Глава седьмая

Сирия

День отдыха прошел без приключений. Сменяясь, каждый дозор коротко докладывал командиру обстановку, и в этих докладах не было ничего необычного. Лишь однажды в небе километрах в десяти к югу пролетела пара российских бомбардировщиков Су-34. Пролетела быстро и почти беззвучно – до бойцов группы донесся только слабый гул турбин.

За час до захода солнца Новиков поднял группу. Кто-то ополоснул лицо водой из фляжек, кто-то сразу занялся приготовлением ужина. Марш-бросок, как всегда, ожидался нелегкий, поэтому требовалось подкрепиться…

Полез в ранец и Павел. Аппетита не было, но наполнить желудок калориями следовало – до первого привала предстояло протопать не менее четырех часов. По левую руку от Павла расположился санинструктор Дубов. Этот товарищ поесть любил, особенно в трезвом виде. По правую скоблил вилкой консервную банку гранатометчик Лапин. Отличный парень, несмотря на репутацию бабника.

Сему Лапина товарищи по группе звали Божий Глаз.

Вообще-то он попал в группу Новикова из одной знаменитой разведроты. Тем людям, которые не знают, что такое разведрота, требуется некоторое разъяснение. Разведрота – это подразделение, где вас будут гонять круглосуточно. До тех пор, пока вы не превратитесь в машину выживания и убийства. Разведрота – это нечто выше десантуры. И в столовку они ходят первыми, и в баню, и на плац. И людей убивают первыми. В разведроты набирают отчаянных парняг, «оторвяг». Только некоторые правильные пацаны хотят попасть туда по своей воле. Новиков служил взводным в такой роте, хорошо знал тамошний контингент и с некоторых пор относился к нему уважительно. Во время короткого военного конфликта с Грузией его взвод попал в засаду, и пятеро таких «оторвяг» без раздумий и сомнений пошли на врага врукопашную. Взвод выжил благодаря этим пятерым.

Прозвище Божий Глаз прилипло к Лапину год назад после тяжелой и изнурительной операции в одном из западных мухафазов Сирии, куда спецназовцев отправили вызволять наших врачей, взятых в заложники боевиками из антиправительственной группировки. К тому времени деревенский паренек так «насобачился» стрелять по отвесной траектории из подствольного гранатомета, что совершил натуральный подвиг. Правда, за такие подвиги орденов не давали, но по всему Управлению сразу же прошел слух о его меткости.

Группа подбиралась к лагерю боевиков по лесистой низине и внезапно натолкнулась на пост охранения. Боевики, что называется, «дали со всех стволов», случился короткий и кровопролитный лобовой бой, после чего обе стороны, не желая по дури терять людей, откатились в разные стороны.

Наши, как когда-то учил генерал Шаманов, не полезли на рожон, а стали дожидаться «брони». По радио им сообщили, что по горной дороге спешат четыре «коробочки»: два Т-72 и две БМП с сирийскими экипажами. Шаманов дорожил человеческими жизнями и всегда говорил: «Мне люди дороже, я никуда не спешу. Не возьму склон сегодня, возьму завтра, снесу «Градами» или «восьмидесятками» – главное, чтобы вы были целы и вас потом дождались дома невредимыми». Такая позиция страшно бесила чеченских «духов». Они соглашались биться и умирать вместе с русскими, но совершенно не были готовы захлебываться землей и кровью под осколками «Градов» на виду нахально загорающей под горным солнцем российской армии и всего мирового сообщества. Тогда они и объявили за голову Шамана премию в пятьдесят тысяч долларов. Объявили так, на всякий случай – вдруг из жадности какая-нибудь сволочь из шамановской армии по пьяни застрелит генерала и уйдет в горы. На войне всякое случается. Но таких у Шаманова не нашлось, как не нашлось их и у Рохлина.

Парни из группы Новикова залегли в приямках, лениво постреливая в сторону сирийских боевиков. Те так же лениво отвечали «в никуда».

Каким-то неведомым образом сирийцы догадались, что к лагерю пожаловал русский спецназ. Видать, знали, что наши не бросают своих в беде.

И тут в горной лесистой лощине раздался громкий голос араба, знающего русский язык:

– Ну что, получили?! Мы вас сегодня будем резать! Всех по одному, мать вашу!..

И так разошелся он, используя непечатные выражения, что спецназовцы даже приуныли. Мат этот продолжался без остановки минут двадцать, а «коробочки» все не подходили.

Кто-то из ребят начал стрелять на звук. Но безуспешно, и это еще больше раззадорило боевика.

– А ты попади, Иван-дурак! Руки у тебя не на то заточены, неверный! Тебе топором дрова рубить, а не из автомата стрелять, Семен!

Лапин услышал свое имя и слегка охренел. «Вот сука! – подумал он. – Ладно, посмотрим…»

Сема стал прикидывать, где засел этот проклятый полиглот…

Получалось, что сириец пристроился в ямке, прямо на дне высохшего ручья. В той ямке, в которую Семен скатился, когда неожиданно начался бой.

Стал он прикидывать, на сколько метров отполз от того укрытия. Потом задрал автомат, что-то считая про себя под обидные матерные выкрики араба.

«Ну, с богом!»

Подствольник с характерным звуком выплюнул гранату. Через несколько секунд раздался приглушенный хлопок.

И тишина. Полиглот замолчал.

Вскоре подошла техника. Бой был скоротечным – не более пяти минут. Часть боевиков была уничтожена, часть отошли в горы. Наши взяли лощину и следующую возвышенность, с которой открывался просто идеальный вид на лагерь боевиков радикальной оппозиции.

Осматривая поле боя, ребята с удивлением нашли полиглота-матерщинника. У него была полностью оторвана челюсть и снесена половина лица. Семкина граната попала ему в голову, а возможно, и точно в рот. Это был высший пилотаж в стрельбе из подствольного гранатомета. С тех пор Лапина и окрестили Божий Глаз.

Ну а врачей тогда освободили и вскоре вернулись вместе с ними самолетом в Москву.

– Все, граждане, подъем и в путь, – прикопал остатки ужина майор Новиков. – Сейчас двадцать один тридцать. Через полчаса кратковременно тормознем для сеанса связи с Москвой.

«Граждане» завозились, также по давней традиции закапывая пустые пакеты и консервные банки.

Спустя пять минут группа из десяти человек исчезла в сгущавшихся сумерках.

– «Башня», я – «Равелин».

– «Равелин», «Башня» на связи. Докладывайте.

– Добрый вечер. Нахожусь в одном переходе от первой точки. За истекшие сутки наткнулись на пару автоцистерн, перевозивших нефть к северному соседу. Взяли старшего. Результаты допроса связист отправит отдельным файлом.

– Понял. Узнали что-нибудь серьезное?

– Нет. Пара имен, маршрут перевозки и точка конечной доставки, где принимают товар.

– Неплохо. «Равелин», выйди на связь со мной по прибытии в первую точку – возможно, план для группы немного изменится.

– Понял, «Башня».

– До связи…

Все четыре часа до первого привала Новиков шел замыкающим группы и, глядя на спотыкавшегося впереди Дубова, обдумывал слова генерала: «О каком изменении плана он говорил? Может быть, в Москве скорректировали время или маршрут движения? Или предстоит решать другие задачи?..»

Впрочем, гадать было бесполезно. Шестопалов имел некоторую особенность характера: огорошивал крайне неожиданными новостями в самый последний момент.

– Паша, может, передохнем, а? – отвлек от размышлений тихий голос санинструктора.

– Устал, Костя?

– Не то слово. Ног уже не чувствую.

Посмотрев на часы, майор отвлекся. Нога поехала по склону – едва удержался рукой за камень.

– Черт, – выругался он.

– Цел? – помог встать и вернуться на тропу Дубов.

– Цел. Только ногу, кажется, распорол.

– Ну-ка покажи…

Открыв обычную армейскую аптечку, любой спецназовец поймет, сколько там лишнего. Аптечка профессионального диверсанта укомплектована всего тремя видами лекарств: обезболивающим, обеззараживающими таблетками и сильным антибиотиком. Все остальное – перевязочный материал. И только санинструктор, если таковой имеется в группе, несет в ранце приличный запас медикаментов и инструментов. Дубов таскал с собой много чего, и несколько раз его причиндалы оказывались очень кстати.

– Передай дозорному, чтоб подыскивал место для привала, – сказал майор подошедшему Кудину.

Протопав еще метров триста, группа остановилась в глубокой ложбине меж двух отрогов. Растительности здесь почти не было, но от прохладного ветра и лишних глаз бойцов надежно укрывали возвышенности.

Первым делом Новиков выставил дозор чуть повыше бивака. Затем уселся на траву и отдал себя в распоряжение санинструктора. А пока тот обрабатывал рану, включил устройство навигации и, установив место, обозначил его на карте.

– До турецкой границы далеко? – усаживаясь рядом, справился Лихачев.

– Восемь километров.

– Ого! Совсем близко.

– Да, здесь надо включать максимальное внимание.

– Что там у тебя? – подсветил фонарем капитан.

– Ерунда. Сейчас Костя перевяжет, и забуду…

Спустя несколько минут рана была забинтована. Народ утолял жажду, жевал шоколад, галеты или просто отдыхал. Сидевший рядом с Новиковым санинструктор копался в рюкзаке и ворчал:

– Жизнь поставила Россию с Израилем в схожие условия. Кругом одни пидарасы и ООН. А теперь еще ИГИЛ, Турция, богатеющая на левой нефти, мутят воду во всем регионе. Уроды. Спасу от них нет…

– О, Костян, да ты у нас философ! – негромко хохотнул Славка Кудин.

– Чтобы стать философом, надо совсем немного – или мало зарабатывать, или неудачно жениться, – возразил Дубов.

Кто-то добавил:

– Или бухать, как наш Костя.

Бойцы начали беззвучно ржать. Медик же продолжал что-то искать в ранце и улыбался…

Да, в свободное от командировок время Костя пил по-черному. Его типаж можно было охарактеризовать тремя словами, начинающимися на букву «Б»: беспредельно бухающий ботаник. В медицине он разбирался неплохо и, окончив медучилище, три года проучился в медицинском университете, пока руководство не отчислило за постоянные прогулы.

В начале своей армейской карьеры он работал в медсанчасти бригады спецназа. В придачу ко всем перечисленным карьерным недостаткам Костя еще и попивал на работе. Хотя уверял, что невкусно. Вследствие частого злоупотребления алкоголем у него здорово подсело зрение, и он ни черта не видел, пока не водружал на нос очки с толстенными линзами. Однако эти несчастные очки он постоянно терял, ломал или разбивал. Дубов и в трезвой жизни был грузноват и неповоротлив, а уж по пьяни вообще терял всякую координацию. Жил он в общаге в отдельной комнате; помимо пьянки увлекался коллекционированием старых грампластинок, коих в старом шкафу пылилось несколько сотен. По сути, он был неплохим парнем: простым, добрым, не обидчивым. На запястьях носил фенечки, на башке – хайратник. К тому же слыл человеком образованным и умным. Даже знал, что земля круглая и что яблоко треснуло по голове не Птолемею, а Ньютону.

У Новикова давно сложились с ним приятельские отношения – еще до зачисления Константина в группу спецназа. После особенно сложных командировок Павел звал приятеля в гости или приезжал к нему сам. Они затаривались спиртным с закуской и расслаблялись по полной. Иногда, здорово набравшись, Дубов плелся к шкафу и вопрошал:

– Хочешь, я тебе одну пластиночку поставлю?

И начинал рыться в пыльных полках. Из-за отвратительного зрения он доставал их по одной и пытался разглядеть круглую наклейку. Аккуратно вертел диск и так таращил бесноватые глаза, что становилось жутко.

Однажды он таким взглядом морально уничтожил двух гопников. Пошли они с Павлом докупить спиртного. Костя остался на улице, майор зашел за парой бутылок в магазин. Возвращается, а у крыльца двое лысых парней в адидасе в страхе отступают от Дубова. Увидели Павла и давай кричать:

– Забери этого психа! Скорее забери!..

– Костя, в чем дело? – поинтересовался майор.

– Да кто-то закурить попросил из темноты. Я хотел рассмотреть, кто…

«Да уж, – подумал Павел, – такой взгляд из темноты! Да еще в упор с наступлением только пластинка с Элисом Купером и выдержит…»

В один из давних вечеров Новиков наблюдал, как Костик дрался. Это была битва двух ботаников. А точнее – иллюстрация к пагубному влиянию зарубежной видеопродукции на мозг человека. Сам конфликт произошел в общаге, но дуэлянты как истинные интеллигенты отправились выяснять отношения на близлежащую стройку. Оппонент встал в позу кока-каратиста Стивена Сигала. Дубов разбежался и, полагая, что он в «Матрице», красиво полетел параллельно земле, вытянув вперед одну ногу. Этакий толстый Нео. Однако фишка заключалась в том, что он практически не видел цели и «Сигалу» даже не пришлось уклоняться. Он только проводил взглядом просвистевшее мимо тело. В результате Костя технично загремел костями в груду битых кирпичей. Пришлось майору останавливать поединок, успокаивать стороны и обрабатывать раны водкой.

В тот же вечер санинструктор впервые отказался от «продолжения банкета» и попросил приятеля взять его в группу.

Выслушав просьбу, Новиков обалдел, а потом надолго задумался. При всех своих недостатках Дубов действительно был неплохим человеком: честным, открытым, добродушным. И к тому же отменным профессионалом. То, что касалось дела, работы и здоровья людей, было для него святым. Как-то раз Павел услышал о Косте такую историю. В смене медсанчасти было три штатных хирурга; один заболел, второй убыл в командировку, третий гулял в отпуске. И санинструктор Дубов оказался на дежурстве один – и за хирурга, и за медсестру, и за себя. О законе подлости помните? В общем, в тот день такое закрутилось! Аварийки, обморочное падение беременной женщины, два огнестрела с местной операции спецназа… Так и пробегал он до вечера, даже пообедать не успел.

Сдав смену, отправился Костя домой в общагу. Шел практически на автопилоте, потому что голова перестала соображать. В таком состоянии и забрел по пути в кафе. Заказал что-то покушать и… пришел в чувство от слов хозяина кафе:

– Наверное, у вас сегодня тяжелый день был, доктор? Вот сто пятьдесят коньяка за наш счет – выпейте, расслабьтесь.

– Ну да, сегодня подряд несколько операций в приемном. А как вы узнали, что я медик?

– Вы официантке сказали, что закончили и можно собирать инструмент.

– Черт… Действительно… Простите, задумался.

– Ничего страшного. Я раньше сам работал на «скоряке» и знаю, какой аврал случается в приемном отделении. В общем, такси я вызвал, езжайте домой, отдыхайте…

Вот таким был санинструктор Дубов.

– Что ж, я поговорю с начальством по твою душу, – сказал Павел. – Но у меня есть три условия.

– Давай, озвучивай! – воодушевился приятель.

– Во-первых, ты должен испытать себя и попробовать не пить хотя бы дней десять. Мы в командировки берем с собой лишь пару фляжек крепкого алкоголя и делаем по глотку перед отдыхом – для более крепкого сна.

– Попробую, – неуверенно кивнул медик.

– Во-вторых, тебе необходимо сделать операцию по коррекции зрения.

– Да-да, согласен. Я и сам давно об этом подумывал. А третье?

– Третье условие – твоя физическая подготовка. Тебе следует побегать по утрам, походить в бассейн и в тренажерный зал – потягать железо. Мы ведь за ночь порой проходим в быстром темпе до пятидесяти километров по весьма непростой местности. Часто приходится переплывать реки, карабкаться по крутым склонам. В общем, сам понимаешь: чтобы не стать обузой для группы, ты должен над собой поработать.

– Сколько у меня времени?

– Думаю, месяца полтора.

– Я справлюсь, Паша. Обещаю.

– Справляйся. А я за это время постараюсь уговорить Шестопалова. Я давно его просил усилить группу санинструктором. А-то мы дважды раненых ребят до родной земли не довозили…

В следующий раз они встретились дней через десять, и Новиков был приятно удивлен метаморфозой: Костя посвежел, повеселел и сбросил килограммов восемь лишнего веса.

– Слушай, если ты не собьешься с правильного курса, то в следующую командировку поедем вместе, – радостно сказал майор. И добавил: – Кстати, я говорил о тебе с генералом. В принципе, он не возражает, но прежде хочет на тебя взглянуть.

У Дубова получилось. Взяв себя в руки, он привел физическую форму в надлежащий вид, пить стал в разы меньше, а в известной клинике исправил зрение. И в итоге после личной встречи с Шестопаловым был зачислен в штат группы Новикова.

Наконец под утро группа прибыла в первую точку, и Новиков сразу же доложил об этом в Москву. Лучше бы не докладывал…

С самого начала операция шла нештатно.

Сначала накрылся бронзовым тазом долгожданный отпуск.

Потом генерал Шестопалов поставил малопонятную задачу по поведению разведки в приграничной с Турцией полосе. Лучше и привычнее было бы получить приказ покрошить головы тем, кто занимается незаконной перевозкой нефти или что-нибудь в этом роде. А тут крадись по ночам как герой-любовник. В общем, не задача, а цирк с конями. Только в связи с кризисом окна в цирке побило, а кони передохли. И теперь по пустой арене гуляет пахнущий навозом ветерок.

Окончательно настроение испортила травма ноги. Проехав на склоне по какому-то заостренному камню, Новиков получил приличной длины порез мягких тканей чуть ниже колена. Дубов, конечно, обработал рану, сделал пару уколов, но дискомфорт при ходьбе все равно ощущался. К тому же кровотечение продолжалось – Павел чувствовал, как повязка намокла и стала тяжелее.

Матерясь про себя, он вернул связисту трубку от станции спутниковой связи. Только что генерал скорректировал задачу. Точнее, не скорректировал, а поставил совершенно новую.

Теперь группе надлежало не фиксировать проезд и проход по приграничным дорогам боевиков из Турции, а уничтожать цистерны с нелегальной нефтью. Конкретно – взрывать все, что двигается с турецкими номерами в обе стороны. Ну и, конечно, фиксировать на цифровую аппаратуру движущийся с нефтью транспорт.

– Турецкие контрабандисты покупают нефть у боевиков Исламского государства в немалых количествах, – открытым текстом сказал Шестопалов. – Они сами перевозят купленную нефть на собственных грузовиках, так что ошибки быть не может. Заметите турецкие номера – уничтожайте. За сутки через границу транспортируется до сорока тысяч баррелей, за что боевики выручают до полутора миллионов долларов. Для них это очень приличные деньги, и ты со своими ребятами должен уменьшить этот поток…

С одной стороны, данная задача была привычнее и понятнее. С другой – если бы о ней известили до начала операции, то оружие и снаряжение бойцы взяли бы с собой совершенно другое. И уж, конечно же, разжились бы управляемыми фугасами. С ними-то выполнять такую задачу – одно удовольствие.

Новиков снова развернул карту и подсветил небольшим фонарем – небо начинало светлеть, но солнце еще находилось далеко за горизонтом.

– Ближайшая дорога находится в двенадцати километрах северо-восточнее первой точки, – шептал он, елозя пальцем по плотной бумаге. – Днем отдохнем, а вечерком двинемся в ту сторону. Дорога асфальтированная, значит, обязательно кто-нибудь поедет. Только есть одна проблемка…

Его палец завис на дальнем склоне горной гряды, стоявшей на пути к цели. Судя по изогипсам, почти сливавшимся в сплошной штрих, крутизна данного спуска была предельной.

Новиков вздохнул.

– Придется использовать альпинистское снаряжение…

Всевозможных веревок бойцы группы всегда брали с собой в большом количестве. Имелась тонкая леска для растяжек и сигнальных мин. Был в запасе обычный шнур для того, чтобы связать пленного. Для операций в горной местности или в условиях города прихватывали простую парашютную стропу и специальный фал, используемый альпинистами. Стропа была достаточно прочной и тонкой. Ну а надежнее специального фала, изготовленного с применением кевларовой нити, еще никто ничего не изобрел.

Мотки лесы, стропы и обычного шнура таскали во внешнем отделении РД. Фал – на поясах. Единственным минусом такого прочного шнура были его плохая гибкость и чрезвычайная упругость. Хороший пояс шириной в шесть петель давал пятьдесят метров армированного фала. Причем на роспуск уходило не более тридцати секунд.

Ранним утром группа взобралась на вершину гряды и осторожно подошла к опасному спуску.

– Ого, – присвистнул санинструктор. – Да тут костей не соберешь.

– А ты их не разбрасывай, – подмигнул Кудин.

– Ничего, как-нибудь спустимся, – прогудел снайпер. – Какая тут высота, командир?

– До верхнего «балкона» – сто двадцать метров. До нижнего чуть меньше.

Скала, по которой предстоял спуск, в действительности не была отвесной. Ее уклон составлял градусов десять-двенадцать. На тренировочных сборах бойцы группы преодолевали и не такие препятствия. Но одно дело тренироваться в мирных условиях на российском Кавказе и совсем другое – лазить по горам на территории противника.

– Распускайте фалы, – скомандовал майор. – Делаем две связки. Каждая из четырех пятидесятиметровых кусков. Одна – основная; вторая – страховочная.

У края пропасти закипела работа. Четверо готовили связки. Четверо проверяли и настраивали альпинистское снаряжение: стальные карабины, магнезию, страховочные системы, спусковые устройства, связки, стяжки, зажимы, пластыри, ролики, проушины, блоки… Двое вбивали в скальную породу болты и монтировали на них шлямбуры.

Через час все было готово и группа приступила к спуску.

Вниз шли по одному с отдельной верхней страховкой для спускающегося. Это был один из самых надежных способов, многократно испытанных в горных операциях. Правда, страхующий при данном способе тоже подвергался немалому риску и мог потерять контроль над веревкой. Труднее всего приходилось последнему – его страховать было некому. Поэтому последним в таких спусках, как правило, шел Новиков.

«Не сложнее, чем затяжной прыжок с парашютом», – успокаивал он сам себя, зависнув на фале. И припомнил свой первый прыжок на первом курсе военного училища…

С раннего утра в казарме было радостное оживление.

Прыжки! Наконец-то!!

Но на аэродроме оживление поутихло. Многим курсантам стало жутковато, и начал выплескиваться через край черный юмор, которым каждый старался нивелировать страх. Если кто-то криво ухмыльнется с мыслью: «Тоже мне, слабаки!», значит, он из тех, кто поддерживает парашютный спорт только сидя на диване, а в воздух так и не рискнул подняться.

Прыжки начались с инструктажа, похожего на страшные истории Хичкока.

– Если вы падаете в водоем… Если вы летите на провода ЛЭП… Когда вас несет на купол товарища… Если ваш купол зацепился за стабилизатор самолета…

Несмотря на то что ранее на занятиях им долго и детально вдалбливали все действия в особых случаях, инструктаж продлился около трех часов. После его окончания попрыгали по очереди из стоящего на бетонке самолета, затем отправились на вышку с площадками в триста, шестьсот и девятьсот метров. Уже там начался естественный отбор: вывих ноги или перелом ключицы – езжай отдохни в санчасти.

Следующий этап назывался «игрой в допрос разведчика». Курсантов повесили на штапели, чтобы почувствовали, как можно управлять парашютом. Болтаешься на лямках, а инструктор вопросики каверзные задает о том, что делать в такой-то ситуации. Не ответил – свободен. Однако там отбор был весьма условный – после штапеля к прыжкам допустили даже тех, кто не ответил вообще ни на один вопрос.

После медкомиссии курсантов ждал на рулежке обычный Ан-2, именуемый в народе «кукурузником». Внутри этого «лайнера» молодые парни впервые узнали, как себя чувствуют продукты в блендере. За полминуты пробега он разогнался до ста семидесяти километров в час. При этом его трясло так, что всем казалось – быстрее разобьешься на самолете, чем с парашютом.

Самолет оторвался от полосы и стал по кругу набирать высоту.

Курсанты опять повеселели: «Давай еще выше, чего так мало?!»

Потом открыли дверь, и пацаны с ужасом глянули вниз – на расчерченную дорогами и полями матушку-землю. Да, все находившиеся в чреве самолета отлично знали, что согласно большинству источников из ста тысяч прыжков смертельным исходом в среднем заканчиваются всего тридцать. Человек с большей вероятностью может погибнуть в автомобильной аварии, чем в результате прыжка с парашютом. К примеру, в подводном плавании количество смертей в два раза выше. Но все это была математика, а впереди маячил овал открытой дверцы.

Новиков стоял перед раскрытым проемом на высоте девятьсот метров с двадцатикилограммовым парашютом за спиной и слушал завывания двигателя. Инструктор постучал по плечу. И он, ни о чем не думая, сиганул вниз.

Его закрутило, дыхание сперло. Это было сравнимо с прыжком в ледяную воду.

Дальше отрепетированное: «521, 522, 523».

Кольцо! Есть кольцо!

Купол! Есть купол!

Чека! Есть чека!

А потом неистовый крик своим товарищам:

– Расчекуйся!

Это кричали все, чтобы ничего не забыть.

Дернул, посмотрел вокруг себя, покрутился – самолетик уже далеко. После трех секунд свободного падения последовали три минуты спуска на парашюте.

Наконец приземление – жесткий удар, два кувырка и гашение купола.

Спуск обошелся без приключений. Если не считать того, что в трех метрах от финишной площадки заклинило стопорный механизм.

Парни стояли внизу и, вытянув к небу руки, ждали приземления командира, а он болтался на фале как отвес каменщика и ничего не мог поделать с проклятой железякой. Пришлось тащить из ножен «Басурманина»…

Вряд ли он мог объяснить, почему так приглянулся этот нож.

Стальной прямой однолезвийный клинок. Без долов, вороненый. Линия лезвия слегка вогнута. Рукоять стальная, полая, с тремя шероховатыми утолщениями. В рукояти имелся пенал с элементами жизнеобеспечения. Вата, таблетки для обеззараживания воды, игла, четыре рыболовных крючка, три ветровые спички. Помимо этого три свинцовых грузила, булавка, пластырь, пять метров лески, три метра нитки, шило, иголка. Утолщенная крестовина могла использоваться в качестве молотка.

Ножны состояли из двух шарнирно соединенных половин с внутренними полостями. При необходимости они выполняли функции резака проволоки и электропроводов под напряжением до трех тысяч вольт. Верхняя половина ножен имела скобы для намотки капронового линя и неотъемный абразивный брусок для заточки клинка.

В полости нижней половины ножен была размещена пила для резки деревянных брусков толщиной до восьмидесяти миллиметров и металлических деталей сечением до одного сантиметра. Легкий нож-гарпун с режущей кромкой, ключом для открывания бутылок и банок, отверткой, гаечным ключом. Обе половины ножен фиксировались в сложенном положении специальной защелкой.

В общем, не нож, а мечта диверсанта.

Одним движением руки фал был перерезан. Секундный полет вниз и… Новиков на руках товарищей.

Коснувшись ногами горизонтальной тверди, Павел освободился от ремней и веревок. Ожидая его спуска, подчиненные зря времени не теряли: снаряга, оружие и прочие шмотки уже были собраны. Все было подготовлено к быстрому уходу из-под нависшей над ними скалы.

– Боря, давай в дозор, – распорядился майор. – Курс – северо-восток. Вперед, парни…

Вытянувшись метров на тридцать, группа двинулась в указанном направлении.