Улочка, которую он искал, была исполосована полуденным светом. Морван разгладил костюм и поправил ворот рубашки – галстуков он не носил. Ресторан распахивал перед ним объятия: облупившаяся витрина, сероватые занавески, скромное меню. Неподалеку прогуливались два телохранителя: Монтефиори всегда вел себя то ли как крестный отец, то ли, наоборот, как судья, борющийся с мафией, – он так и не понял.

Он повернул ручку – как обычно, с трудом: нечего надеяться, что здесь смажут штыри или обстругают порог. С тайным удовлетворением оглядел зал с низким потолком, пол из черно-белых кафельных квадратов, бежевые скатерти на столах. Тихий рокот голосов, позвякивание приборов, мало клиентов. Запах старого дерева и пшеничной муки.

Морван двинулся вперед в полумраке: занавески приглушали солнечные лучи. Все здесь казалось выцветшим, отчего возникало ощущение дедовской мудрости. Морван заметил хлебцы в корзиночках, которые загадочным образом имели привкус царившей старомодной атмосферы, как облатка имеет вкус церкви.

Монтефиори сидел в глубине зала. По части пунктуальности он любому мог дать фору. Если вы решали прийти заранее, он об этом догадывался и оказывался на месте еще раньше. В результате, едва присев, вы были вынуждены извиняться и каяться.

Морван ограничился улыбкой, сел и придвинулся к столу, придерживая двумя руками сиденье стула.

– Не волнуйся, – заметил итальянец на прекрасном французском, – здесь все крепкое.

Жестянщик был почти неграмотным, но свободно говорил на нескольких языках. «У меня музыкальное ухо», – утверждал он. А главное, барабанная перепонка этого уха была настроена на строго коммерческую волну: он всегда осваивал только те языки, которые были полезны для его дел.

– Я знаю, – бросил в ответ Морван, снимая пиджак (есть с закатанными рукавами было частью ритуала). – Спасибо за приглашение на обед.

– Мне это в удовольствие.

– Я видел твою дочь несколько дней назад.

– Тебе везет.

– Ей удалось заставить Лоика подписать соглашение. «Все решено», как она выразилась.

Монтефиори улыбнулся. У него был рубленый профиль, как у греков, постоянный загар, правильные черты, подчеркнутые глубокими морщинами. Яркие синие глаза сверкали, как два освежающих озерца в глубине пещеры. Этот Кондотьер начинал с нуля, но у него всегда было лицо князя.

– Что касается Софии, тут у меня всегда было преимущество по сравнению с тобой, – заявил он, грызя хлебец.

Морван водрузил на нос очки и углубился в меню. Обед здесь был для него праздником. Сердце билось ровно. Тело расслабилось. Казалось, ruota осталась где-то далеко.

– Я ее знаю тридцать шесть лет. Я видел, как она росла, зрела и остывала, словно металл. Она скроена из сплава, который больше не изменится.

– Ты говоришь, как жестянщик.

– Sono ferrovecchio! – воскликнул тот, слегка привстав, будто приветствуя воображаемую публику.

Морван вновь увидел его в середине девяностых, на стоянке в чаще, когда Кондотьер объяснял ему, что дорога в будущее пролегает не через кобальт и марганец и даже не через золото и бриллианты. Будущее в колтане. Морван не знал, что это такое. Тот объяснил ему, что это минерал, содержащий тантал, химический элемент, который плавится при температуре более трех тысяч градусов и широко используется в суперсплавах электронной промышленности. Морван все еще не понимал. Тогда на его глазах Монтефиори раздавил каблуком свой мобильник (большой аппарат, какие производили в то время) и достал плату, на которой крепились провода и чипы: на каждой детальке блестела крошечная капля серебра. Монтефиори поковырял одну из них, обнажив другой металл, черного цвета: «Через несколько лет вся электронная и авиационно-космическая промышленность будут драться за этот металл. А самые большие запасы находятся здесь, в Конго». Морван не был силен ни в минералогии, ни в финансах, но он знал людей: колтан станет золотом конца века. Француз вытряс конвенцию из старого Мобуту, а итальянец добыл соответствующие средства – и «Колтано» был запущен.

– Я возьму спагетти с сардинами, – сказал он, возвращаясь в настоящее.

– Пусть будут сардины, – кивнул хозяин стола. – Я скучаю по Софии.

– Она в полном порядке. Дети тоже.

– Но эти два недоумка разводятся.

– Вне всяких сомнений.

– Конец нашим планам.

– В этом смысле да.

Подошел официант. Монтефиори сделал заказ. Ни тот ни другой не взяли вина: итальянская вода frizzante их вполне устроила.

– Не уверен, что это была хорошая мысль, – признался Морван.

– Несколько лет они были счастливы. Мила и Лоренцо просто замечательные. Какой редьки еще нужно?

– Какого хрена.

– Ты меня понял. Они избалованные дети: у них совсем не те приоритеты, что у нас…

На протяжении сорока лет старики были союзниками, и связывало их то, что единственно важно: тайна. Тайна их встречи в Заире в 1970-м. Тайна их договора о марганцевых рудниках, а потом о колтановых. Тайна их намерения смешать свою кровь через Софию и Лоика…

Морван и Монтефиори были королями: они объединили свои королевства, соединив детей, как сюзерены былых времен. Их план был безупречен, вот только дети недостаточно любили друг друга – или не сумели договориться.

Им принесли заказанные блюда: bucatini, крупные полые спагетти. Морван знал рецепт наизусть. Фенхель, лук, анчоусы, изюм и кедровые орешки. И конечно же, свежие сардины, которые тушат, пока не выпарится все белое вино…

Как и Монтефиори, он повязал салфетку поверх ворота – больший крестьянин, чем настоящий. Какое-то время они молчали, наслаждаясь тем, что близко к шедевру. Фенхель, сказал себе Морван, весь секрет в фенхеле. Его нужно сначала сварить отдельно в подсоленной воде и оставить эту воду для bucatini. Это решающий момент: первая варка определяет вторую. В Париже Морвану никогда не удавалось добиться такого аромата.

– У нас утечка, – наконец решился он.

– Я видел, что курс взлетел.

– Сволочи покупают во всю мочь.

– Надеюсь, меня ты не подозреваешь.

Морван не ответил, оценивающе разглядывая собеседника. Он утверждал, что в курсе только он сам и его сын. Вранье: Монтефиори тоже посвящен в тайну. Молчание затягивалось. Немногие удостоились уважения Морвана, но итальянец был членом клуба.

– Разумеется, нет.

– Как их остановить?

– Есть у меня одна мысль. Настоящая проблема в другом. Этот скачок курса разбудил подозрения Кабонго, который начал меня доставать. Мне пришлось бросить ему кость.

Кондотьер перестал есть.

– Я заключил сделку, – успокоил его Морван. – Будем эксплуатировать месторождение тайком, а ему платить комиссионные. В некотором смысле так даже надежнее. Он прикроет наши тылы.

Покачав головой с видом полного смирения, итальянец снова взялся за вилку.

– Ты меня слушаешь или нет?

– Слушаю. Как там дела?

– Ничего нового. Вообще-то, эксплуатация уже должна была начаться, но сначала я должен уладить проблему с акциями и найти приобретателей.

– А источник?

– Скоро я буду знать, кто это.

– И что ты с ним сделаешь?

– Заставлю его дать обратный ход. Покупатели послушают его и продадут свои доли. Они поверили ему один раз, поверят и снова.

– Кто купит акции на рынке?

– Кабонго и остальные хотят все заполучить, но мы будем действовать быстрее.

– Они не позволят нам превысить определенную цифру.

– А мы потом перепродадим. Наш лучший козырь – рассредоточение. Раздробить и царствовать спокойно.

Монтефиори покончил со своим блюдом. Он уперся локтями в стол – в присутствии гиганта и мебель, и предметы становились смехотворно маленькими.

– Разве мы уже не переросли эти глупости?

– Назовем это нашим «решительным боем». На операции можно заработать еще несколько миллионов. А после нашей смерти у детей в Африке будет более прочное положение. Ты в деле или нет?

Итальянец собрал хлебом соус с тарелки.

– Я в деле. Это все?

Со вторым пунктом покончили. Осталось объявить последнюю новость. Самое плохое на закуску…

– Нет. Человек-гвоздь вернулся.

Впервые морщины на лице жестянщика дрогнули.

– Что ты хочешь сказать?

– Почитай французские газеты: вот уже несколько недель кто-то убивает тем же способом.

– Где?

– В Бретани. В Париже.

Монтефиори взял свой стакан – его рука была испещрена шрамами и коричневыми пятнами. Не рука, а фреска. На ней читались вспышки гнева, битвы и победы первопроходца.

– Фарабо еще жив? – спросил он, отхлебнув большой глоток.

– Нет, но убийца ему подражает. Пока жертв три. Скоро будет четвертая.

– У тебя есть идеи?

– Не могу выбрать между божьей карой и психом из тех прекрасных времен.

– Должен быть и третий ход, более… рациональный.

Морван придвинулся ближе и продолжил, понизив голос:

– Он пытается впутать меня. Оставляет следы, которые ведут ко мне, выбирает жертв, которых я знаю. Он мстит за своего учителя. Ты не заметил ничего подозрительного вокруг себя?

– Нет.

Он задал вопрос для вида. Жестянщик никак не был связан с той историей. Его взгляд ясно означал: Arrangiati come cazzo vuoi – Разбирайся сам.

– Кто ведет расследование? – все же спросил тот.

– Мой сын. Он работает над делом, и он найдет.

Монтефиори поднял стакан:

– Молись, чтобы он не нашел больше, чем искал.

Морван ощутил тоскливый ком в горле. Если бы его дети узнали о нем правду, это стало бы худшей местью.

– Десерт?

– Нет. У меня самолет в шестнадцать часов.

– Ветер небольшой, самолет взлетит из Флоренции. Держи меня в курсе. Хотелось бы побывать в Париже и поцеловать внуков, но не уверен, что выберу время.

Морван встал и увидел Монтефиори, каким он был сорок лет назад, когда засунул руку рабочего в дробилку под тем предлогом, что тот украл у него килограмм металла.

И последняя новость, которую следовало сообщить:

– Ди Греко умер.

– Все там будем.

– Он покончил с собой.

– Он всегда был психом.

– Я думаю, он как-то связан с этим делом.

– Каким образом?

– Еще не знаю.

Морван надел пиджак и не предложил разделить счет: флорентинец пригласил его.

– Было время прогуляться? – спросил Монтефиори, тоже поднимаясь.

– Да, прошелся немного.

– К ruota, да?

Они пожали друг другу руки.

– Как это ни печально, – улыбнулся Морван, – но именно ты знаешь меня лучше всех.