Грегуару Морвану повезло: несмотря на ветер, самолет приземлился во Флоренции, а не в Пизе, как это частенько случалось. В остальном поездка была отвратительной. Гигант был отформатирован под бизнес-класс или под первый на дальних рейсах, а не под такие куцые перелеты с их болтанкой.

С сумкой через плечо, он пересек маленький аэропорт и поймал такси. Золотистый свет, мягкий воздух, приятное тепло. Наслаждайся настоящим раем и забудь про остальное.

Еще и десяти не было. Встреча у него назначена в полдень, в ресторане на Виа Строцци. У него оставалось время посетить места былых чудес.

Во Флоренции два лишних часа превращаются в два часа истинной жизни.

Он велел отвезти себя на площадь Синьории, но не стал задерживаться перед стоящими почти вплотную монументальными статуями. Не остановился он и перед галереей Уффици справа, сразу направившись в переплетение узких улочек центра. Он чувствовал себя в тепле и безопасности, в непосредственной близости к божественной частице, заложенной в каждого человека. Флорентийское Возрождение было чистым воплощением этой частицы – как и частицы дьявола. Человек превзошел себя во всех сферах искусства именно тогда, когда руки его были по локоть в крови. Морван обожал слова героя детектива «Третий человек» Гарри Лайма. А говорил он приблизительно так: «В течение тридцати лет в Италии были Борджиа, гражданская война и террор. В результате у них появились Микеланджело, Леонардо да Винчи и Возрождение. В Швейцарии было пять веков мира и братства, и что они получили в результате? Часы с кукушкой!»

Он дошел до Пьяцца делла Сантиссима Аннунциата с ее прекрасной крытой галереей сиротского дома. Это совершенное строение с изогнутыми изящными сводами, увенчанными терракотовыми медальонами с изображением спеленатых младенцев, архитектор Брунеллески создал в пятнадцатом веке. Морван с 1987 года делал взносы на счет приюта вместе с Детским фондом ООН. Никто не знал, почему французский даритель питал такое пристрастие к этому месту. Полагали, что его интерес вызван тем, что он и сам потерял родителей в очень юном возрасте (по его собственным словам). Приписывали его щедрость и великолепию самого здания: вершина Кватроченто.

Но настоящей причиной была ruota.

Слева, на краю фасада, была предусмотрена дверца с конструкцией в виде барабана, расположенная горизонтально и ровно той ширины, чтобы туда можно было положить новорожденного. На протяжении веков незамужние матери открывали эту дверцу, клали внутрь своего ребенка, а потом звонили в колокол, чтобы предупредить сестер. Тогда круг поворачивался, и на другой стороне доставали ребенка, так и не увидев лица недостойной родительницы.

Пока утреннее солнце начинало прогревать площадь, а камни словно впитывали его свет, Морван представлял себе младенцев, которые простым поворотом рычага переходили из хаоса в религиозную упорядоченность. Старика завораживал этот механизм, в его представлении символизировавший рулетку жизни – и его собственное проклятие. Если бы та, кто его родила, положила свое чадо на такое «колесо для подкидышей», как говорили в Средние века, жизнь Грегуара сложилась бы совершенно иначе…

– Va bene, signore?

Морван поднял голову и осознал, что встал на колени перед деревянной стойкой, как если бы находился перед алтарем в церкви. Его руки вцепились в решетку. Над ним склонилась монахиня, ее черное одеяние вздувалось под порывами ветра, гуляющего по галерее. Он поднялся с глазами, полными слез. Господи, с годами его шкура истончилась. Он больше не выносит и намека на свое детство. Он купил в киоске бумажные носовые платки и высморкался. Потом ускорил шаг и вскоре стал задыхаться.

Он больше не способен бегать достаточно быстро, чтобы скрыться от воспоминаний. Достал новый платок и вытер покрытое потом лицо, чувствуя, как под рубашкой бешено колотится сердце.

– Это кровь из меня уходит… – пробормотал он.