Королева Катерина вставала в пять утра, чтобы успеть привести себя в надлежащий вид до того, как придет время идти к ранней мессе.

В Гринвиче ещё стояла дремотная тишина, когда любимая придворная дама королевы, донья де Салиас, отдергивала расшитый полог на кровати её величества и с пожеланиями доброго утра протягивала чашку с отваром из трав, подслащенных медом. Они улыбались друг другу. Катерина вообще была приветлива в общении со своим окружением, хотя и не терпела фамильярности.

– Да святится имя Господне, – сказала первую фразу королева.

– Во веки веков, аминь, – ответили, склоняясь в реверансе, прислуживавшей в это утро дамы.

Все уже были одеты и прибраны, но, кроме де Салиас, выглядели сонными. Маленькая Бесси Блаунт даже с трудом сдерживала зевоту.

Королева скользнула за ширму, где стоял таз с теплой водой, кувшин для умывания, ароматная мыльная пена в фаянсовой чаше. Катерина скинула с себя рубаху, переступила через неё и стала обмываться, прикрытая от посторонних глаз заслоном ширмы. Она была стыдлива, никто, даже супруг, никогда не видели её наготы. Только по утрам сама Катерина видела свое тело, и оно не радовало ее. Оно уже утратило свою девичью стройность: сказалось пять неудачных беременностей и возраст. Кожа стала рыхлой, живот отвис, талия располнела, а грудь, такая пышная и упругая когда-то, теперь отяжелела, обвисла. Королева сдержала невольный вздох. Да, она уже не так хороша, а её яркий молодой супруг продолжает расцветать. Шесть лет разницы меж ними говорили не в её пользу, а последняя неудачная беременность особенно сильно сказалась на ней. И все же Генрих любит ее. А она его. Любит его сильное мужское тело, его нежную плотскую страстность и ту внутреннюю радостную чувственность, что он разбудил в ней. Однако их постоянные неудачи дать Англии наследника навели Катерину на мысль, что её плотская радость греховна, и она вытравила её из себя, уйдя в религию. Теперь в объятиях Генриха она была покорной и спокойной, не забывая начинать читать молитву всякий раз, как он покрывал ее. Правда, последнее время ей стало казаться, что её религиозность раздражает его, и это её огорчало. Она готова была уступить ему, если бы не была так убеждена, что поступает правильно. И чтобы привлечь короля, уделяла большое внимание своим туалетам, своей внешности, надеясь этим удержать его привязанность. Однако в последнее время стала носить под роскошным бархатом и парчой королевских одеяний грубую власяницу.

Вот и сейчас, когда она надела это жесткое колючее одеяние из грубой шерсти, её освеженная после омовения кожа зазудела, и Катерина ощутила внутреннее мистическое удовольствие. Развязывая завязки ночного чепца, высвобождая волосы, она вышла из-за ширмы и села в кресло перед овальным зеркалом из полированного серебра. Оно отразило её покрытое ранними морщинами худое лицо с дряблым подбородком. Но руки, расплетавшие косу, были все ещё красивыми – нежными, белыми, с тонкими холеными пальцами. Хороши были и волосы – каштановые с легкой рыжинкой, густые и блестящие. Когда она расплела их, они тяжелой массой упали до пола. Генрих так любил её волосы... Она даже улыбнулась этой мысли, но от улыбки резче обозначились морщины в уголках рта, а рядом зеркало отразило нежно розовое, почти детское личико Бесси Блаунт. Катерина с невольным раздражением сравнила себя с хорошенькой фрейлиной, отметила, что Бесси с невольным содроганием поглядела на её шею, там, где жесткий ворот власяницы натер до красноты кожу её величества.

– Сколько вам лет, дитя мое? – спросила её королева.

– В начале мая исполнится четырнадцать.

– Но вы выглядите вполне сформировавшейся девушкой, мисс Блаунт. И вам следует научиться контролировать свои чувства.

Бесси смутилась и случайно стукнула королеву и тут же покраснела, испугавшись своей неловкости. Королева в зеркало улыбнулась ей. Она сидела, выпрямив спину и слегка откинув голову, чтобы девушке было удобнее расчесывать ее.

– Мария, – окликнула она свою испанскую придворную даму.

Мария де Салиас по знаку королевы протерла ее желтоватую кожу отбеливающим лимонным соком, затем при помощи тонкой иглы заполнила рыбьим клеем морщины в уголках глаз и у губ. Слегка припудрив ей лицо, мягкой щеточкой расчесала слишком тонкие и невыразительные брови её величества и нанесла на них и на ресницы более темную каштановую подкраску. Щекам придала смугловатый оттенок румянами из пчелиного сока, а тонкие губы подкрасила розовым кармином. Лицо королевы преображалось прямо на глазах.

– Что бы я делала без тебя, моя дорогая, – сказала королева, и они улыбнулись друг другу в поверхность зеркала.

Затем королеве подали рубашку из тончайшего атласа с пеной кружев у ворота и запястий. Бесси кончила расчесывать волосы королевы, и ещё две дамы заплели их в косы, уложив улиткообразными кругами вокруг ушей, а сверху одели полностью их прикрывавшую шапочку из золотой, расшитой мелким жемчугом парчи. Хотя Катерина и гордилась своими волосами, но считала это непростительным кокетством; роскошь же одежд была положена ей по сану. И все же, когда дамы застегнули её в жесткую решетку стального корсета, она не удержалась и стала требовать, чтобы они как можно туже стянули его в талии. Всё это суета, тщеславие, но ей так хотелось выглядеть стройнее и привлекательнее для супруга! И она только кусала губы, чувствуя, как стальные полосы впиваются в тело.

Нижнее платье она выбрала из красно-коричневой, расшитой золотом парчи со множеством прорезей на рукавах для пропуска буфов. А верхнее с квадратным вырезом и с очень широкими, подбитыми соболем, рукавами из темно-коричневого бархата. Рукава верхнего одеяния было модно отворачивать за локти – так называемый «епископский» фасон. Это позволяло и открывать нижний рукав с буфами, и щеголять соболиной подбивкой верхнего. На голову ей поверх нижней шапочки надели пятиугольный чепец из темно-коричневого искрящегося шелка с ниспадающим сзади легкими складками покрывалом, изящно отороченным по краю тонкой золотистой каймой. Потом подошла очередь драгоценностей. Украшения были слабостью королевы. Она редко когда могла насытиться, перебирая граненые рубины и изумруды, сверкающие алмазы в розетках из тонкого золота, мерцающие сапфиры. Сегодня Катерина выбрала серьги из граната каплевидной формы, такие же темно-красные гранаты свисали с её узорчатого золотого колье. На жесткий корсаж прикололи брошь, усыпанную рубинами. И только перстней Катерина не надевала, так как носила одно обручальное кольцо.

– Миледи, вы великолепны! – улыбались придворные дамы.

– Вы восхитительны!

Катерина довольно улыбалась, хотя в душе и корила себя за слабость к лести. И тут её внимание отвлек шум во дворе: лай гончих, сигнальные выстрелы часовых, хлопанье дверей, голоса суетящихся грумов. Она обрадовалась, поняв, что прибыл Генрих, а когда прибежал паж и сообщил, что его величество ждет её у дверей часовни, чтобы вместе отстоять мессу, она так и засияла, став почти красивой.

Генрих приехал! Катерина летела к нему, как на крыльях, и его теплая, приветливая улыбка затопила её сердце нежностью.

– Простите, душа моя, что провел эту ночь вдали от вас. Все это государственные заботы. Мне необходимо было кое-что обсудить с Вулси и Лонгвилем. Дело касалось выкупа Лонгвиля, а также мы обсуждали перспективы...

Катерина улыбалась и почти не слушала, что говорил король. Любила она его безраздельно, он казался ей её героем, её рыцарем. И сейчас она любовалась его румяным лицом, блеском голубых глаз, завитками пышных рыжеватых волос, ниспадающих на меховое оплечье плаща из-под украшенного брошью берета. С трудом взяв себя в руки, королева заставила себя прислушаться к словам мужа. Чтобы хоть что-то ответить ему, она осведомилась, где Брэндон. Этот шалопай опять отлынивает от мессы?

– Нет, я его сам отпустил. У него много дел. Знаете, вчера мы обсудили возможность возвращения ко двору нашей дорогой сестры Марии. И я поручил Чарльзу привезти ее. Сегодня у него хлопотный день, сборы в дорогу.

До Катерины наконец дошло. Она глянула на мужа радостно и удивленно.

– Энри, ты возвращаешь Мэри? Как я рада!

– Да, душа моя. Ты ведь давно просила меня за сестру. А про себя подумал, что Катерина, наверное, уверена, что Мэри возвращается исключительно ради свадьбы с её племянником Карлом Кастильским. Королева же постаралась скрыть в душе беспокойство, почему возвращение сестры Генрих обсуждал именно с Лонгвилем. Чтобы отвлечься, Катерина сказала, с каким нетерпением будет ждать золовку и готова предложить свои услуги, чтобы помочь Чарльзу со сборами.

В глазах короля появился нежный блеск. Как она все-таки мила и добра, его Кэт. На неё всегда можно положиться. Вот если бы только она родила ему сына! О, они сейчас оба испросят об этом Господа. Ведь не может же Всевышний отказать в такой малости королю и королеве Англии!

И взяв кончики пальцев Катерины в свою большую ладонь, он вместе с ней вошел под свод часовни.

Королева сдержала слово и сразу по окончании трапезы велела послать за королевским шталмейстером.

Брэндон был занят по горло, когда узнал, что его вызывает её величество. С утра он крутился изо всех сил – ведь Генрих велел спешить, а значит, надо проследить, чтобы подобрали наиболее сильных и выносливых лошадей, проверили, в исправности ли фургоны, следовало заняться подбором свиты, выбрать камеристок и горничных, заготовить провизию на дорогу, снарядить охрану... И он только сокрушенно вздохнул, оставляя все дела и отправляясь в покои королевы.

Но когда он узнал, что Катерина собирается помочь ему, он только улыбнулся и, опустившись перед королевой на одно колено, поцеловал край её платья.

– Вы лучшая супруга, какую мог пожелать мой король, – прошептал он, подчеркнуто преданно глядя на её величество. – И лучшая госпожа для его подданных.

– Что вы, сэр Брэндон. Я ведь тоже заинтересована в возвращении нашей Мэри. И чувствую за собой вину, оттого, что принцесса из рода Тюдоров так долго жила вдали от двора.

Помогая Брэндону, королева с чисто женским тактом обратилась к тем вопросам, которые он пока упустил. Принцессу следует вернуть ко двору со всем подобающим блеском, а следовательно, ей нужны наряды, драгоценности и множество мелочей, без которых не обойтись ни одной знатной леди. И Катерина сказала, что лично выделит для принцессы ткани для нарядов, подберет хорошую портниху, выдаст украшения, шали, веера, кожи для обуви и даже отправит с Брэндоном своего личного сапожника. Что же касается свиты, то Брэндону лучше взять всего двух-трех придворных дам, которые обучат Мэри нововведениям этикета, а весь штат лучше набрать в провинции, ведь при дворе женщин недостаточно, а принцессе нужна будет своя свита.

А Брэндон думал, глядя на королеву: «Какое же её ждет разочарование, когда она узнает планы Генриха насчет сестры». Вслух же с готовностью поддержал предложение Катерины и попросил посоветовать, кого её величество предложит ему в качестве спутников. На кандидатуре Гарри Гилфорда они сошлись сразу. Чарльз был с ним на короткой ноге, Катерина считала его безвредным, а главное, с Мэри все это время находилась его мать Мег Гилфорд, и они даже сделают доброе дело, если дадут возможность сыну встретиться с ней. И ещё королева посоветовала Чарльзу взять в свиту милейшего Томаса Болейна, который только недавно прибыл от двора Маргариты Австрийской и не получил ещё никакой должности, а все знают его как человека покладистого и услужливого. Об услужливости Болейна, зачастую доходящей чуть ли не до унижения, при дворе ходили едва ли не анекдоты. Чарльз с королевой даже посмеялись по этому поводу. Однако когда Катерина назвала ещё двоих-троих кандидатов, то Брэндон сразу уловил, что она желает, чтобы в свиту вошли лица из её окружения, которые могут начать настраивать Мэри на происпанскую политику. Поэтому сослался, что ввиду спешного отъезда он не намерен брать с собой много народа. Катерина не настаивала. И они вместе быстро составили список того, что Брэндону следует взять в дорогу, и королева сказала, что предпримет все меры, чтобы у него не вышло задержки.

Она сдержала слово, И пока Генрих то упражнялся в парке в стрельбе из лука, то ходил смотреть предложенные торговцами товары, Брэндон постоянно ощущал помощь Катерины. То и дело от неё приходили посыльные, доставляли все необходимое, помогали делом и советом. И тем не менее, солнце уже перевалило далеко за полдень, когда двор удалился смотреть поставленную вчера пьесу «Хвастливый воин», а Брэндон со своим небольшим обозом переправился через Темзу и двинулся в сторону Саффолкшира. Они ехали по широкому торговому тракту, проложенному к рынкам Восточной Англии. Местность была шумной, оживленной. Но дорога была сносной лишь там, где проходила по твердым породам почвы, или же там, где в болотистых низинах темнели бревна гатей, установленных местной администрацией. Но чем дальше они отъезжали от столицы, тем хуже становился проезд. Копыта коней скользили по талому снегу, повозки то и дело застревали, и приходилось их подталкивать и нещадно хлестать лошадей, чтобы они вывозили на относительно сухое место эти большие, крытые брезентом колымаги. Сидевшие на них женщины визжали и охали, а порой и нервно хохотали, дерзко откликаясь на шутки мужчин. Но порой всадникам, возглавлявшим обоз, приходилось спешиваться и, меся грязь, самим подталкивать огромные колеса фургонов. И если щеголь Гарри Гилфорд отказывался покинуть седло, то услужливый Томас Болейн и даже Брэндон то и дело увязали по колено в грязи, когда вместе с простыми охранниками налегали плечом на стенки застрявших фургонов. Вымазались они необыкновенно, но было весело, они чертыхались, смеялись, перебрасывались бойкими шутками. Чем дальше они оказывались от двора с его этикетом, тем проще становились их отношения, легче обхождение и.когда Брэндон с Болейном вспоминали галантные манеры и торжественный церемониал, с каким столкнулись при дворе Маргариты Австрийской, то даже изумлялись, глядя на измазанную одежду друг друга, – было ли в их жизни все это? А ещё Чарльз Брэндон отмечал про себя, что его миссия с поездкой к принцессе освободила его от тягостной обязанности поддерживать ни к чему не ведущие отношения с правительницей Нидерландов.

Уже совсем смеркалось, когда они, усталые и продрогшие, увидели впереди высокие кровли города Брэнтвуда.

Придержав коня, Брэндон сделал знак Болейну приблизиться.

– Сэр Томас, на этого баламута Гилфорда нельзя ни в чем положиться. Поэтому я бы просил вас проследить за расквартированием и постоем людей на эту ночь.

– А вы, милорд?

– Я оставлю вас. Да не волнуйтесь. Я буду отсутствовать лишь до утра. Мне надо навестить моего тестя, сэра Энтони Брауна, его усадьба Стилнэс вон за той рощей. С рассветом же я приму вновь на себя обязанности главы миссии.

В глазах Томаса Болейна мелькнули одновременно и понимание и робость. Как этот человек может так легкомысленно отстраняться от своего долга? Хотя все знали, что с отцом своей первой жены Энтони Брауном Чарльз поддерживал теплые отношения и по возможности его навещал. И все же... Он молча глядел в сторону скакавшего прочь Брэндона.

В воздухе чувствовался запах унавоженной земли. Деревья стояли ещё голые, через сероватую путаницу ветвей Чарльз ещё издали увидел силуэты Стилнэс-Холла, заметил свет в окнах. И сердце тихо заныло в груди. Здесь он провел свой тайный медовый месяц с Анной Браун, здесь оставил её ради повеления короля, сюда совершал секретные поездки, когда она родила ему дочь, и позже, когда их брак признали недействительным, и он уже считался мужем Маргариты Мортимер. Да и позже... Тут жили две их дочери, и здесь же воспитывались на попечении отца Анны два его незаконнорожденных сына от других женщин...

Когда Брэндон спешился во дворе Стилнэса и увидел вышедшего на крыльцо высокого худого сэра Энтони, он первым шагнул к нему навстречу и обнял. Он любил тестя, хотя и не мог понять его снисходительности и доброты к нему... Как и у Анны.

– Как же я рад видеть вас, сэр!

– Я тоже, Чарльз.

– Где девочки? – спросил Брэндон. Он не осмеливался спросить о других детях, хотя и понимал, что сыновья, проживающие на попечении такого доброго и человека, как сэр Энтони, находятся в хороших руках.

– Уже спят, ты прибыл поздно.

Они вошли в дом. Слуги разводили огонь в камине, накрывали на стол.

– Я привез вам тут кое-что, – сказал Брэндон, протягивая хозяину увесистый мешочек с деньгами, выкроенными из средств на поездку.

Сэр Энтони спокойно принял подношение; заметив с легким укором:

– Безрассудно вот так ездить в одиночку, да ещё с деньгами.

Они ещё долго разговаривали, сидя у камина. Брэндон рассказывал о своей миссии и сообщил, что на обратном пути думает остановиться с принцессой у сэра Энтони, дабы оказать честь этому дому. Но если сэр Энтони сочтет это слишком хлопотным... Хозяин не возражал. В свое время он был приближенным старого короля, помнит Мэри ещё ребенком, и будет рад оказать гостеприимство.

– Я, наверное, утомил вас, сэр, – сказал Брэндон. – Да и поздно уже. Колокола уже с час назад отзвонили полночь.

Сэр Энтони встал, взял со стола свечу.

– Идем, твоя комната всегда ждет тебя.

«Твоя комната...» Их с Анной комната. У Чарльза дрогнуло сердце, когда он увидел кровать под светлым пологом, ларь у окошка, её туалетный столик с зеркалом на подставке. У стены очаг тепло отсвечивал бликами пламени, освещая тихий покой.

Он повернулся к хозяину. В голосе была предательская хриплость, когда он заговорил:

– Сэр Энтони... Спасибо. Спасибо за все. И простите меня...

Тот поднял свечу и, увидев увлажненные глаза зятя, пожал ему плечо.

– Ничего, Чарльз. У меня все хорошо, не кори себя. На все воля Божья.

Чарльз смотрел, как он спускается по лестнице, с прямой спиной и твердо поднятой головой. Только движения старого виконта стали более медлительны и чуть опустились широкие плечи. Брэндон прикрыл глаза. Он любил этого человека. Он любил его дочь. Они были его прошлым, тем прошлым, когда он ещё не был настолько хладнокровен и расчетлив.

Он прикрыл дверь, устало опустился на кровать, почти ласково провел ладонью по светлому с ворсом покрывалу. И неожиданно накатила боль. Он вспомнил, как Анна, подарив ему вторую дочь, умерла в этой комнате, так и не оправившись после родильной горячки. Тогда он жил с ней уже в качестве законного супруга. А до этого были встречи тайком, ведь у него была престарелая и очень богатая жена леди Мортимер. Сейчас Брэндон стыдился своего корыстного брака на вдове собственного деда. Ибо леди Маргарет была на двадцать лет его старше и, пойдя с ней под венец, он полагался лишь на корысть. А Анна... Она ждала его в Стилнэсе. Потому-то он так скоро и покинул свою вторую жену и вернулся к первой. По сути, после такого оскорбления леди Маргарет и слегла, а вскоре и умерла, оставив ему деньги и богатство. Брэндон тогда постоянно слышал колкие замечания за своей спиной, но не обращал на них внимания – ведь теперь он был богат и свободен, и смог вновь, на этот раз с благоволения молодого короля, предстать с Анной перед алтарем. А потом Анна умерла... Теперь он всецело занялся карьерой, но где-то в глубине души у него навсегда осталась пустота, которую ничто не могло заполнить.

Зато теперь он был при дворе одной из самых влиятельных фигур. Второй человек после английского короля, как величали его иностранцы. Король осыпал его милостями – звание шталмейстера, доходная и ни к чему не обязывающая должность смотрителя тюрем Саутворка, должность главного конюшего двора; он получил рыцарский орден Бани, а также выгодное опекунство владений малолетней внучки Норфолка Элизабет Лизл, по сути, дающее ему право на виконтство Лизл... Да, теперь его жизнь была полна милого его сердцу стремительного темпа, блеска и интригующих событий... И только эта пустота внутри... Но у него была дружба короля. И он любил Генриха... И предавал ради своих целей.

Брэндон застонал, сцепив зубы. Порой он был противен самому себе!..

Он заставил себя отвлечься от мрачных мыслей, стал думать о предстоящей миссии, о Мэри Тюдор. И постепенно на его губах появилась улыбка.

Малышка Мэри! Она была так очаровательна, так забавна и мила. Брэндон проводил с ней много времени – это была необременительная и выгодная обязанность. Избалованная принцесса, она была такая остроумная, живая и хитрющая, как лисичка. Будь у него младшая сестра, он бы хотел, чтобы она была такой же, как Мэри Тюдор. Недаром Генрих так любил сестру! Он баловал и лелеял её до того момента, как её выходки не задели его воли, а этого король не прощал. Брэндон тогда даже испугался за принцессу. Когда она уезжала, он вышел попрощаться с ней, хотя мог вызвать этим гнев короля. Но все же Чарльз был привязан к малышке, ему даже не доставало её первое время, а потом он её забыл, даже стал равнодушен к слухам о ней. У него были свои заботы: обязанности при короле, командование судами во время Бретонских сражений на море, потом должность маршала в войнах с Францией, бои, переговоры, победы, где Брэндон открыл для себя, что, хоть он и превосходный воин и администратор, но никудышный стратег. Зато он был неплохим дипломатом, и сдача города Турне, по сути, была его заслугой. Ему ли было до воспоминаний о милой девочке, к которой он некогда был так привязан. Особенно когда он почти покорил правительницу Нидерландов. Почти... Порой Чарльз думал, что если бы Генрих со своей порой бестактной напористостью не вмешивался в их отношения, сам Брэндон достиг бы куда большего в отношениях с Маргаритой, а так она была просто шокирована явным навязыванием ей мужа.

Но Генрих настаивал... Он всегда хотел получать то, что нужно только ему. Причем был убежден, что это необходимо Англии и так хочет Бог. И теперь, возвращая сестру из ссылки, он считал, что ей будет во благо стать женой старого человека... который, однако, был королем могущественной страны. Хотя Мэри с детства приучали, что у принцесс особая судьба, судьба служить и покоряться. Но все же, когда Брэндон думал о ней – она помнилась ему неуклюжим, взбрыкивающим, тонконогим ребенком, но с очаровательным лицом и улыбкой херувима, – он невольно испытывал жалость. Однако все это глупые сантименты. Он сделает все как должно, доставит принцессу, и по пути настроит её на нужное отношение к Франции и союзу с ней, причем, как велел король, не намекая ни единым словом о предстоящем браке. На этом же особенно настаивал канцлер Вулси при их последней встрече, и это заинтриговало Брэндона. Что-то тут не так. Конечно, мало какую юную девушку приведет в восторг мысль о браке с человеком, который годится быть ей дедом, но Людовик – король Франции, и брак с ним возвысит принцессу небывало. Ведь именно к этому её исподволь готовили с детства. Хотя эти три года, что она прожила вдали от двора – четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет – это пора возмужания человека, время формирования личности и создания собственного мнения. И вот тут-то и крылась проблема. Что произошло с Мэри за это время, кроме физического созревания? Она ведь всегда была своенравной и неимоверно дерзкой особой. Брэндон вспомнил, какое насмешливое, злорадное, даже жестокое письмо прислала она Генриху по случаю кончины его первенца, пытаясь отомстить брату за его немилость. Глупо. Генрих тогда был в ярости, и Брэндон, понимая его, тоже сердился на принцессу. И спрашивается, что она добилась? Генрих уже собирался вернуть её ко двору, а в итоге сказал, что знать её не желает, и больше не упоминал о ней. Даже когда Катерина начинала просить его о снисхождении для принцессы, Генрих холодно обрывал её на полуслове. Однако он помнил о ней, ведь она была его сестрой и английской принцессой; и он выделил из казны значительную сумму в три тысячи фунтов, на её содержание. Сумму, какую они с Вулси так расчетливо присвоили себе... Да, для Брэндона улаживание этого вопроса являлось едва ли не самым трудным, однако он надеялся, что давнишняя симпатия, связывавшая его с принцессой, сыграет ему на руку. К тому же он опытный интриган, а она, по сути, стала провинциальной леди, так что ему не составит особого труда обвести её вокруг пальца. И все же... Все эти слухи, что принцесса столь умна, что ведет собственные дела, причем неплохо справляется... И эти вести о её необычайной красоте. С одной стороны, статус особы королевской крови моментально превращает женщину в ослепительное создание, но с другой, Мэри и ребенком была столь очаровательна, что его бы не удивило, если бы слухи не оказались преувеличением.

И неожиданно он ощутил интерес, почти любопытство, а с ними и нетерпение. Да, ему надо поспешить. Ему хочется поскорей выполнить поручение, а заодно и вновь познакомиться с загадочной опальной принцессой. И завтра он выедет как можно раньше... Хотя и не так скоро. Ведь ему ещё предстоит встреча с детьми.

Погода, которая поначалу благоприятствовала путникам, вскоре испортилась. Непроглядные туманы застилали все вокруг, вызывая лихорадку, несколько человек из свиты слегло, и они вынуждены были по пути оставить их. К тому же помощник Брэндона, Томас Болейн, оказался хитрее, чем о нем думали, и уже на следующее утро после возвращения Чарльза из Стилнэса попросил позволения съездить в свой замок в Кенте, куда недавно прибыла из Нидерландов его старшая дочь Мэри Болейн.

– Мне очень хочется увидеть ее, – говорил сэр Томас, не сводя с Брэндона своих темных, выразительных глаз. – Вы ведь понимаете, сэр, каково это, скучать по дочерям. А так я и встретился с моей Мэри, и даже привез бы её с собой. Я ведь примкну к вам при первой же возможности, а так как моя дочь сейчас не у дел, а её высочеству надо будет составлять свиту, то моя Мэри вполне может войти в окружение Мэри Английской.

Так он одновременно убивал двух зайцев. Брэндон не мог отказать ему после того, как в первый же день нарушил обязанности и покинул обоз, а во-вторых, устраивал положение дочери, то есть, получал своего человека при сестре короля.

Да, Брэндон не мог отказать ему, хотя и понимал, что теперь все тяготы пути теперь лягут на него одного, так как Гарри Гилфорд был не тем человеком, на которого можно положиться. Гилфорд более жаловался, чем помогал, а тут ещё Брэндону приходилось по мере продвижения обращать внимание на места, где им следует делать остановки на обратной дороге, дабы её высочество не испытывала неудобств в пути. В Саффолкшир обоз прибыл лишь в первых числах апреля. Тут небо вновь засияло голубизной и, когда они увидели за лесом зубчатые башни Хогли-Кастл, они показались путникам приветливыми и светлыми.

– Наконец-то я смогу встретиться с матушкой, – гарцевал на коне молодой Гарри Гилфорд.

Брэндон улыбнулся, заметив, какими глазами глядит Гарри на дорогу, как сдерживает нетерпение.

– Вы позволите, сэр?

Брэндон только натянул поводья своего гнедого, когда тот едва не сорвался с места за лошадью понесшегося вперед Гарри. И неожиданно сам ощутил нетерпение. Чарльз досадливо выругался, глядя, как его люди возятся подле увязшего в ложбине фургона, из которого вылазили женщины, чертыхаясь, почти как солдаты, и проваливаясь по щиколотки в грязь. Чтобы облегчить работу лошадям, слуги стали вынимать из фургона сундуки. Брэндон с раздражением подумал, что слуги провозятся здесь не менее часа, а ведь они почти приехали.

И Брэндон решился.

– Льюис, Оливер, Джон! Думаю, вы управитесь здесь и без меня. Поторапливайтесь!

И, опустив поводья и пришпоривая коня, он помчался вслед за молодым Гилфордом.

Ворота в замок были открыты, мост опущен. Копыта гнедого зацокали по брусчатке, когда Брэндон въезжал под темную арку ворот. Двое охранников хотели было остановить его, но он помахал у них перед носом свитком с королевской печатью, и они поспешили поклониться, приняли у него коня.

Брэндон огляделся. Здесь было удивительно тихо, словно все вымерли: слышался лишь перезвон железа в кузне, да ворковали, клюя рассыпанный ячмень, голуби посреди двора. Потом Брэндон увидел Мег Гилфорд, обнимающую сына возле одной из хозяйственных построек.

Брэндон не стал мешать их встрече, тихо прошел внутрь. В холле никого не было, Брэндон огляделся. Уютно, по-сельски просто, но уютно. И тут Чарльз, увидев гобелен напротив двери, даже присвистнул от удивления. Двор Маргариты Австрийской, купание мисс Попинкорт, король Генрих, да и он сам в свите его величества. Дорогое бархатистое шитье, жемчужная кайма, золотые нити. Неслыханная роскошь, а главное, как он оказался здесь?

Он не успел додумать, когда на галерее наверху распахнулась дверь и оттуда появилась смеющаяся парочка. Девушка в пестром оранжевом платье убегала от молодого нарядного юноши, но, увидев стоящего посреди зала мужчину в высоких сапогах, широкой накидке и берете с пером, оба замерли.

– Сэр Брэндон! – ахнула девушка.

Он тоже узнал даму с гобелена и, улыбаясь, пошел к ней.

– Мисс Джейн! Какая неожиданная и приятная встреча. А мы-то с Генрихом... с его величеством терялись в догадках, куда делась наша фландрская чаровница? – и он, лукаво улыбаясь, поцеловал ей руку.

Джейн выглядела растерянной и оглянулась на своего спутника, словно извиняясь. Но её манеры были безупречны, когда она представила их друг другу.

– Сэр Чарльз Брэндон, шталмейстер двора его величества. Мистер Боб... Роберт Пейкок.

И вдруг спросила:

– Почему именно вас прислали к её высочеству?

Брэндон деланно наивно моргнул ресницами, но улыбка его была насмешливой.

– Вы имеете что-то против моей кандидатуры? Ранее вы были куда любезней со мной, милая Джейн.

Фрейлина, похоже, смутилась.

– Да, я понимаю. Выбор короля не обсуждают. Вы прибыли за Мэри Тюдор?

– Где все? – не ответил на вопрос Чарльз.

– Они пошли к мельнице. Там сильно поднялась вода в реке от таяния снегов и...

– И ее высочество там? Что, вот так просто поехала поглядеть на это местное диво?

Джейн чуть улыбнулась.

– Мы живем в глуши, сэр. Здесь иные обычаи.

И тут вмешался этот щеголь Боб. Он сказал, что Мэри Тюдор (Брэндона шокировала его фамильярность) вместе со всеми отправилась на реку Гиппинг. Прибыл его отец, Джон Пейкок (опять тон, который намекал, что гость едва ли не из глуши приехал, раз не знает, кто его отец), и они вместе с принцессой поехали смотреть, как обстоят дела на мельнице. Ведь это очень важно! Вода в реке сильно поднялась, и если она прорвет дамбу, может быть наводнение, тогда все мануфактуры и ткацкая фабрика в низине окажутся затопленными, а это судит большие убытки.

Юноша говорил спокойно и с достоинством, но Чарльза это почему-то рассердило. Может, он ожидал от этого провинциала большего раболепия перед важной персоной, а может, его задевал колючий блеск в глазах этого кудрявого мальчишки – тот явно понял, что приезжего и его милашку Джейн что-то связывало. Но Брэндон живо сбил с него спесь, велел проводить себя.

Оставив Гарри в замке помогать встретить обоз, он вместе с Бобом поскакал к реке. Брэндону показалось, что юноша намеренно вел его по самым грязным проездам, и, когда наконец они услышали шум водяного колеса мельницы и голоса, Брэндон был заляпан грязью до самого берета. Однако столпившиеся над обрывом люди сразу увидели в нем знатного господина – они глядели на него с любопытством какое-то время, но потом их внимание вновь привлекла река. Брэндон с сопровождающим спешился, едва кивнув, когда Боб представил ему солидного вида мужчину, своего отца, который сразу стал пояснять:

– Мы не ожидали столь бурного таяния снегов, не ждали, что все эти сугробы сойдут меньше чем за неделю! Вода в реке теперь поднялась гораздо выше обычного уровня, видите, как несется, а ведь обычно Гиппинг тиха, как ягненок. Но сейчас мы опасаемся, как бы её напор не снес дамбу, что расположена выше по течению. Мы, конечно, открыли все шлюзы на всю высоту, чтобы вода проходила как можно скорее... Но если дамба рухнет и мельничное колесо не сможет вращаться с такой бешеной скоростью...

В его голосе явно чувствовалось волнение. Брэндон невольно склонился над обрывом, глядя туда, где большое мельничное колесо, потемневшее от воды и позеленевшее от водорослей, вращалось с неимоверной скоростью, вздымая ослепительно белую пену... Угрожающая картина. Даже вид хлопьев пены был зловещим, вода в реке дальше колеса была мутной и желтой, а звуки бешено вращающегося колеса – скрип, стоны, шум воды, создавали адскую какофонию.

– Это серьезно? – спросил он. – Я вижу людей с шестами у колеса.

– Они толкают шестами бревна и мусор, что несет река, ибо он может разрушить колесо.

– Но ведь это неимоверно опасно, – понял наконец Брэндон.

– Иного выхода нет, – вздохнул торговец. – Но эти люди и в самом деле очень рискуют. Здесь, наверху, мы в безопасности, вода вряд ли поднимется так высоко, но в низине... Если дамба рухнет, все вокруг будет затоплено... Многие могут погибнуть.

– Где её высочество? – вдруг встрепенулся Брэндон. Он оглядывался, ища среди столпившихся фигур сестру своего короля.

Молчание Джона Пейкока ему не понравилось.

– Где её высочество, я спрашиваю!

– Ради Бога, не гневайтесь, сэр, – умоляюще сложил руки Пейкок. – Мы пытались отговорить ее. Но леди Мэри никогда никого не слушает. Она вместе с Илайджей и Гэмфри поскакала предупредить крестьян и работников мануфактур, чтобы они как можно скорее покинули эти места, ушли как можно дальше. Её высочество считает себя ответственной за каждого. И... Господи, помилуй!.. Что они делают возле колеса? Им немедленно надо скакать прочь!

Брэндон взглянул туда, куда указывал торговец. Сначала он ничего не понял. Трое молодых всадников на взмыленных конях появились из зарослей и стали яростно требовать убраться расчищавших колесо людей с шестами. По-видимому, это было так, так как те побросали свою работу и побежали прочь. Всадники ещё какое-то время кружили на месте.

– Боже, пусть они уезжают! Скорее! – крикнул едва ли не под самым ухом Брэндона Боб.

– Что происходит? – не понимал Чарльз. – Где принцесса? Я спрашиваю...

Он вдруг осекся. Лошадь под одним из всадников, напуганная шумом и ревом воды, вздыбилась, и пока всадник справлялся с ней, с него слетела шляпа. И Брэндон увидел светловолосую девичью головку с двумя длинными косами. Мэри Тюдор, сестра его короля, в мужской одежде, рискующая жизнью ради каких-то простолюдинов!.. Немыслимо!

И в этот миг все, кто стояли наверху издали громкий крик, указывая куда-то. Среди всеобщего шума можно было различить лишь одно слово: «Дамба!».

Брэндон оглянулся и похолодел. От верховий реки в их сторону с невероятной скоростью приближался гигантский гребень волны, увенчанный желтой пеной. Он катился с шумом и неумолимостью, а внизу, как раз на его пути находились всадники, и с ними – сестра короля!..

– Господи Иисусе! – взмолился Брэндон. Сам не зная зачем, он подбежал к самому краю обрыва.

– Скорее! – кричал он, видя, как трое всадников, пришпоривая коней, помчались прочь.

Это было кошмарное зрелище. Потоки воды с громоподобным шумом налетели на колесо, раздался треск, и оно тотчас разлетелось, как соломенное. Само добротное каменное здание мельницы заходило ходуном, с него снесло крышу. Далее вода кинулась с ревом зверя, затопляя всю низину, вырывая с корнем деревья, круша кустарники. А на противоположной стороне, привстав на стременах, припав к гривам лошадей, неслись три одинокие фигурки. И среди них одна – с длинными светлыми косами.

– Они успеют, успеют, – бормотал рядом Боб. – У них отличные кони, они обгонят паводок.

В какой-то миг, казалось, это удастся, хотя они уже и скакали, разбрызгивая воду, покрывшую землю. И вдруг вороная лошадь под девушкой споткнулась и стала падать.

– Нет! – закричал Брэндон.

Он бросился по глинистому скользкому откосу, на ходу срывая накидку и расстегивая пояс с мечом. Под ноги он не смотрел, неотрывно глядя туда, где рыжая волна накрыла пытающуюся встать фигурку девушки. Это был конец. Но вот первая волна схлынула, пошла дальше, и на мутных волнах он увидел голову принцессы, увидел, как она барахтается, пытаясь удержаться на плаву. Её несло, но она как-то умудрилась ухватиться за ветки росшей на пути залившего низину потока осины. Осина оказалась достаточно прочной, чтобы выдержать напор воды, и хотя её сильно гнуло, но дерево выстояло, а принцесса смогла удержаться за ветки. Пока...

Вода с ревом и шипением проносилась мимо, неся щепки, бревна, мусор. Брэндон почти не понимая, что делает, рванул застежки на ботфорте, и сорвал с ноги один. Второй он снять не успел. Волна окатила ноги, и в следующий миг, втянув поглубже воздуха, он нырнул в её рыжее мутное месиво.

Он был сильным мужчиной и превосходным пловцом. И он понял, что у него есть только один шанс добраться до принцессы – постараться проплыть под водой как можно дольше. Но сделать это оказалось куда сложнее, чем он думал. Его крутило и вертело в ледяной воде, такой холодной, что она, казалось, достигает до самого сердца. Он упрямо греб, пока что-то не ударило его по плечу, перевернуло. С ужасом он стал сознавать, что потерял ориентацию, не зная, где в этом темном ледяном аду низ, а где верх. Воздуха не хватало... легкие разрывались... воздуха, глоток воздуха!

Какие-то бесконечные вихревые потоки подхватили его и вынесли на поверхность. Брэндон даже не понял, где он, жадно хватая воздух. Намокшая одежда и тяжелый сапог стали тянуть его вниз, в этот мутный кошмар и он начал отчаянно работать руками и ногами, стараясь удержаться на поверхности. Оглянувшись, он вовремя заметил, как прямо на него несется по воде бревно. Его бы сбило и уволокло, если бы он не заметил его и не уклонился в сторону, одновременно навалившись за него – бревно удержало его, дало минутную передышку. Усилием воли он заставил себя определить, где находится. И где принцесса?

Бог, видимо, был на его стороне, ибо он оказался даже ближе к ней, чем думал поначалу. Даже слышал её голос, когда она кричала, из последних сил цепляясь за ветви. Краем глаза он увидел лодку, борющуюся с волнами и каких-то отчаянных смельчаков, стремящихся плыть против течения в их сторону, но в следующий момент он уже не думал о них. Они далеко, а он близко к ней! Бревно, которое могло бы погубить его минуту назад, сейчас несло его прямо к осине. Пора.

Он бросил бревно и сильными взмахами поплыл к ней, хотя руки и ноги, казалось, деревенели от холода. Но силы еще оставались, и он сделал то, что задумал. Ещё миг и он уцепился за ветку подле неё. Как раз вовремя, ибо руки Мэри соскользнули по мокрым ветвям, и её бы унесло, если бы он не успел схватить её одной рукой поперек туловища.

– Спокойно, девочка, спокойно, – сквозь сцепленные зубы шептал он ей куда-то в затылок.

И тут же задохнулся от боли, когда что-то тяжелое ударило его под водой. В глазах потемнело, он с силой сжал ветку и лишь через миг услышал стон Мэри – так сильно он сдавил её тело. Чуть ослабив пожатие и стараясь не думать о полученном ударе, Чарльз заговорил:

– Ветка нас двоих не выдержит, а ствол рядом. По моей команде пробуем доплыть до него. Ты ухватишься за ствол, там выше развилка, я попытаюсь на неё залезть, и втяну тебя. Ну, готова?

Он все ещё видел только её затылок. Принцесса кивнула. И почти в тот момент, когда удерживающая их ветка с треском отломилась, они что есть сил сделали несколько быстрых гребков.

Это был отчаянный момент, но у них получилось.

Чарльз успел одной рукой обхватить ствол, а другой рукой подтянуть к себе принцессу. Её руки сцепились вокруг дерева, и он наконец увидел её лицо, глаза, расширенные от ужаса, почти ничего не понимающие...

– Держись, сейчас попробуем выбраться.

Это казалось невероятным, но каким-то сверхчеловеческим усилием ему удалось, подтянувшись на руках, добраться до развилки на дереве. Потом Брэндон протянул ей руку и схватил Мэри за мокрое, скользкое запястье. В какой-то миг ему показалось, что сейчас её рука выскользнет из его ладони, но девушка сама ухватилась за его кисть свободной рукой, и Брэндон, приложив все силы, втащил её наверх.

Все! Сколько прошло времени? Брэндон наконец стал ощущать неимоверный холод и почувствовал, как дрожит рядом принцесса, стучат её зубы. Наконец она пошевелилась, чуть отстранившись от него.

– Чарльз?

Он тяжело открыл глаза. Совсем рядом Брэндон видел её бледное лицо с прилипшими мокрыми прядями, огромные темно-серые глаза. Надо же, а он и не помнил их цвет, а думал, что они голубые, как и у короля.

Но что-то его смутило. Этот взгляд, сияющий, полный оглушающего счастья и обожания взгляд!

– Ты... О, Чарльз, как же я тебя ждала! И ты пришел, мой герой, мой рыцарь... Это лучшее, о чем я могла мечтать!

Ему казалось, что он бредит. Они только что чуть не погибли, их положение и теперь оставалось критическим, а она говорит эти безумные, лихорадочные слова. И – о, небо! – она смеется! Смеется счастливо и упоенно, обнимает его. Конечно, он её спас, но все же...

– Я так ждала тебя... – плача и смеясь одновременно, твердила она. – Я всегда знала, что ко мне приедешь именно ты!..

И вновь этот взгляд. Брэндон вдруг почувствовал, что не может глядеть ей в глаза, что-то забормотал о том, что король желает вернуть её ко двору; Она почти не слушала, все повторяла, что ждала его... ждала... ждала. И слезы на её щеках блестели как алмазы.

Он отвернулся.

– Вода, кажется, немного схлынула. А вон и лодка. Этим молодцам все же удалось добраться до нас.

Слышала ли она его? Видя её счастливую улыбку и упоенный взгляд, он был не уверен в этом. Лишь когда их снизу окликнули, принцесса наконец-то взяла себя в руки.

Брэндон помог ей спуститься, потом слез сам. В лодке было двое молодых парней. Один совсем зареванный, со смазливым глуповатым лицом, который сразу накинул на плечи принцессы теплый меховой плащ и обнял её. Другой, худой и рыжеволосый стал налегать на весла, прикрикнув на своего сотоварища и велев тому грести, смотрел на Брэндона.

– Вы сегодня сделали великое дело для Англии, сэр. Меня зовут Гэмфри Вингфильд, я ваш дальний родственник и горжусь честью быть одних кровей с человеком, имя которого скоро прославится на всю Англию.

– Смотри лучше на воду, родственничек, – заметил Брэндон. – А то, того и гляди, сведешь на нет все мои усилия.

Когда они наконец добрались до берега, их окружила, толпа, люди орали, шумели, едва ли не понесли на руках. Наконец кто-то дал Брэндону теплый плащ, предложил вина, что было как раз кстати, ибо оно согрело озябшее нутро и даже развеселило.

В Хогли-Кастл они прибыли в окружении целой толпы. Леди Гилфорд уже была осведомлена о случившемся, она плакала, обнимая принцессу, потом рухнула в ноги Брэндону, пытаясь поцеловать ему руки.

– Сам Всевышний прислал вас к нам!

– Нет, миледи. Всего лишь король. И он хочет, чтобы я вернул его сестру ко двору.

– Да, да, конечно, – почти не слушая, что он говорит, сквозь слезы бормотала матрона. – Я так взволновалась, когда вы приехали! И почему, думаю, послали именно вас? А Мэри как знала, что это будете вы...

Наконец достойная леди опомнилась, испуганно замолчав, и уже деловым тоном сказала, что прибывшая с Брэндоном свита устроена, сейчас его проводят в его комнату отдохнуть. Сама же Гилфорд займется её высочеством. И, обняв Мэри за плечи, она увела оглядывающуюся и улыбающуюся Брэндону девушку вверх по лестнице.

«А ведь малышка и действительно стала прехорошенькой», – подумал с запоздалым удивлением Брэндон.

С Мэри он вновь увиделся лишь ближе к вечеру, когда передохнул, поел и привел себя в порядок. Надевая чистую рубаху, Чарльз увидел здоровенный синяк на боку. Слава Богу, хоть ребра были целы.

– А ведь я сегодня мог и погибнуть, – заметил он слуге, помогавшему расправить буфы в прорезях его камзола.

– Но вы совершили подвиг, сэр, – улыбаясь, заметил тот. – Его величество обязан вам жизнью сестры.

«А у меня появился повод выпросить у неё прощение или отвлечь от растраты», – подумал Брэндон.

Принцесса приняла его в своем покое. Она уже оправилась от происшедшего, держалась так, словно ничего не произошло. Чарльз поразился её истинно королевской выдержке и силе духа. А он-то помнил ее нежной, болезненной, впечатлительной. Сейчас Мэри, словно на троне, восседала на низком табурете без спинки, прямая и грациозная, изящно уронив руки на пышные складки малиновой юбки. Вокруг стояли ее дамы: леди Гилфорд, Джейн Попинкорт, а также две новые дамы из прибывших – Нанетта Дакр и почтенная Люсинда Моубрэей. Брэндон же глаз не мог отвести от Мэри. Да, эта девочка просто расцвела в глуши! Брэндон с удивлением глядел на её распущенные пышные волосы, придававшие ей романтический и просто волшебный вид, так выделяющий принцессу среди строгих пятиугольных чепцов окруживших её дам. На солнце её волосы показались ему очень светлыми, сейчас же, в полумраке, приобрели золотисто-рыжеватый оттенок, и волнистой массой обрамляли её лицо, ниспадая на плечи пышными волнами, завиваясь на концах в роскошные локоны. Лицо необычайно привлекательно: гордые дуги бровей и длинные изогнутые ресницы казались особенно темными при столь светлых волосах и матово-белой коже. Нос небольшой и тонкий, овал лица безупречен. Губы несколько полноваты и, хотя она строго поджимает, это не скрывает их чарующей чувственности и прелестной ямочки на подбородке. Несмотря на некоторую худобу, у Мэри была полная и красивая грудь, особенно обращающая на себя внимание на фоне тонкого стана. А манеры чисто королевские, привычка держать голову полна аристократического изящества.

– Итак, наш брат Генрих решил сменить гнев на милость, – с места в карьер взяла принцесса.

Брэндон тут же рассыпался в цветистых уверениях, как его величество счастлив будет вновь встретиться с любимой сестрой, описывая, какую торжественную готовит он ей встречу. Но ответные слова Мэри о брате были сухими и колкими, так что Брэндон решился напомнить ей, о причине послужившей причиной ссылки. Однако Мэри тут же отрезала, что все последующие неудачи Генриха и Катерины лишь подтверждают, что они не способны иметь наследника и без её вмешательства.

Лицо Брэндона стало каменным.

– То, о чем вы сейчас говорите, по сути, является государственной изменой.

– Для вас, может быть. Но для меня это чисто семейный вопрос.

– Тогда осмелюсь заметить, что даже в обычных семьях женщинам полагается быть покорными воле главы семьи. А ваш брат не только король Англии – да хранит Господь священную особу нашего государя, – но и имеет на вас все права, как старший брат. И с вашей стороны будет наивысшим безрассудством проявить непокорность к нему.

– Вы считаете меня безрассудной? – почти сердито спросила она. Теперь Брэндон улыбался. Он склонился, прижав руку к груди:

– Я считаю ваше высочество восхитительной. Она просияла.

– Надеюсь верить, что вы говорите от сердца.

– От чистого сердца, миледи.

– Тогда, может, также чистосердечно вы скажете мне, каковы планы нашего августейшего брата Генриха насчет дальнейшей судьбы его сестры?

– Первоначально он желает видеть вас подле себя.

– И только?

– Мне более нечего вам сказать. Я только выполняю свою миссию.

– Но ведь вы в курсе, отчего Генрих Тюдор вдруг велел так спешно привезти меня. Меня что, решили срочно выдать замуж, как того требуют государственные интересы?

«Она проницательна», – отметил Брэндон, вслух же заметил, что ему ничего не известно насчет намерений короля. Но Мэри встретила его слова откровенной иронией: неужели он, любимец короля, поверенный его тайн и ближайший советник, не в курсе, что решил по её поводу король. Брэндон уходил от ответа. Король просто сильно скучает по сестре, он решил, что она должна вернуться и стать украшением его двора.

Мэри на какое-то время задумалась. Могло быть и так, как говорит Брэндон. Но с другой стороны – ей семнадцать лет, время, когда принцесс королевских кровей выставляют на рынок невест.

– Эрцгерцог Карл требует выполнения давнишнего договора? – спросила она.

– Ещё как требует, – улыбнулся Брэндон.

– И?..

– Мне ничего не известно.

Мэри рассердилась. Он лгал ей. Лгал! Она понимала это, как понимала и то, что ничего от него не добьется. Брэндон. человек её брата, и ни её чары, ни давнишние теплые отношения меж ними, даже её гнев не заставят его сказать, какова её судьба. А она страшилась будущего. Брэндон же... Какой он стал далекий, чужой, и вместе с тем, какой восхитительный трепет охватывал её от одного его взгляда! Фаворит её брата... Преданный рыцарь. Не ее, а Генриха. И возможно, даже сегодня, рискуя жизнью, спасая ее, он думал только о том, чтобы отличиться перед королем и снискать ещё большее расположение. И она спросила Брэндона об этом сухо, не глядя на него.

А когда подняла взгляд, увидела, как что-то изменилось в его лице. Меж красивых бровей залегла глубокая борозда, скулы напряжены.

– Думайте, как вам угодно, миледи.

Она видела, что сделала ему больно, и от этого больно стало ей самой.

– Идите, сэр. И простите меня, ради Бога.

Он поклонился и молча пошел к двери, когда услышал шорох её платья и голос, зовущий его. Мэри встала, она была напряжена и взволнована, но в огромных глазах так и плясали дерзкие чертики. Этой резкой, сиюминутной сменой настроения девушка напомнила ему Генриха.

– Сэр Брэндон, неужели вы думаете, что я не найду способа заставить вас раскрыть мне то, что вы пытаетесь утаить?

Когда он вышел, дамы стали готовить принцессу ко сну.

– У вас был такой тяжелый день, столько переживаний! Завтра непременно надо заказать службу и возблагодарить Бога за ваше чудесное спасение, – восклицали они.

– Непременно, – задумчиво ответила принцесса. Джейн внимательно приглядывалась к Мэри. Она уже успела хорошо изучить свою юную госпожу и понимала, что та что-то задумала и, уже натягивая на неё одеяло, не удержалась, чтобы не спросить, что у той на уме. Она имела на это право, у них с принцессой уже сложились достаточно близкие отношения, и они не таились друг от друга.

Но на этот раз Мэри лишь улыбнулась.

– Ничего, – тихо сказала она. Но глаза её возбужденно блестели. Джейн, а ты заметила, как Брэндон глядел на меня? – и засмеялась чему-то.

* * *

Выпив перед тем, как лечь, бокал посета, Брэндон скинул всю одежду и уютно устроился в постели, которую согревал обернутый во фланель кирпич. Его ложе стояло в небольшом алькове, в углублении стены, занавес был откинут, и Брэндон, подперев согнутой в локте рукой голову, задумчиво смотрел на огонь, горевший на подиуме старинного камина с навесным колпаком-вытяжкой. Топили ароматным яблоневым деревом, потрескивание пламени придавало уют этой несколько мрачной комнате, с маленькими квадратными окошками и толстыми каменными стенами.

Брэндон размышлял.

Поистине трудный был сегодня день. Во-первых, он едва не погиб, но стал героем дня. Во-вторых, понял, что принцесса влюблена в него. Она и раньше относилась к нему по-особому, но одно дело, когда это привязанность ребенка, другое, когда тебя выделяет из окружения, не сводя откровенно радостных глаз, юная и весьма привлекательная леди – принцесса. Это несколько смущало его. Её бурная радость, когда она узнала его, служила укором за его полнейшее равнодушие к её судьбе все эти годы. Правда, сегодня он спас ее, и это отчасти возмещает его равнодушие... И все же принцесса могла оказаться и права, когда решила, что он рисковал жизнью ради неё, только чтобы угодить королю. Поэтому ее вопрос так и задел его. Ведь сегодня он был абсолютно искренен, когда, поддавшись страху за жизнь Мэри, не думая о себе, кинулся в мутную воду.

А потом эти ее бьющие через край влюбленность и восхищение. Она помнила и ждала его все это время.

Что ж, Брэндон привык, что нравится женщинам, и научился использовать это. Он облагодетельствован её братом, так почему бы ему не быть и в фаворе у Марии Тюдор? Однако его смущало неприкрытое обожание в её глазах. Наверняка это уже многие заметили, заметят и при дворе, а это уже опасно...

Брэндон спал обычно чутко. Даже в какой-то миг пробудился, сквозь дрему различив крик петуха на хозяйственном дворе. Откуда-то долетел благовест колокола, слышался лязг цепей подъемного моста, цокот подков во дворе. Брэндон зябко поежился. Воздух в комнате выстыл за ночь, дрова в камине еле мерцали. Но встать, развести огонь пожарче было лень, как и лень позвать слугу за дверью, чтобы возложить это на него. И, натянув плотнее меховое одеяло, Брэндон вновь погрузился в самый крепкий предутренний сон. Он не услышал, как тихо отворилась дверь, послышались легкие шаги, чуть скрипнула кровать, когда рядом кто-то сел. Потом сквозь дрему он ощутил нежное, едва ощутимое прикосновение к щеке.

Брэндон медленно приоткрыл отяжелевшие со сна веки, ещё смутно соображая.

Она показалась ему нереальным, волшебным видением в полумраке. Мерцающие огромные глаза, волны растрепанных волос, нежная линия горла над стянутой шнурком рюшью сорочки.

– Чарльз...

Легкая улыбка тронула её губы.

Брэндон окончательно проснулся и подскочил, ошалело глядя на неё.

– Вы что, совсем рехнулись, миледи? У неё был хитрый и довольный вид.

– Тс-с-с!

Она прижала пальчик к губам, оглянулась на дверь.

– Ваш слуга спит у порога и не услышал, как я перешагнула через него.

– Немедленно уходите!

– И не подумаю!

До Брэндона вдруг дошел весь ужас происходящего. Он только приехал, и утром её застают в его спальне. Он совершенно раздет, на ней одна рубашка. У него в голове вдруг стали появляться какие-то смутные мысли о том, как поднимаются складки сорочки на её соблазнительной груди, как мягко облегает ткань стройные бедра... К дьяволу!

Он стал отодвигаться от неё, стараясь прикрыть обнаженный торс одеялом. Чарльз покраснел, видя, какими глазами она разглядывает его живот, грудь, обнаженные плечи.

– Вы бесстыжая молодая леди.

– По правде сказать, мне стыдно. И очень страшно.

– Тогда какого черта вы делаете здесь?

У него пересохло во рту при мысли, что подобные утренние посещения для неё – дело привычное. Кровь Господня! Он ведь ничего не знает о её жизни в Хогли.

Брэндон сильно сжал её локоть.

– И часто вы шастаете по мужским спальням?

– Пустите, мне больно!

Он зажал ей рот, со страхом глянув на дверь, когда услышал, как снаружи кто-то прошел. От страха, что их обнаружат вместе, в груди разлился дикий холод.

– Пустите! – вырвалась Мэри. – Не смейте касаться меня!

Эта её фраза несколько успокоила его. По крайней мере, она достаточно дика, чтобы чувствовать беспокойство от мужского прикосновения – вырвалась, даже отскочила. Ух, уж этот её вид в рубахе!.. Сквозь тонкую ткань на груди проступали темные очертания сосков.

Брэндон почувствовал, как кровь глухими ударами застучала в висках.

– Немедленно уходите!

– Только после того, как вы скажете, что меня ожидает! – и принцесса улыбнулась. – Я ведь говорила, что всегда добиваюсь своего!

– Ради Бога, Мэри... ваше высочество. Вам надо уйти.

– Я и уйду. Никто не заметит, что я была здесь, все ещё спят. А я буду хранить в секрете имя моего предполагаемого жениха.

– Я вам ничего не скажу.

– Что ж, тем хуже для вас. Если узнают, что утром я вышла из спальни покорителя сердец Брэндона... Думаю, сэр, нам лучше договориться.

Брэндон вдруг ощутил настоящую злость. Эта легкомысленная своенравная красотка собиралась посягнуть на самое дорогое для него – на его положение. Ведь малейшего слуха будет достаточно, чтобы разразился скандал, Генрих пришел в ярость и все, что было добыто Брэндоном, рухнуло в один миг. Более того, он будет обесчещен, изгнан... если не попадет в застенок за попытку соблазнить сестру короля. И все ради её нелепой прихоти, глупого упрямства!

У Брэндона даже мелькнула мысль вскочить и вытолкать её взашей из комнаты. Остановило его только соображение, что он наг, и если принцесса неправильно истолкует его порыв, да ещё, чего доброго, испугается и поднимет визг...

Он старался говорить спокойно, хотя голос его и дрожал от гнева:

– Ваше высочество, мне не о чем с вами договариваться. Ничего, что вас смогло бы заинтересовать, я не знаю. Просто, многие просили о вас при дворе, да и сам король без вас сильно скучает. Он давно забыл прошлые обиды и хочет видеть вас подле себя.

– Значит, мой брак с эрцгерцогом Карлом остается в силе?

– По-моему, так. По крайней мере, я не вижу оснований сомневаться в этом. Все, Мэри, а теперь уходите. Если не ради моей репутации, то хотя бы ради своей. Подумайте, что мне грозит, если вас кто-нибудь увидит здесь. Слышите шум в замке? В любую минуту кто-нибудь может войти. Уходите... Хотя бы из благодарности за то, что я для вас сделал вчера.

Последняя фраза звучала малодушно, но ему следовало убедить ее, заставить уйти. Он видел, что Мэри не очень-то ему поверила, и он взывал к её чувству благодарности за свое спасение.

Кажется, она заколебалась и наконец повернулась к двери. Слава Богу!

Но едва она коснулась дверного кольца, как отпрянула. В коридоре послышалось позвякивание шпор, тяжелые торопливые шаги, которые остановились как раз у порога комнаты Брэндона. Какое-то время пришедший что-то говорил, будя охранника, потом громко постучал.

– Брэндон, открой, это я.

Томас Болейн. Услужливый, но всегда себе на уме придворный. Сейчас в его голосе чувствовалось нетерпение.

– Чарльз, открой. Мне надо тебе кое-что сообщить. В любой миг дверь могла отвориться.

Брэндону показалось, что кровь заледенена в его жилах. А Мэри вдруг заметалась по комнате, то пытаясь залезть под лавку, то присесть за спинкой кресла, то дергала крышку сундука. Она задела табурет, и тот с грохотом опрокинулся.

– Я вхожу, Чарльз.

Мэри успела кинуться к двери, налечь на створку, и она захлопнулась.

– В чем дело? – раздался удивленный голос за дверью.

– Не входи, я не одет, – крикнул Брэндон, хотя более глупого предлога, казалось, и придумать нельзя было. Ещё миг, и Болейн поймет, что он не один, и наверняка постарается узнать, с кем провел ночь шталмейстер его величества.

И тут Мэри с разбегу прыгнула на кровать, почти топчась по Брэндону, перескочила через него и юркнула под одеяло у стены, накрывшись с головой.

– Куда?! – в ужасе зашипел Брэндон, но потом сообразил, что сейчас это единственный выход. Кровать стояла наполовину в алькове стены и там, где притаилась принцесса, было достаточно темно. Брэндон быстро задул огонек ночника, бросил ей на голову подушку, совсем не думая, чем она будет дышать, да и удобно ли ей и, облокотясь локтем на неё, крикнул:

– Томас, это ты? Входи, спросонок я принял тебя за благонравную Гилфорд.

– И, конечно же, испугался, что она лишит тебя невинности, – хмыкнул. Болейн. – Так хлопнуть дверью у меня перед носом... Или ты не один?

Брэндон не намерен был шутить. Глядя на придворного исподлобья, он старался унять дрожь. Болейн протеже Катерины, его услужливость вошла в поговорку, но если он что-то заподозрит… Чарльз чуть привстал и теперь полусидел на кровати, закрывая собой распластавшуюся под одеялом Мэри.

– Что тебе надо, Томас?

Болейн был ещё в высоких сапогах и дорожном плаще. Он поднял опрокинутый принцессой стул и сел недалеко от кровати. В полумраке Брэндон видел, как он стащил с головы берет.

– Я тебя почти не вижу, Чарльз. Огонь догорел, не подбросить ли дров?

– Я здесь и слушаю тебя. Что случилось?

Болейн оперся локтями на колени, чуть склонился вперед.

– Я так гнал коней... По дороге я столкнулся с курьером короля, который сообщил, что принцессу не следует спешить везти ко двору, так как прибыли послы от эрцгерцога с намерением отвезти её в Нидерланды. И король не хочет, чтобы Мэри оказалась при дворе до того, пока их не спровадят. К тому же Генрих желает до приезда сестры привести в порядок её резиденцию в Ванстедском дворце, где присланный из Франции художник напишет портрет её высочества...

– Замолчи! – сердито остановил его Брэндон. Томас Болейн поглядел на него удивленно, даже обиженно.

– В чем дело, сэр? Слухи уже поползли. И этот художник из Франции...

– Я сказал, умолкни!

Он готов был пришибить Болейна, вытолкать за дверь, но вынужден был оставаться на месте.

– Вам что, не ясно, что следует держать по этому поводу язык за зубами? Вы что, не понимаете, что глупо врываться вот так ко мне в комнату ни свет, ни заря и будить меня только затем, чтобы сообщить, что мне не следует торопиться.

– Но я прибыл с дочерью и хотел просить вас представить ее...

– Какого черта, сэр! Я же обещал вам, что Мэри Болейн станет фрейлиной принцессы. И теперь я спрашиваю, какого черта вы меня разбудили?

У Болейна был оторопелый вид. Он стал что-то бормотать насчет того, что фургоны не поставлены в сарай, а привратник говорит, что с отъездом не будут задерживаться...

– И вы тут же, сломя голову, несетесь ко мне, будите, словно где-то пожар и мило уверяете, что я могу поспать подольше. В таком случае вы осел, сэр Томас Болейн!

Брэндону не следовало бы быть столь грубым с этим излишне спешившим услужить придворным. К тому же Болен был зятем герцога Норфолка... Но сейчас, когда за Чарльзом чуть пошевелилась Мэри, когда он чувствовал спиной исходящее от неё тепло и думал только о том, что в любой момент все может открыться, – вести любезный разговор было просто свыше его сил.

Брэндон понял, что приобрел в лице тихого Болейна нового недруга, увидев, как тот отшатнулся, как обиженно задрожал его подбородок. Но сэр Томас сдержался, сидя ещё какое-то время с холодным отчужденным видом, а потом встал.

– Сожалею, что вас пришлось побеспокоить, сэр. Вы, видимо, так крепко спали!

Едва затихли в конце коридора шаги Болейна и верный Льюис прикрыл дверь, Брэндон резко повернулся к Мэри, откинул подушку и скинул одеяло. Она лежала на спине, вытянув руки и зажмурившись. Он слышал, как она облегченно перевела дыхание, потом медленно открыла глаза и посмотрела на него.

– Итак, мой брак с эрцгерцогом – дело прошлое. И мной заинтересовались французы. Джейн мне говорила, что Франциск Ангулемский был бы для меня неплохой партией.

По сути, ей было очень страшно и стыдно. И она старалась говорить все это спокойно, чтобы не думать о нелепейшей ситуации, когда она оказалась в постели с раздетым молодым мужчиной. Больше всего ей хотелось сейчас сохранить достоинство и поскорее улизнуть. Её мучило молчание Брэндона, пугала его близость.

Брэндон же этого не знал. Сам расчетливый циник, он считал её такой же. И был поражен её хладнокровием, её способностью так спокойно рассуждать после того, как они только что избежали грандиознейшего скандала. Да еще, в общем-то, и не избежали. Она все ещё здесь, с ним и он почти что чувствовал лезвие топора на своей шее. И эта глупая девчонка ещё смеет обсуждать с ним политические планы насчет её замужества!.. Брэндона просто захлестнула ярость. Захотелось схватить её за горло, трясти, вдавливать в подушку или же опустить кулак со всей силы на эту легкомысленную, пустую головку.

Чарльз почти боялся, что так и сделает – он тяжело дышал, его всего трясло. Брэндон заметил, как она испуганно отодвинулась от него, стала пытаться встать...

Он вдруг схватил её за волосы, рывком запрокинул голову, наваливаясь. Она вздумала играть с ним? Что ж, он ей покажет, чем это может кончиться.

От боли Мэри громко ахнула, а когда его тяжелое тело надавило на неё, забилась, пытаясь его оттолкнуть, брыкалась и извивалась, пока он тряс ее, что-то тихо шипя ей в лицо сквозь зубы. Она дико испугалась и уже была готова завопить, когда он, успев опередить её порыв, сделал первое, что пришло в голову – прижался ртом к губам Мэри.

Она глухо застонала под ним, испугавшись ещё сильнее. Первое, что ей пришло в голову – что Брэндон укусил ее. В самом деле, это было очень похоже на укус, столь сильно зубами и губами он пытался зажать ей рот. Он был таким тяжелым и абсолютно голым...

«Он сейчас меня изнасилует!» – вдруг решила Мэри, и от этого ещё сильнее стала вырываться, бить его по спине, пытаться оттащить за волосы, пока он резким движением не поймал её руки и не вдавил их в кровать над головой. Боже, как же он был силен! Мэри чувствовала, что ничего не может поделать, она лишь слабо мычала, продолжая выгибаться дугой, пока не застыла, задыхаясь и начиная мелко дрожать от сдавленного плача. И вдруг замерла.

Она не смогла уловить момент, когда произошла перемена. Но его жесткий рот, который до этого так безжалостно мял и подавлял её губы, вдруг стал ласковым, мягким, покоряющим. Она едва не задохнулась, ощутив, как его язык вдруг проник ей в рот, встретился с ее. Она сделала судорожный глоток, и получилось удивительно – она ответила ему. Ибо её губы вдруг слились в едином с ним порыве, стали поразительно чувствительными, и от этого закружилась голова, она перестала понимать, что происходит, лишь отвечала его губам, согревалась его дыханием, оглушенная стуком собственного сердца и горячей, незнакомой волной, разливающейся из глубины тела.

Когда его губы разжались, она словно не могла какой-то миг открыть глаза. Потом увидела его напряженное, склоненное над ней лицо, странный отблеск в его глазах. Она вздрогнула, ещё не понимая, чего боится – его гнева или его близости. Он дышал, как загнанное животное, и она с удивлением поняла, что дышит точно так же. И вдруг улыбнулась, ещё не подозревая, какая нежная и покорная у неё улыбка.

Он вдруг тихо застонал. Приник к её плечу, и она, сама не зная, зачем это делает, ласково обняла его, запустила пальцы в его длинные жесткие волосы, такие шелковистые одновременно...

– Мэри, – прошептал он ей в ложбинку у плеча, и от его дыхания, касавшегося её кожи, по её телу до кончиков ногтей прошла дрожь. Она сама повернула к нему лицо, и когда их губы вновь встретились, испытала ошеломляющую радость. Её ещё никто так не целовал. Она знала поцелуи Боба и Гэмфри, Илайджи и других... Но никогда ещё с ней не творилось подобного. И когда Чарльз сильнее прижал её к себе, целуя так, словно не мог насытиться, она тихо застонала, приникнув к нему всем телом.

Как же он нежен... Как силен!.. Так упоительно было чувствовать себя слабой и покорной в его руках. У неё стучало сердце, она ничего не понимала, и вместе с тем все её чувства до странности обострились. Она ощущала его тяжесть, ощущала как его твердая, как камень, горячая грудь прижималась к её мягкой груди. Потом она поняла, что его рука скользнула по её телу, по вздрагивающему животу, изгибу бедра, коснулась ноги, с которой в пылу борьбы сползла рубаха. Потом, лаская, оказалась на внутренней стороне бедра, стала скользить выше... Это было необыкновенно... И так страшно, даже стыдно... Когда же он сильнее прижался к ней бедрами и она ощутила внизу его твердую плоть, она почти запаниковала.

Помимо воли её руки уперлись ему в плечи, пытаясь оттолкнуть, Мэри стала ловить ласкающую её руку.

– О нет! Не надо...

Она произнесла это резким, почти громким голосом.

Брэндон повиновался. Приподнявшись на локтях, он глядел на неё, видел её нежную и умоляющую улыбку, поначалу ощущая лишь стук собственного сердца и легкую досаду. Он понимал, что в ней заговорила её девичья стыдливость, как и понимал, что долго она не устоит, если он захочет. И какой-то миг боролся с охватившим его искушением. Ведь Мэри смотрела на него так нежно и так доверчиво... Их тела были так близко, разделенные только тонкой тканью её смятой рубашки. Она нервно стала натягивать на колени подол, при этом чуть приподнявшись, и он еле сдержался, чтобы вновь её не опрокинуть.

На помощь пришел рассудок. Его слабый поначалу голос зазвучал наконец в полную силу, когда Брэндон окончательно сообразил, что сейчас может произойти и чем ему это грозит впоследствии.

Он резко отшатнулся от неё, вскочив с кровати.

У Мэри расширились глаза, когда она увидела его сильное, нагое тело, огромное и темное в полумраке комнаты. Чарльз подошел к тазу для умывания и, схватив кувшин с водой, вылил его себе на голову. Жадно втянув воздух, он оглянулся на неё. Её охватил стыд от того, что он видит, как она его рассматривает. Она отвернулась. А когда вновь посмотрела, он уже был в теплом, опушенном мехом халате, нервно стягивая на талии опояску.

– Убирайтесь! Немедленно!

Это было сказано грубо, почти зло, но она лишь согласно кивнула. Ей вдруг стало так стыдно…стыдно... стыдно!..

Когда он удержал её у двери, она едва не зашипела на него, резко выдернув руку жестом, словно собираясь ударить.

Он бесцеремонно оттолкнул ее. Потом осторожно приоткрыл дверь.

– Льюис!

Слуга так и подскочил.

– Что угодно?

– Вот что, дружок, сбегай на кухню и принеси мне пива.

По виду слуги не было похоже, что он что-то заметил ранее. Позевывая и почесываясь, он поплелся по сводчатому коридору к лестнице.

Брэндон еле дождался, когда он исчезнет. Оглянувшись на принцессу, он кивком указал на дверь.

– А ну, быстро!..

Она так и шмыгнула за приоткрытую створку. Чарльз заметил, что она побежала не в проход, по которому вышел Льюис, а в другую сторону коридора. Что ж, она лучше его знает замок, сообразит, как проскочить незамеченной.

Брэндон какое-то время прислушивался. Было тихо, только откуда-то снизу, со стороны кухни, слышался лязг котлов и отдаленные голоса. Возможно, все и обойдется...

Он прислонился к двери. После нервного напряжения его охватила безмерная усталость. Он только что был на волосок от гибели, не менее чем вчера, когда барахтался в мутной воде среди проносившегося мусора. Да, опасная вышла поездка. Он думал об этом, пока не заметил, что улыбается. Хмыкнув, Брэндон засмеялся, потом просто зашелся от хохота.

Таким, изнемогающим от смеха, его и застал вернувшийся Льюис и тоже стоял, глупо улыбаясь, глядя на хохочущего хозяина и сжимая в руке кружку с пивом.