Когда черные оставили его, Лоик не мог шевельнуть и пальцем. Он провел около двадцати четырех часов со связанными за спиной руками на заднем сиденье машины. Ему дали две передышки: одну, чтобы пописать, и другую, чтобы поесть. Его много раз перевозили с места на место, всякий раз натягивая на голову колпак, который снимали (или не снимали) по прибытии. В любом случае обстановка почти не менялась: грязные паркинги, пустыри, заброшенные промышленные зоны.

Несмотря на постоянную атмосферу угрозы, Лоик чувствовал, как страх отступает, – он догадывался, что отец все сделает, – и его положение незаметно улучшается.

Проблема была в кокаине: ломка мучила его больше, чем страх, удушье или боли в затекших руках. Потребность в наркотике проявлялась приступами, короткими или неотвязными. Иногда на него нападала такая тоска, что он мечтал о смерти. Или его начинали преследовать физические ощущения: приступы холода, спазмы в животе, озноб. А иногда он видел перед собой дорожки, прекрасные белые полосы, к которым он не мог приблизиться. Потом это проходило, и ему оставалось только с новой силой скрипеть зубами в ожидании следующего приступа.

Теперь он был на паркинге один.

Парни сняли с него колпак, перерезали веревки и вытолкнули наружу. У последней использованной ими машины были дипломатические номерные знаки – способ сказать ему: «Можешь запомнить номер, мы неприкасаемые». В любом случае он не в том расположении духа, чтобы запомнить хоть что-то. Он просто подобрал свой мобильник и бумажник, выброшенные в приоткрытую дверцу, и принялся растирать запястья.

Сидя на земле (костюм весь в жирных пятнах – второй загубленный за два дня), он проверил телефон: тот чудом еще не полностью разрядился, но в этой дыре связи не было. Он двинулся к выходу нетвердой походкой – голод, ломка, онемение… Его шаги отзывались эхом в пустом пространстве. Где я? – подумал он. Потом расставил приоритеты. Прежде всего, сориентироваться: может, он совсем рядом с Парижем, а может, на другом конце Иль-де-Франс. Дальше, нужно найти банкомат с наличными – ему вернули только кредитные карточки.

Снаружи его встретил мертвящий пейзаж промышленного пригорода. Длинный проспект, утыканный фонарями, черными параллелепипедами и заводскими трубами. Он мог быть в Нантере, Женвилье или Иври-сюр-Сен. Лоик зашагал, оглядываясь в поисках дорожного указателя, когда к нему вернулась главная его тревога: Мила и Лоренцо. Во время приступов он постоянно о них думал: сегодня пятница, и это его выходные. Кто забрал их из школы? Предупредили ли их мать? Предпринял ли Старик срочные меры? Он был уверен, что да.

Позвонил Гаэль – его заместительнице по детям, когда он бывал занят. Сестра успокоила его несколькими словами: она у него дома, малыши уже спят. Взамен она потребовала объяснений, он отговорился чем-то туманным. Потом она спросила о ремонте у него в квартире, он ответил что-то еще более уклончивое.

– Я приеду через полчаса.

Он только что увидел указатель: «Стен». Значит, он на севере от Парижа. Проверил сообщения: за двадцать четыре часа их было около тридцати. Единственные, которые его интересовали, были отцовские. Морван звонил уже дважды. Он, конечно же, знал, что Лоика должны выпустить, но хотел проверить «лично».

Одним нажатием кнопки Лоик перезвонил. Странный гудок.

– Ты выбрался? – спросил Старик своим грубым тревожащим голосом.

– Они меня только что выпустили, да. Что ты сделал?

– Потом объясню. Я сажусь в самолет.

– Куда летишь?

– В Париж. Я сейчас в Киншасе. Пришлось провести переговоры на высшем уровне.

– Ты… ты заплатил?

– Нет. Но у нас мало времени, чтобы доказать наши благие намерения.

– Какие благие намерения? В чем нас упрекают?

Морван уклонился от ответа:

– Кабонго сдал мне имя трейдера, скупающего пакеты акций.

– Как он его достал?

– Он не такой раздолбай, как ты. Некто Серано.

Лоик едва не выругался вслух. Прошлой ночью он так и не сумел ничего из него вытянуть.

– Я его знаю.

– Пойдешь к нему и заставишь все выложить.

– С какой стати ему мне отвечать.

– Сам разберешься. Мы должны найти покупателей. Это наш единственный шанс убедить негритосов!

Лоик провел рукой по лицу. Ему показалось, что он прикоснулся к трупу.

– Я… я не сумею.

– Тогда обратись к Эрвану.

Упоминание о брате вернуло его к жизни.

– Он придет, выбьет ему зубы, а я получу информацию, так, что ли?

– Он умеет быть убедительным.

– Не знаю, в каком мире ты живешь, папа. Дела, о которых идет речь, не решаются кулаками. Мы говорим о бирже, а не о салуне!

Прошло несколько секунд. Лоик подумал было, что связь прервалась, но голос отца вернулся с неотвратимостью тяжелой секиры:

– Я сажусь в самолет. Возвращайся к себе и прими ванну. Гаэль позаботилась о детях. Завтра утром пойдешь к Серано.

– Говорю ж тебе…

– А я тебе говорю, что весь мир – один большой салун. Твои финансисты не сто́ят и кучки навоза под сапогами моих ковбоев. Брат пойдет с тобой, и, можешь мне поверить, Серано вам в пояс кланяться будет за то, что его зубы остались целы.