Гаэль функционировала совершенно автономно, как компьютеры в случае грозы или короткого замыкания. Она не получала ни энергии, ни ощущений от внешнего мира. Однако в своем полусне она ощутила звук медленно открывающейся двери палаты. Но не сразу узнала силуэт на пороге.

Ей пришлось зажечь свет, чтобы приглядеться: последнее из лиц, которые она ожидала увидеть здесь. София Монтефиори собственной персоной.

– Можно войти?

Было около четырех утра (ей вернули часы), а София сияла. Она обладала неувядаемой свежестью, неизменной жизненной силой вечных снегов – ни времен года, ни передышек, постоянная красота.

– Конечно, – хрипло отозвалась Гаэль, машинально приглаживая волосы.

Итальянка взяла стул и устроилась рядом с кроватью.

– Ты пришла с Лоиком?

– Придется тебе привыкнуть видеть меня без него.

– Конечно… – ответила она слабым голосом. – И копы тебя пропустили… в такой час?

– Ты забываешь, что моя фамилия тоже Морван.

Гаэль улыбнулась. Хотела было укрыться за привычной агрессивностью, но душа уже не лежала.

– Ты в курсе? – спросила Гаэль, с усилием приподнимаясь.

– Лоик мне позвонил.

– Я хочу сказать… в курсе всего?

София кивнула, доставая пачку сигарет:

– Здесь ведь можно курить?

Запах в комнате был сам по себе ответом. Гаэль посмотрела на невестку, прикуривающую «Мальборо». Она всегда завидовала ее коже, но сегодня все изменилось: вблизи было видно, что у Итальянки круги под глазами, а кожа блестит, как скверный жир. Она также с удивлением заметила морщинки в углах глаз: их называют «гусиные лапки», но скорее это орлиные когти. Из-за развода?

– Хочешь сигаретку?

– Нет, спасибо. Накурилась уже. Очень мило, что ты пришла меня навестить.

– Я хотела кое о чем с тобой поговорить.

Всякий раз, когда веки ее смыкались, возвращался убийца в капюшоне. Гаэль вновь открывала глаза, но становилось еще хуже: на бежевых стенах она видела сведенные судорогой тела Жака Сержанта и санитара.

София завела какую-то дикую нескончаемую историю о том, что их отцы, как оказалось, давным-давно знакомы и тайно организовали брак между детьми, чтобы объединить свои доли в «Колтано». Она выглядела настолько поглощенной своими открытиями, что даже не подозревала, насколько они ничтожны по сравнению с жестокостью сегодняшней ночи.

– Что ты об этом думаешь?

Гаэль вздрогнула: с какого-то момента она просто отключилась. Усталость. Успокоительные.

– То есть? – пробормотала она наугад.

– Что ты думаешь о союзе, который я предлагаю?

– Союзе?

– Их надо поставить на колени. Мы должны найти способ…

– Брось. Я уже не в теме.

– Как это? Почему?

– Может, из-за прыжка с третьего этажа. Или из-за покушения на убийство. Пока не решила, – бросила она задумчиво.

София взяла ее за руку.

– Я понимаю тебя, – сказала она укоризненным тоном, который означал прямо обратное. – Но нельзя же все им спускать. Эти говнюки манипулируют нами с момента рождения и…

– Чего ты хочешь? Разорить их? У тебя нет своих средств, и ты разоришься вместе с ними. Что ты можешь на самом деле доказать? Что они устроили твой брак? Это даже не правонарушение с точки зрения французского законодательства.

Графиня отодвинулась на стуле с разочарованным видом:

– Я тебя не узнаю.

– Я себя тоже, но мне это даже нравится.

София поднялась, не дав себе труда разгладить юбку. Модель от «Хлоэ», которую Гаэль приметила на авеню Монтень. «Для Итальянки, – сказала она себе тогда, – не для меня».

София уже стояла на пороге, но спохватилась и вернулась обратно. Лицо ее совершенно переменилось: и гнев, и разочарование испарились.

– Я хотела сказать тебе и еще кое-что…

Наконец… Гаэль чувствовала с самого начала, что та пришла не только для того, чтобы справиться о ее здоровье или затеять заговор против их отцов.

– Я спала с твоим братом.

– Вы ведь еще женаты, разве нет?

– Не с Лоиком, с Эрваном.

Гаэль залилась искренним смехом. Она не удивилась: Итальянка и Фашист всегда нравились друг другу – и, конечно, имели много общего, – хотя сами того не подозревали.

– Осторожней, – пошутила она, – он здорово прикидывается, а на самом деле еще больший псих, чем Лоик.