и репрессии. Жидовствующие были выселены на окраины. В частности, из Саратовской губернии крестьяне-еретики попали в Сибирь. Они продолжали там заниматься земледелием и жили припеваючи по-кулачески. Они нажили кулацкие хозяйства, исподволь отвергая божественное происхождение Христа и поддерживая критическое отношение к вопросу о девственности девы Марии.

В последние годы им сделалось тесновато: с одной стороны, началось в их местах малоземелье, а с другой стороны, — рядом с коллективизацией, действительно, широко не развалишься.

— Думали мы, было, к бурятам переселиться, — земля там хорошая, да вот раздумали, — рассказывал мне один из них.

— Что так? — спросил я.

— Да к своим потянуло, к евреям…

— Какие же вам евреи — свои? — недоумевал я.

Но тот был непреклонен. У него были свои аргументы:

— Как жа, помилте? Ить мы позавсегда, скажем, раввинов держали. Опять же моеля, который младенцев, значится, обрезает по библейскому закону, тоже держим! Шойхета тоже самое! Да мы ить закон-то весь соблюдаем! Небось, трефного в рот не берем! Бабы у нас по пятницам свечи ставят. Одним словом, все честь-честью, по мойсееву закону.

Это был здоровый мужик, курносый, голубоглазый, стриженный под скобку. Я застал его дома за молитвой. На лбу, слегка отодвинув фуражку и волосы, смазанные постным маслом, сидела здоровая коробка тефелим — молитвенной принадлежности, которая уже умирает в быту природных евреев. Громадный талес падал почти до земли. Из-под него проглядывали лакированные сапоги бутылками.

Он взял молитвенник и начал зычно гаркать утреню:

— Ми шабейрах овисейну Авроом, Ицхок, в’Янкев, гу ивойрех зс кол гакол гакодиш азэ им кол.

Он обтесывал древнееврейский текст поистине как кол.

В селении Бирефельд по нарядам некоторых сибирских озетов целая группа сектантов-субботников получила земельные наделы.

Однажды мне сказал переселенец Хаим-Мордко Пинтель:

— Одново я понимаю, — сказал он, — и одново я не понимаю.

Мой приятель Хаим-Мордко — сухопарый еврей громадного роста. Голос у него такой, точно в горле застряла горячая картошка: бас-фальцет-профундо.

— Скажите сразу, чего вы не понимаете? — предложил я.

— Что такое эти кредиты, которые мы получаем от Озета, и тракторы, которые присылают американские евреи? — нервно спросил Хаим-Мордко. — Это премия за обрезание?

Самарские крестьяне-субботники могли попасть в евреи, действительно, только по графе религиозной хирургии.

Почему кто-то посмотрел именно на эту графу, я не знаю. В свое время даже святейший синод не признавал полного тождества жидовствующей ереси с иудейской верой.

— Вы посмотрите, что получается, — волновался Хаим-Мордко. — Получается, что настоящие евреи, так они уже почти в бога не верят. Может есть на сорок дворов два-три старика, что они подают радио до бога, так это же ничего. Так приехали русские мужики, что они такие евреи, как я армян, но только они сдурели и хотят молиться еврейскому богу, хотя что он такой самый опиум, как все боги, и еще показывают здесь пример, бо они же фанатики…