Из Реймса Франциск поехал в Найон, где принял послов из Австрии, Нидерландов и Англии. Посольство из Англии возглавлял герцог Саффолк, и Франциск приветливо встретил его.

– Вы-то никогда не сомневались, что я стану наследником Людовика? А, женамутье? – игриво спросил он у Брэндона.

О том, как оставил его в Амбуазе, будущий король предпочел не упоминать, однако встрече, похоже, был искренне рад. Именно это расположение Франциска к Саффолку и повлияло на то, что последнего выбрали главой делегации. Сам Вулси настоял на этом, указав Генриху, какие можно извлечь преимущества из добрых отношений, установившихся меж Чарльзом Брэндоном и Франциском I, как уже вся Европа именовала нового короля. Хотя в одну из обязанностей посла входило договориться о возвращении на родину Марии Английской, и находились те, кто указывал королю на щекотливость подобного поручения Брэндону. Но Генрих VIII все же пошел на это. Ведь, кроме того, что герцогу Саффолку надлежало обсудить тему возвращения вдовствующей королевы, ему также вменялось в обязанности решить и целый ряд других дипломатических вопросов: возобновить договор меж Англией и Францией, заключенный ещё Людовиком XII, и уговорить Франциска поддержать претензии Генриха на Кастильское наследство Катерины. Наиболее же щекотливым в переговорах считался вопрос об огромном вдовьем пансионе Мэри, возвращении Англии её приданого и драгоценностей. Как Брэндон и опасался, именно по этому вопросу возникли трения. И, хотя Франциск твердил, что на многое готов для своего дорогого друга «женамутье», однако отдавать Англии такое богатство явно не собирался. Однако, не желая сразу ответить отказом, герцог предпочел отложить разговор на будущее, вместо этого предложив Чарльзу поехать с ним в Компьен, куда прибыли представители эрцгерцога Карла Австрийского.

– Этот Габсбург страстно жаждет заполучить руку нашей красавицы Мари, – доверительно произнес он, наблюдая, как застыла улыбка на лице Брэндона. – И хотя, как король Франции, я имею право распоряжаться судьбой моей «милой тёщи», смею заверить, что её брак с Габсбургом не входит в наши планы. Даже наоборот, я решил предложить Карлу руку моей свояченицы, малышки Рене де Валуа. Принцессе, конечно, всего четыре года, но что стоит Карлу обождать, пока она подрастет? Ведь известно, что сей герцог совсем не интересуется прекрасным полом, а куда охотнее проводит время со своими монахами и советниками. Но Рене я ему все же предложу. Надо же устраивать судьбу этой обезьянки! Так что, милый женамутье, отложим все дела до приезда в Компьен. А уж мы там повеселимся! Будут балы, маскарады, фейерверки. Сколько красивых женщин мы там встретим! Смею заметить, что и ваша красавица Жанна будет там.

Франциск хитро подмигнул ему. Но Брэндона совсем не интересовала встреча со случайной любовницей. Куда более его волновала участь Мэри, и он просил Франциска устроить ему встречу с вдовствующей королевой. Но тот даже руками замахал: куда там! Мадам Мэри должна провести в уединении все дни положенного траура. К ней никого не допускают, он сам только раз осмелился потревожить её, но это сразу же вызвало кривотолки и нарекания. Нет, нет и ещё раз нет! И Брэндон был вынужден сопровождать нового короля в Компьен.

А там уж действительно веселились! Франциск хотел показать всем, с каким размахом он будет править. В его распоряжении имелась целая страна, полная казна, блестящий двор...

Длинный готический зал Компьенского замка блистал огнями, на всей его протяженности были расставлены накрытые столы. Вокруг них уже томились в ожидании придворные, силуэты которых, казалось, множились из-за вытканных ярких фигур на гобеленах за ними. Слуги, одетые в ливреи дома Франции, начали разносить кушанья, а с верхней галереи раздавалась приятная негромкая музыка.

Брэндон стоял подле Бониве, усиленно делая вид, что с интересом слушает его. Бониве указывал ему на очень красивую брюнетку с яркими синими глазами:

– Её зовут Франсуаза де Фуа, мадам де Шатобриан. Она только недавно прибыла с супругом из Бретани и сразу же очаровала короля. Но у красавицы весьма ревнивый супруг, да ещё трое неотесанных братьев, мало расположенных помочь Франциску сблизиться с мадам Франсуазой. Но Франциска эти преграды только распаляют. Знаете, что говорит один из законов любви: «Если любовник добился с трудом успеха у женщины, это ценнее, чем добиться успеха с легкостью». О, эти законы любви старых времен странствующих трубадуров и прекрасных дам! Наш молодой король хочет возродить это славное время. Настоящий вельможа теперь должен быть веселым, щедрым, одаренным; совершая подвиги на турнире и полях сражений, он должен оставаться утонченным кавалером, играть на лютне и писать сонеты даме сердца. А главное, быть искусным любовником, постигшим все тонкости науки нежной. Поэтому наш король так и стремится, чтобы при его дворе блистали прекрасные дамы. Женщины, как можно больше прекрасных женщин – вот кто может любовью возвысить рыцаря!

Мысли Брэндона витали далеко, но все же он заставлял себя отвечать, поддерживать эту светскую болтовню.

– Но как же тогда быть с утверждением, что «глупец тот, кто спешит и поминутно меняет свои привязанности»?

Это уже был камень в огород Франциска, но Бониве не принял это к сведению, легко рассмеявшись.

– О, милорд Саффолк так хорошо осведомлен в науке нежных законов! Тогда, сударь, я напоминаю вам ещё одно предписание: «Ничто не запрещает мужчине быть возлюбленным двух женщин, как и женщине – любить двух мужчин».

– И этот закон, несомненно, станет при дворе Франции главенствующим, – лукаво ответил Брэндон.

Какая скука! Он едва переносил эти светские рауты. И это он, опытнейший царедворец и интриган!.. Но сейчас его волновало другое: как поскорей уладить переговоры и увезти свою Мэри.

Зазвучали фанфары. Появился Франциск – блестящий вельможа в черном (при дворе ещё носили траур по Людовику XII). Но на роскошном одеянии Франциска было нашито столько жемчуга и драгоценных камней, что ткань напоминала собой звездное небо. Черный плоский берет был украшен полоской нежного лебяжьего пуха, а в прорезях широких рукавов и штанов виднелось тонкое полотно белья столь ослепительно белого цвета, что оно казалось голубоватым. Держался Франциск как истинный король, величаво и изящно; его узкие темные глаза сверкали. Поравнявшись с мадам Шатобриан, он замедлил шаги. Красавица скромно потупилась и присела в реверансе.

– Ставлю свою голову против одного су, что Франциск переспит с ней ещё до коронации, – шепотом заметил Бониве.

Прием тянулся бесконечно. Франциск пару раз подзывал Брэндона, заговаривая с ним о Генрихе VIII. Он давно наблюдал за блистательным двором молодого короля из-за Ла-Манша, и теперь подробно расспрашивал его об обычаях, царящих там. Чарльз тут же воспользовался предлогом, чтобы коснуться важной темы. Ведь его Генрих завоевал Турнэ, и необходимо, чтобы новый король подтвердил право владения англичанами города во Франции.

Но Франциск не хотел сегодня говорить о политике. Он поднял руку.

– Все, никаких дел! Мы будем говорить о любви, ибо она одна вечна и чего-то стоит. Руки прочь от любви! Несчастливы только дураки. А что такое счастье, как не удовлетворение любовной страсти?

Брэндону все это стало надоедать. В последнее время он, острослов и бахвал, умевший всегда оказаться одной из центральных фигур, был замкнут и печален, отнесясь к услужливо подосланным к нему красивым леди с вежливым равнодушием. Чарльз был благодарен чуткости Бониве, который, видя настроение своего английского приятеля, увел их от него. Он стоял одиноко в нише окна, наблюдал, как двор веселят остроты любимого шута Людовика XII, а теперь Франциска I, горбуна Трибуле. Потом придворный поэт продекламировал свою поэму на религиозную тематику, но с модными сочетаниями христианских и языческих мотивов: так, Диана, Юнона и Эол оказывали услуги Божьей Матери, а Меркурий присутствовал на проповеди Иоанна Крестителя. Когда начались танцы, Брэндон незаметно ушел. У дверей в свои покои увидел, как его оруженосец Гэмфри Вингфрильд беседовал с каким-то молодым человеком в одежде торговца, но сразу оставил его, увидев герцога.

– Это мой друг из Саффолкшира Боб Пейкок, – объяснил он, помогая Брэндону снять золотую цепь и пояс и укладывая их в шкатулку. – Его отец – известный торговец шерстью. Правда, сейчас они расширяются и решили приторговывать ещё и французским винам. Боб возвращается от отца, который недавно купил себе дом в Париже. Когда-то мой приятель был безумно влюблен во фрейлину леди Мэри Джейн Попинкорт... Он и сейчас ещё сохнет по ней, и спрашивал, не известно ли мне, где она сейчас. Ведь её роман с герцогом Лонгвилем уже в прошлом.

Брэндон тоже припомнил Боба Пейкока. Гэмфри, Боб и «гусенок» Илайджа когда-то были бессменными поклонниками Мэри в период её пребывания в Хогли Кастл. Потом Боб увлекся Джейн, Гэмфри при помощи Брэндона стал делать карьеру, а Илайджа... Гусенок погиб. Из всей троицы он оказался самым влюбленным в Мэри, поэтому и погиб.

Брэндон отпустил Гэмфри, и лег, не раздеваясь, на кровать. В небольшой полутемной комнате, затянутой голубым сукном с французскими лилиями было тихо. Мягко светились угли в жаровнях, пахло воском... Закинув руки за голову, Брэндон глядел на толстую восковую свечу на коварной подставке, которая для определения времени была поделена на равные промежутки черными черточками с изображением латинских цифр, обозначающих часы. Сейчас свеча догорела у цифры X. Достаточно поздно, чтобы он мог позволить себе не возвращаться в банкетный зал. Оттуда порой долетали звуки музыки, смех. Новый король веселился. Он был счастлив, он достиг того, чего хотел, и вновь был влюблен, выставляя свое увлечение напоказ, и никто не считал это предосудительным. После нудного царствования Людовика XII все с головой кинулись в развлечения и любовные похождения, тем более что сам Франциск задавал этому тон. Хотя, может, это просто тактика – показать себя этаким беспечным юнцом, в то время как сам, не покладая рук, готовит армию к походу на Италию. Брэндон смог разузнать, что приготовления в самом разгаре и, поскольку Франциск готовится к новому походу на юг, то будет крайне заинтересован подстраховать себя с севера, то есть со стороны Англии. Значит, он примет все условия мирного договора с Генрихом VIII, и ему, Брэндону, не следует уступать ни по единому пункту соглашения. Но из-за этого опять выйдет задержка! А все, чего сейчас хотел Чарльз, – это скорее забрать Мэри. Он писал об этом Вулси, но тот прежде всего беспокоился о сохранности вдовьего наследства королевы, которое должно вернулось в казну Англии. Брэндону приходилось ждать и мечтать о встрече с Мэри. Только о встрече... Он понимал, что будущего у них нет, но хотел хотя бы увидеть её. Королеву же по-прежнему держали в полной изоляции. Таков обычай – отвечали ему, но Чарльз все равно беспокоился о ней. Хорошо ещё, что Франциск столь увлекся этой дамой из Бретани. По крайней мере, теперь он оставит Мэри в покое. Хотя, зная любвеобильную натуру молодого короля, можно было предположить, что его хватит на всех, и от этой мысли Брэндону становилось совсем не по себе. Мэри там одна – маленькая девочка на попечении людей, откровенно враждебных ей. И если только Франциск изъявит желание, она окажется перед ним беззащитна. Но с другой стороны...

Брэндон тяжело вздохнул и накрыл лицо согнутой рукой. С другой стороны, кто знает, может, Мэри и сама не против ухаживаний молодого короля? Он ведь не раз замечал, какой оживленной и кокетливой становилась Мэри в присутствии Франциска. Но тогда его с Мэри связывала их любовь, их близость. Брэндон чувствовал, что имеет на неё право, словно являлся едва ли не её мужем. Впрочем, в библейском смысле он и был ей мужем, и чувствовал её полную и безоговорочную преданность. Но теперь он опорочен в глазах Мэри, ей наверняка все известно о его отношениях с Жанной. Как она восприняла это? Не послужило ли её горе тому, что она с охотой приняла внимание Франциска? Что было между ними? Почему у Франциска так загораются глаза, когда кто-то при нем упоминает Мэри Английскую?

Брэндон ревновал. Он знал, как чувственна и жадна до ласк Мэри Тюдор – ведь он сам разжег в ней это пламя. А Франциск слыл лучшим любовником при дворе... И вновь Брэндон ощущал смятение и боль. А тут ещё наказ от Генриха: узнать, какие планы у нового короля Франции относительно его сестры. Если Франциск так затягивает вопрос с её приданым, то нет ли у него видов на Мэри? Конечно, он женат, и Клодия ждет ребенка... Но у Клодии слабое здоровье, говорят, что беременность она переносит крайне тяжело, а смерть женщины во время родов не самая неожиданная вещь на свете. Кто знает, не пожелает ли тогда Франциск вновь одеть корону Франции на хорошенькую головку Мэри Английской? «И будет ли она противиться этому?» – спрашивал себя Брэндон. Но зачем ему так изводить себя? Мэри для него потеряна в любом случае. Не Франциск, так Карл Габсбург, не Карл Габсбург, так император Максимилиан. Мэри всегда была недосягаема для него, а он просто глуп, что не может заставить себя не думать о ней. Просто глуп, что так тоскует... так волнуется. Похоже, он не заметил, когда заснул. Очнулся Чарльз оттого, что Гэмфри сильно тряс его за плечо.

– Милорд, очнитесь! Выслушайте меня, милорд.

Брэндон протер глаза. Свеча с делением часов почти догорела – расплавленный воск уже подходил к отметке XII. Скоро полночь. Откуда-то по-прежнему долетали звуки разудалой музыки.

– Милорд, мне необходимо вам кое-что сообщить, – взволнованно произнес Гэмфри.

С чего бы это этот беспечный шутник так волновался? Брэндон поглядел на него с интересом.

– Я слушаю.

– К вам прибыла монахиня... Господи, что я говорю... Послушница... О, нет. Это Джейн Попинкорт. Та самая, о которой справлялся Боб Пейкок, и она в одеянии послушницы ордена бернандинок. Но не это главное. Она прибыла к вам тайно и спешно. Видели бы вы её: вся в грязи, растрепанная, говорит, что ехала верхом и загнала лошадь. Да и сама она еле держится на ногах. Джейн умоляет меня провести её к вам и утверждает, что у неё дело чрезвычайной важности, хотя я и сам это понял. С чего бы это щеголиха Джейн вдруг довела себя до такого состояния? Не иначе как что-то стряслось. Его волнение передалось и Брэндону. Неожиданное появление Джейн было необычно, когда же Брэндон увидел её, то заволновался ещё сильнее. Джейн явно очень утомилась – она заснула, сидя в кресле, не услышав даже, как они вошли. Выглядела она и в самом деле странно: подол платья разорван в двух местах, башмаки, плащ, даже пояс были забрызганы грязью. Обычно кокетливо уложенные волосы сейчас растрепались и кое-как свисали вдоль бледных, тоже испачканных, щек, от одежды разило конским потом, полы плаща были в рыжих пятнах пены...

Брэндон удивленно переглянулся с Гэмфри. Тот, словно поняв вопрос, кивнул.

– Её лошадь пала где-то в паре лье от города. Остаток пути она проделала пешком. Гм... Ночью, одна. Прислуга в Компьенском дворце приняла её за нищенку и не впускала. К счастью, я выходил поболтать с одним приятелем из свиты сэра Бониве, и она окликнула меня на саффолкширском диалекте. Знаете, когда вас во Франции кто-то зовет на наречии родины... Короче, я вышел и сначала ушам своим не поверил, когда она назвала себя. От усталости Джейн едва не плакала, и все молила препроводить её к вам. Ну, я и привел, через чёрный ход. Через главный меня с ней не пропустили бы, а так никто и не заметил. Ишь, уснула. А до этого торопила меня, едва не ударила, когда я сам начал расспрашивать её. Похоже, дело и в самом деле важное.

Брэндон сам понимал, что Джейн ни с того ни с сего не совершила бы ночью такое путешествие, доведя себя до полного изнеможения. Он осторожно потряс её за плечо, назвав по имени. Она вздрогнула, тут же очнувшись. В первый миг девушка смотрела на него, словно не узнавая, а потом, подскочив, затараторила, что ей надо сообщить ему нечто важное и секретное, осторожно косясь на Гэмфри. Тот почувствовал себя задетым, с независимым видом скрестив руки на груди. Разве он ей не друг, разве не он привел её? Но оруженосец вынужден был подчиниться, когда Брэндон попросил оставить их одних.

– Ну, мисс Попинкорт... гм, не знаю, вправе ли я величать вас этим именем теперь, когда вы решили удалиться в монастырь. Но, в любом случае, я к вашим услугам.

– Милорд Саффолк, ради всего святого, помогите Мэри. Она в беде. Она беременна... От вас, сэр.

Мучительно долгую минуту он не мог вникнуть в смысл её слов. А потом все понял и замер. Такого ужаса он не испытывал ни разу в жизни. Глаза его вдруг словно утратили силу видеть, вся кровь прилила к сердцу, а тело стало холодным, как у мертвеца. Но постепенно он стал приходить в себя, различив взволнованное лицо Джейн.

– Сэр, ради Бога! Она ведь надеется на вас, она послала меня к вам.

– Что я могу?! Я не в силах помочь, – выдавил он из себя. Глаза его наполнились такой болью и страхом, что Джейн в первый миг попятилась. Но потом кинулась к нему и, схватив за меховые отвороты камзола, сильно тряхнула.

– Что вы можете?.. По крайней мере, вы нашли способ, как переспать с ней. О, эти мужчины!.. Напакостят – и в сторону. Что он может? Что могла я, когда она рыдала и просила меня помочь ей? А я, в отличие от вас, была затворницей в монастыре, но все же нашла предлог, как покинуть его. Более того, чего мне стоило пойти к мадам Лонгвиль и, унижаясь, просить её дать мне лошадь и средства, чтобы покинуть Францию? Боже, что я ей только не плела! В конце концов, я уломала её, и я здесь. А он только – что я могу! Не будьте же последним негодяем, Чарльз Брэндон! Делайте что-нибудь! Сообщите её брату-королю, учините скандал при дворе, объявите, что Франциск не король, раз Мэри Английская в тягости. Ведь всегда найдутся такие, кто пожелает поверить в это.

– Ангулемы могут доказать, что её ребенок не от Людовика, – вяло произнес Брэндон. – Ведь тут и так ясно, что он не от старого короля. Более того, они попросту погубят её, если станет что-то известно.

– Но они ведь и так уже знают...

Брэндон резко повернулся к ней.

– Знают?!

И опять этот безграничный ужас в его глазах! Джейн молча кивнула. Непроизвольно страх Брэндона передался и ей. Её решимость куда-то делась, и ей тоже стало казаться, что выхода нет. Она расплакалась. Брэндон какое-то время стоял, сжав кулаками виски, и слегка покачиваясь.

– Мне надо... надо подумать.

Джейн жестко взглянула на него.

– Только не слишком долго думайте, сэр. Помните, что Мэри Тюдор в их руках. Луиза Савойская держит её под присмотром, а она не та женщина, чтобы долго тянуть там, где дело касается её сына.

Спотыкаясь, Брэндон вышел. Он заметался по своему покою, по привычке машинально щелкая пальцами. В голове проносились отрывочные, путаные мысли. Он заставил себя собраться.

За ромбами оконного переплета виднелись огни продолжающегося празднества. Франциск I веселился, и вся Франция ликовала вместе с ним. Знает ли он, что из-за Мэри его права на трон могут пошатнуться? В любом случае, он уже почувствовал себя королем, к его коронации все готово, и он ни за что не решился пойти на попятную. Даже ради красавицы Мэри Тюдор, в которую якобы влюблен... как и во многих других красивых женщин. Более того, когда он поймет, что она может стать угрозой его положению... Об этом было страшно подумать. У Франциска в руках сейчас реальная власть, и он может попросту велеть избавиться от Мэри. Придумать какой-либо благовидный предлог, несчастный случай. Даже не столько он, сколько его мать. О, мадам Луиза – вот уж настоящая волчица! Брэндон вновь зашагал по комнате. Свеча догорела, помещение освещалось только отсветом угольев жаровен по углам, но и они постепенно стали меркнуть. Похолодало, но Брэндон словно не замечал холода и мрака. Мрак гнездился только в душе. Итак...

Конечно, он мог сообщить Генриху и другим европейским дворам, что вдова Людовика XII в тягости, но спасет ли это её? Он понимал, что вряд ли. Франциск – уже признанный король и, даже если откроется положение дел, даже если предположить, что это повлечет за собой смуту, то сила всегда у того, кто у власти. Что же до иноземных держав, то вряд ли они захотят начинать вооруженное вторжение ради сомнительной беременности вдовы Людовика. Даже Англия трижды подумает, прежде чем объявлять войну. Что же за это время будет с Мэри? Скорей всего, от неё избавятся, чтобы прекратить все сомнения.

Брэндон растерялся. Был, правда, ещё один шанс. Он может во всеуслышание сказать, что был любовником королевы Франции и она беременна от него. Конечно, это позор, и он лишится всего, чего достиг. Но спасет ли он этим Мэри? Он отчетливо вспомнил, о чем говорила с ним когда-то Луиза Савойская: прелюбодеев такого уровня не ждет ничего, кроме смертной казни. Но допустит ли это Луиза? Зачем ей начинать царствование сына с подобного прецедента, если все можно сделать тихо и пристойно? Никто и не узнает ничего. Может, стоит попробовать договориться с Луизой и принять на себя позор в обмен на жизнь Мэри? Пока он видел в этом единственный выход. Но, правда, существовал ещё один. Безрассудный, нелепый, рискованный. И все же Брэндон решился именно на него. Тайно собрав всех членов своей свиты, он заявил, что немедленно должен отбыть, они же должны отвечать всем, что герцог Саффолк срочно уехал в Кале, очень спеша в Англию. А они пока пусть начнут распространять слух, что Франциск не сможет быть королем, ибо Мэри Тюдор ждет ребенка. Брэндон не обращал внимания на то, как вытянулись их физиономии, и говорил, говорил, говорил... Чарльз объяснял, что необходимо, дабы слух шел снизу и распространился как можно шире. Чем больше людей будут знать об этом, тем более спорными окажутся права Франциска на престол, и тем меньше шансов незаметно убрать королеву. Ведь по закону Франциск не может короноваться, пока Мэри во всеуслышание не заявит, что не носит под сердцем будущего дофина.

– Зачем вам это нужно, сэр? – удивленно спросил один из членов свиты. – Неужели Мэри Тюдор и в самом деле...

Брэндон жестом остановил его.

– Делайте, как велено. Я же немедленно уезжаю. И если через какое-то время не вернусь с её величеством... то не вернусь больше никогда.

Все были взволнованы и заинтригованы, Чарльз вышел, не давая никаких пояснений. Во дворе его уже ожидал Гэмфри Винтфильд с несколькими вооруженными людьми из английской охраны. Было решено, что из Компьена они выедут в направлении моря, но затем свёрнут и, объезжая город, поскачут в Париж. В Париже им необходимо будет где-то остановиться, не вызывая подозрений и, возможно, придется скрываться несколько дней. Гэмфри, уже знавший, что им предстоит, и скорее возбужденный, чем встревоженный, напомнил своему господину, что отец его друга Боба Пейкока недавно купил дом на окраине Парижа, в предместье Сен-Сюплис. Этот вариант вполне подходил.

Брэндон увидел, как его слуга Льюис вывел через боковой вход Джейн. Выплакавшись, девушка немного поспала. Это было хорошо – ей требовалось набраться сил.

– Как вы себя чувствуете мисс Попинкорт? Сможете выдержать ещё одну скачку? Мы едем в Париж.

Во мраке она несколько минут вглядывалась в его лицо.

– Что вы задумали, Брэндон?

И также в темноте, в которой не было видно его лица, глухо прозвучал его ответ:

– Хочу попробовать совершить невозможное. Похитить вдовствующую королеву. Отель Клюни со стороны улицы Сен-Жак казался неприступным. На ночь на воротах опускалась решетка, на зубчатой стене через равные промежутки времени сменялась стража. Другое дело – монастырь бернандинок. Его тоже окружала стена, но он фактически не охранялся. Обо всем этом Чарльзу Брэндону сообщили его люди, тщательно обследовавшие каждую пядь вокруг Клюни и его окрестностей. И Брэндон пришел к выводу, что если и можно будет проникнуть в особняк, то только через монастырь.

Вечером он разбудил Джейн, которая после обратной дорога в Париж чувствовала себя совсем разбитой и проспала целый день. Правда, к вечеру она чувствовала себя лучше, а то, что она находилась под кровом Пейкоков, и отец Боба оказал ей теплый прием, привело её даже в возбужденное состояние. Брэндон более подробно посвятил Джейн в свой план. Правда, план был несколько спонтанным, сумбурным, но, зная, в какой опасности Мэри, он не мог откладывать это дело в долгий ящик. Чарльз утешал себя тем, что в истории уже бывали прецеденты с похищениями королев. В двенадцатом столетии королева Матильда Анжуйская совершила побег из замка в Оксфорде, и в том же веке королева Элеонора Аквитанская сбежала от своего мужа Генриха П... И все же Брэндон понимал, как опасно то, что он задумал, и чем это может обернуться как для него, так и для Мэри. Но хуже, чем сейчас, быть уже не могло – по крайней мере, для Мэри. Поэтому он решил рискнуть, ведь в том, что Мэри оказалась в беде, была и его вина. Как, впрочем, и короля Генриха, и канцлера Булей. Но они находились далеко, а Мэри помощь необходима прямо сейчас! К тому же Брэндон во всем случившемся больше всего винил себя и свою неуемную страсть к Мэри... свою похоть, поэтому и возложил на себя самую опасную и трудную работу. Он понимал, что столько раз предавал Мэри, столько отказывался от неё, что сейчас, когда ей угрожала опасность, просто не мог поступить иначе. Его план был крайне прост: им надо постараться похитить её из Клюни, спрятать на время в Новом доме Пейкока, а когда первый шум утихнет, пробираться посуху во владения Маргариты Австрийской в Нидерланды, откуда уже не составит труда переплыть по морю в Англию. Он даже подумывал обратиться за помощью к Томасу Болейну, но это было опасно. За послом наверняка следят. И хотя его дочь сейчас состоит при Мэри, и Брэндон даже подумывал выйти на Анну, чтобы заручиться её поддержкой, но он понимал, что та слишком молода, чтобы впутывать её в это дело. К тому же Джейн недолюбливала Анну, попросту не доверяя ей, да и у Брэндона остались не самые приятные воспоминания о «маленькой ябеде».

Поэтому они решили более никого не вмешивать в это дело и рассчитывать только на собственные силы. Брэндон попросил Джейн поточнее обрисовать ему внутреннее расположение особняка Клюни, а также провести его тайно в сад монастыря и показать, где содержат вдовствующую королеву. Если им повезет и они смогут выбраться оттуда, то у Сорбонны их будут ожидать его люди, и они укроются в Париже, где среди его миллионного населения не так-то просто будет обнаружить беглецов. Джейн понимала, что многое в этом плане несовершенно, многое рассчитано на удачу, но она уже ввязалась в эту историю и не могла отказаться. К тому же ей требовалось только провести Брэндона в монастырь, а дальше вся ответственность лежала на нем одном.

Вечером, когда от резкого потепления Париж окутался дымкой тумана, они с Брэндоном, миновав лабиринт узких улочек со стороны холма Святой Женевьевы и обходя ограды городских аббатств, подошли к обители бернандинок. Заходить они решили не с главного входа, а через боковую калитку, выходившую в тупик. Этим входом пользовались редко, и обычно здесь дежурила одна из послушниц, которая дремала, перебирая четки, или вязала носки для бедных. Именно сюда и подошла туманной февральской ночью послушница Джейн. Брэндон в мягкой обуви и черной одежде почти слился с темнотой, прижавшись к поросшей плющом стене подле двери. Издали за ними наблюдали его люди, придерживающие лошадей в поводу.

На стук Джейн в тяжелой двери приоткрылось зарешеченное окошко, мелькнул слабый свет.

– Кто здесь, во имя Пречистой Девы? – раздался старческий голос.

Джейн назвала себя. Послышался лязг открываемых нескольких засовов, и дверь слегка приоткрылась, чтобы пропустить послушницу.

– Долго же ты отсутствовала, сестра, – заворчала старушка-привратница. – Мать-настоятельница будет недовольна. Говорила на денек уйдешь, а сама... Э, что ты наделала, девушка! Как ты неосторожна! Ты погасила сквозняком мою свечу. Да дверь-то закрой!

Джейн повиновалась, но пока старая послушница искала кресало и трут, чтобы зажечь свечу, Брэндон быстрее тени проскользнул внутрь и, прокравшись по коридору до поворота, под лестницей обождал мисс Попинкорт, отвлекавшую привратницу. Потом он услышал голос Джейн, которая просила, чтобы привратница не беспокоилась и не провожала её, дескать, она сама пойдет с объяснениями к настоятельнице. Дойдя до лестницы, девушка в темноте нащупала руку Брэндона и увлекла егоза собой. Он только дивился, как она хорошо ориентируется во мраке среди этих путаных переходов. Дверь налево, лестница, поворот, дверь направо, опять лестница... Брэндон старался запомнить расположение переходов, надеясь возвращаться здесь же, но уже с Мэри. Наконец Джейн отворила очередную дверь, и они оказались в сыром туманном дворике со спуском в сад. Джейн подвела своего спутника к небольшому сарайчику у стены, в котором хранились садовые принадлежности. Буквально в нескольких шагах от него высилась высокая кованая решетка, отделявшая монастырь от сада Клюни. Брэндон с сомнением оглядел эту преграду: железные прутья с остриями наверху наподобие пик, высотой примерно пятнадцать футов; прутья решетки гладкие, лишь наверху, подле самых остриев, соединенные кованым узором. По таким трудно взобраться. Но у пояса Брэндона висел тройной железный крюк с длинной веревкой, и с помощью этого приспособления он намеревался перебраться на другую сторону.

Джейн указала ему на восьмигранную башенку особняка Клюни, в которой, как она знала, содержали вдовствующую королеву. Сквозь ставни на верхнем этаже проступали полоски света. В тумане особняк был плохо виден, однако во мгле можно было различить стражника, мерной поступью шагавшего по галерее внутреннего двора.

– Окна моей кельи выходят в эту сторону, – шепотом пояснила Джейн. – Так я узнала, что Мэри здесь, и где её содержат. А страж... Обычно ближе к утру он уходит. Особняк старательно охраняют извне, но не очень-то опасаются, что кто-то проникнет внутрь, и поэтому охрана здесь не столь строга. Да и кому придет в голову, что кто-то решится... Она умолкла. Похитить королеву Франции! Она даже не решилась произнести эти слова вслух.

– Вам страшно, Чарльз? – спросила Джейн совсем по-детски, коснувшись в темноте его запястья дрожащей рукой.

Он уловил её страх и ласково пожал девушке пальцы. Нет, ему уже было не страшно. Он испугался в самом начале, когда только узнал о случившемся, а сейчас он зашел уже слишком далеко, чтобы бояться.

– Идите, Джейн. Спасибо вам за все! Я больше не имею права впутывать вас в это дело.

– Я буду молиться за вас, – шепнула она, прежде чем её светлое покрывало послушницы растворилось в пелене тумана.

Брэндон укрылся в сарайчике. Теперь ему оставалось только ждать. Усевшись подле лопат и грабель, он который раз ощупал свое снаряжение: крюк с веревкой, веревочная лестница, кошель с деньгами, если понадобится кого-то подкупить, и пара кинжалов. Под темной курткой на нем был стеганый жилет, который покрывала тончайшая кольчуга. Чарльз вполне мог предположить, что она ему понадобиться, если придется отбиваться. Хотя, конечно, лучше бы все прошло тихо... В полночь он увидел, как монахини попарно проследовали в молельню, откуда доносились звуки нежной литании. Эти прекрасные песнопения настроили его на религиозный лад: сложив ладони, он жарко молился, прося Всевышнего, его Пречистую Матерь и всех святых не оставить его, помочь спасти любимую. Редко он молился с подобным пылом.

Потом наступила тишина, столь оглушающая, что звуки шагов часового на галерее Клюни казались единственными в этом мире, да ещё порой откуда-то издали долетали редкие звуки колоколов, отсчитывающих часы. Весь мир пребывал в покое. Но Брэндон был напряжен до предела. В какой-то миг ему показалось, что он слышит отдаленные крики, плач и голоса со стороны особняка. Он вскочил, задев в темноте садовые инструменты, и еле успел их подхватить, когда те стали падать. Пока Чарльз укладывал их на прежнее место и размышлял, не появится ли кто-нибудь, привлеченный устроенным им шумом, звуки со стороны Клюни совсем стихли. Он даже не мог теперь поручиться, не померещились ли они ему. Вглядываясь сквозь туман в свет за окошком Мэри, он с волнением отсчитывал удары колокола: три, четыре…

Свет в окне Мэри все не гас. Что там происходит? Мэри просила Джейн о помощи двое суток назад. Что случилось с ней за это время? После четвертого часа туман стал особенно плотным. Теперь Брэндон не мог различить и решетку в трех ярдах от себя, зато услышал, как где-то слабо стукнула дверь, и звука шагов стражника более не стало слышно.

Какое-то время Брэндон ещё выжидал. Тишина давила на уши. Он осторожно вышел и, подойдя к решетке, прислушивался какое-то время. Потом снял с пояса крюк. Держа один конец веревки в левой руке, правой он раскрутил его и, измерив приблизительное расстояние, сделал бросок. Железные крючья с лязгом ударили о решетку с противоположной стороны. У Брэндона кровь прилила к сердцу – звук показался ему оглушающим, и он в страхе ожидал, что сейчас где-то захлопают двери, послышатся шаги, голоса... Но все было тихо. Брэндон стал медленно тянуть за веревку. Крюк слабо лязгал, скользя по железу решетки. Наконец он замер, зацепившись за верхнее перекрытие. Брэндон дернул раз, потом ещё сильнее. Крюк держался. Тогда Чарльз, натянув веревку и вверив себя милости Провидения, уперся ногами в скользкие от влаги прутья решетки и стал взбираться по ним. Это оказалось делом нелегким. Его нога то и дело проскальзывала в проем решетки, веревка впивалась в ладони, крюк звякал и скрежетал... Брэндон в страхе подумал, как он будет выбираться, когда с ним будет Мэри. Но это второй вопрос. Главное – увидеться с ней, убедиться, что с ней ничего не произошло!

Наконец он добрался до верха решетки, схватился за перекладины с остриями и, подтянувшись в последний раз, оказался наверху. Перебравшись через ограду, он отцепил крюк и сбросил его вниз, затем, скользя по стволам решетки, спустился сам. Оглядевшись, Чарльз различил уходящую вдаль аллею тополей и медленно двинулся вперед. Под ногами слабо хлюпала грязь. Наконец, прижавшись к одному из деревьев, он оказался среди окружавших его буквой «П» строений. Особняк Клюни! Тюрьма его Мэри... В туманной ночи слабо темнели проемы окон, окруженных готической лепниной, выступали статуи, высились своды окружавшей сад галереи. Роскошное здание, мало напоминавшее тюрьму. Брэндон осторожно пробрался туда, где высилась башня, в которой, как он знал, заключена Мэри.

Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться проникнуть внутрь через охраняемый вход. Но к башне почти на уровне с небольшим окошком, за которым по-прежнему маячил свет, вплотную примыкала балюстрада крыши. Если по скату крыши он доберется до зубьев башни и зацепит за них петли веревочной лестницы, то при спуске окажется как раз возле окна. Чарльз Брэндон обладал сильным, натренированным телом. Все, о чем он молил Бога, это чтобы звуки, которые он будет издавать, не привлекли чье-либо внимание. К счастью, ему сопутствовала удача, и крюк за балюстраду удалось забросить сразу. И хотя грохот, который издавали металлические крючья, сползая по черепице, пока прочно не засели в резьбе балюстрады, вновь заставил его заледенеть, но похоже, все было спокойно. Похоже... Примкнув к темной стене, он услышал, как где-то хлопнуло окошко, раздался негромкий мужской голос, даже мелькнул свет. Но, видимо, тишина ночи, сырость и холод не вызывали у охранников желания проверять, что случилось, и вскоре окошко вновь закрылось. Брэндон перевел дыхание, видя, как за окнами верхнего этажа мелькал свет, словно кто-то удалялся с лампой. Потом особняк опять погрузился во мрак, и Чарльз, поплевав на ладони и посильнее подергав крюк наверху, стал подтягиваться на руках, упираясь ногами в стену.

Пока он оказался на крыше, ему стало жарко. Руки молодого человека дрожали от напряжения, суставы болели. Брэндон с трудом отдышался, опасливо косясь на темное окошко мансарды неподалеку, но решил не тянуть время. Итак, он был у самой башенки! Стараясь ступать как можно легче, Чарльз начал взбираться по крутому наклону крыши. Черепица скрежетала под ногами, один раз одна даже поползла вниз, но застряла там, где скат крыши стыковался с узорчатой решеткой балюстрады. Находясь у самых зубьев башни, Брэндон уже не видел ничего, кроме тумана – ни двора, ни шпилей города, ни силуэтов охранников на внешней стене. Все было скрыто за густой сероватой мглой, заполнявшей все вокруг и скрадывавшей все звуки. Брэндон благословлял небо, пославшее ему такую ночь.

Поплотнее закрепив за зубьями башни петли веревочной лестницы и пристроив у пояса моток веревки с крюком, он медленно начал спускаться вниз, пока не оказался у окошка. Одной рукой держась за лестницу, другой за лепку, украшавшую окно, он приблизился к стене настолько, что смог упереться ногами о карниз, проходивший чуть ниже окна. Не самое удобное положение, но, тем не менее, так Чарльз смог хоть немного передохнуть. Поначалу, увидев, что окошко забрано решеткой, он даже растерялся, но уже в следующий миг облегченно перевел дыхание. Это была не тюремная решетка, вмонтированная в стену, а узорчатая, задвигавшаяся изнутри на задвижку. Его даже пот прошиб, когда он понял это. Подобной преграды, когда он почти достиг цели, он бы не перенес. Но тут Брэндон услышал нечто, что вновь заставило кровь заледенеть у него в жилах: Мэри была не одна. Он явственно слышал внутри приглушенные голоса! Чарльз был так сражен этим, что лишь через несколько минут разобрал, что речь звучит на английском. Удивившись, он прислушался – один из голосов явно принадлежал Мэри, а другой Анне Болейн. Мэри говорила совсем тихо, и он разобрал только конец фразы:

– ... как же мне это назвать, если не предательством?

Голос Анны звучал более громко, даже словно бы с вызовом:

– Вы не должны винить меня, миледи. Я сейчас завишу не только от вас, но и от Ангулемов, от матери короля Франции мадам Луизы. И я могу напомнить её слова: в ваших несчастьях никто не повинен более вас самой!

Брэндон более не вслушивался в разговор. Он ощутил сильнейшую досаду, почти отчаяние. Присутствие в комнате с Мэри постороннего лица рушило все его планы! Так, значит, малышка Болейн – одна из тех, кто следит за королевой? И все же хорошо, что это она, ибо тогда у Чарльза осталась последняя надежда. Болейны – все же подданные Англии, Анна не сможет не считаться с этим. А у него с собой мешочек с деньгами. Деньгами, которые он предложит ей для начала, пообещав что угодно в дальнейшем, если она их не предаст. И Брэндон решился. Он осторожно постучал в окошко. Потом, когда в комнате воцарилась тишина, постучал ещё раз.

Ставень медленно открылся. Наконец при свете свечи Брэндон увидел лицо Анны. «Счастье ещё, что она не позвала перво-наперво стражу», – подумал Брэндон. В следующий миг он протянул ей мешочек с золотом.

– Получишь втрое больше, если будешь молчать. Анна стояла, открывая и закрывая рот. Наконец выдохнула:

– Герцог Саффолк!..

Но в следующий миг цепко схватила золото. Тяжесть мешочка, его мелодичное позвякивание окончательно привели её в чувство. Анна даже улыбнулась, пряча деньги в широкий рукав, но тут же опасливо оглянулась вглубь комнаты. Брэндон тоже поглядел туда и рядом увидел Мэри, полулежавшую в кресле. Выглядела она как-то странно: неподвижная, как сломанная механическая кукла, с каким-то усталым бесцветным взором, с рассыпанными по плечам спутанными волосами. Черное платье делало её худенькой, почти бесплотной. Наконец королева встала, медленно приблизившись к нему. Но он не разглядел ни удивления, ни радости на её лице.

– Чарльз?

Анна заволновалась, оглянувшись на дверь.

– Это безумие, милорд!

– Знаю. Поэтому будь умницей и уйди, сделав вид, что собираешься спать.

Какое-то время маленькая фрейлина глядела то на него, то на Мэри. Потом, присев в реверансе и медленно пятясь к двери, вышла.

– Мэри, скорее, ради Бога!.. Открой решетку! Я пришел за тобой.

Его пугало её вялое равнодушие. В лице ни кровинки, глаза сонные, пустые...

– Зачем, Чарльз? Они и так все уже знают, – и всхлипнула: – Чего мне все это стоило! Луиза кричала на меня. Потом сказала, что пришлет повитуху, чтобы та сделала со мной это... Это так ужасно! Я сопротивлялась, как могла. Они держали меня, но я вырывалась. Повитуха сказала, что не станет ничего делать, что боится, если я не буду лежать спокойно, она лишь порежет меня. А эта ящерица... Она настаивала и сказала, что скорее пусть я умру... Что убьет меня, нежели я рожу от тебя.

У неё был бесцветный, глухой голос. В полумраке Брэндон не мог различить её лица, но чувствовал, что с ней не все ладно.

– Мэри, чудесная моя, что они сделали с тобой? Чарльз понимал, что сейчас не время для расспросов.

Им надо спешить, каждое мгновение на счету.

– Мэри, опомнись! Нам надо бежать.

Она словно не слышала, прислонилась плечом к створке окна. Девушка находилась так близко, что он почти мог к ней прикоснуться.

– Мэри!..

Королева потерла кулаками глаза и, чуть покачиваясь, пробормотала:

– Главное – не спать... Они не заставят меня спать! Сколько она не спала? Что с ней?

– Повитуха боялась и плакала, – вяло продолжала Мэри. – Я тоже плакала, клялась Луизе, что буду все скрывать, не стану оспаривать права её сына. Они ушли...

– Ради самого неба, Мэри!..

– А сегодня Луиза пришла со стражей. Огромными, такими страшными стражниками. Они схватили меня, держали, закидывали мне голову, заставляли открыть рот, пытаясь что-то залить мне в горло. Я стала кричать, вырывалась... У них ничего не вышло.

Брэндон вдруг понял, что за крики он слышал: Мэри пытались чем-то опоить. И, похоже, им это удалось лучше, чем они думали.

– Я не буду спать, Чарльз, – бормотала она, – они ничего не сделают со мной.

Брэндон понял, что она на грани сил. Может, Анна потому и оставалась с ней, чтобы дать сигнал, когда королева заснет! Мало ли, что вообще может сообщить малышка Болейн? Например, о его появлении...

– Мэри, – твердо начал Брэндон, – нам надо спешить. Сейчас ты скрестишь руки вот так, а я свяжу их платком. После этого ты закинешь их мне за шею, я спущу тебя вниз, и мы бежим. Луиза больше никогда не станет угрожать тебе.

Слышала ли она его? Когда он, опершись о подоконник, притянул её к себе, она словно очнулась и напряглась.

– Не трогай меня! Чарльз?

Теперь она наконец посмотрела на него более осмысленно.

– Ты здесь? Что ты надумал?

– Я заберу тебя. Мы сбежим. Твой брат защитит тебя.

– Мой брат?.. – она негромко рассмеялась.

– Братец Хэл! Ты здесь по его приказу? Ты ведь верный слуга, Чарльз, все делаешь, как они велят. Даже любил меня по их повелению – Хэла и канцлера Вулси. Кто же из них теперь велел тебе пробраться в Клюни?

Не будь положение столь критическим, Брэндон даже рассердился бы. Хотя, с другой стороны, у неё были все причины говорить так...

– Мэри! Не надо так. О том, что я в Клюни, никто не знает. Я здесь только потому, что боюсь за тебя. Я люблю тебя...

Он никогда не говорил ей этих слов. Не говорил никогда и никому... Любовь – это слишком глубоко, об этом не надо говорить. Это значит – раскрыть свою душу без утайки, до конца... Но сейчас эти слова сами собой сорвались с его губ, ещё до того, как он понял, что говорит.

Но Мэри их услышала. Она словно очнулась, подалась вперед...

– Ты любишь меня? О Чарльз!

Быстро распахнув решетку, королева села на подоконник.

– Как мне нужно скрестить руки?

Когда он завязал узел на сцепленных запястьях Мэри, она закинула их ему на шею, и он осторожно помог ей выбраться наружу. Самое страшное сейчас – не потерять равновесия. Брэндон это особенно почувствовал, когда Мэри выбралась из окна, повисла на нем и ахнула, глянув вниз.

– Не смотри. Держись за меня.

Она прильнула к нему, и они оказались между небом и землей. Такая легенькая и хрупкая Мэри Тюдор вдруг показалась Чарльзу удивительно тяжелой. Он ещё слегка опирался о карниз, но в следующий миг оттолкнулся от него, и веревки лестницы жестко врезались ему в ладони. Брэндон медленно начал спускаться, ища на ощупь ступеньки лестницы. Мэри за его спиной замерла, только глухо застонала, когда при спуске они ударились о стену, потом ещё раз... Мэри оказалась ближе к стене, и при толчках именно её тело ударялось сильнее, но тут Брэндон уже ничего не мог поделать.

Они уже почти достигли середины второго этажа, когда сверху на них обрушился яркий свет. Брэндон вскинул голову и беззвучно ахнул. Наверху, высунув фонарь из окна, на них смотрела Луиза Савойская. Её взгляд был спокойным, даже равнодушным, и Брэндон нервно улыбнулся. Его прошиб липкий холодный пот.

– Прекрасная ночь, мадам, не так ли? – сказал он, сам не зная почему.

Возможно, Чарльз шутил от сознания своей обреченности, ибо в следующий миг в руках у Луизы появился нож и, поставив на подоконник фонарь, она стала перерезать веревку лестницы.

– Ч-черт! – выругался Брэндон.

Он успел спуститься ещё на пару ступеней, когда лестница оборвалась, и они рухнули вниз. Земля во дворе особняка была вымощена круглым булыжником, при падении Мэри оказалась внизу, упав на бок. Брэндон почти не пострадал, свалившись сверху. И, хотя они упали не с такой уж и большой высоты, но от того, как вскрикнула Мэри и потеряла сознание, он пришел в ужас.

– Мэри!

Он обнял, её, приподнимая. Она не подавала никаких признаков жизни.

– О, святые угодники! Мэри, чудесная моя!

Он тряс её, совсем забыв об опасности, угрожавшей ему самому, и с ужасом почувствовал, как его рука ощутила что-то теплое и липкое. Кровь! Платье Мэри было в крови. В первый миг он подумал, что она разбилась, и лишь через мучительно долгую минуту сообразил, что она потеряла ребенка... Слабо застонав, Чарльз прижал её к себе, пряча лицо у неё на груди. Он оглянулся лишь тогда, когда почувствовал рядом присутствие людей, даже не сообразив в первую минуту, что это охранники.

– Ради всего святого... Помогите!

Его грубо оторвали от неё. Он видел, как один из стражников уносил бесчувственное тело Мэри. Потом ему скрутили руки и поволокли куда-то...